Где Михаил Феодорович Романов с матерью инокиней Марфой нашел безопасное для себя убежище от преследований поляков в начале 1613 года?[1]

(Костромские епархиальные ведомости, 1911, отдел неофициальный, № 17, с. 513—522; № 18, с. 543—552)

(№ 17, с. 513)

Приближается радостная для России трехсотлетняя годовщина царствования Дома Романовых. К этому юбилейному торжеству уже теперь обращены взоры всей России и даже Европы. В виду предстоящего грандиозного юбилея важно с исторической точностью установить и с возможной полнотой осветить разные эпизоды и моменты, относящиеся к обстоятельствам избрания и воцарения Михаила Феодоровича {a}. При рассмотрении таких обстоятельств между прочим выступает вопрос о том, где юный боярин Михаил Феодорович Романов с матерью инокиней Марфой в начале 1613 года нашел безопасное для себя убежище от преследований и покушений поляков вследствие соборного в Москве избрания его на царственный трон российский?

Господствующая в монографиях о Смутном времени в России и в учебных исторических пособиях аксиоматичность того представления, что таким убежищем для Романовых в начале 1613 года послужил Ипатьевский монастырь в городе Костроме, могла бы, по-видимому, исключать постановку и как бы дебатирование означенного вопроса — однако же не всецело и безусловно. Дело в том, [что] почти с начала XIX века даже до последних времен встречаются, хотя немногие, оппоненты в этой именно области, что, впрочем, не должно приводить в изумление при существовании подобных же прецедентов в сравнительно недавнее время. Небезызвестен ведь резкий выпад историка Н. Костомарова, который с упорством отрицал общепринятую фактичность великого патриотического подвига Ивана Сусанина, отнюдь не желая считаться с двумя грамотами царя Михаила Феодоровича: а) от 1619 года о пожаловании крестьянину Богдану (с. 514)Сабинину за службу и «за кровь тестя его Ивана Сусанина» из округа дворцового села Домнино половины деревни Деревенищ с полутора четвертями выти земли с обелением, или с освобождением, его и всего его потомства от всяких податей, кормов и разных поборов, и б) от 1633 года о пожаловании вдове Сабинина Антониде за подвиг И. Сусанина на тех же обельных правах пустоши Коробово с 24 чети земли взамен половины Деревнищ по случаю перехода их вместе с селом Домнино, по завещанию старицы Марфы Ивановны (+ 1631 год), к Новоспасскому монастырю, — равно не желая принять во внимание подтвердительные на право владения Коробовым за подвиг Сусанина царские грамоты от 1644, 1731 и 1767 годов. Подобное же безразборчиво-отрицательное отношение к поставленному нами вопросу обнаружилось в заседании 30 минувшего января Костромской губернской ученой архивной комиссии по поводу моего реферата под заглавием «Московский и костромской крестный ход в Ипатиев монастырь 14 марта 1613 года». По поводу означенного доклада, как замечено в «Поволжском вестнике» от 4 минувшего февраля за № 1386, Л.П. Скворцов (из местных врачей) доказывал, и весьма основательно, что Михаил Феодорович не мог укрываться в чуждом Дому Романовых Ипатьевском монастыре. Затем в ответ на мое выражение {b} в № 1417 {c} того же «Вестника» от 13 марта тот же оппонент [2], ссылаясь на свидетельства князя Козловского и барона Коппенгаузена, продолжал уже печатно утверждать, «что мать и сын Романовы, когда дошла до них весть, что Михаила Феодоровича избрали на царство и что послы направились в Кострому, и когда уже произошло очищение государства от врагов, — прибыли из села Домнино в Кострому и остановились в своем осадном дворе, и по просьбе костромских жителей переправились (переехали) в кельи Ипатьевского монастыря для принятия посольства». В виду такого двукратно опубликованного в местной газете заявления, могущего служить к дискредитированию исторической значимости самого Ипатьевского монастыря как места убежища для родоначальника Романовых в начале 1613 года, я в интересах самой истины и с предложением посиль(с. 515)ных услуг к точному созиданию или обоснованию провинциальной истории пользуюсь ныне удобным случаем представить на обсуждение просвещенного собрания свои оппозиционные высказанному взгляду положения и соображения, имея в перспективе оправдание древнего афоризма: ex contrariis nascitur veritas {d}.

Прежде чем приступить к выяснению и местно-исторической установке дебатируемого факта, необходимо здесь хотя в кратких чертах представить те исторические обстоятельства государства Российского, при которых боярин Михаил Феодорович Романов с матерью инокиней Марфой был поставлен в трактуемое положение свое. То было в период великой разрухи Московского государства или, точнее, в конце смутных времен, тягчайших для государства и святой Православной Церкви, когда Россия была внешне разорена злодействами поляков и литовцев, безнаказанно производивших насилия в городах и весях, а главное, глубоко потрясены были основы государственной ее жизни, как самыми появлениями разных самозванцев, претендовавших на царский трон России, так и усиленными стремлениями утвердить на московском престоле польского королевича Владислава, сына Сигизмунда. Печальное и даже гибельное состояние России весьма много обусловилось и довершалось и гнусными интригами и раздорами среди русских вельмож, из коих оказалось немало изменников отечеству. Но вот великими трудами русских витязей — князя Димитрия М[ихайловича] Пожарского и Косьмы З[ахарьевича] Минина и келаря Троице-Сергиевой лавры Авраамия Палицына — Москва в половине октября 1612 года и затем многие веси России к концу этого года были очищены от врагов внешних, и для надлежащего умиротворения отечества, для водворения и упрочения государственной власти, для спасения русской народности и вместе святой православной веры от ига иноверных поляков оставалось избрать главу государства — царя православного из доблестных сынов земли Русской. Уже 7 февраля 1613 года в Москве состоялось предварительное, а 21 февраля совершилось окончательное соборное, притом единогласное избрание Михаила Феодоровича Романова, которого еще патриарх Гермоген предуказал в царя России, и тогда в неделю Православия все жители Москвы в Успенском соборе и затем окрестных городов присягнули на верность новоизбранному государю по крестоцеловальной грамоте, уложенной Московским земским советом. Вследствие этого с предложением царского скипетра Михаилу Феодоровичу снаряжено было от земского совета и 2 марта отправилось в город Кострому торжественное и многочисленное посольство как из высшего духовного чина во главе с рязанским архиепископом Феодори(с. 516)том, так и из именитых бояр и всяких чинов Московского государства.

