ИССЛЕДОВАНИЯ И НАХОДКИ КРАЕВЕДОВ

М.А. Лапшина (Кострома)

Гражданская война
в Костромской губернии (1918–1919 гг.)

Cоветская власть в Костроме и по всей губернии установилась мирным путём. Однако это не значит, что все слои общества. всё население костромского края с восторгом приняло революцию и новую власть.

В первые дни после переворота костромской совет рабочих депутатов фактически стал органом государственной власти в губернии (губернские структуры власти оформились позднее). Сразу же открыто против совета выступили служащие правительственных, общественных и частных учреждений города: на своих собраниях они выносят резолюции о неподчинении распоряжениям «так называемых народных комиссаров»1.

В начале 1918 г. политическая обстановка в стране и губернии значительно обострилась. В феврале вспыхнул мятеж в Солигаличе, во время которого был убит председатель совета Василий Алексеевич Вылузгин. После этого прибывший из Каргополя карательный отряд расстрелял в Солигаличе 20 человек из бывшей «верхушки» города, офицеров, духовенства, представителей интеллигенции. 11 марта была попытка контрреволюционного переворота в Кологриве. В марте же в Шушкодомской волости Буйского уезда во время митинга были избиты уездный комиссар Н.С. Шубин и начальник милиции Разгуляев. В мае Буйский уездный совет выпустил обращение к гражданам уезда в связи со слухами о готовящемся сборе всех волостей с целью разгона уездного совета. совет предупреждал, что замеченные в агитации будут сурово караться вплоть до расстрела на месте.2

С самого начала 1918 года происходили волнения в селе Красном, где особенно сильным было расслоение населения.

Летом по всей России прокатились антисоветские восстания, организованные монархическими силами совместно с офицерами и непролетарскими партиями. Одним из самых крупных в центре России был Ярославский мятеж, вспыхнувший в ночь с 6–го на 7–е июля. Во главе его стояли представитель военно-монархического «Союза Возрождения России» полковник А.П. Перхуров и эсеровского «Союза защиты родины и свободы» Борис Савинков. За неделю до него Костромской ЧК удалось раскрыть офицерский заговор. Ядро подпольной организации в Костроме * составляли офицеры бывшего Пултусского полка. В заговоре также принимали участие служащие, гимназисты, учащиеся технического училища. Во главе стоял полковник Жадовский, кассой заведовал бывший присяжный поверенный, лидер костромских кадетов Н.А. Огородников. Видную роль в организации играл отставной генерал Дурново. «Союз» снимал помещение в доме №18 по улице Русиной (ныне дом №16 по ул. советской), принадлежавшем крупному торговцу и владельцу кондитерской мастерской Ф.И. Боровскому. Деятельность организации направлялась из центра: оттуда шли инструкции и деньги. Существовала связь с офицерами Ярославля и лично с Савинковым, находившимся в Рыбинске. В Костроме также готовилось восстание. Следствие после раскрытия заговора установило, что было сформировано два батальона (по другим сведениям — четыре). Многих офицеров арестовали, руководители же сумели скрыться. По показаниям допрошенных офицеров, Жадовский скрывался в имении, позднее был там обнаружен и убит при попытке к бегству. Из числа арестованных офицеров 13 человек приговорили к расстрелу. Но приговор не привели в исполнение: в годовщину революции правительство объявило амнистию, и костромские руководители освободили всех арестованных по этому делу: 7 ноября участников заговора отпустили из тюрьмы. В ЧК не все согласились с таким решением руководства города. Начальник особого отдела В.А. Косульников и ведущий следствие М.В. Задорин потребовали вторичного ареста освобождённых. По предложению Я.К. Кульпе, одного из членов ЧК, материал передали в ревтрибунал, а тот решил обратиться во ВЦИК. В Кострому пришла телеграмма за подписью Свердлова: «Два раза вешать нельзя». После этого всех приговорённых вторично выпустили на свободу. Многие офицеры служили потом в Красной армии, некоторые оказались в противоположном лагере — у белых. В этом особенность и трагедия Гражданской войны. Офицеры в провинции позднее возглавили крестьянские восстания.

Мы расскажем здесь о наиболее крупных восстаниях, мелкими же волнениями и вспышками во 2–й половине 1918 г. была охвачена практически вся губерния. В основе всех восстаний лежали одни и те же мотивы — недовольство крестьян политикой новой власти, и прежде всего — реквизицией хлеба в связи с введением декрета о хлебной монополии, реквизицией лошадей и скота для армии, а также мобилизациями в армию. Из других причин наиболее серьёзными являлись обложение чрезвычайным налогом и проведение декрета об отделении церкви от государства. 28 мая исполком Костромского уездного совета принял решение о передаче в революционный трибунал дела «Об узурпации прав граждан» крестьянами Богословской волости. Обвиняемые крестьяне (131 человек) на сходе обсуждали среди других и вопрос об отношении к советской власти. В постановлении этого схода записано, что власть не дала ни хлеба, ни мира, наступает голод и безработица.3 В июне, во время работы V губернского съезда советов по инициативе крестьян Шишкинской волости организуется поход крестьян Костромского уезда на Кострому с требованием свободной торговли хлебом, отмены хлебной монополии. Размноженное постановление Шишкинского волостного совета направлялось во все волости уезда. Представителям от волостей предлагалось собраться у нового кладбища на ул. Галичской в Костроме и договориться о совместных действиях.4 Благодаря принятым мерам (пикетам на дорогах и агитаторам), кровопролития не произошло. В организации этого похода чувствуется рука эсеров, влиятельных в крестьянской среде Костромского уезда. Уездный исполком передал дело в ревтрибунал с предложением привлечь виновных к ответственности.5 13 ноября председатель губернской ЧК Ян Кульпе сообщал в губисполком, что в связи с мобилизацией в Костромском уезде (в волостях Шунгенской, Мисковской, Андреевской и Завражской) настроение неспокойное, поэтому туда посланы небольшие отряды с агитаторами.6

Руководство губернской ЧК 25 декабря направило в губком партии письмо с информацией о тревожной обстановке в губернии. В письме сообщалось, что комиссия предприняла ряд репрессивных мер: «…в административном порядке принимавшие участие в восстаниях были арестованы, но вспышки и восстания наблюдаются до сих пор». И отмечаются главные упущения в работе органов советской власти: «1. отсутствие партийной работы и 2. неумение, часто преступные действия местных представителей советской власти (исполкомов и комбедов)». Эти неумелые действия определялись либо малограмотностью и просто невежеством советских работников на местах, либо их прошлой службой (в полиции, жандармерии и др. государственных структурах) и были сознательно направлены на дискредитацию советской власти. В этом отношении показателен доклад представителя Костромского уездного исполкома о подавлении восстания крестьян в Андреевской волости. Автор похваляется, как он револьвером и грубой бранью разгонял участников митинга в селе Андреевском, переполнив арестованными устроенный им же карцер. Подписан доклад подполковником Сахаровым. На документе сделана надпись рукой П.А. Бляхина (Г.М. Сафонова): «В комитет партии коммунистов. Препровождается для сведения в назидание потомству»7. Специальная следственная комиссия по расследованию причин одного из самых серьёзных восстаний в Костромской губернии — Уреньско-Ветлужского — отмечала, что в некоторых волостях не только отдельные члены. а целиком исполкомы волостных советов (например, Вахрамеевский) были связаны с повстанцами и даже руководили их штабами.

