Церковь святых мучеников Александра и Антонины в Селище
«ВЕЛИКИЙ ПЕРЕЛОМ». ЗАКРЫТИЕ ХРАМА ВАСИЛИЯ БЛАЖЕННОГО.
Постановлением ВЦИК от 8 октября 1928 года древний, существовавший, по меньшей мере, с XV века, Костромской уезд был уп-разднен. Его территорию поделили между собой четыре вновь образованных района – Костромской, Красносельский, Судиславский и Заволжский. Вместе с уездом подлежали упразднению и волости. Вся бывшая Коряковская волость, в том числе и весь Александро-Антониновский приход, вошли в состав Заволжского района, центром которого стала находящаяся совсем рядом с Селищем слобода Металлистов * (398). Мало кто из жителей сел и деревень вновь образованного Заволжского района ** знал, что организация районов была одним из первых шагов к предстоящей коллективизации сельского хозяйства. Не зря в ходе этой административно-территориальной реформы «район» провозглашался «узловым пунктом социалистического строительства в деревне» (399).
* Слобода Металлистов – это бывшие заволжские Спасская и Никольская слободы.
** Заволжский район был упразднен в 1932 году.
В конце декабря 1928 года, в самый канун нового 1929 года – «года великого перелома», как чуть позднее назвал его Сталин – актив Селища начал борьбу за закрытие Александро-Антониновской церкви. Понимая, что сразу закрыть церковь будет нелегко, всю свою энергию местные активисты (в первую очередь – комсомольцы) направили против храма Василия Блаженного. Поскольку он, как памятник истории и архитектуры, состоял на учете в Костромском губернском музее (губмузее), селищенская ячейка комсомола обратилась в губмузей с заявлением, в котором просила «разрешить занять им под клуб мавзолей Мягковых («церковь Василия Блаженного»)» (400). Узнав об этом, церковный совет религиозной общины Александро-Антониновского храма также обратился в губмузей с заявлением, в котором просил «это здание оставить за общиной» (401). В связи с этим заведующий губмузеем Крошкин 3 января 1929 года обратился с докладной запиской к заведующему Губернским отделом народного образования (Губоно), в которой изложил свой взгляд на данную проблему. «С своей стороны, – писал заведующий губмузеем, – считал бы целесообразным здание-мавзолей, принадлежащий ранее Мягковым, близким родственникам Н. К. Михайловского, изъять из ведения общины, тем более, что согласно Собрания узаконений № 73, ст. 794, Губмузей имеет право взять на себя здание храма, имеющее художественное или историческое значение (...). Вышеуказанное здание по архитектуре является исключительно художественным; кроме того, это здание связано с известным в России именем костромича Н. К. Михайловского, надгробные венки которого помещены там. Поэтому я полагал бы в этом здании организовать мемориальный уголок Н. К. Михайловского – филиал Гос. Музея. Под клуб же использовать его вряд ли разрешит Главнаука, да и нецелесообразно, т. к. внутри здания потребуется большое переоборудование, что по декрету не разрешается. Настоящую докладную записку прошу направить в Губисполком для принятия решительных мер» (402).
В начале января 1929 года началась кампания по выборам в местные Советы. При подготовке к выборам в Селищенский сельский совет местный актив на избирательных собраниях стал выдвигать кандидатам в депутаты наказ о закрытии храма Василия Блаженного и приходского кладбища у стен Александро-Антониновской церкви. В связи с этим 5 января 1929 года в «Северной правде» появилась заметка «Культурные учреждения не имеют помещений – возьмём для них церковные здания», в которой, в частности, говорилось: «Еще два года тому назад проживающие в с. Селище за Волгой рабочие просили разрешения занять здание одной церкви (их в селе две) под клуб, но им не разрешили потому, что в церкви хранятся реликвии (венки и т. п.) писателя-публициста Михайловского. В селе нет клуба, сельсовет не имеет помещения, следовало бы церковь закрыть, а связанные с памятью Михайловского вещи хранить где-нибудь в другом месте» (403).
Да – так проходит мирская слава! – в стране победившей революции, для которой Н. К. Михайловский столько сделал, уже меньше чем через 12 лет после её победы для связанных с его именем релик-вий оставалось только одно место – на свалке истории.
Возглавляемая о. Павлом Острогским религиозная община делала всё, чтобы защитить храм Василия Блаженного. 13 января 1929 года в Александро-Антониновской церкви состоялось собрание верующих в количестве 160 человек, прошедшее под председательством Ф. Ф. Березина. На повестке дня собрания был один вопрос – «О закрыти церкви Василия Бладенного и кладбища». Обсудив вопрос о нависшей над церковью Василия Блаженного угрозе, собрание постановило: «Войти с ходатайством пред Губисполкомом об оставлении её за общиной (...), а в это время собрать подписи по селениям» (404). 5 февраля 1929 года община направила в Костромской губисполком заявление, в котором говорилось: «Согласно выработанного наказа бригадой, при перевыборах Селищенского Сельсовета ставился вопрос на некоторых собраниях о закрытии храма Василия Блаженного и о закрытии кладбища при церкви Александра-Антонины; собраний было пять. На некоторых собраниях наказ о закрытии храма и кладбища не принимали». Далее в заявлении гово-рилось: «Храмы Александра-Антонины и Василия Блаженного на основании государственных декретов находятся в нашем пользовании согласно договору; все пункты аккуратно и честно выполняются и нет никаких причин и оснований к постановке вопроса в Губисполкоме о возможности нарушения договора его с общиной верующих, взявших в пользование оба вышеупомянутых храма, в которых совершаются церковные богослужения: в Александро-Антониновском храме ежедневно весь год, а в храме Василия Блаженного – в летнее время, и, кроме того, в этом храме погребены тела усопших и хранятся венки видного писателя Николая Константиновича Михайловского, в этом храме нет отопления» *.
* По-видимому, «механическая» печь, установленная в храме Г. В. Мягковым в 1875 году, после революции вышла из строя.