Между тем Михаил Феодорович с матерью инокиней Марфой, лишь 25 октября 1612 года освобожденный из плена в Московском Кремле, в котором держали их вместе с дядей Иваном Никитичем в качестве заложников польские начальники, проживал тогда в костромской своей вотчине — селе Домнино (в 70 верстах от города Костромы) — в полной надежде, что они достаточно укрыты от военных бурь того времени и от вражеских нападений, и совершенно не ведал о совершившемся в Москве избрании его на всероссийский трон. Но прежде чем представительное московское посольство успело прибыть в город Кострому, Михаил Феодорович подвергся великой опасности от поляков. Узнавши вскоре о том, что на великом Московском земском соборе решительно избран царем юный Михаил вместо ранее предположенного польского королевича Владислава, поляки составили дерзкий умысел в целях воцарения Владислава отнять у России новоизбранного царя православного. Одному из польско-литовских отрядов, продолжавших бродить для грабежа в местах приволжских и заволжских, поручено было тайно проникнуть в отчинное село Домнино, чтобы внезапным нападением там захватить Михаила Феодоровича и отправить его в Польшу, а в случае сопротивления даже и убить его. Но жизнь этому всенародному избраннику на царство спасла известная патриотическая хитрость старосты — крестьянина Ивана Сусанина. Быв встречен отрядом поляков вблизи своей деревни Деревенищ в трех верстах от Домнино, Сусанин после уклончивых ответов на расспросы поляков о местопребывании Михаила Феодоровича Романова вынужден был по их приказу явиться невольным проводником к вотчинной усадьбе Романовых. И вот, догадавшись о злом умысле поляков, И. Сусанин, как бы с целью указать надлежащую дорогу к Домнино, намеренно заводит спутников в лесную глушь подальше от большой туда дороги. Ночью же в местности лесистой и занесенной снегом, во время сна утомившихся поляков, Сусанин нашел возможность с большой осторожностью передать разыскавшему его здесь зятю Богдану Сабинину о предстоящей великой опасности для Михаила Феодоровича и матери его, причем просил как можно скорее известить их об этом. Затем, утром И. Сусанин снова повел поляков блуждать по лесным чащам и замерзшим болотам, по видимому {e} стараясь отыскать затерянную дорогу к селу Домнино. Наконец, при полной своей уверенности, что Б. Сабинин уже успел выполнить данное поруче(с. 517)ние, доблестный старец-патриот неустрашимым своим признанием разрешил сам догадку поляков, что они обмануты своим проводником, и тогда Сусанин после многих пыток был убит поляками близ села Исупово в 10 верстах от Домнино. Между тем извещенные Б. Сабининым о столь близкой угрожающей юному всероссийскому избраннику опасности от злодеев, Марфа Ивановна и сын ее Михаил поспешно достигают города Костромы.

Прежде чем вступить в самое решение вопроса: где же в этом городе они нашли для себя безопасное убежище или приют? — нельзя здесь обойти молчанием вариант старинного предания об обстоятельствах, при которых совершилось спасение жизни отрока Михаила Феодоровича, как о том повествуется в рукописи под заглавием: «Краткая история о несчастиях боярина Федора Никитича Юрьева-Романова, родных его и супруги Ксении, рожденной Шестовых, также о спасении от поляков и литвы в 1613 году их сына» и так далее. Рукопись эта пожертвована в половине 1900 года Костромской губернской ученой архивной комиссии дворянином Г.В. Мягковым, по почерку принадлежит [3] к сороковым годам минувшего столетия (но не ранее 1835 года, так как в ней имеется ссылка на июльскую книжку журнала «Библиотека для чтения» за 1835 год). Собиратели предания о подвиге Ивана Сусанина и излагатели этого предания в разных печатных изданиях указывали, что Михаил Феодорович был спрятан бурмистром домнинской вотчины крестьянином деревни Деревенищ Иваном Осиповичем {f} Сусаниным в подземных тайниках усадебного в селе Домнино господского дома. Местные историки Костромского края (князь А. Козловский, протоиерей М. Диев и В. Самарянов) в виду этого предания не преминули, однако же, упомянуть о том, что относительно собственно места укрытия будущего царя — отрока Михаила существовало и другое предание, именно — что он был временно скрыт И. Сусаниным в яме только что сгоревшего крестьянского овина в Деревенищах, и будто в этой деревне, а не среди лесных болот погиб Сусанин. Кре(с. 518)стьяне означенной деревни доселе указывают следы этой овинной ямы, и с последней имеется в ученой архивной комиссии фотографическое изображение. Предание об этом-то овине и занесено в принадлежащую Костромской архивной комиссии рукопись, которая, начинаясь изложением кончины царя Феодора Ивановича и воцарения Бориса Годунова, затем представивши подробный мартиролог {g} бояр Романовых и их родственников, в конце заключает описание подвига спасения И. Сусаниным жизни Михаила Феодоровича.