Согласно декрета СНК Костромская губерния облагалась чрезвычайным революционным налогом в 160 млн. рублей (примерно такая же сумма падала и на другие губернии центра России). Эта сумма особой комиссией распределялась на уезды. При этом должно было учитываться общее число хозяйств, площадь посева, число хозяйств наиболее зажиточных (с посевом свыше двух десятин и лучшими урожаями ржи).8 Однако на местах эти условия часто не выполнялись или нарушались. Да и сумма оказалась слишком большой. Так председатель Макарьевского совета 25 декабря телеграфировал в ЧК о враждебном настроении уезда на почве непосильного налога в 19 млн. рублей, сообщая, что «уезд максимум может дать 8 млн. Меры приняты самые энергичные, но массы одичали. Прошу походатайствовать о сокращении налога в целях успокоения несознательных масс».9 Исполком Костромского уезда также информирует, что сумма налога в 17 млн. рублей для уезда невыполнима. Уездный исполком ходатайствовал перед губисполкомом о снижении этой суммы до 5 млн., но получил отказ комиссии, поэтому «уездный исполком снимает с себя ответственность за выполнение этой развёрстки».10 К неуплатившим указанную в предписании сумму принимались административные и судебные меры. 25 декабря губисполком во все уездные советы разослал телеграмму наркома финансов Н.Н. Крестинского, которой запрещалось применять расстрел как высшую меру взыскания налога и рекомендовалось в случае намеренного сокрытия денег кулаками применять длительное заключение под стражу и принудительные работы, а при особой злостности — суд ревтрибунала.11

В одной из волостей Костромского уезда — Каримовской — на 5 декабря назначалось собрание деревенских комбедов для утверждения распределённого среди крестьян волости налога в 500 тыс. рублей. На собрание пришли все желающие крестьяне ( по явочному листу — 194 человека). Собрание постановило: «Налог в 500 тыс. рублей отклонить ввиду того, что в нашей волости зажиточных крестьян нет, следовательно облагать некого». О поставке лошадей и рогатого скота тоже принимается отрицательное решение ввиду того, что лишних лошадей и коров не имеется.12 Принимается также решение об упразднении комитетов бедноты и возвращения им денег, полученных с крестьян волости в виде штрафов. Особенное возмущение крестьян вызывало поведение секретаря волостного совета А.М. Годнева за допущенный им произвол при развёрстке налога, а также председателя Каримовского комбеда А.А. Бабанова, отбиравшего хлеб и картофель не только у средних крестьян, но и у бедняков. Совершенно без вознаграждения тот и другой были освобождены от занимаемых должностей как притесняющие и дискредитирующие власть.13 Тем не менее ЧК арестовала по этому делу 11 человек из деревни Клобушнево, села Терёшкино и других. В результате проведённого расследования комиссия постановила дело это прекратить за отсутствием улик против объвиняемых.14

Довольно крупными по масштабу были волнения крестьян в нескольких волостях Макарьевского уезда. Октябрьский переворот населением уезда в целом встречен сочувственно. Приезжающие с фронта солдаты пропагандировали идеи большевиков, и народ, видя в них своих защитников, поддержал власть. Но со временем настроение крестьян стало меняться, так как проводимая советской властью политика «военного коммунизма» затрагивала их коренные интересы. Толчком к восстанию послужила объявленная в начале ноября мобилизация в армию и реквизиция фуража. 5 ноября в Нижне-Нейской, а 11 ноября в Верхне-Нейской волостях крестьяне собрались на сходы, чтобы вынести своё решение по этим вопросам. Выступавший на сходах милиционер Игнатий Скоробогатов призывал крестьян не подчиняться советской власти. В обеих волостях принимаются резолюции о неподчинении. Эти резолюции рассылаются и в другие волости уезда Листовки с призывом к крестьянам «в солдаты не идти, коней не давать» были отпечатаны в Верхне-Нейской волости секретарём волисполкома К. Кузнецовым и секретарём земельного отдела А. Беляевым (оба в прошлом прапорщики). 13 ноября в базарный день такая листовка оказалась на дверях магазина в селе Ануфриевском. По случаю базара народу в селе было много. Через некоторое время у волостного совета собралась толпа мобилизованных. На 14 ноября назначили сход всей волости. На этот сход делегат из Погощенской волости Тимофей Голубев привёз резолюцию своей волости с лозунгом «Долой войну». Крестьяне Ануфриевской волости поддержали эту резолюцию. Затем на собраниях, происходивших по деревням, обсуждался план действий на случай появления отрядов Красной армии. На дорогах были выставлены патрули; охранялись все телефоны. Восставшие отобрали оружие у служащих волостного военкомата, разогнали их, потом отправились в волостной совет. Там были обезоружены и арестованы секретарь совета Смирнов, председатель земельного отдела Калёнов и двое командированных коммунистов. Ночью с 16–го на 17–е ноября к деревне Гребенец подошёл небольшой отряд красноармейцев. Крестьяне, получив об этом известие, пошли ему навстречу. Отряд, избегая кровопролития, отступил, но через некоторое время снова подошёл. Узнав о прибытии отряда, крестьяне опять выступили, и снова произошла перестрелка у деревни Старово. Отряд вторично отступил, а толпа направилась в город Унжу с целью свержения там совета. Не встретив в Унже никакого сопротивления, захватив с собой из волостного совета телефонный аппарат и арестовав двух красноармейцев, вернулась обратно. Под вечер в настроении толпы произошёл перелом. Большая часть была склонна прекратить восстание и подчиниться власти. На следующий день на волостном собрании принимается решение о прекращении восстания.15 26 человек из разных деревень (Гребенец, Б. Старово, Никулино, Карьково, Петрушево, Шевелёво и др.) были арестованы и преданы суду ревтрибунала. К сожалению, не обнаружено решение суда и неизвестно, как сложилась судьба этих людей.

Более драматично развивались события в волостях Верхне-Нейской и Нижне-Нейской. 15 ноября чрезвычайный комиссар уезда М.И. Галкин вместе с сотрудником ЧК Шибаевым и тремя красноармейцами отправился в эти волости. В Нижне-Нейской волости выступлением на митинге ему удалось предупредить восстание. В Верхне-Нейской сход его встретил совершенно по-другому, и для ареста организаторов восстания он вызвал из Макарьева карательный отряд. После схода жители волости решили выступить в Макарьев и пойти на помощь Ануфриевской волости. Было принято постановление о мобилизации всех граждан в возрасте 28–50 лет и посылке связных в Нижне-Нейскую волость с призывом к восстанию. 17 ноября повстанцы, арестовав всю группу Галкина, решили идти в Макарьев. Для руководства восстанием избрали штаб, в который вошли названные выше Кузнецов, Беляев, Скоробогатов и житель деревни Жемчугово Фёдор Анциферов. Затем один отряд пошёл в Ануфриевскую волость, а второй — в Макарьев. Было решено по дороге расстрелять арестованных Галкина и Шибаева. В селе Николо-Торжок отслужили молебен. На берегу Неи отряд остановился для расстрела. В толпе произошло замешательство. Воспользовавшись этим, Галкин попросил слова и стал убеждать крестьян прекратить задуманное дело и вернуться, обещав при этом принять все меры к недопущению карательного отряда. Проголосовав, это решение приняли.