В заключение верующие просили: «В силу всего вышеописанного мы, граждане религиозной общины просим Губисполком оставить в нашем пользовании оба храма, а также оставить и кладбище на старом месте. Мотивируем тем, что закрытие храма ничем не послужит к улучшению культурной работы в нашем селении: 1) Имеющийся сад в с. Селищах * очень великолепный в летнее время, но почесть ничем не отмечен; не ведется в нем никаких развлечений, несмотря на то, что в нем имеется сцена, 2) Имеется ячейка комсомола, в ней так же мало ведется просвещения, 3) Полусгоревшее здание, где помещался Сельсовет и ячейка комсомола, до сих пор ничего не принято к ремонту, 4) Что касается по проведению собраний, которых было пять по перевыборам Совета и утверждение наказа, то о пунктах закрытия храма и кладбища голосование подсчитывалось неправильно из членов бригады, а на некоторых собраниях о закрытии храма и не было вопроса» (405). Данное заявление подписало 371 человек **. Много это или мало? Как мы помним, к 1917 году в Александро-Антониновском приходе проживало свыше четырех тысяч прихожан, на исповедь и причастие во время I Мировой войны в течение года ходило немногим менее трех тысяч человек. Конечно, с того времени часть верующих людей ушла из жизни, какая-то часть искренне порвала с религией (например, комсомольцы), какой-то было всё равно – есть храм или нет. Значительная часть жителей прихода, конечно, не хотела закрытия церкви, однако подписать бумагу, явно направленную против воли властей, многие побоялись. Так что 371 подпись в защиту храма Василия Блаженного (а все понимали, что вслед за ним власти покусятся и на Александро-Антониновскую церковь) – это не мало.
* Имеется в виду парк в бывшей усадьбе Ратьковых.
** Приведем фамилии всех, подписавших это заявление: 1) Семенов, 2) Морозова А., 3) Морозова М., 4) Морозов А., 5) Боброва М., 6) Бобров В., 7) Сивова А. А., 8) Сивова, 9) Новикова М., 10) Сивов И., 11) Макшанчикова А., 12) Макшанчикова А. Ф., 13) Байков Николай, 14) Байкова Н., 15) Байкова Е., 16) Воронов Н., 17) Смирнов, 18) Смирнова, 19) Ковырялов Г. В., 20) Ковырялова, 21) Ковырялов Н. Г., 22) Кулакова, 23) Кулаков А., 24) Кулакова К., 25) Сергеева Е., 26) Кулакова А., 27) Кулакова З., 28) Кулаков, 30) Уколова, 31) Хохолин А., 32) Хохолина А., 33) Кулаков, 34) Кулаков, 35) Кулакова Е., 36) Кутьяшева А., 37) Шварцева Т., 38) Маслов, 39) Ракова, 40) Козлов, 41) Гаврилов А., 42) Беленогова М., 43) Лапина А., 44) Семенова А., 45) Семенов А., 46) Макарова Е., 47) Макарова А., 48) Ракова Е., 49) Ракова О., 50) Морозов В., 51) Ракова А., 52) Раков Д., 53) Ракова Е., 54) Ракова М., 55) Ракова Е., 56) Морозов А., 57) Морозова К., 58) Девочкин, 59) Воронова, 60) Козлов, 61) Козлова, 62) Щербакова Е., 63) Беленогов А., 64) Беленогова М., 65) Беленогов О., 66) Беленогова В., 67) подпись неразборчива, 68) Бодрина Е., 69) Сухарева М., 70) Сухарева А., 71) Беленогов В., 72) Паргин А., 73) Машкова, 74) Воронцова, 75) Бондырева А., 76) Бондырева М., 77) Бондырева, 78) Масалёва Н., 79) Масалёва М., 80) Елизавета Т., 81) Александр Т., 82) Ольга Т., 83) Навоева Т. К., 84) Уколов С., 85) Уколова Анна, 86) Сергеева Мария, 87) Елизавета, 88) Сухарникова, 89) Сухарников А., 90) Казанцев В., 91) Казанцева Ф., 92) Корюкин, 93) Корюкина Л., 94) Зуев Н., 95) Айдин И. Я., 96) Мокина Варвара, 97) Макшанчикова А., 98) Айдин В., 99) Коровкина, 100) Айдин В., 101) Айдина М., 102) Смирнова М. И., 103) Мокин Н. И., 104) Уколов Измаил Сергеевич, 105) Воланкина А., 106) Чернов В., 107) Туманов И. М., 108) Туманова А., 109) Морозов И., 110) Морозова А., 111) Ковырялов, 112) Козлова, 113) Ковырялова, 114) Милова Ф., 115) Бенлова П., 116) Федотов П., 117) Белов А., 118) подпись неразборчива, 119) Развалов Е., 120) Морозов А., 121) Морозов, 122) Морозов Г., 123) Морозов Н., 124) Морозов Г., 125) Морозов Н., 126) Морозов В., 127) Байкова Е., 128) Байков, 129) Байкова С., 130) Раков П., 131) Раков, 132) Беленогов С., 133) Беленогова, 134) Беленогова А., 135) Раков, 136) Ракова Е., 137) Каматёсова, 138) Смирнова К., 139) Сухарева О., 140) Козлов Алексей, 141) Козлова Мария, 142) Балдина П., 143) Балдин А., 144) Балдина А., 145) Балдин А., 146) Скрипкина М., 147) Скрипкина С., 148) Скрипкин Д. П., 149) Скрипкин А. И., 150) Тюрина Ф. Г., 151) Тюрин И., 152) Баронов Е. В., 153) Баронова А. И., 154) Маринычева М., 155) Баронова М. Д., 156) Маслов И. А., 157) Маслов А. И., 158) Маслова А., 159) Маслова М., 160) Маслов А., 161) Маслова Е., 162) Чеснягина А., 163) Ковырялов В., 164) Ковырялова Н. Н., 165) Маслов И. П., 166) Сергеев В., 167) Сергеева А., 168) Лялин П., 169) Чернов В., 170) Чернов К., 171) Чернов Н., 172) Буков, 173) Буков П. В., 174) Буков А., 175) Квасников С., 176) Квасникова А., 177) Семенов Д., 178) Иванов, 179) Яичкова А., 180) Яичков А., 181) Коровкин А. И., 182) Коровкина А., 183) Коровкина, 184) Коровкин И., 185) Макшанчикова А. Ф., 186) Коровкина Н., 187) Балдин И., 188) Балдина Р., 189) Балдина, 190) Балдин, 191) Бодрин А. Д., 192) Бодрина А. Д., 193) Макарычев Павел, 194) Макарычева Мария, 195) Макарычева А., 196) Варников А., 197) Варникова К., 198) Макарычева, 199) Макарычев, 200) Макарычева, 201) Макшанчиков, 202) Квасников, 203) Бодрин И., 204) Бодрин Н., 205) Беленогова, 206) Сухарева Н., 