По сказанию рукописи [4], когда «поляки и литва, пришедши в бессилие, 28 октября очистили Кремль и Москву и выслали оттуда всех бывших у них в плену россиан, в числе коих и инокиню Марфу Ивановну с сыном Михаилом, последние, не промедляя, выбыли в Кострому, где основали себе жительство первая в бывшем там ее собственном доме позади женского Крестовоздвиженского монастыря, а последнийуехал за 65 верст в родовую ее вотчину Костромского округа, ныне Буйского, в селе Домнино, в коем еще от прадеда его Василия Михайловича и деда Ивана Васильевича Шестовых была устроена усадьба, господский дом и разные заведения с садом… По приезде Михаила Феодоровича в Домнино уведомился он, как есть предание издревле, что по несогласию послов на подданство России королю Сигизмунду поляки и литовцы с наемниками их разными партиями разоряют российские города и селения и что несколько [их], отделившись из отряда гетмана литовского Хоткевича, ограбившего и выжегшего с избиением многих жителей 22 сентября 1613 года город Вологду, по большой оттуда дороге в Кострому, бывшей тогда чрез домнинскую вотчину, пробираются к селу Домнино с намерением захватить его там и отослать в Польшу или убить, имевши от российских изменников сведение о расположении к нему народа на избрание в государи. — Увидав этот умысел злодеев, Михаил Феодорович, предохраняя себя от плена или смерти, решился из Домнино укрыться и одиноко ночью ушел по дороге к деревне его {h} Перевозу, но, не входя в оную сажен за двести, направился глубоким и лесистым оврагом по протекающей небольшой речке Корбе к ее верховью, не заметив от страха, что пошел к той стороне, которая не отдаляет, а приближает, и что той же ночью выпал небольшой снег, (с. 519) на коем следы его заметны, и что выход его из Домнино к Перевозу многие видели. — Таким образом продолжая путь свой по Корбе, огибающей Домнино, и с северо-востока на полдень полукругом верст около десяти, пришел к деревне своей Деревнищам, называемой ныне Деревеньки, построенной между Вологодской дорогой и селом Домнино в расстоянии не далее двух верст с половиной прямого пути, составлявшей токмо один дом крестьянина его Ивана Сусанина вдового, где он жил с дочерью Стефанидой, но она в деревне тогда не находилась, а была на работе, в оном же оставался один отец ее Сусанин, куда Михаил Феодорович пришедши утром, просил укрыть его от поляков и литовцев, на что Сусанин с радостью согласился сохранить его в ямнике сгоревшего у него накануне овина. — А как многие головни в ямнике курились и тлели, то Сусанин, разобрав оные, сделал углубление и посадил туда своего господина, положа ему несколько хлеба, соли и квасу, а сверху, накрывши войлоками, обложил курящимися и тлеющими головнями, потом же принялся в деревне на гуменнике по-прежнему за работу, куда того же дня и вскоре наехали из Домнино по следу поляки и литовцы; не отыскавши Михаила в его домнинском доме и услышав от жителей, что [он] ушел к деревне Перевозу, пустились за ним в погоню, имевши при себе даже собак, а в Домнино остаться не смели, дабы не окружили их крестьяне той вотчины, более четырехсот человек мужского пола, и других близких к Домнино, по реке Шаче расположенных [селений], принадлежавших боярам Михаилу и Петру Михайловичам Салтыковым не менее двух тысяч душ вотчины села Молвитино, ибо в то время, за освобождением Москвы от поляков и литвы, для истребления их партий по России в разных местах многие селения собирались в отряды и вооружались, поручая начальство над собою даже крестьянам. — Но злодеи оные, прибывши в деревню Деревнищи, увидали на работе одного токмо Сусанина и допрашивали оного под жестокими пытками о Михаиле Феодоровиче, куда укрылся, ибо следы его в той деревне пропали; но Сусанин отрекался с твердостью, что он в деревню к нему не приходил; посему, измучивши Сусанина, разрубили на месте и из деревни выехали на большую Вологодскую дорогу, предполагая, что Михаил Феодорович выехал к своим прежним знакомым чрез Вологду на Белое озеро, а собаки, бывшие при отряде злодеев, побегав около сгоревшего овина, в ямник спуститься не смели за потерей обоняния от дыма тлевших и курившихся там головень. — Бывшая же на работе вне дерев(с. 520)ни своей в отдалении дочь Сусанина Стефанида набег туда поляков и литовцев видела, но явиться в нее не посмела и, ночевавши в ближайших кустарниках, пришла на другой уже день с собравшимися вооруженными крестьянами из окольных деревень и оплакивала своего изрубленного отца; каковой плач и крики народа, проклинавшего жестокость злодеев, Михаил Феодорович услышав в ямнике, подал о себе голос. — Почему крестьяне, раскидав его убежище, с многолюдством проводили к матери Марфе Ивановне на Кострому, а там он поместился в мужском Ипатьевском монастыре, огражденном каменной стеной с башнями и стрельницами, на проживательство в безопасности, которые остаются целостно и доселе с их железными воротами, а в Богоявленском монастыре, тоже окруженном толстыми каменными стенами и башнями со стрельницами и железными воротами, остаться не рассудил по причине недавнего избиения в нем братии».

Приведенный рассказ, полный столь интересных подробностей, чрез которые, однако же, обнаруживается несколько фабулярный характер их, конечно, не вполне соответствует действительности, аналогично подобным же сказаниям, и мы, по примеру историка Д.И. Иловайского, не считаем правдоподобным сказание относительно избранного юным Михаилом способа спасения путем ночного ухода оврагом, затем самого укрывательства в ямнике сгоревшего овина, равно убиения И. Сусанина в Деревенищах. Не входя в рассмотрение рукописного сказания по существу, мы признаем очень важным то твердо выраженное в нем убеждение, что Михаил Феодорович тогда находился в своей вотчинной усадьбе — селе Домнино, из которого он удалился в Ипатиев монастырь, и это убеждение непререкаемо разделяется всеми историками.

Между тем в опере «Жизнь за царя» представлен иной пункт тогдашнего временного пребывания Михаила Феодоровича. В этой опере в исторический сюжет введена роль Вани, которому отец его Сусанин, невольный проводник поляков, знавших, что избранный на царство Михаил Романов «живет в своем костромском поместье», наказал ехать на коне «верхом прямым путем чрез мелкий бор во весь опор», «чтоб до зари до утренней уведал царь» о великой для него опасности, — сам же Сусанин, догадавшись насчет злоумышлений поляков, решил завести их «в темный лес, в трясину» и там загубить. Когда, по словам оперы, «бедный конь в поле пал — Ваня бегом добежал» еще ранее утренней зари до стен монастыря, где в палатах покоились Михаил (с. 521) Феодорович и мать его инокиня Марфа. В ворота обители железные — чугунные Ваня усиленно среди ночной тишины стучится, громким криком и воплем прося отпереть их, побудить слуг царских проснуться, чтоб скорей седлать коней и собираться в путь, иначе «на заре к ним нагрянет беда» от злодеев-поляков. В виду того, что в опере местопребыванием Романовых пред набегом поляков представлен монастырь, не можем не сказать, что здесь никак нельзя разуметь ни Ипатьевский, ни Макариево-Унженский монастыри, ибо первый отстоял от села Домнино на 70 верст, а последний гораздо далее — между тем Ваня еще до зари достигает монастыря, что невозможно даже в отношении Ипатиева монастыря, и тем более, что на столь далеком пути к нему Ваня легко мог бы заблудиться или от ночного холода погибнуть. Значит, составитель текста оперы барон Розен здесь имел в виду Железноборовский монастырь, который отстоит на 15 верст от села Домнино и куда Ваня, хотя не без препятствия, мог прибыть «чрез мелкий бор» к назначенному отцом времени. Отсюда, при условии признания историчности роли Вани, следовало бы представлять дело так, что Михаил Феодорович с матерью инокиней Марфой тогда временно проживал в Железноборовском монастыре и по извещении Ваней об опасности вынужден был из этой обители устремиться в Ипатьевский монастырь для вполне безопасного убежища. Однако же такое представление стоит совершенно одиноко, и при всеобщем признании села Домнино местом тогдашнего пребывания Романовых не приходится много с ним считаться. Можно полагать, что автор текста оперы «Жизнь за царя» или изображает здесь некоторую недостаточно проверенную вариацию сказания о спасении Михаила Феодоровича Сусаниным, или лучше думать, что, поэтически вводя роль Вани, автор сам — искусственно представляет монастырь лишь в целях сценических, театрально-декоративных, между тем — вопреки исторической обстановке события.