Нижне-Нейская волость, получив известие о восстании у соседей, решила его поддержать. Здесь тоже арестовали и разоружили руководство волостного совета. Затем все двинулись к деревне Колбино, откуда намеревались идти в Макарьев, соединившись в деревне Мироново с повстанцами из Верхне-Нейской волости. Но узнав о заключённом договоре с верхне-нейцами, нижне-нейцы разошлись по домам. 21 ноября в Верхне-Нейскую волость прибыл карательный отряд и занялся ликвидацией восстания. Были расстреляны руководители восстания Кузнецов и Беляев, а также священник Пиняев, служивший молебен. Двое других членов штаба скрылись.16

Следственная комиссия ревтрибунала, проанализировав здешние события, пришла к заключению, что справедливого отношения к восставшим и запутавшимся крестьянам не было. В докладе комиссии отмечается, что со стороны карательного отряда «наказание часто превращалось в настоящее глумление и издевательство над всем населением с применением самых жестоких приёмов чисто Николаевско-полицейского режима, не укреплявших, но совершенно дискредитировавших советскую власть в глазах населения»17. Во время волнений в Макарьеве власть перешла в руки военно-оперативного штаба, во главе которого стоял комиссар Китов (осуждён позднее трибуналом за растрату и злоупотребления). Этот штаб и отправил в волости карательный отряд в 140 красноармейцев. С отрядом находился следователь Макарьевской ЧК — бывший городовой Грибин. Вместе с ним уездным исполкомом для взыскания с населения денежной и хлебной контрибуции был направлен заведующий кинотеатром Гурин. По прибытии на место отряд образовал оперативный штаб во главе с Грибиным. Штаб разместился в деревне Дьяконово и объявил волость на осадном положении. Начались аресты. Всего в волости арестовали 32 человека. Их посадили в лавку торговца Коновалова, приспособленную под «арестный дом»: Грибин и Гурин его называли «коммуной». Контрибуцию в 200 тыс. рублей предписывалось крестьянам уплатить в течение 12 часов. Перепуганные крестьяне уплатили её полностью. При допросе арестованных Грибин всё время держал на столе заряженный револьвер, который при малейшей заминке направлял на допрашиваемого, угрожая расстрелом на месте. В такой ситуации арестованные давали нужные Грибину показания. Подобно штабу вели себя и красноармейцы: самовольно ходили по домам и отбирали продукты. Население было так запугано, что выполняло любые их требования. Через пять недель отряд перебазировался в Нижне-Нейскую волость. Здесь волнение продолжалось несколько часов, и в присылке отряда не было необходимости. В этой волости среди населения также распространили контрибуцию в 200 тыс. рублей, отбирая коров на мясо, хлеб, молоко, овёс, сено. Также устроено арестное помещение и безобразничали красноармейцы; шла бесцельная стрельба. Кроме реквизированных у населения продуктов, из лавки местного кооператива отрядом бесплатно взяты товары, предназначавшиеся для населения: несколько фунтов чая, весь табак, спички, керосин. В особенности много жалоб было здесь на Гурина. Он собирал хлебную контрибуцию и потребовал, чтобы каждый домохозяин отвёз на мельницу по 10 фунтов с каждого пуда ржи (примерно 25%) урожая собранного осенью. При этом не учитывались ни прежние реквизиции, ни то, что значительная часть ржи уже высеяна. Так что у многих крестьян отобрали почти весь оставшийся хлеб. О злоупотреблениях этого отряда, в составе которого находились два бывших полицейских (Грибин и Будаков — секретарь штаба), знали в уездном оперативном штабе, но никакие меры не применялись. Штаб был распущен только по ходатайству командированного для ревизии Макарьевского исполкома представителя из Костромы.18 За участие в восстании в обеих волостях трибунал судил 45 человек.

Многие восстания и вспышки можно было бы упредить, если бы политика власти была более гибкой. А на практике получалось так, что с обострением ситуации сразу создавались чрезвычайные органы власти: ревкомы, ревсоветы, высылались карательные отряды. Это вызывало у населения ещё большее раздражение.

22 ноября произошла вспышка в Чернышевской волости. Сюда для организации партийной ячейки и ревсовета из Костромы прибыли коммунисты Морозов и Аленичев. Они назначили общее собрание волости, на котором предполагалось ознакомить крестьян с программой партии. Но крестьяне пришли на собрание уже с определённым настроением и говорить представителям губернии не дали. Возбуждённая толпа с криками «долой советы» бросилась к столу президиума, избила председателя комбеда Лебедева, а затем военного комиссара Шаронова, вначале обезоружив его. Делегаты из Костромы, понимая бесцельность своего пребывания в волости и опасаясь самосуда, уехали в Завражную волость. Вскоре из Макарьева прибыл карательный отряд. Арестованные на допросе показали, что эта вспышка спровоцирована во время схода в селе Ивановском, где выступавшие говорили о том, что Макарьев занят чехословаками, а в соседней Морковицкой волости находится отряд казаков, к которым можно присоединиться, ликвидировав свой волостной совет.19

В это же время волнения происходят и в соседнем Кологривском уезде. Помимо упомянутых Ануфриевской и Погощенской волостей, тайные собрания и сходы происходят в Старо-Халбужской волости. На них также принимаются решения не давать на службу солдат и скот для нужд армии. В день отправки мобилизованных в волостном центре ссобрались крестьяне деревень Зашильского, Давыдова, Хлябишина и др. и избили делопроизводителя военкомата Румянцева и милиционера Золотова. 24 мая 1919 г. следственная комиссия ревтрибунала вынесла постановление о прекращении этого дела и амнистировании крестьян, поскольку здесь их действия не носили организованного характера. Позднее постановлением губревтрибунала дело это было закрыто.20

На почве проведения декрета «Об отделении церкви от государства» произошло волнение крестьян в Спасской волости этого уезда. Во время богослужения представитель волостного совета вошёл в церковь и, прервав службу, стал разъяснять верующим сущность декрета, что и спровоцировало возмущение крестьян. Это дело также было прекращено губернским трибуналом, квалифицировавшим действия представителя совета как нетактичные, оскорбляющие чувства верующих.21

В ноябре вспыхнуло восстание на севере губернии — в Великовской волости Солигаличского уезда. Причины те же: проведение декрета об отделении церкви и мобилизация в армию. В ночь с 16 на 17 ноября из Солигалича в волость отправляется карательный отряд во главе с комиссаром Сазоновым и представителем ЧК Макшанчиком. Действия этого отряда не отличались от действий других подобных отрядов. Так же, как и везде, против мирного населения направлялась боевая единица. По прибытии в волостной центр — село Великово — отряд объявил волость на осадном положении и окружил здание совета и церковь, где находились возбуждённые люди. По секретному списку, составленному заранее, были арестованы 23 человека, в том числе священник, дьякон и псаломщик церкви. На волостном сходе Макшанчик зачитал инструкцию об отделении церкви от государства, после чего «она была принята единогласно путём поднятия рук всей волостью».22

В докладе следователя уездной ЧК отмечается, что толпа вела себя очень нервно и потребовала освобождения арестованных. Отряд разогнал митингующих, но люди по домам не расходились до самого вечера. Штабом издано в волости 9 приказов: о явке всех мобилизованных к месту назначения, о доставке мобилизованных людей, обложении волости контрибуцией, о наложении на арестованных штрафа в 400 рублей на каждого, а также приказ о заложниках (со списком), которые будут расстреляны в случае вторичного восстания. Причём волостной совет получил указание объявить этот приказ после ухода отряда. «Надлежащими мерами волость приведена в полное повиновение», — заключает доклад следователь А. И. Дорогин.23