207) Костин, 208) Костина, 209) Макшанчиков С., 210) Костина, 211) Раков, 212) Макшанчиков, 213) Макшанчикова, 214) Скрипкина, 215) Макшан-чикова, 216) Скрипкина, 217) Макшанчиков, 218) Скрипкин, 219) Макаров, 220) Макарова, 221) Макарова, 222) Скрипкина, 223) Скрипкина, 224) Милова, 225) Скрипкина, 226) Соколов Л., 227) Беленогов, 228) Беленогов, 229) Беленогов, 230) Беленогов Н., 231) Бе-леногов, 232) Беленогов, 233) Терентьев П., 234) Козлов, 235) Терентьева Н., 236) подпись неразборчива, 237) Оленёва А., 238) Оленёва Л., 239) Тюрина, 240) Беленогова К., 241) Оленёв, 242) Оленёва Е., 243) Коровкин И., 244) Коровкин И. В., 245) Коровкина М., 246) Коровкин В., 247) Коровкина Е., 248) Лазарева Е., 249) Оленёва А., 250) Оленёва А., 251) Яичкова Ж., 252) Яичков В., 253) Глазова Ал., 254) Глазова Ан., 255) Макарычева А., 256) Макарычева О., 257) Березина А., 258) Лялина С., 259) Сергеева, 260) Сергеева Е., 261) Бодрин М., 262) Щербаков Г., 263) Щербакова Е., 264) Щербаков И., 265) Козлов В., 266) Козлова М., 267) Варников И., 268) Варникова Е., 269) Бодрин В., 270) Ополовников А., 271) Ополовникова З., 272) Афанасьева А., 273) Привалов, 274) Привалов М. Н., 275) Смирнов Е. В., 276) Ополовникова Ф., 277) Копков, 278) Копкова А., 279) подпись неразборчива, 280) Николай Н., 281) Куличков, 282) Масалёва, 283) Макшанчиков К., 284) Балдин Н., 285) Балдина Т., 286) подпись неразборчива, 287) Сухарева Е., 288) Макарова Л., 289) Сухарев К., 290) Ополовников М., 291) Ополовников П., 292) Ополовников, 293) Ополовников, 294) Ополовников, 295) Макшанчиков, 296) Макшанчикова Н., 297) Макшанчикова О., 298) Варникова Е., 299) Варникова Ф., 300) Скрипкина С., 301) Варникова А., 302) Привалова, 303) Привалова Г. Н., 304) Привалова М., 305) Кулаков М., 306) подпись неразборчива, 307) Ковырялов, 308) Глазова, 309) Глазов, 310) Козлов, 311) Ковырялов В. Ф., 312) Ковырялова А., 313) Затейкина Л., 314) Ковырялов, 315) Ковырялова А. И., 316) Макшанчикова Н. А., 317) Бенина Анисия, 318) Беленогов В. А., 319) Ракова А. Я., 320) Беленогова, 321) Зимина Авдотья, 322) Тюрин, 323) подпись неразборчива, 324) Чечевицына, 325) Бойков Н., 326) Пигасина Л., 327) Косульников Д., 328) Косульников Николай, 329) Развалов А., 330) Развалова Е., 331) Пирогова Н., 332) Пирогова О., 333) Пирогова Д., 334) Пирогов В., 335) Пигасина П., 336) Пигасина О., 337) Пигасина П., 338) Пигасина, 339) Пигасина Н., 340) Яичкина Т., 341) Яичкина Н., 342) Яичкина В., 343) Лепилова К., 344) Лепилова М., 345) Лепилов, 346) Пирогов А., 347) Пирогова А., 348) Архипова, 349) Уколов Н., 350) Фарафонтов А., 351) Фарафонтова Марья, 352) Самойлова Лизавета, 353) подпись неразборчива, 354) Хазов, 355) Кулаков, 356) Морозов, 357) Морозова, 358) Кузов Л., 359) Кузова, 360) подпись неразборчива, 361) Буков, 362) Масалёв М., 363) Масалёв С., 364) Масалёва, 365) Масалёва Н., 366) Мокин К., 367) Мокин В., 368) Мокин Н., 369) Мокин Л., 370) Мокин А., 371) Карилычев (406).
В феврале 1929 года переизбранный Селищенский сельсовет принял постановление о закрытии церкви Василия Блаженного и о передаче её здания под рабочий клуб (407). Как и положено, постановление ушло на утверждение в Заволжский райисполком. Райисполком должен был это постановление завизировать и отправить его на окончательное утверждение в Костромской губисполком. Однако решение этого вопроса вызвало неожиданное затруднение, растянув закрытие храма чуть ли не на год. Дело в том, что в 1929 году Костромская губерния была ликвидирована. 14 января 1929 года ВЦИК постановил: с 1 октября того же года образовать из четырех губерний (Иваново-Вознесенской, Владимирской, Ярославской и Костромской) огромную область с центром в г. Иваново-Вознесенске (408). 6-10 апреля 1929 года состоялся XVIII губернский съезд Советов, который переименовал Костромскую губернию в Костромской округ Ивановской области. Соответственно этому, бывшие губком ВКП (б) и губисполком стали именоваться окружкомом и окрипол-комом (409). В условиях перестройки «властной вертикали», у руководителей района, округа и области до решения судьбы храма Василия Блаженного руки дошли не скоро.
Весной 1929 года в Пасхальную ночь в Заволжье вновь была проведена «Комсомольская Пасха». В ночь на 5 мая 1929 г. комсомольцы и молодежь, собравшиеся в Клубе металлистов им. В. И. Ленина, прослушав антирелигиозный доклад и просмотрев какую-то кинокартину, вновь под музыку духового оркестра с факелами в руках отправились в «безбожный поход» по всем церквям Заволжья. Через несколько дней «Северная правда» с гневным возмущением писала о том, что причт Никольской церкви, зная о намеченном шествии безбожников, устроил традиционное хождение вокруг храма не в 12 часов ночи, как положено, а на час раньше (410).
По-видимому, чувствуя конец «своего» Селища художник Н. Н. Купреянов летом 1929 года пригласил известного костромского фо-тографа Д. И. Пряничникова (1870 – 1936 гг.), запечатлевшего для него – и для нас – целую серию видов старого Селища накануне надвигающегося «великого перелома». На одном из известных снимков запечатлены оба селищенских храма – Александро-Антониновский и Василия Блаженного. На другом сфотографирован сам Н. Н. Купреянов, стоящий на фоне Александро-Антониновской церкви, на колокольне которой еще хорошо виден большой колокол.