При том — рукописном и этом — оперном сказании отнюдь не отпадает или, лучше, требует надлежащего обоснования решение вопроса — где же именно Михаил Феодорович с матерью-инокиней нашел безопасное для себя убежище от злых умыслов поляков, быв вынужден спасаться бегством после случайного укрывательства в овинной яме или после своего пребывания в фиктивном монастыре? В брошюре Л. Скворцова «Один из безвестных деятелей смутного времени» (Кострома, 1910 год) высказано следующее мнение: «В конце 1612 или в (с. 522) начале 1613 года, когда Михаил Феодорович с родительницей своей, освободившись из Московского Кремля, уехали в костромские пределы, мать и сын Романовы жили то в вотчине своей — селе Домнино, то в Ипатьевском, то в Железноборовском, то в Унженском монастыре, то в городе Костроме… Михаил Феодорович переезжал из монастыря в монастырь.., предупреждаемый об опасности в той или другой местности, спасаясь от преследования своих врагов» (14 страница). Если так было, то какой же монастырь мог представлять для Романовых более надежное убежище? Таковым не мог быть, например, Железноборовский монастырь, где юный Михаил и мать его инокиня иногда жили несколько времени. Монастырь этот отстоит на 15 верст от села Домнино, находился тогда в труднопроходимой чаще лесной. Для сына и матери Романовых не было никакого резона тогда избрать этот монастырь [5] для своего убежища, так как здесь жизнь их совершенно не была обезопашена вследствие безыскуственного примитивного укрепления обители, притом малобратственной. Также в пустынном или малолюдном месте находился Макариево-Унженский монастырь — в котором Михаил Феодорович малолетним, во время пребывания родителей в ссылке, сохранялся будто бы с 1602 по 1605 год (Беляев {i}, Скворцов) под покровительством строителя из бояр — старца Давида Хвостова. И в Макарьевском монастыре, который отстоял довольно далеко от села Домнино, а от города Костромы — на 8—9 дней пути, Михаил Феодорович и мать его по той же причине не могли чувствовать себя безопасными от погибели со стороны злобно преследовавших врагов. В виду этого следует полагать так, что когда Михаил Феодорович и его мать в селе Домнино получили известие чрез зятя Сусанина — Богдана Сабинина об угрожающей для них великой опасности, они сочли для себя небезопасным не только дальнейшее пребывание в поместье, но и вообще укрывательство в каком-либо глухом или провинциальном монастыре и тотчас же решили и, конечно, вовремя успели быстро уехать в город Кострому, который представлял собой несомненно центральное и устойчивое место в защитно-боевом отношении.

(№ 18, с. 543)

Вот теперь естественно выступает кардинальный вопрос — где же в городе Костроме они пребывали или, точнее, укрылись: в осадном ли дворе Марфы Ивановны, что в кремле, или же в Ипатьевском монастыре? Для решения этого вопроса необходимо обратить внимание прежде всего на современное рассматриваемым обстоятельствам внешнее состояние Костромского кремля, с одной стороны, и Ипатиева монастыря с другой. Костромской кремль тогда, как видно из писцовых книг города Костромы от 1628—1630 годов, состоял из земляных валов, окопанных глубокими рвами, осыпь же была окружена деревянной стеной на протяжении 511 1/4 сажен; стены устроены с 3 воротами и 14 башнями; «башни рублены все клетками в борозду; вышина острогу две сажени с полусаженью; под верхом были полати с боем и подкотками»; стены и башни вооружены были огнестрельными орудиями — затинными пушками, коваными пищалями, волконями. Этот по—видимому хорошо устроенный кремль, однако же, не мог являться прочным; как видно из подрядных записей, он скоро приходил в ветхость и часто требовал ремонта своих стен деревянных и осыпей земляных и, как такой, Костромской кремль, естественно, не мог в начале 1613 года представлять собой безусловно надежное, безопасное убежище для Михаила Феодоровича и матери его инокини Марфы, вынужденных в настоящем критическом положении спасаться от врагов. Между тем в Ипатиевом монастыре уже с 1586—1590 годов потомками основателя его (мурзы Чета, в сороковых годах XIV века {j} ) боярами Годуновыми — Димитрием и Иваном Ивановичем и конюшим Борисом Федоровичем — была сооружена на протяжении 243 сажен окружавшая четырехугольное пространство крепкая каменная ограда с 6 хорошо вооруженными башнями с переходами по внутренней стороне и амбразурами. Такая ограда представляла собой(с. 544) для тех времен безусловно укрепленное место — несомненно более устойчивую твердыню, чем деревянный кремль Костромской. Правда, каменные стены Ипатиевой обители перенесли в 1609—1610 годах несколько военных осад, но и тогда они не потерпели существенных повреждений и продолжали представлять собой несомненно сильную крепость. Косвенным подтверждением этого служит то, что когда «для осадного времени в 127 [1619] году» совершалось вообще укрепление Костромского кремля, даже был вновь построен посадскими людьми «новый город» в виде «тарас косых, как ставится острог лежачей» (Писцовые книги), — тогда признано было совершенно достаточным для Ипатиева монастыря произвести лишь небольшую надстройку над крепкими по себе оградными стенами, и они отнюдь не были переустроены или не были заменены новыми [6]. Отсюда же небезосновательным является тот вывод, что Михаилу Феодоровичу с инокиней Марфой в начале 1613 года естественнее всего было признать более безопасным убежищем Ипатиев монастырь с его незыблемой крепостью, а не Костромской кремль с осадным в нем двором Марфы Ивановны.