Серьёзные волнения в конце 1918 г. также произошли в Нерехтском уезде и самом уездном центре. Обеспокоенные беспорядками на почве сбора чрезвычайного налога и реквизиции скота, коммунисты уезда на экстренном собрании 6 декабря приняли решение вооружить всех членов партии, способных носить оружие, и сформировать вооружённый отряд из коммунистов-солдат для экстренных вызовов.24 В связи с кризисом промышленности в годы Гражданской войны, многие рабочие вынуждены были вернуться на прежнее место жительства, к земле. Вследствие этого население в каждом уезде значительно выросло, а в этом особенно, так как в самой Нерехте и сёлах уезда существовало крупное фабричное производство. К марту 1919 г. число жителей в уезде увеличилось с 75 до 95 тысяч человек. Урожай осенью 1918 г. учитывался на корню, и цифры в отчётах были завышены. Это повлекло усиленную реквизицию хлеба. Фактический же урожай оказался значительно ниже, так как качество обработки земли ухудшилось ввиду сокращения поголовья лошадей. По данным отдела управления уездного исполкома, на 79 тыс. десятин пашни в уезде приходилось всего 1200 лошадей, которые могли обработать не более 1/3 этой площади.25

Поскольку сведения об урожайности оказались завышены, то получить нужное количество хлеба (указанное в нарядах губпродкома) уезд не смог. Прибывшее из города население необходимо было не только прокормить, но и помочь им получить семенной материал для посева весной 1919 года. Такую помощь они могли получить только от зажиточных крестьян, в зависимость к которым они попадали и разделяли их недовольство советской властью. Всё это значительно усугубляло ситуацию в уезде. В связи с предстоящей реквизицией хлеба началось брожение в Блазновской волости. На 30 ноября здесь назначается митинг, на который приглашаются комитеты бедноты и все желающие. На митинг из Нерехты командировали агитатора уездного военкомата С.Н Ермолаева. Уже с утра в волостной центр стал стекаться народ. Крестьяне потребовали внесения иконы в здание волостного совета и разоружения Ермолаева. Ему пришлось с митинга бежать через чёрный ход.26

Далее всё пошло по обычному сценарию: 2 декабря в Блазново направляется карательный отряд во главе с председателем уездного исполкома П.А. Жолобовым. Встретившись в Армёнках с работниками военкомата Незамаевым и Виноградовым, отряд отправляется в Блазново. Там у здания волостного совета прибывшие руководители уезда увидели огромную толпу крестьян из 3–х волостей: Блазновской, Спасской и Сараевской. По сообщениям Жолобова, крестьяне шли организованно; выступление в Блазново было спланировано. Жолобов с Незамаевым вызвали реквизиционный отряд из арменских коммунистов. Этот отряд в 30 человек был обстрелян из револьвера по дороге между Армёнками и Блазновом. Оценив ситуацию, Жолобов решил провести митинг и успокоить крестьян. В отчёте об этой поездке он пишет: «Как ни вели агитацию, а толпа требовала своего: не надо налога, не надо реквизиции и мобилизации».27 Поскольку волости находились на осадном положении, митингующим объяснили, что это за положение, а затем оцепили всю толпу и стали «фильтровать». Таким образом арестовали 53 человека. На следующий день 12 человек из этого числа отправили в Нерехту, в ЧК, а остальных отпустили домой до особого распоряжения.

4 декабря Жолобов с отрядом выехал в Спасскую волость. Здесь всё обошлось спокойно, и крестьянами была принята предложенная резолюция. Из этого руководители пришли к заключению о необходимости усиления агитации, так как «тёмную массу крестьян в настоящее время свободно можно повести в любом направлении».28 Характерно заключение этого доклада: «…главарей этого восстания предлагаю губернской чрезвычайной комиссии поставить к стенке, не считаясь ни с какими ихними оправданиями...».

Зимние месяцы начала 1919 г. были относительно спокойными, а весна принесла новые осложнения, связанные с массовым дезертирством. С начала разложения армии в 1917 г. дезертирство не прекращалось, а теперь приняло угрожающий характер. Выступая на VIII губернском съезде советов губернский военный комиссар В.Г. Георгиев говорил, что есть волости, «которые с первой мобилизации не дали ни одного человека». Это явление носило повсеместный характер, поэтому для борьбы с дезертирством создаются специальные комиссии — от центральной до волостной. По данным губернской комиссии, за год (с февраля 1919 г. по 1 марта 1920 г.) через комиссию прошло 58741 человек.29

Наиболее массовым в нашей губернии дезертирство было в Костромском, Нерехтском, Варнавинском, Ветлужском и Макарьевском уездах. Шла война, фронт требовал пополнения армии, а мобилизованные дезертировали. Чаще всего они просто не являлись на сборные пункты или бежали с дороги при первой же возможности.

Основная причина дезертирства заключалась в усталости от войны (фактически в состоянии войны Россия находилась уже 5–й год). Разруха и разорение крестьянского хозяйства, голод и недостаток жизненно необходимых товаров вызывали недовольство властью, усугублявшееся её экономической политикой.

Дезертиры, как правило, собирались в лесу, образуя «зелёную» армию. Вначале они опасности не представляли, так как чаще всего жили дома, занимались хозяйством и лишь по прибытии отрядов для ловли дезертиров скрывались в лесу. Постепенно эти огромные массы привлекли внимание бывших офицеров, которые к тому же имели оружие. Многие дезертиры тоже вооружались разными путями. советское правительство стала беспокоить ситуация в тылу, сложившаяся в результате скопления большого количества организованных и вооружённых дезертиров.

Ещё в сентябре 1918 г. РВС Республики издал приказ, согласно которому ответственность за неявку призывников возлагалась не только на военкоматы, но и глав семей, и руководителей местных органов власти. Этим усиливалась ответственность на местах, так как в деревне существовала фактически круговая порука. По причине родства, соседства, да и просто из страха мести со стороны дезертиров и их семей, все умалчивали о дезертирах.

13 апреля в Костромской губернии объявляется осадное положение. Во все военные комиссариаты направляется телеграмма, предписывающая «всем уездвоенкомам самым энергичным образом проводить борьбу с дезертирством. Всех сопротивляющихся и отказывающихся расстреливать на месте. С укрывателями расправляться как с дезертирами...» Согласно телеграмме из Центркомдезертира в каждом губернском центре для организованного разгрома дезертиров создавалась оперативная тройка. Тройке давалось задание объединять все вооружённые силы на территории губернии, определить местонахождение «банд и их руководителей», а затем разгромить их. Фактически объявлялась война с крестьянством, так как во многих семьях крестьяне поголовно были связаны с зелёными. Не все, конечно, добровольно: многие из страха угрозой расстрела примыкали к повстанцам, из страха же платили повинность, которой их облагали по решению схода (деньги, продукты).