23 июня 1929 года Селище и окрестные деревни в последний раз в доколхозную эпоху отметили свой престольный праздник – Алек-сандров день. О том, как он проходил в 20-е гг. XX века, на основании рассказов матери и своих детских воспоминаний пишет Е. А. Ватолина: «Александров день испокон веку праздновался в Селище очень широко. Отовсюду в село съезжались родственники, друзья, знакомые. В церкви происходила торжественная служба с участием архиерея и архиерейского хора. По всему Селищу пахло свежевыпеченными пирогами: к этому дню хозяйки обязательно пекли пироги с зеленым луком и яйцами и сладкие – с клюквой. Для ребятишек пекли сладкие витые плюшки, ими угощали почти в каждом доме. Вечером почти все жители села шли к церкви, где проходило народное гуляние. Люди ходили партиями, пели разные песни, и никто друг другу не мешал. Молодежь ходила нарядная, девушки – в туфельках, парни – в хромовых сапогах и рубашках-косоворотках. Гуляли три дня. На второй день молодежь ходила гулять в деревню Коряково – это тоже приход нашей церкви. В конце 20-х годов в Александров день в Селище стали продавать мороженое, которое изготавливали местные жители. Приезжавшие из города лоточники продавали для детей всевозможные игрушки: мячики на резинках, свистульки с пузырем («уйди-уйди»), глиняные свистульки в виде петушка, китайские фонарики из гофрированной разноцветной бумаги, разные хлопушки и леденцы – петушки на палочке» (411).
15 августа 1929 года жители Селища, как и всегда, отметили престольный праздник – день Василия Блаженного, Христа ради юродивого, Московского чудотворца. При большом стечении народа о. Павел Острогский совершил в храме Божественную литургию. И никто из присутствующих, конечно, не хотел верить, что этот престольный праздник – последний в истории старого храма...
Между тем, процесс подготовки закрытия церкви Василия Блаженного, несмотря на все препятствия, продолжался. Заволжский райисполком и Костромской окрисполком пытались «выбить» средства на её переоборудование из профсоюзов. Однако в условиях свертывания нэповских элементов рыночной экономики предложение властей не вызывало у профсоюзов энтузиазма и в ответ они жаловались на бедность. 28 июля 1929 года Правление окружного отделения Союза текстилей отвечало губисполкому: «В ответ на ваш запрос (...) Правление Окротделения Союза Текстилей сообщает, что средства на переоборудование церкви в с. Селищах отпустить не имеем возможности, ввиду того, что областью смета утверждена в крайне незначительной сумме» (412). 20 августа 1929 года из окрисполкома в Окротделы профсоюзов металлистов и кожевников ушла очередная бумага, в которой говорилось: «Секретариат Президиума Окрисполкома просит поспешить ответом на его запрос от 17 июля 1929 года (...) по делу выделения Союзами средств и о сумме их для переоборудования здания церкви «Василия Блаженного» в с. Селищах Заволжского района под клуб» (413). Так и не решив вопроса о том, кто будет оплачивать «переоборудование» храма Василия Блаженного, Президиум Костромского окрисполкома 16 сентября 1929 года принял постановление о его закрытии. В связи с тем, что массовое закрытие церквей только начиналось, и «ликвидация» каждой было еще в новинку, это постановление носило весьма пространный характер. В нем говорилось: «Имея в виду, 1) что храм «Василия Блаженного» в с. Селищах за р. Волгой Селищенской религиозной общиной используется исключительно в летнее время (май-сентябрь), так как в распоряжение общины предоставлен второй храм «Александро-Антониновский», который в свою очередь имеет два здания *: летнюю и зимнюю церковь и с успехом может удовлетворять религиозные требования верующих, 2) что согласно ст. 10 Постановления ВЦИК и СНК от 8 апреля с. г. каждое религиозное общество или группа верующих может пользоваться только одним молитвенным помещением, 3) доводы религиозной общины об оставлении в их пользовании храма на том лишь основании, что он, являясь мавзолеем Мягковых, представляет из себя историческую ценность, так как в нем погребены тела умерших и хранятся венки писателя-народника Н. К. Михайловского, – совершенно не основательны и не заслуживают внимания, так как венки Михайловского могут быть перенесены в другое место, причем сам храм Василия Блаженного не представляет из себя обычного архитектурного типа церкви по заключению специалиста – технически легко может быть приспособлен под клуб без нарушения его внешнего вида, 4) кроме того вопрос о ликвидации храма не встречает препятствий и со стороны Главнауки, общества старых политкаторжан, которые изъявили согласие содействовать организации в здании храма культурно-просветительного учреждения, 5) Принимая во внимание, что за недостатком подходящих жилых помещений в с. Селищах действительно ощущается острая нужда в организации клуба, так как в с. Селищах, расположенном вблизи г. Костромы и в непосредственной близости к заводу «Рабочий Металлист» проживает большое количество рабочих, в особенности кожевников и ме-таллистов (...). «Исходя из вышеизложенного» Президиум Окрисполкома постановил: «(...) ходатайство Заволжского РИКа удовлетворить. Договор на бесплатное пользование храмом «Василия Блаженного» с Селищенской религиозной общиной расторгнуть, храм ликвидировать, передать его в распоряжение Заволжского РИКа для организации при содействии профсоюзов в нем клуба» (414).
9 октября 1929 года это постановление было утверждено Ивановским облисполкомом, в свою очередь постановившим: «(...) договор с группой верующих на пользование указанным зданием расторгнуть и передать это здание Заволжскому райисполкому для устройства в нем рабочего клуба» (415).
* Трудно сказать, имеем мы здесь дело с наглой ложью или с дремучим невежеством, так как хотя Александро-Антониновская церковь действительно состояла из зимнего и летнего храмов, но оба эти храма находились (и находятся) в одном здании.
По-видимому, именно в это время, узнав о том, что вопрос о закрытии храма Василия Блаженного решен, А. Г. Перелешина и М. Г. Купреянова обратились к властям с ходатайством о перезахоронении останков Мягковых из усыпальницы в его подклете на приходское кладбище и получили на это разрешение. Во-первых, представителям власти, видимо, было еще как-то неудобно отказать племянницам Н. К. Михайловского, а, во-вторых, они и сами понимали, что устраивать клуб «на гробах» как-то не очень хорошо. В результате, по свидетельству старожилов, останки Мягковых, – некоторые из них находились в цинковых гробах, – были извлечены и перезахоронены на приходском кладбище (вероятно, где-то у алтаря, но точное место неизвестно). Что чувствовали племянницы бывшего «властителя дум», по крайней мере, Анна Геннадьевна Перелешина, перенося прах своих предков из храма, в котором предполагалось устроить клуб?