Но, вопреки высказанному утверждению, некоторые (Скворцов) находят возможным предполагать, будто тогда «в недостаточно укрепленной Костроме была внутренняя смута… неужели же когда даже начальник Костромы был приверженцем Владислава, можно было рассчитывать, что город Кострома и Ипатьевский монастырь могли быть надежной защитой для Романовых?». — Внутренняя смута в городе Костроме действительно была, однако она имела свое место в начале марта 1612 года, когда воевода города Иван Шереметьев, поставленный на воеводство московскими боярами, желал под влиянием увещательных их грамот оставаться верным польскому королевичу Владиславу, почему и вознамерился не допустить в город прибывших под предводительством князя Д.М. Пожарского нижегородских ополченцев с дружинами — для следования чрез город Ярославль в (с. 545) Москву на подвиг очищения ее от польских и литовских людей и для прекращения воровства и грабежа подмосковных казаков. Тогда нижегородцы с дружинами вынуждены были остановиться вблизи посадов города Костромы; но вскоре же среди обывателей города оказалось такое подавляющее большинство истинных патриотов, что они, нисколько не устрашаясь Шереметьева, открыто присоединились к ратным ополченцам князя Пожарского и Минина, и Пожарский затем занял посады и вступил с своим ополчением в Костромской кремль. Шереметьев тотчас был низложен самими костромичами, которые действительно весьма расположены были к великому патриотическому предприятию, и избежал смерти единственно при великодушной защите князя Пожарского. Последний по просьбе жителей города Костромы назначил им воеводой князя Романа Гагарина, и уже тогда внутренняя смута в городе прекратилась совершенно. После того как в октябре 1612 года произошло очищение столицы государства от врагов, в Костроме совсем не было приверженцев королевича Владислава и, стало быть, некому было извещать поляков о временном укрывательстве Михаила Феодоровича вообще в городе Костроме или, точнее, в Ипатиевом монастыре. Если же искомые Романовы, Михаил Феодорович и инокиня Марфа, не могли оставаться неизвестными в этом монастыре как находящемся рядом с большим городом, то нельзя при этом опускать из вида то обстоятельство, что поляки бродили тогда партиями, отрядами и в таком незначительном количестве, что какая-либо польско-литовская шайка теперь, в конце февраля или в самом начале марта 1613 года, не могла осмелиться на верную гибель свою произвести осаду Ипатиева монастыря, если бы даже уверена была в пребывании Романовых в стенах его.

Но, с другой стороны, целесообразно ли было для Михаила Феодоровича и инокини Марфы избирать как надежное убежище тот монастырь, который пользовался известным покровительством самих бояр Годуновых, из коих Борис Федорович сделался врагом Шестовых-Романовых? Так, по его распоряжениям боярин Федор Никитич Романов в 1601 году пострижен в монахи с именем Филарет и сослан в холмогорский Антониев Сийский монастырь, жена же его Ксения Ивановна, в иночестве Марфа, отправлена в заонежские погосты Толвую и Челмыж, и других Романовых [7] Борис, власти(с. 546)тель государства, также разослал по монастырям и тюрьмам. Эта опала на фамилию бояр Романовых становится понятной, если представим родственные отношения Романовых и Бориса Годунова к царственному роду. Царь Феодор Иоаннович родился от первой из осьми жен Иоанна Васильевича — Анастасии Романовны, сестры боярина Никиты Романовича, от которого — Федор Никитич, в иночестве Филарет, отец Михаила. Следовательно, Михаил Феодорович приходился двоюродным племянником царю Феодору Иоанновичу; последний же был женат на Ирине, сестре Бориса Годунова. При бездетности царя Феодора Иоанновича Михаил Романов считался по праву наследником трона, и кандидатура его уже при кончине этого царя была выдвинута на первый план, но ее тогда успел устранить интриган, явно претендовавший на корону Борис Годунов, тем более что во все время царствования богомольного Феодора Иоанновича правление государством фактически находилось в руках Бориса — шурина его. По смерти 7 января 1598 года царя Феодора, этого последнего варяжского князя из династии святого Владимира, Борис Годунов избран 21 февраля царем; но вследствие открывшихся в 1601 году страшного голода и чумы, какие бедствия народ признал Божиим наказанием за явно подозреваемое им участие Бориса в убиении в Угличе царевича Димитрия (15 мая 1591 года), царь Борис Феодорович быстро потерял популярность, и вот из опасения его за свой царский трон последовало удаление бояр Романовых на дикие окраины России. Отсюда же, в царствование Бориса покровительствуемый вообще боярами Годуновыми Ипатиев монастырь, конечно, не мог бы считаться надежным убежищем или безопасным приютом для Михаила Феодоровича и матери его инокини Марфы, так как несомненно монастырь этот был близок и самому царю Борису Годунову. Но если у последнего из династических расчетов существовали враждебные отношения к боярам Романовым, то со смертью Бориса 13 апреля 1605 года у других бояр Годуновых, притом в начале 1613 года, могли быть совершенно иные отношения к Романовым, не враждебного характера, и в это-то время избирая убежищем для себя Ипатиев монастырь, Михаил Феодорович и инокиня Марфа не могли представлять или ожидать для себя никаких опасностей со стороны Годуновых. Сверх того, следует принять во внимание (с. 547)то, что со смертью Федора Борисовича Годунова (1 июня 1605 года) и Марии, жены царя Бориса, считавшихся попечителями Ипатиева монастыря, последний поступил на попечение уже Федора Никитича Романова — в иночестве Филарета, так как ему этот монастырь подарен Лжедмитрием (Д. Иловайский, 43 стр.; С. Платонов, 253 стр.), который в день своего коронования 30 июля 1605 года назначил Филарета ростовским митрополитом, почему бывшая его супруга инокиня Марфа с сыном Михаилом тогда и поселилась в Ипатиевом монастыре, к тому же принадлежавшем к епархии Филарета. От Филарета Никитича, который и вторым самозванцем (возведшим его в тушинском лагере в патриаршее достоинство, «чтобы иметь собственного патриарха и противопоставить его Гермогену», — Д. Иловайский, 108 стр.) утвержден во владении Ипатиевым монастырем, последний естественно поступил на ближайшее попечение сына его Михаила Феодоровича. К этому же юному Романову родственные Борису Годуновы, явно уже утратившие государственное свое значение, не могли питать вражды, нерасположения теперь, спустя с лишком семь лет по смерти главного врага Романовых, тем более что Годуновым не были неизвестны почти всеобщие симпатии и выборные в Москве голоса в пользу Михаила Феодоровича. Отсюда же и монахи Ипатиевой обители, при всем традиционном уважении к фамилии Годуновых как благотворителей ее, теперь никак не решились отказать в благосклонном приеме попечителю монастыря Михаилу Романову. Подтверждение того, что он фактически состоял попечителем или был как бы хозяином Ипатиева монастыря, представляет самое назначение инокини Марфы и Михаила Феодоровича московскому посольству совершить прием его в этом монастыре как своем. Таким образом, по самому праву и притом без всяких опасений за злобные к себе отношения со стороны Годуновых и самых монахов, юный Михаил и инокиня Марфа в начале 1613 года избрали в критическое для них время убежище в том монастыре, который покровительствуем и украшаем был и Борисом Годуновым. К тому же с 21 февраля того года наступил Великий пост, на какое время цари и бояре по благочестивому древнему обычаю [8] нередко помещались в монасты(с. 548)рях для душеспасения, для сохранения или поддержания доброго христианского покаянного настроения. Что касается того, что в наказе земского собора московскому посольству не назначено ему прибыть именно в Ипатиев монастырь в городе Костроме, то, конечно, потому, что в Москве не было точно известно, где в костромских пределах тогда находился новоизбранный государь Михаил Феодорович [9]; об определенном местопребывании его посольство узнало только по прибытии 13 марта в Новоселки (ныне Селища), где жил князь Иван Михайлович Глинский, родной дядя царя Иоанна IV {k}.

Наконец, если допустить, что Михаил Феодорович с матерью-инокиней тогда пребывали или укрывались в кремлевском своем осадном дворе, то выходило бы в некотором роде абсурдное положение, какое и высказано в такой форме: «Когда получилось известие, что московское посольство приближается к городу Костроме, Михаил с матерью Марфой Ивановной по просьбе костромичей переехал для приема посольства в кельи Ипатьевского монастыря» (Скворцов Л.). Значит, пребывание их в этой обители считается не более как только перемещением их сюда; а таким образом сам собою возникает вопрос — ужели переселялись они, Романовы, для того только, чтобы в этом монастыре принять московское посольство для большей торжественности, при соединенной московской и костромской крестной процессии?! Не представлялось ли более удобным и как бы естественным совершить такой прием в самом Костромском кремле, где сосредоточены были все гражданские власти и где в Успенском соборном храме издревле пребывала и пребывает великая костромская святыня — чудотворная Феодоровская икона Божией Матери?!

Но что по дебатируемому вопросу говорят документы, также древние и новые историки? — В прошении потомков Ивана Сусанина, поданном в 1731 году в Московский приказ, между прочим так написано: «121 [1613] года приходил из Москвы на Кострому царь Михаил Феодорович с матерью своею и были в Костромском уезде в селе Домнине… польские люди, поймав многих языков, пытали и расспрашивали про него (с. 549)государя, и языки сказали, что он в селе Домнине; и в то время прадед их села Домнина крестьянин Иван Сусанин взят поляками, а деда их Богдана Сабинина, своего зятя, Сусанин отпустил в Домнино с вестью, чтобы государь шел на Кострому в Ипатьевский монастырь» («Описание Ипатского монастыря» протоиерея М. Диева, 1858 год, 83—84 стр.; «Костромские губернские ведомости», 1852 год, № 12). Из местных исследований в сочинении протоиерея М. Диева, авторитетного костромского историка, читаем на 63—64 страницах: «Получивши свободу из московского плена в октябре 1612 года, когда князь Д.М. Пожарский взошел в Кремль, отданный ему поляками, Марфа Ивановна с Михаилом Феодоровичем отправилась в домнинскую вотчину… Прежде нежели послы прибыли приглашать Михаила на царство, поляки и литовцы тайно пробрались в домнинскую вотчину в намерении убить его; доведывали у крестьянина Ивана Сусанина, где находится боярин его Михаил Феодорович; но Сусанин, зная о месте, где скрывается Михаил, сочел за лучшее претерпеть смерть, чем открыть такой важности государственную тайну… За патриотический обман поляки убили Сусанина. Между тем Михаил Феодорович скрылся в Ипатиевом монастыре». Из других местных историков пишет протоиерей П. Островский так: «Мать и сын спешат от близкой опасности в Домнине в Кострому и скрываются в Ипатьевском монастыре» (27 стр.). В сочинении В. Самарянова «Палаты бояр Романовых», издание 1882 года, читаем: «Родоначальник царствующего Дома Михаил Феодорович во время междуцарствия в стенах Ипатиева монастыря нашел убежище от врагов после их неудачного покушения на жизнь его во время пребывания в Домнине» (34 стр.). Из выдающихся историков России вообще вот что сказано Н. Устряловым в «Русской истории»: «За Москвой присягнула вся Россия с тем же единодушием, прежде чем послы земского собора успели прибыть в костромскую Ипатьевскую обитель, где находился Михаил Феодорович с матерью своей старицей Марфой, не ведая и не помышляя о великом назначении его» (1 том, издание 1855 года, 297 стр.; ср. сочинение С. Соловьева «История России», 9 том, издание 1859 года, 4 стр.; Н. Костомарова «Смутное время», 3 том, издание 1868 года; А. Трачевского «Русская история», издание 1885 года, 316 стр.; В. Назаревского, 1907 года, 1 том, 376 стр.). В книге «Лекции по русской истории» С.Ф. Платонова, издание 1901 года, значится на 253 странице: «Из Домнина Михаил Феодорович с матерью переехал в Кострому, в Ипатьевский монастырь, который поддерживался вкладами Бориса и при Лжедмитрии был подарен последним Романовым (с. 550)за все претерпенное ими от Бориса». Маститый историк Д.И. Иловайский с особенной выразительностью утверждает, что по извещении Сабининым об угрожающей опасности от поляков, из Домнина «старица Марфа уехала с сыном своим в город Кострому; но они поселились не в самом городе, а укрылись за каменными стенами Ипатьевского монастыря» (253 стр.). Так целая плеяда этих весьма авторитетных и самостоятельных историков категорически признает Ипатиев монастырь местом временного убежища Михаила Феодоровича с матерью-инокиней по удалении их из села Домнино, и нет возможности или резонов оспаривать согласные свидетельства их, основанные на документах. Что же касается показания князя Козловского, что по прибытии из села Домнино «в Костроме Михаил Феодорович с своей матерью остановился в своем осадном дворе» (96 стр.), то ввиду некритичности появившегося в 1840 году сочинения его под заглавием «Взгляд на историю города Костромы» нет нужды вступать в опровержение, ибо какой же историк ныне решится признавать князя Козловского за авторитет и поэтому считаться с ним?!

Наконец, только при признании той истины, что в конце февраля и в начале марта 1613 года в Ипатьевском монастыре нашел для себя надежное убежище от преследований злобных поляков Михаил Феодорович, родоначальник царственного Дома Романовых, вполне удовлетворительно объясняются особенно глубокое уважение и великая щедродательность к этой обители самого царя Михаила Феодоровича и царственных его потомков. Особенно приснопамятны для Ипатиева монастыря благодеяния сына его Алексея Михайловича, по грамоте которого от 25 марта 1650 года с роскошью воссоздан здесь величественный Троицкий пятиглавый храм соборный после того, как он во многих частях разрушился от взрыва пороха 29 января 1649 года. Затем не можем не указать на то, что и царственные внуки Михаила Феодоровича оказывали редкое для них внимание к Ипатиеву монастырю. Между прочим, в книге В. Самарянова читаем следующее: «Две церкви, существовавшие в конце XVI и начале XVII века над Святыми и въездными вратами — одна во имя святого Феодора Стратилата, а другая во имя святой великомученицы Ирины — и после литовского разорения долго стоявшие без пения, восстановлены в царствование государей Иоанна и Петра Алексеевичей с переименованием одной из них во имя святого Иоанна Предтечи, а другой — во имя святых апостолов Петра и Павла (видимо, в честь тезоименитств) в благодарность этим царям за оказанные ими благодеяния этому монастырю» (66 стр. (с. 551) цит[ир]ов[анного] сочинения; «Описание Ипатиева монастыря» епископа Павла, 1832 года, 26—27 стр.). Нельзя здесь не заметить, что столь благосклонно относился к Ипатиевой обители тот царь Петр, который вообще не любил монастырей, даже со временем не без усердия закрывал их. Императрица Екатерина II, относившаяся к монастырям в духе Петра, во время своего посещения Ипатиева монастыря 15 мая 1767 года — следовательно, спустя три года после учреждения известных монастырских штатов — изволила по осмотре зданий и царственных келий пожаловать епископу Дамаскину три тысячи рублей на нужды святой обители. Император Николай Павлович после посещения Ипатиева монастыря 7 октября 1834 года, исключительно во внимание к тому неоспоримому факту, что эта обитель в начале 1613 года послужила убежищем для родоначальника династии Романовых, повелел возобновить знаменитый по историческому событию Ипатиев монастырь и особенно келарские кельи в нем, или дворец Михаила Феодоровича. По повелению от 1859 года императора Александра II, с большим вниманием осматривавшего этот дворец в 1837 и 1858 годах, произведена на государственные средства реставрация этого здания в стиле XVII века, и обновленный дворец Романовых торжественно 30 сентября 1863 года освящен костромским епископом Платоном. Император Александр Александрович в конце июня 1882 года изволил в этом как [бы] фамильном дворце Романовых принимать представителей города Костромы. Наконец, в виду предстоящего в 1913 году празднования трехсотлетней 14 марта годовщины царствования Дома Романовых, по высочайшему от 6 января 1911 года утверждению заключения Совета министров назначено из государственных сумм (на счета кредита на не предусмотренные сметами экстренные надобности) 97 536 рублей на производство ремонтных и реставрационных работ в Троицком соборном храме Ипатьевского монастыря, столь достопамятном по событию воцарения в нем Михаила Феодоровича. Еще, недавно (в конце минувшего июня) от господ членов санкт-петербургского комитета по ремонту и реставрации этого же храма стало мне известно, что ныне составлена особая смета на ремонт дворца Михаила Феодоровича. Конечно, столь выдающееся благорасположение и весьма ценное внимание к Ипатиеву монастырю оказывается по живому представлению того, что в нем именно в начале 1613 года пребывал родоначальник царствующего Дома, в нем от злодейства поляков спасена жизнь целой династии Романовых; отсюда очевидно великое значение Ипатиева монастыря.

Так, в виду обрисованных положений Костромского кремля (с. 552) и Ипатиева монастыря, равно из самых обстоятельств и отношений фамилии Романовых к Годуновым, также в виду согласного удостоверения авторитетных историков России и соответственно несумнительным местным традициям вообще и в частности Ипатьевского монастыря, следует признать истинным лишь то издавна усвоенное во всей России представление, что шестнадцатилетний Михаил Феодорович Романов с матерью инокиней Марфой в конце февраля и в начале марта 1613 года нашли и имели для себя вполне безопасное убежище действительно в Ипатьевском монастыре, в котором тогда отведены были для их помещения келарские или наместничьи кельи как более удобные и благоустроенные — почему этим историческим кельям уже с конца XVII века усвоены названия «царских теремов» и «дворца Михаила Феодоровича».

[Авторские подстрочные примечания]

(№ 17, с. 513)

1. Реферат на XV Всероссийском археологическом съезде в Новгороде, в заседании 26 июля 1911 года. Отзывы о реферате напечатаны в № 6 «Известий XV Археологического съезда в г. Новгороде», в № 1754 газеты «Россия», в № 31 от 5 августа «Новгородских епархиальных ведомостей», в «Свете» и в других повременных изданиях.

(с. 514)

2. На сделанное г[-ном] Скворцовым в № 1417 «Поволжского вестника» возражение препровожден мною в редакцию этой газеты ответ от 24 минувшего марта, но он не напечатан почему-то… В настоящем реферате имеются в виду все печатные возражения Скворцова, причем ответ на них дается не столько полемически, сколько положительно — в самом изложении раскрываемых доводов.

(с. 517)

3. По содержанию своему эта рукопись сходна с рукописью о том же предании Назарова, которая была в пользовании Павла Петровича Свиньина, известного издателя «Отечественных записок». По многим признакам Н.Н. Селифонтов справедливо признал составителем рукописи «титулярного советника Ивана Даниловича Иорданского», родного брата протоиерея Алексея Даниловича Домнинского {l}, который, однако, в оставшихся записях изложил совершенно иное предание, перешедшее и в печать.

(с. 518)

4. См. Приложение III к журналу общего собрания членов Костромской губернской ученой архивной комиссии от 8 сентября 1900 года.

(с. 522)

5. В 1613 году он подвергся нападению и разгрому со стороны польско-литовских шаек. — «Смутное время Московского государства» Д. Иловайского, 1894 год, 253 стр.

(№ 18, с. 544)

6. Что касается слов Л. Скворцова — «плохой защитой могли служить те стены Ипатиева монастыря, которые первым долгом по своем воцарении Михаил Феодорович велел заменить новыми», то в этом представлении, очевидно, смешаны два разновременных события в состоянии монастырских стен: бывшая в 1621 году некоторая надстройка их, без изменения прежнего плана, и произведенная в 1642—1643 годах пристройка к этой надстроенной ограде новой каменной ограды на четырехугольном пространстве в 144 сажени, с двумя башнями по углам и третьей посредине западной стены, так называемой Зеленой.

(с. 545)

7. Так, тещу Федора Никитича — дворянку Шестову — в Чебоксары, в Никольский девичий монастырь; Александра Никитича — в Усолье-Луду к Белому морю; третьего Романова, Михаила — в Великую Пермь, в Ныробскую (с. 546)волость; четвертого, Ивана — в Пелым; пятого, Василия, в Яренск; зятя их князя Бориса Черкасского с женой и с детьми ее брата Федора Никитича, с шестилетним Михаилом и с юной дочерью — на Бело-озеро, и так далее.

(с. 547)

8. О существовании этого обычая можно читать в сочинениях: И. Забелина «Домашний быт русских царей»; В. Назаревского «Русская история»; протоиерея М. Хитрова «Великие дни в древней Руси» {m} и других. — В речи костромского епископа Платона 10 мая 1859 года по случаю освящения храма во имя святых Хрисанфа и Дарии, устроенного над Святыми вратами Ипатиевой обители, сказано: «Михаил Феодорович, ничего не зная (с. 548)(о своем избрании на царство), проводил святую Четыредесятницу в сей обители в посте и молитве; Промысл чрез сие приготовлял его к великому подвигу царского служения» (сочинение протоиерея Островского, 276 стр.; ср. речь от 29 сентября 1863 года на 282 стр.).
9. В наказе поэтому сказано: «Ехать к государю — царю и великому князю Михаилу Феодоровичу всея Руси в Ярославль, или где он государь будет».

{Примечания редактора — выделены фигурными скобками}

а. В тексте статьи встречаются различные варианты написания отчества царя (Федорович и Феодорович), нами же при публикации выбрано единое традиционное написание — Феодорович.

b. Возможно, опечатка и должно быть — возражение.

c. Исправлена опечатка — 1517, см. авторское примечание 2.

d. Из противоположностей рождается истина (лат.).

e. По видимому— здесь в значении «будто бы».

f. Отчество Осипович у Ивана Сусанина появилось лишь в текстах XIX века и никак не обосновывается историческими документами. По сути, это — курьезная ошибка, получившая, однако, весьма широкое распространение.

g. Мартиролог — здесь в значении «описание страданий».

h. Его — видимо, подразумевается принадлежность деревни к приходу села Домнино.

i. Видимо, И.В. Баженов имеет в виду книгу В.В. Беляева «История города Макарьева на Унже…» (см. Приложение).

j. Исправлена опечатка — 13 века.

k. В действительности И.М. Глинский был двоюродным братом царя.

l. Для духовного сословия того времени разные фамилии родных братьев — явление вполне обычное.

m. Правильно — «Древняя Русь в великие дни», см. Приложение

Приложение

Библиография

Поскольку ссылки автора на упоминаемые им издания не всегда исчерпывающе ясны, приводим здесь список полных названий указываемой И.В. Баженовым литературы.

– Скворцов Л.П.Один из безвестных деятелей смутного времени. Кострома, б.г.

– Иловайский Д.И.Смутное время Московского государства: Окончание истории России при первой династии. М., 1894.

– Платонов С.Ф., проф.Лекции по русской истории. Читанные в 1900–1901 учебном году. СПб., 1901.

– Диев М.Я., протоиерей.Историческое описание Костромского Ипатского монастыря. М., 1858.

– Островский П.Ф., протоиерей.Историко-статистическое описание Костромского первоклассного Ипатьевского монастыря. Кострома, 1870.

– Палаты бояр Романовых, или Дворец царя Михаила Федоровича в Костромском кафедральном 1-го класса Ипатьевском монастыре: (исторический очерк по делам и документам Ипатьевского архива) / сост., авт. предисл. В.А. Самарянов. — Рязань, 1892.

– Устрялов Н.Г.Русская история. Тома 1–4. СПб., 1839–1841.

– Соловьев С.М.История России с древнейших времен. Том 9. История России в царствование Михаила Федоровича. М., 1859.

– Костомаров Н.И.Исторические монографии и иследования. Том VI. Смутное время Московского государства в начале XVII столетия. Том 3. Московское разоренье. СПб., 1868.

– Учебник истории профессора А. Трачевского.С указателем и хронологической таблицей. Русская история. СПб., 1885.

– Назаревский В.В.Русская история. Том 1: 862–1676. М., 1907.

– Козловский А.Взгляд на историю Костромы, составленный трудами князя Александра Козловского. М., 1840.

– [Павел (Подлипский), епископ.]Описание Костромского Ипатьевского монастыря, в коем юный Михаил Феодорович Романов умолен знаменитым посольством Московским на царство Русское. Составлено из подлинных монастырских бумаг. М., 1832.

– Беляев В.В.История города Макарьева на Унже и о пребывании в Макарьевском монастыре царя Михаила Феодоровича. СПб., 1907.

– Забелин И.Е.Домашний быт русского народа в XVI и XVII столетиях. В 2-х томах. Том I. Ч. 1–2: Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. [Разные издания].

– Хитров М.И., протоиерей. Древняя Русь в великие дни. СПб., 1899.