В июне 1919 г. совет Обороны Республики принял постановление об амнистии всем дезертирам, явившимся добровольно в течение недели (срок объявлялся заранее). Их потом направляли в Красную Армию, а семьи красноармейцев получали льготы: паёк, денежное пособие, в деревне — семена для посева, помощь в обработке земли. В связи с массовым дезертирством организовать эту помощь было сложно, так как не всегда было известно, кто в армии. а кто в дезертирах, и фактически комиссии помощи семьям красноармейцам и сама помощь существовали лишь на бумаге. Летом (в июле — августе1919 г.) в редакцию газеты «Беднота» поступило письмо от красноармейца, семья которого проживала в деревне Запрудново Кологривского уезда. Приведём его полностью:

«Дорогой сын, сообщаем тебе, что наше теперь положение такое, что приходится с голоду умирать. Хлеб в комитете волостном стоит 147 рублей пуд, а овёс 160 рублей пуд. Ходили мы в комитет 4 раза и в результате получили только на обсеменение 2 пуда овса, больше нет и достать мы не в состоянии. После того как ты уехал, хлеба получили вот сколько: один раз 4 фунта мерзуры, 2–й раз 20 фунтов муки, 3–й раз по 3 фунта на едока и всё это на семью в 4 человека. Вольная цена хлеба продают 800 рублей, овёс 600 рублей пуд, денег у нас, сам знаешь, столько нет, положение наше самое безнадёжное; сдавала огород пахать, и то за пахоту просят 600 рублей, жалование ещё не получили, т.е. продовольственный паёк; жили до сих пор только картофелем и того уже больше не стало, а картофель догнали уже до 150 рублей, и то нам не продают; как жить станем, да ещё и грызут нас, а всё за власть больше. Дорогой сын, ты писал нам, как с нами волостной комитет обходится, а они ни в чём не разбираются, что спекулянту и дезертиру, то и нам всё равно дают…»

Такое положение с продовольствием, прежде всего с хлебом, было в губернии повсеместно и потому взрывоопасно. Уполномоченный Цацулин, обследовавший в мае Чухломской уезд, писал оттуда в губисполком, что все отруби и мякина съедены. Цена мякины доходит до 200 рублей за пуд. В городе хлеб пекут пополам с дурандой. Многие поля здесь остались незасеянными, так как нет семян, а два вагона овса, предназначенные для красноармейцев, выкупить было не на что. Далее он сообщает, что с агитационной работой дела обстоят плохо — у исполкома нет лошадей и в дальние деревни выехать невозможно. Сам он сумел посетить две волости (Бушнёвскую и Вохтомскую) и отмечает, что везде просят доставить семян и отказываются платить поимущественный налог, так как приходится покупать хлеб по 800 руб. за пуд.32

После выхода постановления о добровольной явке дезертиров Центркомдезертир также принял решение о предоставлении льгот семьям, в которых один из сыновей в Красной армии, если даже другие дезертируют. Во все волости после этого направляются агитаторы и отзываются отряды по ловле дезертиров. Там, где дезертиры не были организованы, добровольная явка стала массовой. Там же, где ими руководили офицеры, принятые ранее постановления о заложниках служили козырной картой в борьбе с советской властью. В мае появляются тревожные сообщения об организованном выступлении дезертиров в Никольской, Митинской и Рождественской волостях Нерехтского уезда и разгроме советов. 20 июня в этом же уезде дезертиры напали на военный эшелон на 39–й версте дороги Кострома — Ярославль, разграбили оружие и выпустили едущих на фронт мобилизованных, в основном из дезертиров. Во время стычки погиб начальник штаба костромской партийной дружины Богданов.

В одном из докладов на уездной партийной конференции говорилось, что после этих событий значительно осложнилась работа советов, даже выходить на работу в канцелярии стали неаккуратно. В сельских советах положение сложилось ещё хуже: дошло до того, что обязанности председателя крестьяне стали исполнять ежемесячно по очереди.33

Наиболее крупными были восстания Шунгенско-Саметское, Красносельское и Уреньско — Ветлужское.

На территории Шунгенско-Саметского района, граничившего с Ярославской губернией, скопилось большое количество дезертиров как из костромских селений, так и ярославских. С начала июня 1919 г. дезертиры начали устраивать тайные митинги, о чём стало известно в ЧК. Тогда все дезертиры ушли в лес и расположились за Петриловом на бывшей пасеке. Туда к ним пришёл Г. Пашков, работавший учителем (в прошлом офицер). Он и стал одним из руководителей повстанцев этого района. Потом дезертиры начали посылать небольшие отряды с подложными документами в волостные и сельские советы и отбирать оружие у членов исполкомов и коммунистов. Так было собрано около 50 винтовок и 25 шомпольных ружей.34

Отряды пополнялись не только добровольцами, но и путём мобилизаций. Социальная среда здесь благоприятствовала: крепкие заречные крестьянские хозяйства, связанные с городским рынком и имевшие от этого доход, с введением продразвёрстки лишились его. Многие молодые крестьяне этих деревень оказались в дезертирских отрядах: общая численность зелёных здесь составляла около 1000 человек. Отказывающихся присоединиться расстреливали или арестовывали. Арестованных держали в лесу под стражей (бывший барский лес за деревней Шемякино).35 Повстанцам помогало практически всё население: снабжало продуктами, одеждой, инвентарём, необходимыми сведениями. Дети, женщины, переодетые в женскую одежду дезертиры извещали о прибытии красноармейских отрядов звоном набата. Позднее отряд Пашкова соединился с отрядом К. Озерова, находившимся в соседней Петропавловской волости Ярославской губернии, и оба прибыли в лес за реку Касть.

Со стороны красных здесь действовали небольшие отряды Ярославской и Костромской ЧК. В начале между отрядами зелёных и красных происходят отдельные стычки и отмечаются нападения зелёных на караулы красных с целью захвата пленных и оружия. 11 июля зелёные напали на отряд ЧК в селе Никольском; нападение было отбито без потерь для красных. Связь между костромскими и ярославскими отрядами практически отсутствовала за исключением эскадрона А.Ф. Френкеля, с которым отряд костромской ЧК встретился в Шунге. Председатель Костромского губревсовета Николай Филатов телеграфирует в округ о малочисленности отрядов, о том, что действоввать малыми силами бессмысленно, так как операция в этом случае будет носить затяжной характер.36 Вследствие кровной связи повстанческих отрядов с населением, изолировать и обезвредить их было сложно. Председатель Костромского уездного исполкома М.В. Коптев вспоминал такой факт. Местное население облагалось контрибуцией, которую собирали руководители местных советов. Один из них — председатель Скрываловского сельсовета И.К. Марков, у которого два сына оказались в дезертирах, собрал весь налог, привёз его в штаб и даже обещал помочь в борьбе с дезертирами. В ту же ночь конный отряд красноармейцев настиг обоз из нескольких лошадей, везущих в лес хлеб, картофель, одежду. Возглавлял его И.К. Марков. Обоз задержали, а Марков по распоряжению штаба был расстрелян.37

Первый бой произошёл у деревни Палачово, где разместилась часть красноармейского отряда. После обстрела зелёные снова ушли в лес. Другая часть отряда (в деревнях Саково и Давыдово) была окружена и разбита отрядом зелёных под руководством Красникова. Зелёными при этом был захвачен пулемёт.

Оперативным штабом в селе Петрилове разрабатывается операция по ликвидации дезертирских формирований, контролировавших весь заворжинский район. Жителям села Саметь и деревням этого района был предъявлен ультиматум: в течение 2х–3х дней уплатить чрезвычайный налог, сдать дезертиров и оружие. Председатель сельсовета уплатил чрезвычайный налог, заявив, что дезертиров сдать не в состоянии.

14 июля, по истечении срока ультиматума, начальник оперативного штаба Георгиев вместе с председателем уездного исполкома М.В. Коптевым и отрядом красноармейцев выехал в Саметь. Высланная вперёд конная разведка в поле между Шунгой и Саметью была обстреляна зелёными, засевшими в картофельном поле. Кони вернулись назад без ездоков. Зелёные пошли в атаку. Красноармейский отряд развернулся фронтом, прибыл на помощь ещё один отряд из Шунги, и начался бой. Для того, чтобы выбить повстанцев из Самети, красные подожгли село. Оно сгорело почти полностью. * М.В. Коптев вспоминал, что был свидетелем ужасной сцены: из горящего села крестьянин с женой и дочкой пытались вывезти телегу с имуществом, а красноармейцы их не выпустили, заявив, что они враги революции и должны сгореть вместе с селом. В тот же день другой отряд зажёг село Никольское (Сельцо).

В это время здесь же находился конный отряд Ярославской ЧК под командованием Френкеля, заявлявшего, что сейчас идёт война с крестьянами, поэтому никакой пощады им быть не может. Представители руководства губернии, Коптев и Огибалов, встретились с этим отрядом в Петрилове. Они пытались объясниться с Френкелем и запретить ему отбирать лошадей у невинных крестьян. Тот в ответ навёл на красноармейский штаб пулемёты. М.В. Коптев свидетельствует, что в это время работать ему морально было очень тяжело. Он служил до 1917 года в системе кооперации, и крестьяне все его знали, поэтому и теперь часто обращались к нему с кто с жалобой, кто с просьбой.

Пожар в двух сёлах произвёл на зелёных тоже очень тяжёлое впечатление, и они решили в своей волости на красных больше не наступать. Совместными действиями разных отрядов повстанцы оказались отрезанными от жилья и лишились возможности получать продовольствие и информацию. Боевой дух их упал, многие стали добровольно являться в Кострому и в штаб в Петрилове.

Потери были значительными с обеих сторон. К 18 июля отряд военного комиссара Костромского уезда В.Н. Лазарева, находившийся в районе села Куникова, за период со 2 июля потерял убитыми, ранеными и попавшими в плен 17 человек. Раненым оказался и сам Лазарев.38 Это сведения о потерях только одного отряда.

После этого Озеров, у которого оставалось всё оружие сдавшихся дезертиров, набрал отряд из своих волостей и продолжал нападать на отряды красных.

Намеченная на 22 июля операция по ликвидации остатков формирований зелёных не достигла окончательной цели: начальник ярославского отряда С. Васильев и два ординарца при нём, ехавшие с приказом от начальника штаба ярославских отрядов Егорова, погибли. Егоров попал в плен к зелёным. Московский отряд с артиллерией под командованием Воложанова приказа не получил и связь со штабом потерял. В результате этого выступил не в Привалово, откуда должен был обстрелять лес, а пришёл в штаб в Петрилове. За это время повстанцам удалось уйти.39 Однако теперь действовать им стало сложно, многие разбежались, а оставшиеся разделились на 3 отряда под командой Пашкова, Озерова и Саблина. Постепенно эти отряды тоже рассеялись: Пашков погиб, Озерову удалось скрыться, а группа Саблина терроризировала население ещё долго. Лишь осенью 1922 г. их выследили чекисты: Саблин и ещё несколько человек были убиты, а остальные заключены в концлагерь.40

Отряды красноармейцев из других губерний, действовавшие против дезертиров, брали у населения не только провиант и лошадей, но занимались настоящим грабежом. 31 июля председатель губреввоенсовета вынужден был издать приказ о сдаче всех награбленных вещей московскими и ярославскими отрядами. В описи сданного имущества числится 62 наименования различных вещей, в том числе дамские пальто — меховые и холодные, пальто и костюмы мужские, овчины, полотенца, полушубки и даже кровати, перины и подушки.41

Красносельское восстание было менее масштабным, но более трагичным. В Красносельской и Семёновской волостях скопилось также более 1000 дезертиров. Их штаб находился за Новосельским, в лесу (место «Сухая грива»). Руководили штабом Виталий Воскресенский из села Сунгурова, в прошлом офицер; Кондратий Головин из деревни Зайцево, проживавший в Костроме и имевший связь с офицерами; Александр Лебедев, бывший учитель из села Никола-Мосты (он же Порфирий Самоделов из деревни Гореславки). После подавления восстания они сбежали. Все вооружённые дезертиры были объединены ими в одну боевую группу и несли караульную службу, остальные разбиты на отряды. Имелись казначеи, уполномоченные по сбору денег среди населения, связные для координации действий с дезертирами соседних Пушкинской и Шунгенской волостей. *

В начале июля повстанцы разгромили Семёновский волисполком, захватили печать, документы, бланки, оборвали телефонную связь. А в ночь на 14 июля пришли в Красное. Здесь разгромили помещение милиции, захватили всё имевшееся там оружие, избили и арестовали милиционера Кочубеева, арестовали председателя волисполкома Захарова. Затем провели обыски в домах местных коммунистов — М.И. Березина, волостного военного комиссара и братьев Смирновых, Ивана и Руфа — руководителей партийной группы. Но те знали о готовившемся восстании и успели скрыться. Утром 14 июля всё население села Красного и окрестных сёл и деревень в радиусе до 10 км было созвано на митинг к пробирной палате. Тех, кто не хотел идти, выгоняли с применением физической силы. О восстании знали в Костроме и на его ликвидацию направили конный отряд А.Ф. Френкеля — тот самый, который по настоянию уездного руководства был отозван из Шунгенско-Саметского района. Процитируем полностью мандат, вручённый Френкелю губреввоенсоветом 14 июля:

«Настоящим предписывается Вам сего 14 июля отбыть в с. Красное для ликвидации восстания дезертиров, выражающееся в разоружении и арестах агентов ЧК, сопротивлении военным властям, уничтожении телефонного сообщения с Костромой и т.д. При ликвидации предлагается Вам взять заложников из среды кулацкого элемента волости, назначить кратчайший срок явки дезертиров, заложников расстрелять и вообще восстановить там революционный порядок».42

Этот отряд 14 июля прибыл в Красное на пароме с буксирным пароходом. Повстанцы тоже знали о прибытии отряда и на берегу Волги встретили его выстрелами. Завязался бой. Участники митинга, вооружённые топорами, вилами и косами вышли из села на помощь повстанцам. Бой продолжался 6 часов. На берегу отрядом было расстреляно и зарублено шашками около 200 человек, около 60 взято в плен. Остальные повстанцы разбежались. Затем отряд начал прочёсывать соседние деревни. При этом в деревне Даниловское её житель Александр Красильников убил члена отряда, сотрудника ярославской ЧК А. Щербакова. «Весь контрреволюционный элемент и кулачество с. Красного за убийство т. Щербакова в тот же день беспощадно расстреляно», — записано в заключении следственной комиссии юридического отдела ЯргубЧК. Всего убили около 400 человек. Население обложили контрибуцией в 500 тысяч рублей. Тут же в счёт контрибуции было получено 120 тыс. деньгами, 100 тыс. письменными обязательствами, а остальная сумма — серебряными и золотыми изделиями. Отряд до тла сжёг три деревни: Даниловское, Ивановское, Конищево. На следующий день в Красное прибыл отряд из Костромы под руководством М.В.Коптева. «Последствия боя предыдущего дня, — вспоминал он, — были видны из того, что целый ряд трупов лежал ещё не убранным... Опасность со стороны зелёных нам в Красном, по моему мнению, была крайне преувеличена». По свидетельству Коптева, Френкель потом был расстрелян. В первые дни после ликвидации восстания началась массовая добровольная явка дезертиров. За несколько дней только Семёновский волостной комиссариат направил в Красносельский полевой штаб 775 человек. Они все отправились в Красную Армию.

В мае 1920 г. дело участников Красносельского восстания рассматривалось губернским ревтрибуналом. К разным срокам заключения — от 2–х лет условно до 10 лет тюремного заключения — трибунал приговорил 22 человека. В связи с амнистией в честь годовщины Октябрьской революции (она проводилась ежегодно) срок наказания всем значительно сократился.

Из всех восстаний в губернии наиболее длительным, масштабным и профессионально организованным было восстание в Ветлужском и Варнавинском уездах (с 1922 г. территория Нижегородской губернии). Восстание вспыхнуло в августе 1918 г. в уреньском крае. В этот край входили 6 волостей Варнавинского уезда. Центром восстания стало село Урень.

Это был особый край: окружённый со всех сторон лесами и плодородными землями, он до 1917 г. сохранял исторически сложившийся образ жизни, мало связанный с внешним миром. Возглавил повстанцев Иван Нестерович Иванов, прозванный уреньским царём (или суходольским, так как родился он в деревне Суходол этого же уезда). По свидетельству очевидцев, этот человек, крепкого телосложения, сильного характера, пользовался среди крестьян огромным авторитетеом. По некоторым рассказам, он до революции управлял имением у генерала П.Н. Краснова. Поводом к восстанию послужила, как и везде, кампания по учёту излишков хлеба с целью их реквизиции. Руководители местных советов не провели никакой подготовительной работы, более того, злоупотребляя властью, применяя угрозы и избиения, окончательно восстановили население против советской власти. Восставшие уренцы соединились с повстанцами Ветлуги, где в конце августа произошёл переворот: члены совета были арестованы и убиты, а власть перешла к Временному комитету общественой безопасности. В его состав вошли офицеры, помещики, торговцы, обозлённые реквизицией товаров и лавок.

Из Ветлуги в Урень посылаются военные инструкторы, оружие; позднее создаётся Ветлужско-Уреньский комитет общественной безопасности под руководством Нестерова (И.Н. Иванова). Объединяются и вооружённые силы. Повстанцы намеревались захватив Варнавино, соединиться с белочехами и выйти на Казань, а заняв на севере станцию Шарья, перерезать Северную железную дорогу.

Захватить Варнавин и полностью территорию обоих уездов повстанцам не удалось. 26 августа в Варнавин прибыл красноармейский отряд из Галича и Буя в 229 человек, а 28 августа — с отрядом губвоенком Филатов, к которому перешло общее руководство боевыми операциями красных на Ветлужско-Варнавинском фронте. До 19 сентября восстание ликвидировали. Мятежники, узнав, что Казань взята частями Красной армии, разбежались кто куда.

Поражает взаимная жестокость воюющих сторон. Один взвод галичского отряда, попавший в плен, был заживо сожжён в сарае; отравлен командир галичского отряда Пётр Кудрявцев. Можно привести множество других подобных фактов. В свою очередь, после взятия Ветлуги красные по приговору тройки расстреляли арестованных руководителей восстания.

Многим офицерам и рядовым участникам восстания удалось скрыться. Осуждённые заочно судом ревтрибунала, они укрывались в землянках и на лесных кордонах. Судьба многих из них поистине трагична. Так к повстанцам Ветлуги примкнули братья Рубинские, Юрий и Сергей, и Владимир Григорьев. Все трое до 1914 г. учились в Петербургском университете на физико-математическом факультете. С началом войны после окончания курсов они становятся артиллерийскими офицерами и служат в действующей армии до демобилизации в 1918 г. После ликвидации восстания прячутся в лесу. По свидетельству Юрия, он примкнул к повстанческому движению, так как понимал, что в провинции мало найдётся людей, способных «тонко провести тактическую линию в такой переходный период».43 Владимира Григорьева арестовали дома в Ветлуге 14 мая 1921 г. Он был взят на поруки отцом и сыном Кравковыми (из Костромы), дал подписку о невыезде до суда, а через некоторое время уже работал администратором в Костромском театре.44 В 1930 г. осуждён по сфабрикованному делу «О контрреволюционной организации» из бывших офицеров, получил 10 лет заключения в концлагерь. Дальнейшая судьба его неизвестна.

Братья Рубинские скрывались до 1922 г. , а затем добровольно сдались властям. Ежегодно проводимые в 20–е гг. амнистии уменьшили их срок заключения. В 1923 г. Верховный трибунал отменил решение тройки от 28 августа 1918 г. о расстреле Юрия; однако из ссылки после лагерей они так и не выбрались, оба погибли там. У Владимира Григорьева расстреляли младшего брата Бориса за укрывательство старшего, т.е. за то, что Борис зная, где скрывался Владимир, не донёс на него.

В 1918–19 гг. Ветлужский и Варнавинский уезды также охватило массовое дезертирство. По данным М.В. Задорина, из сотни мобилизованных в этих уездах едва ли служил хоть один. В лесах этого края хозяевами становились банды, в которых, кроме дезертиров, состояли уголовные элементы из крестьян. В ночь с 30 на 31 января 1919 г. в починке Ларионовское Вахрамеевской волости Варнавинского уезда были убиты 19 человек членов Варнавинского продовольственного отряда, а в следующую ночь в починке Вахрамеевском арестованы 6 человек. В их числе агент ссыпного пункта И.И. Матасов, его дочь Варвара и старший милиционер Л.А. Виноградов. Чудом Варваре Матасовой удалось спастись: ей нанесли девять штыковых ран, и её, едва живую, подобрал охотник, ставивший капканы. Всего было убито 24 человека.

Для расследования этого преступления создали специальную комиссию под руководством председателя губЧК Я.К. Кульпе. В докладе в губисполком, отмечая невежество крестьян этого края, отсутствие систематической работы с ними, он указывает, что данное событие носит политический и бандитский характер. Убийство вызвано, прежде всего, переучётом хлеба. Население запугано, а большая часть его связана с дезертирами. Работа в деревенском совете понимается как повинность (вроде старосты); председатель избирается на две недели, и никто из более или менее толковых людей не хочет здесь работать.

Население окрестных починков и деревень не только знало об убийстве, но и принимало самое активное участие: укрывало бандитов, предоставляло подводы, участвовало в арестах. Инициатором и вдохновителем нападения был Иван Лебедев, крестьянин починка Ларионовский, занимавшийся спекуляцией хлебом и мясом. Во время Уреньского восстания у него, как у казначея, хранилась крупная сумма денег, которая исчезла вместе с ним в период ликвидации восстания. Позднее его расстреляли.

Арестованных ночью и обезоруженных продотрядников били поленьями и прикладами, а затем нашлись добровольцы для расстрела. Ими оказались члены банды, занимавшейся грабежами и убийствами в Тонкинской и Карповской волостях. Один из них, Смирнов (Галочкин) Михаил, родом из починка Еремеевского, до 1914 г. служил кучером у врачебного инспектора в Сибири, 1–ю Мировую войну — на фронте, а в августе 1918 г. был мобилизован, как и большинство крестьян уреньского края, для борьбы с советской властью. После восстания дома проживать не мог из-за частых обысков, скрывался в землянке, а после убийства продотрядников остался с дезертирами, жившими грабежом.

Банды полянская, вахрамеевская, хвоинская действовали самостоятельно, убивая и грабя представителей органов власти, милиционеров, крестьян, отказывавшихся им помогать. Координировать действия всех банд, чтобы направить их в политическое русло, пытался Кочетков Иван — прапорщик, в период восстания командир роты. С этой целью он рассылал афиши по Урень-краю и в мае 1919 г. устроил собрание всех дезертиров на кордоне Боровском.

Комиссия под председательством Я.К. Кульпе уделила большое внимание не только работе по расследованию убийства продотрядников, но и поимке участников августовского восстания, понимая, что спокойствия в этом крае не будет, пока его организаторы на свободе. Разными путями ей удалось выявить 5 лесных землянок; в 3–х из них находились обитатели. В это время арестовали и одного из руководителей восстания — «уреньского царя» Иванова, которого Кульпе называет самой крупной личностью Уреньского восстания, и его помощника П. Куракина — «личность тоже выдающуюся».

И.Н. Иванов и пять активных участников восстания Костромским ревтрибуналом были приговорены к расстрелу 13 января 1921 г.45 Приговорённые, однако, направили ходатайство о помиловании в кассационный трибунал при ВЦИК, который оставил в силе приговор Костромского трибунала. Дальнейшая их судьба зависела от решения ВЦИК, который на своём заседании 18 марта того же года постановил: «Ходатайство о помиловании удовлетворить и расстрел всем осуждённым заменить содержанием под стражей сроком на 10 лет с применением принудительных работ».46

21 марта СНК принял Декрет об установлении общих начал лишения свободы лиц, признанных опасными для советской Республики, и о порядке условно-досрочного освобождения заключённых.47

На основании этого декрета Костромской ревтрибунал постановлением от 4 июня 1921 г. всем руководителям и наиболее активным участникам этого восстания (Иванову, Москвину, Галочкину, Вахареву, Голубеву и Шишкину) сократил срок накзания до 5 лет.48

Как сложилась потом жизнь «уреньского царя» документально неизвестно. Скорее всего, он вместе с другими арестованными по этому делу находился в Соловецком лагере, где и нашёл последнее пристанище.49 По приговору губернского трибунала было расстреляно 17 человек, участвовавших в нападении и убийстве продотрядников.50 В докладе в губисполком Я.К. Кульпе пишет, что комиссия работу закончила, а дело само не закончено, так как искоренить зла не удалось. Для этого нужны не только репрессивные меры, а длительная работа и квалифицированные работники; прежние не отвечали своему назначению и виновны в том, что случилось в этом крае. Среди прочих мер он предлагает смягчить здесь продразвёрстку и дать возможность укрывавшимся повстанцам выйти из леса.

В мае 1919 г. в г. Кострому приехал уполномоченный ВЦИК А.В. Луначарский. 30 мая губисполком направил в Варнавин и Ветлугу телеграмму об амнистии всех рядовых участников августовского восстания, происходивших из рабочих и крестьян, при условии их добровольной явки. Жителям уреньского края также объявлялась амнистия, но поскольку многие из них имели оружие, ставилось условие о непременной сдаче его при явке. Подлежали амнистии и офицеры, однако судьба каждого из них решалась президиумом уездного совета совместно с ревтрибуналом. Телеграмма подписана руководством губисполкома и Луначарским.51 Срок явки определялся до 1 июля. В начале июня в эти уезды снова выехала комиссия ЧК во главе с М.В. Задориным и с ней отряд. Население, как отмечал Задорин, везде отвечало, что дезертиры все ушли служить, хотя они скрывались в лесах. Комиссия стала применять репрессивные меры: отнимать скот, хлеб, брать заложников. расстреливать пойманных дезертиров. Тогда, отмечает Задорин, в настроении населения произошёл перелом: дезертиры стали являться большими партиями. В июле ежедневно из Ветлуги на станцию Шарья отправляли до 1000 человек. За два месяца работы эта комиссия расстреляла 15 человек. Задорин пишет, что население в крае бедно и неграмотно, а потому репрессии приходилось применять крайне осторожно, предварительно расследуя каждый факт. «Но совсем отказаться от репрессивных мер было бы равносильно безрезультатному времяпрепровождению», — заключает он.

Несмотря на то, что большинство дезертиров являлось добровольно, окончательно этот опасный очаг, тревоживший органы власти, был ликвидирован лишь в 1921 г.

В целом к концу июля 1919 г. обстановка в губернии стабилизировалась. 22 июля во все уезды губернии из Костромы направлена телеграмма о снятии осадного положения.52

С созданием комитетов бедноты летом 1918 года большевики сознательно раскололи деревню. В ответ на большевистскую политику Россию охватила волна восстаний, нередко подавляемых регулярными частями Красной армии.

Не обошла стороной эта трагедия и костромское крестьянство, вынужденное, как и крестьяне всей России, отвечать на эти «удары» восстаниями. Из 11 уездов, входивших в состав Костромской губернии, восстаниями и волнениями в 1918–1919 гг. было охвачено 8 уездов.

1 Конокотин А. Очерки по истории гражданской борьбы в Костромской губернии. Кострома, 1927, с.13,14.
2 ГАКО, Р.297, оп.4, д.25, л.6,87.
3 ГАКО, Р.1296, оп.2, д.154, л.1-4.
4 Очерки истории костромской организации КПСС.Ярославль, 1967, с.157.
5 ГАКО, Р.6, оп.3, д.68, л.100.
6 Там же, л.90.
7 ЦДНИКО * , ф.1, оп.1, д.124, л.1,1об.
8 ГАКО, Р.6, оп.3, д.8а, л.182.
9 ГАКО, Р.1269, оп.2, д.18, л.22.
10 ГАКО, Р.6, оп.3, д.89, л.157.
11 Там же, л.168.
12 Архив КГБ, д.2769с, л.46,47.
13 Советская газета, 1919, апр.13.
14 Архив КГБ, д.2769с, л.115.
15 ЦДНИКО, ф.383, оп.2, д.47, л.117–122.
16 Там же, л.71-78.
17 Там же, л.209.
18 ЦДНИКО, ф.383, оп.2, д.47, л.206–215.
19 ЦДНИКО, ф.383, оп.2, д.50, л.1–3.
20 Архив КГБ, д.2770с, л.46–64.
21 Архив КГБ, д.2771с, л.38.
22 ЦДНИКО, ф.383, оп.2, д.50, л.66,67.
23 Там же.
24 ЦДНИКО, ф.383, оп.1, д.37, л.9.
25 ЦДНИКО, ф.383, оп.1, д.40, л.36–39.
26 ГАКО, Р.1096, оп.1, д.1, л.26,26об.
27 Там же, л. 6-8.
28 Там же.
29 ЦДНИКО, ф.1, оп.1, д.125, л.1,2. 32 ГАКО, Р.6, оп.3, д.25, л.278,279.
33 ЦДНИКО, ф.383, оп.1, д.40, л.36–39.
34 ЦДНИКО, ф.383, оп.2, д.47, л.216–218.
35 Архив КГБ, д.186с, л.25.
36 ГАКО, Р.1114, оп.1, д.2, л.11.
37 ЦДНИКО, ф.383, оп.2, д.31, л.38–50.
38 ГАКО, ф.234, оп.4, д.65, л.331.
39 ГАКО, Р.1114, оп.1, д.2, л.37.
40 Северная правда, 1926, 19 дек.
41 ГАКО, Р.1114, оп.1, д.4, л.432.
42 Там же, л.123.
43 Архив КГБ., Арх.№03090, л.146–157,158–162 (копия).
44 Архив КГБ, д.03904.
45 ГАКО, Р.13, оп.3, д.104, л.1.
46 Там же, л.1об.
47 Декреты советской власти, т.XIII. М.,1989.
48 ГАКО, Р.13, оп.3, д.104, л.2.
49 Ширяев Б.Н. Летопись мужицкого царства//Костромская земля. Краевед. альманах Костромского областного отделения Всероссийского фонда культуры. Кострома, 1992. Вып.2, с.77–111.
50 ГАКО, Р.1269, оп.2, д.132, л.5.
51 ГАКО, Р.6, оп.3, д.25, л.232.
52 ГАКО, Р.1114, оп.1, д.2, л.39.

далее: М.А. Лапшина. Восстание в селе Красном (на Волге)

Гражданская война в Костромской губернии (1918–1919 гг.)

Гражданская война
в Костромской губернии (1918–1919 гг.)