Однако с окончательной передачей храма под рабочий клуб встали трудности финансового характера. Ведь переоборудование храма не планировалось заранее и на эти цели ни в одной бюджете не было предусмотрено выделения средств. Осенью 1929 года эта проблема являлась предметом активной бюрократической переписки инстанций. В ответ на предложение окриполкома о выделении средств Заволжский райисполком 17 октября 1929 года сообщал: «На ваше предложение о выделении средств для переоборудования здания церкви «Василия блаженного» в с. Селище Заволжского района под клуб – Костромской Райзавком сообщает, что в данный период средств в Райзавкоме не имеется, ввиду того, что таковые сметой на 2-е полугодие предусмотрены не были» (416).
За несколько дней до главного советского праздника – Дня Великой Октябрьской социалистической революции – 4 ноября 1929 года «Северная правда» вопрошала: «Разве плохой был бы уголок для нескольких сот кожевников, металлистов и текстилей, живущих в Селище. Церковь отобрана и заперта. Денег на оборудование красного уголка никто не даёт» (417). Однако, хотя все формальности были выполнены, у властей Заволжского района, заваленных в конце 1929 года всевозможной работой, всё никак не доходили руки до передачи здания храма под клуб. Эта бюрократическая волокита вызывала у селищенских активистов праведный гнев и заставляла их вновь и вновь обращаться в окриполком. В связи с этим 17 ноября 1929 года из Президиума окрисполкома в адрес Заволжского райис-полкома раздался строгий окрик. «Согласно постановления Областного Исполнительного Комитета от 9 октября с. г., – говорилось в направленной в райисполком бумаге, – молитвенное здание церкви «Василия Блаженного» должно быть передано для организации в нем клуба Селищенскому сельсовету. (...) Заволжский РИК несмотря на данные ему 24/X с. г. указания со стороны Окрисполкома с пере-дачей помещения по неизвестным причинам медлит. Президиум Окрисполкома предлагает немедленно реализовать постановление Окрисполкома и Облисполкома по этому вопросу и передать помещение по принадлежности для оборудования под культурно-просветительное учреждение. Об исполнении информировать Президиум Окрисполкома не позднее 19 сего ноября» (418).
26 ноября 1929 года один из местных воинствующих безбожников, укрывшийся под псевдонимом «Свисток 9293», на страницах «Северной правды» обвинил председателя Заволжского райисполкома Ившина в бюрократизме и чуть ли не потворстве церковникам. В заметке «Ившин цепляется за церковь» «Свисток» писал: «Председатель Заволжского рика (райисполкома – Н. З.) Ившин самым откровенным образом тормозит состоявшееся еще в феврале постановление Селищенского сельсовета о передаче церкви Василия Блаженного под клуб. Только в июне он переслал дело в Окрисполком, а требование последнего предоставить фотоснимок церкви не выполнял целых полтора месяца. Мало того, когда и Окрисполком и Областком утвердили постановление сельсовета о закрытии церкви, Ившин передал зачем-то это дело в коммунотдел. На запрос же сельсовета коммунотдел ответил: председатель Ившин не велел нам сдавать церковь. Не помогло и вторичное распоряжение Окриспол-кома о передаче церкви сельсовету. Ившин продолжает упорно твердить: дело в коммунотделе. РКИ*, слово за тобой» (419) * РКИ (рабоче-крестьянская инспекция) – советский контрольный орган. Обвинение Ившина в торможении передачи церкви под клуб и призыв к РКИ обратить на этот факт внимание в условиях конца 1929 года могли кончиться для председателя Заволжского райисполкома самым печальным образом.
Окончательная передача здания церкви Василия Блаженного под клуб состоялась, по-видимому, в начале декабря 1929 года. Очевидцы помнят, что сразу после этого на храме был сломан венчающий его крест и взамен – в знак того, что еще с одним очагом «религиозного дурмана» покончено – водружен красный флаг.
Заметим, что в ходе борьбы вокруг храма Василия Блаженного как-то само собой забылось о втором лозунге, с которого в январе 1929 года началась вся кампания – о закрытии приходского кладбища. Сопротивление общины и трудности, возникшие при закрытии храма, привели к тому, что и властям, и селищенскому активу стало не до приходского кладбища. И это был безусловный успех – ведь вслед за кладбищем, конечно, последовало бы и закрытие самой Александро-Антониновской церкви.
Однако именно в это время – в конце 1929 года, года «великого перелома» – Александро-Антониновская церковь стала играть осо-бенно важную роль среди храмов Костромы. Связано это с тем, что в конце 1929 года её настоятель протоиерей Павел Острогский был назначен благочинным церквей города Костромы (хотя официально Селище вошло в черту города только в 1932 году (420), но фактически оно уже давно являлось окраиной Костромы). Отец Павел стал благочинным после того, как в октябре 1929 года в Костроме органы ОГПУ арестовали большую группу духовенства. Попытавшийся защитить арестованных Архиепископ Костромской и Галичский Севастиан (Вести; 1870 – 1929 гг.) получил предписание немедленно покинуть Кострому *. По-видимому, в те тревожные
* Архиепископ Костромской и Галичский Севастиан (Вести) уехал в Кинешму, где и скончался 8 декабря 1929 года. Его могила доныне находится у алтаря кинешемского Успенского собора.
дни владыка Севастиан и назначил о. Павла благочинным церквей города Костромы. До революции этот пост являлся одним из наиболее значимых и почетных в духовной иерархии епархии. В эпоху же «великого перелома» и начала нового этапа жестоких гонений на Церковь, в глазах партийных и чекистских органов благочинный Костромы уже по определению являлся одним из главных «вожаков церковной контрреволюции», арест которого есть только вопрос времени.
После закрытия храма Василия Блаженного все силы селищенского актива были брошены на закрытие Александро-Антониновской церкви. Как и было принято в то время, речь никогда не заходила о том, что идет борьба с религией, ведь Советская власть на бумаге гарантировала гражданам своей страны полную свободу вероисповеданий. Как и обычно, делался вид, что трудящимся остро не хватает помещений для культурной работы. Весь 1929 год в Костроме и её окрестностях, как и во всей стране, шла кампания по снятию – на нужды индустриализации – колоколов. 4 января 1930 года в заметке в «Северной правде» за подписью «группа селищенских рабочих» говорилось: «Присоединяемся к голосу рабочих о снятии колоколов в городе и просим снять колокола в с. Селище (...). Пусть колокола созывают не старух для моленья, а рабочих для великой стройки» (421). В Селище кампания по снятию колоколов плавно перетекла в кампанию за закрытие Александро-Антониновской церкви. В том же номере газеты впервые прозвучало требование о закрытии храма – в заметке «Селище требует» говорилось: «Собрание рабочих и работниц – кожевников и домохозяек в красном уголке села Селище постановило просить Горсовет и Заволжский рик (райисполком – Н. З.) отдать колокола селищенской церкви на индустриализацию, а церковь закрыть и устроить в ней культурный очаг» (422). Инициатива была подхвачена и в конце января 1930 года «Северная правда» сообщала: «Общее собрание проживающих в с. Селище кожевников постановило передать селищенскую церковь на культурные нужды. В Селище проживает немало металлистов и текстильщиков. Профсоюзные организации должны подхватить решение кожевников» (423).
В первые месяцы 1930 года усилилось запугивание «религиозного актива» Александро-Антониновской общины. 1 февраля 1930 года в «Северной правде» появилась заметка «Регент затесался на производство». Её автор, укрывшийся под псевдонимом «Прохожий», сообщал читателям о том, что проживающий в Селище рабочий фаб-рики «X Октябрь» М. Козлов состоит регентом церковного хора Александро-Антониновского храма. Сообщив, что «19 января, т. е. в день поповского «крещения» (...) он не вышел на работу», «Прохо-жий» вопрошал: «Место ли Козлову на производстве?» (424).
В январе или феврале 1930 года по обвинению в «контрреволю-ционной агитации и пропаганде» был арестован настоятель храма протоиерей Павел Острогский *. Таким образом всё развивалось по отработанной схеме и через какое-то время Советская власть, как власть трудящихся, должна была прислушаться к требованиям масс и закрыть церковь. Как вспоминают очевидцы, в январе или феврале 1930 года с колокольни Александро-Антониновской церкви были сброшены все колокола, которых сбрасывали на каменное крыльцо храма. Большой тяжелый колокол, весивший 252 пуда (то есть свыше четырех тонн) (426), при падении, сам частично разбившись, как ножом разрезал всё крыльцо, глубоко уйдя в землю. На долгие десятилетия селищенская колокольня «онемела»...
* Точная дата ареста о. Павла неизвестна. Известно лишь, что арест произошел в 1930 году (425), но, скорее всего, о. Павла забрали в самом начале года, когда власти, судя по всему, готовили закрытие Александро-Антониновского храма.
В эти же месяцы в окрестных деревнях, издавна входивших в состав селищенского прихода, как и везде, происходили трагические события коллективизации. Посулами и угрозами крестьян загоняли в колхозы, а упорствующих раскулачивали (в борьбу за «социалистическое переустройство сельского хозяйства» и «ликвидацию кулачества как класса» в окрестные селения было брошено большое количество рабочих и служащих «Рабочего металлиста»). Одним из первых колхоз возник в д. Коряково. В бывшем центре Коряковской во-лости колхоз был создан в феврале 1930 года бригадой бойцов стоявшего тогда в Костроме 10-го полка связи (эта воинская часть носила почетное наименование – Полк связи имени Костромского пролетариата), отчего колхоз в Корякове получил название – колхоз имени Полка связи (427).
Однако форсированная коллективизация поставила страну под угрозу срыва весеннего сева с перспективой всеобщего голода и руководство страны пошло на тактический маневр: в начале марта 1930 года во всех советских газетах была опубликована статья И. В. Сталина «Головокружение от успехов». Относительно сельских статей в статье содержалось указание, смысл которого сводился к тому, что вначале надо загнать людей в колхозы, а уже потом закрывать церкви. В результате, с марта 1930 года шумная кампания о том, что рабочим в Селище не хватает культурного очага для чего непременно надо закрыть храм, прекратилась как по мановению волшебной палочки. Испуганные статьей вождя местные руководители, по-видимому, поспешили выпустить о. Павла Острогского на свободу.
Летом 1930 года в храме Василия Блаженного был открыт клуб, чему предшествовала соответствующая «реконструкция» церковного здания: в нем разобрали иконостас (судьба храмовых икон неизвестна, возможно, какую-то часть из них перенесли в Александро-Антониновскую церковь). Судьба венков с похорон Н. К. Михайловского также неизвестна, скорее всего, их просто выбросили. В храме была устроена сцена, разместившаяся на месте бывшей алтарной части, и зрительный зал с длинными лавками. Старожил Селища Е. А. Ватолина вспоминает: «...в 1930 году церковь была переоборудована в клуб. Под свою опеку этот клуб взяла добровольная пожарная дружина. Побелили стены, сделали сцену, поставили в зрительном зале деревянные скамейки; оборудовано примерно сто мест. Заведующим клубом был Кираль. Организаторами были члены сельсовета Евлалия Привалова, Иван Барсуков, Михаил Оленев, начальник пожарной дружины Григорий Иванович Хлебников. Драмкружок, который был у Мягковых, продолжал работать в полном составе, ставили пьесы без режиссера сами, как ставили у Мягковых (...). Народ в клуб ходил активно – в зале не хватало мест. Году в 1932-м скамейки сменили на красивые венские стулья. Зал выглядел очень прилично, и сцена была оборудована капитально – с занавесом на роликах. В клубе крутили немое кино. Был рояль и во время демонстрации фильма кто-нибудь сопровождал его игрой на рояле, то есть был тапер. Константин Михайлович Летунов организовал при клубе струнный оркестр (...). Кроме концертов в клубе читались лекции. Много читалось лекций на атеистические темы (приходили лекторы из города). Все декорации, разного рода плакаты для клуба рисовал мой отец А. М. Ватолин, причем всегда бесплатно. При клубе работал женсовет, действовали различные кружки и местная организация МОПР» (428). Разумеется, всё это происходило только в теплое время, так как здание оставалось неотапливаемым.
В том же 1930 году пробил час старой дворянской усадьбы Мягковых. В это время в Костроме была арестована большая группа бывших офицеров старой русской армии, в основном дворян. Всем им предъявили обвинение в принадлежности к мифическому «Союзу возрождения России и двуглавого орла», будто бы готовившего в Костроме восстание. По этому делу была арестована и единственная женщина – ревностная прихожанка Александро-Антониновской церкви 64-летняя М. Г. Купреянова (вместе с ней чекисты забрали и её сына, художника и журналиста Ю. Н. Купреянова). Видимо, пресловутую «губернаторшу» пристегнули к этому «Союзу» заодно, чтобы не возиться с возбуждением по ней отдельного дела. 15 декабря 1930 года тройка при Постоянном представительстве ОГПУ по Ивановской промышленной области приговорила М. Г. Купреянову к ссылке на три года. Её сына, Ю. Н. Купреянова, внучатого племянника Н. К. Михайловского, осудили на 10 лет «исправтрудлагерей» (429) (выйти из лагеря живым, ему было не суждено). М. Г. Купреянову сослали в Архангельск, А. Г. Перелешина добровольно поехала в ссылку вместе с ней. Перед этим, по свидетельству местных старожилов, Анну Геннадьевну вынудили написать заявление с отказом от усадебного дома Мягковых: таким образом, постановле-ние ВЦИК, которым дом закреплялся за племянницами Н. К. Ми-хайловского в пожизненное пользование, утрачивало свою силу.
Возможно, что раньше обеих женщин защитил бы М. В. Задорин, но времена изменились, и теперь еще недавно могущественный селищенский большевик вряд ли смог помочь М. Г. Купреяновой, сестра которой в 1903 году, как мы помним, помогла ему, тогда молодому социал-демократу выйти из тюрьмы. Звезда славы М. В. Задо-рина покатилась с небосклона в 1922 году – году повсеместного перехода к НЭПу, – когда он в один миг из председателя Губревтрибунала превратился в заместителя председателя кооператива дерево-обделочников *.
* В последующее время М. В. Задорин – еще недавно одно из первых лиц губернии – работал: в 1924-1925 гг. – заместителем председателя Центрального рабочего кооператива, в 1925-1928 гг. – управляющим Главаптекоуправления г. Костромы, в 1928-1932 гг. – председателем Окрпотребсоюза (430).
Оттесненный на задворки политической жизни он вряд ли бы смог помочь своим былым селищенским покровительницам, даже если бы и очень захотел.
Думается, что Марии Геннадьевне было в каком-то отношении легче, чем Анне Геннадьевне, переносить все преследования 20-х годов, арест и ссылку в Архангельск. По крайней мере, она точно знала, что страдает за то, что она – дворянка и была замужем за губернатором. Положение Анны Геннадьевны являлось несравненно трагичнее: ведь она-то искренне – и по праву – считала себя участницей освободительного движения и поэтому переносить гонения после победы революции, свергнувшей столь ненавистное ей самодержавие, было особенно тяжело.
С высылкой Марии Геннадьевны и отъездом Анны Геннадьевны в старом усадебном доме, по сути, завершилось дореволюционное время. Революция, до поры до времени сдерживаемая старым постановлением ВЦИК и остатками былого обаяния имени Н. К. Михай-ловского, наконец-то ворвалась и в его стены. Через какое-то время в старинном доме на берегу Волги, помнившем Н. К. Михайловско-го, В. Г. Короленко, Г. И. Успенского, Д. Н. Мамина-Сибиряка и др., устроили несколько квартир, которые заселили новые жильцы.
Через несколько лет А. Г. Перелешина вернулась в Селище, но вплоть до своей кончины она жила в родном селе, снимая угол у разных людей. Вскоре трагически оборвалась жизнь художника Н. Н. Купреянова. 27 июля 1933 года он, по сути, выросший на Волге, утонул, купаясь, в маленькой подмосковной речке Уче. Впрочем, возможно, что эта нелепая гибель спасла Н. Н. Купреянова от гораздо худшей участи. Кто знает, как сложилась бы его судьба во время массового террора 1937 года, когда бы наверняка вспомнили, что он – сын царского губернатора и вслед за этим сразу нашли массу идеологических изъянов в его живописных работах.
В сентябре 1930 года из Селища «были высланы на поселение на север все имевшие лавочки, торговцы сапожными изделиями и за-житочные крестьяне» (431). Дома высланных подлежали конфискации. Это помогло решить проблему «бездомной» библиотеки им. Луначарского. В том же она въехала в стоящий вблизи от Александро-Антониновского храма дом сосланного лавочника П. И. Сивова (современный адрес: ул. Верхне-Селищенская, д. 98 *). С 1938 года в этой библиотеке работала младшая дочь о. Павла – И. П. Острог-ская.
* В бывшем доме П. И. Сивова библиотека им. Луначарского нахо-дилась до 1953 года.
В СУРОВЫЕ 30-е ГОДЫ
30-е годы XX века – особый период в истории Русской Православной Церкви, когда она, не будучи запрещена официально, фактически находилась вне закона. 30-е годы – особый период и в истории Александро-Антониновского храма, когда над ним постоянно висела угроза гибели. То, что в это жестокое время массового террора и повсеместного закрытия церквей, храм в Селище удалось спасти, во многом является личной заслугой его настоятелей – протоиереев Павла Острогского и Иоанна Костина, первый из которых заплатил за это своей жизнью.
Чтобы представить в какой обстановке приходилось действовать храму, надо напомнить, что, например, с начала 30-х годов на несколько лет утвердилась советская традиция – объявлять день Пасхи, как известно, всегда приходящийся на воскресенье, рабочим днем; делалось это, разумеется, по «инициативе» трудовых коллективов, а день отдыха при этом обычно переносился на субботу. Эта традиция, конечно, существовала и на «Рабочем металлисте». Таким образом, верующих ставили перед выбором: или пропускать Пасхальное богослужение, или не ходить на работу со всеми вытекающими отсюда последствиями. Имена тех, кто в «рабочий» день Пасхи «прогуливал» ради посещения церкви помещались на «черных досках» предприятий и учреждений, о них сообщалось в печати. Еще задолго до Пасхи в газетах начиналась антипасхальная кампания, по мере приближения праздника, именуемого не иначе как «кулацко-поповская пасха», переходящая в настоящую истерию. В Великую Субботу 11 апреля 1931 года «Северная правда» кричала в своих заголовках: «Поповской пасхе – пути закрыты! Ударной работой ответим на пасхальный звон колоколов! Кто прогулял в пасхальные дни, тот помог классовому врагу!» (432). Такого же рода кампании проводились и перед Рождеством Христовым, и перед Троицей, и перед всеми другими главными православными праздниками.
Усилению борьбы с Александро-Антониновским храмом способствовал и новый этап коллективизации, начавшийся в 1931 году и провозглашенный пропагандой «второй большевистской весной». Взамен развалившихся весной 1930 года в селениях прихода один за другим возникали новые колхозы: имени В. И. Ленина – в Емельянке (создан 20 января 1931 г.), «Новая жизнь» – в Дербине (15 апреля 1931 г.), имени 518 * – в Окульцеве (12 сентября 1931 г.), «Труженик» – в Пепелине и др. (433). Молодые колхозы также активно участвовали в антирелигиозных и антицерковных кампаниях.
* В честь кого (или – чего) был назван колхоз в Окульцеве, выяснить не удалось.
В этих условиях значение настоятеля Александро-Антониновской церкви о. Павла Острогского было исключительно высоко. Отец Павел продержался на посту благочинного церквей Костромы почти четыре года, являясь ближайшим сотрудником обоих сменившихся за это время на костромской кафедре архиереев: священномучеников Димитрия (Добросердова) и Никодима (Кроткова), Архиепископов Костромских и Галичских.
Напомним, что в обстановке антирелигиозной истерии крайне тяжело было оставаться и рядовым священником. Более чем наглядно об этом свидетельствует судьба настоятеля ближайшей к Селищу церкви. Не выдержав давления властей, в январе 1931 года сложил с себя сан и отрекся от веры о. Павел Звездкин, настоятель Никольского храма бывшей Никольской слободы (нельзя не учитывать, что в таких случаях отрекающиеся зачастую думали не о себе, но, в первую очередь, о судьбе своих детей). Однако вынудившие его к такому шагу, не удовольствовались этим: в начале декабря того же 1931 года Павел Звездкин публично, при помощи письма, опубликованного в «Северной правде», еще раз отрекся от Церкви и веры.
О том, что письмо бывшего настоятеля Александро-Антониновского храма инспирировано властями, говорит хотя бы то, что, будучи датировано 5 декабря 1931 года, оно было опубликовано в газете уже 6 декабря. В этом письме под заголовком «Порвал с религией» говорилось: «Я, бывший священник Звездкин П. И., отказался от службы в церкви «Никольской» общины слободы Металлистов и дал обещание никогда и нигде не служить культу, ибо не хочу идти по одной дороге с людьми, ведущими борьбу против социалистического строительства. Свою прошлую вину перед трудящимися я хочу загладить путем участия в труде, в строительстве социализма и призываю всех служителей «святых алтарей» последовать моему примеру. Отцы духовные, бросьте отравлять сознание трудящихся тем, во что сами не верите. Бросьте натравливать народы на народы. Я, бывший священник, заявляю, что не религия «утрет слезы» трудящихся, слез не будет тогда, когда в головах трудящихся не будет место религии» (434).
По-своему символично, что в том же 1931 году на посту настоятеля Никольской церкви отрекшегося от веры священника сменил будущий многолетний настоятель Александро-Антониновского храма о. Иоанн Костин (в монашестве – игумен Игнатий).
В Селище о. Павла Острогского знали как очень доброго человека. Екатерина Ивановна Костромина (р. в 1915 году в д. Дербино) вспоминает о своем детстве и юности: «Я до замужества жила в д. Дербино и с детства ходила в селищенскую церковь. На исповедь мы ходили с вечера, собирались несколько девчонок и ночевали в Селище. Всегда исповедовались у отца Павла Острогского, хотя был еще священник – Иван Гарский. Отец Павел нас ласково встречал, гладил по головке и разговаривал с нами. Его все любили, он был истинный священник, а отец Иван Гарский был дерганный какой-то, при ходьбе подпрыгивал, часто кричал» (435).
Особенно о. Павел Острогский любил детей. По воспоминаниям местных старожилов, он, в частности, всегда носил с собой коробочку леденцов, которыми обычно угощал встречных детей (надо напомнить, что в те времена для большинства детей конфеты являлись редким лакомством). Варвара Дмитриевна Баскова (р. в 1913 году в Селище) вспоминает: «...дети всегда выбегали на улицу, сообщая друг другу, что отец Павел вышел из дому и пошел, например, с ведрами за водой, так как он всегда одаривал детей конфетами» (436).
В первой половине 30-х годов о. Павел помог поселиться в Селище целому ряду гонимых людей. В конце 1933 года по приглашению святителя Никодима в Кострому из Вязьмы приехал бывший викарий Киевской епархии Епископ Днепропетровский Макарий (Кармазин).
Священномученик Макарий (в миру Григорий Яковлевич Кармазин) родился 1 октября 1875 года в местечке Меджибаж Винницкого уезда Подольской губернии в семье землемера. По окончанию По-дольской духовной семинарии 23 августа 1893 года он был рукопо-ложен во иерея к церкви с. Витковец Каменецкого уезда Подольской губернии, где прослужил 7 лет, и 21 апреля 1900 года был переведен в с. Бандышевку Ямпольского уезда той же губернии. В 1902 году о. Григорий Кармазин стал военным священником 8-го запасного кавалерийского полка. В 1912 году он стал военным священником 152-го пехотного Владикавказского полка. Всю I Мировую войну о. Григорий провел на фронте. 2 марта 1915 года он был контужен, 21 июля того же года вновь контужен и отправлен на излечение в госпиталь. По излечении 8 сентября вернулся в полк. За личное мужество и пастырские труды о. Григорий Кармазин был возведен в сан протоиерея и получил назначение в 729-й пехотный Новоуфимский полк. В дальнейшие годы войны он провел в Бресте, Риге, Галиции и других местах. В 1918-1922 годах о. Григорий служил священником в разных приходах Киевской епархии. В 1922 году он принял монашество с именем Макарий и Митрополитом Киевским и Галицким Михаилом (Ермаковым) был хиротонисан в Епископа Уманского, викария Киевской епархии. После последовавшего в том же году ареста Митрополита Михаила, обвиненного в сопротивлении изъятию церковных ценностей, руководство Киевской епархией легло на Епископа Макария. В 1923 году владыка Макарий был арестован и 4 месяца находился в киевской тюрьме (арест, видимо, имел целью вынудить Епископа перейти на сторону поддерживаемых властями обновленцев). В январе 1925 года Епископа Макария вновь арестовали, и большую часть года он провел в заключении. Выйдя на свободу в конце 1925 года, он был назначен Епископом Екатеринославским и Новомосковским, но в Екатеринославе (ныне – Днепропетровск) его вскоре опять арестовали. После почти годового заключения в тюрьме священномученика Макария выслали в Харьков. В 1927 году он опять был арестован и на три года сослан в Сибирь, в Томскую губернию. По окончанию срока ссылки Епископ Макарий поселился в Вязьме, откуда позднее и переехал в Кострому (437).
Приехав в Кострому 13 ноября 1933 года, Епископ Макарий, сопровождаемый о. Павлом Острогским, посетил святителя Никодима в его доме на ул. Свердлова. