Свернув с «большака»...

Село Семеновское-Лапотное Кинешемского уезда.

Поблизости от Щелыкова проходили три дороги: Вятский тракт через Судиславль на Семеновское и Макарьев именовали в быту просто «большаком», дорогу Кинешма — Галич — «торговой», а Нижегородский тракт по берегу Волги «почтовым», или «трактом». По «большаку» Александр Николаевич ездил в гости либо по делам в «губернию» и на обратном пути съезжал у Семеновского на «торговую» и часа через два оказывался в Щелыкове.

Драматург хорошо знал Семеновское-Лапотное, интересовался историей этого центра «лапотного края». Возникновение и название села предание связывает с московским великим князем Семеном Ивановичем Гордым, умершим в 1352 г. Затем им владели богатейшие костромские вотчинники Годуновы. В XVII веке село и около 30 окрестных деревень по завещанию перешли в Костромской Ипатьевский монастырь — «родовой» для Годуновых. Монастырь должен был отлить взамен 500-пудовый (по другим данным, 1000-пудовый) колокол, чтобы звонить в него в дни поминовений. Но Ипатьевский монастырь, забрав вотчину, колокол так и не отлил.

Семеновское находилось у монастыря до 1764 г., когда монастырские имения были конфискованы государством. Это способствовало развитию села, которое вело оживленную торговлю. Главной ее статьёй, давшей селу второе имя — Лапотное, были лапти, в огромном количестве изготовляемые во всех деревнях вотчины.

В Семеновском-Лапотном издавна собирались еженедельные базары. По описанию конца XVIII в., в селе существовали 11 деревянных лавок, в которых продавали пчелиный мед, крестьянскую обувь — коты, чулки, свечи, масло. Кроме того, описание сообщает, что «в оное село приезжают для торгу из города Кинешмы с рыбою и икрой солеными, из посада Судиславля с красным товаром, а из города Галича с сукнами и овчинами, со свежей рыбой в зимнее время, а летом с луком, морковью и всякими семянами, а из всех окрестных деревень — с лаптями, лыками, веревками, рогожами, кулями, плетухами, лукошками, боченками, кадками, бураками, ведрами, шайками и граблями». В окрестных деревнях помимо лаптей и прочих изделий из липовой коры, изготовлялась деревянная посуда, т. к. в ближних лесах, помимо липы, росла отличная осина.

В XIX в. по обеим сторонам центральной улицы построили линии деревянных торговых рядов. Они украшали центр села, но в июне 1912 г. Семеновское постигло несчастье — оно выгорело дотла. Погибли и ряды.

В начале века торговля в селе била ключом, а четверговые еженедельные базары придавали ему яркий, праздничный вид. Это торгующая, толкающаяся толпа с ее морем красок как-то сразу бросилась в глаза и заворожила молодого художника Бориса Кустодиева. В Семеновское он попал почти случайно — летом 1900 г. путешествовал по Волге с товарищами по Академии художеств Д. С. Стеллецким и К. И. Мазиным. Мазин, уроженец костромского Заволжья, уговорил друзей навестить его родные места. Поселились Кустодиев и Стеллецкий на крутом берегу Меры в деревеньке Калганово (позже она влилась в поселок) в домике А. Ю. Постниковой (дом не сохранился). Базарная многокрасочная толчея, соседствующая с курчавыми рощами, чистыми извилистыми речками, чинными деревенскими гуляниями, произвела на Бориса Михайловича такое глубокое впечатление, что он решил осесть здесь, взяв для своей дипломной работы в академии тему «Базар в Семеновском». Он жил в селе целыми месяцами, и не только летом, но и зимой. В 1903 г. картина была закончена, получила золотую медаль и доставила художнику право на двухгодичную командировку за границу. Но он уже «заболел» костромскими местами: «Меня не прельщает Париж, Мадрид и Севилья, — писал Кустодиев В. В. Матэ, — меня тянет в Семеновское-Лапотное».

И до 1915 г. художник часто бывал в Семеновском. Здесь им созданы известные сейчас полотна, некоторые из них — на местные темы. Таково «Село Семеновское»: на картине запечатлены левый берег Меры, так называемый «Старцев лужок» и окраина села с церковью. У реки под ракитами сидят с удочками ребятишки. «Село Семеновское было моей второй родиной» — подчеркивал позднее художник.

Сейчас в Островском (бывшее Семеновское) создан мемориальный музей Б. М. Кустодиева, филиал Костромского областного художественного музея. Помещается он в обыкновенном деревянном доме, таком же, как и все на улице, музей выделяется разве что веселыми наличниками, вырезанными местным сельским умельцем П. Волковым да ухоженными кустами сирени и черемухи за низким палисадником. Экспозиция размещена в пяти небольших комнатах: здесь этюды, рисунки, автолитографии Бориса Михайловича, его палитра, подаренная в музей сыном, фотографии, материалы по истории района.

Своим созданием музей во многом обязан благородному энтузиазму Лидии Васильевны Гречневой. Став в 1957 г. заведующей Островской районной библиотекой, она случайно обнаружила в селе картины Кустодиева. Оказалось, что Борис Михайлович мечтал создать в Семеновском постоянную выставку своих произведений. В 1935 г. во исполнение этого желания его вдова прислала в село несколько картин, связанных сюжетно с местным краем.

Гречнева собрала старожилов. Решили просить об открытии музея. Но всего 14 этюдами Кустодиева располагали устроители музея. Помогли местные жители, передавшие сохраненные ими вещи и рисунки Кустодиева. Кое-что пожертвовала и семья художника. Райисполком выделил дом, его капитально отремонтировали, и 7 марта 1958 г., в день 80-летия Б. М. Кустодиева, музей открылся.

Музей действует, принимает посетителей. И те, осмотрев его, оставляют в книге отзывов записи. Например: «Кустодиевский музей — великолепный очажок культуры. Спасибо вам, дорогие жители п. Островское, что вы чтите и бережете память о подлинном чудотворце в живописи Б. М. Кустодиеве». Или: «Никогда не думал, что в таком маленьком поселке может быть такой хороший музей».

В 1929 г. Семеновское стало центром самостоятельного района, выделившегося из состава Кинешемского уезда. А в 1956 г. в связи с 70-летием со дня смерти великого драматурга Президиум Верховного Совета РСФСР переименовал село Семеновское в село (теперь поселок) Островское.

Островское вобрало в себя ближайшие деревни. Так, дорога на Щелыково идет по улицам, входящим некогда в деревню Волкоуша. Деревня эта древняя и большая. В XVII в. о ней сложилась пословица: «Сто домов — двести воров». Волкоушу вконец разорили польские интервенты и отчаявшиеся мужики стали добывать средства к жизни грабежами, в основном нападая на помещичьи усадьбы. От Волкоуши шла уже заброшенная дорога к Брусенскому лугу — по преданию, там стояли деревни Брусиха и Крутово, разрушенные в период польской интервенции, крестьяне из них переселились в Семеновское.

С историей Волкоуши связано предание о камне, который и сейчас виден с проезжей части улицы по дороге в Щелыково.

Предание повествует, что давным-давно, не одну сотню лет назад, в стороне от деревни поселился отшельник.

Недалеко от его жилища лежал в обрыве реки громадный, на сотни пудов весом, камень. Отшельник покрыл камень какими-то знаками и стал вытесывать из него грубую скульптуру. Трудился он над этим не один десяток лет, но так и не успел до смерти закончить обработку камня.

Волкоуша страдала тогда каждое лето от пожаров. Служили молебны, но ничего не помогло. И лишь когда перетащили камень в деревню и поставили над ним часовню, пожары и эпидемии якобы прекратились.

За Островским дорога уходит на юг, оставляя по правую сторону реку Меру. Галичский тракт на этом участке уже во времена пребывания драматурга в Щелыкове был запущен, а позднее и совсем — пришел в бедственное состояние. «Приехал к себе в деревню, насилу доехав по нашей ужасающей дороге, — жаловался Б. М. Кустодиев летом 1914 г. — думал, что и живым не доеду, до того истрясло всего и разбило». Правда, в 1900 г. местное земство начало мостить тракт, но работы закончились лишь после революции.

Деревень по тракту немного. Вот справа выглянут крыши изб Агафонова. Если свернуть туда, то старые липы укажут места двух бывших барских усадеб, существовавших при жизни Островского.

Поблизости, на берегу Меры, находилась крохотная деревенька Останино, сейчас исчезнувшая. Исчезла и другая знаменитая в этой округе усадьба — Панькино. Драматург еще видел ее, а потом наблюдал захват древнего «дворянского гнезда» Тит Титычами. В бытность в Щелыкове Островского Панькиным завладела контора Адищевской бумажной фабрики и, наконец, — П. И. Варфоломеев.

Этот, никакими талантами не блиставший, человек был для пореформенной России фигурой чрезвычайно типичной. Он напоминал отца драматурга, Николая Федоровича, — то же незнатное происхождение, служба в суде, доскональное знание законов и сенатских указов. Но Варфоломеев был дельцом провинциальным, рангом пониже и стать помещиком ему помогла лишь выгодная женитьба.

Его сын, Анатолий Петрович, был уже гласным кинешемского земства. Человек сметливый и любящий популярность, он сразу оценил способности заезжего молодого художника — Кустодиева и стал зазывать его в Панькино. «Познакомился я... с Варфоломеевым, — писал Б. М. Кустодиев 4 декабря 1902 г. невесте, — таким толстым, ты его, вероятно, знаешь; он зовет меня к себе в усадьбу посмотреть и предлагает лошадей. Говорит... есть что написать и рядом деревня, так что можно будет и писать кого-нибудь». А через пять дней:

«...Третий день, как я в усадьбе у Варфоломеева, ты его знаешь, это такой толстый, и сегодня только начал работать, потому что стало теплее, 12°, а это уж совсем тепло после 20° мороза. Из Кинешмы я выехал в субботу... Выехали мы вечером... ночь была чудная, звездная, ехали очень хорошо и часа через 2 1/2 мы были уже в усадьбе...

Варфоломеев — это такой тип, что редко можно найти — это такая смесь кулачества и феноменальной скупости с либеральными взглядами и глупости с мужицкой хитростью. Я ни за что не сказал бы, что это дворянин и человек образованный. Дом у него, действительно, старый, как он говорит, но внутри я ничего не нашел старинного, мебель и вся обстановка — ужасная безвкусица. У него я хочу побыть с неделю, мне хочется его написать самого, уж очень он интересен... Начал писать одного из его рабочих, позирует прекрасно, завтра еще буду. Очень рад, что принялся за работу — а то такая скука и тоска, целую неделю не брал ничего в руки... Эти разговоры про дрова, лес да сплав до того мне опротивели, что я готов сбежать от них. Возьму за это контрибуцию — напишу его, уж очень хорош. Предполагаю в таком виде, это выйдет бесподобно. Такая туша! 10 декабря.

Сегодня писал Варфоломеева, начал очень удачно — такая интересная фигура выходит — прелесть. День был чудный, солнечный, и я пописал часа два, стоял очень хорошо. Этюд с мужика не успел писать, мешало солнце, а когда оно закатилось, было уже поздно. Одно только неприятно: я пишу с керосином, а потому на другой день все жухнет...

12 декабря.

...Пишу портрет Варфоломеева. Начал в солнечную погоду, писал один раз — а теперь все серые дни, так что пишу при другом освещении. Фигура очень интересная, и по живописи так колоритно и не походит на то, что обыкновенно видишь в комнате. Мужика написал — этюд».

Кустодиев очень тонко подметил социальную сущность владельца Панькина — «смесь кулачества с либеральными взглядами». Никто из местных помещиков так не досаждал крестьянам, как Варфоломеев, постоянно скандаливший и устраивавший с ними тяжбу.

Портрет А. П. Варфоломеева является одним из лучших произведений Кустодиева, принесшим ему заслуженную славу. За него он получил в 1905 г. большой приз Ассоциации венских художников, портрет был приобретен музеем Мальме (Швеция).

Последним крупным поселением по пути к Щелыкову было Ивашево, расположенное на полдороге между Кинешмой и Семеновским-Лапотным. В этой небольшой деревне имелось несколько трактиров Ци постоялых дворов, где останавливались путники. По вторникам и Дятницам, накануне базарных дней в Кинешме, здесь собиралось много народа, велась оживленная торговля, Александр Николаевич в те Цдни тоже старался побывать в бойком селении.

В Ивашеве жил приятель драматурга В. И. Верховский (1840 — 1920). Студент Казанского университета, ушедший с четвертого курса «в народ», он служил объездчиком в Ивашеве, написал революционную брошюру. В 1870-х гг. уволенный по распоряжению губернатора, Виссарион Иванович только по протекции Островского смог устроиться волостным писарем. Среди крестьян он пользовался значительным авторитетом. Остряк, он умел к делу употребить меткую пословицу, знал массу народных песен. По мнению профессора Ревякина, черты Верховского проступают в образе мещанина Аристарха из комедии «Горячее сердце».

Зайдя предварительно к Верховскому, Островский вместе с ним отправлялся в один из ивашевских трактиров и за чашкой чая наблюдал за окружающими, вступал с ними в беседы, заносил в записную книжку понравившиеся выражения. Сделанные им наблюдения писатель использовал. Так, в 1869 г. он предлагал издававшему газету А. А. Краевскому: «Я Вам пришлю из деревни некоторые заметки о житье-бытье наших крестьян».

Разумеется, жизнь крестьян драматург видел не только в трактиpax. В его хозяйстве работали крестьяне из окрестных деревень, которых он сам рассчитывал. Еще в первый приезд в Щелыково в 1848 г. он извещал в письме: «Я начинаю привыкать к деревне, я обошел почти все окрестности, познакомился кой с кем из мужиков». Позднее в соседних деревнях у писателя появились и друзья. Об одной крестьянке из села Твердово, работящей и жизнерадостной Пелагее Дмитриевне Булкиной, он даже сочинил песню. Большой популярностью среди крестьян пользовались устраиваемые Островским в Щелыкове спектакли для народа, на которые стекались люди даже из отдаленных селений. По воспоминаниям местных жителей, крестьяне «как прослышат о спектакле, так и привалят, в сарае не убираются, через щели глядят, уж больно любопытно было».

От Ивашева начинаются ближайшие окрестности Щелыкова.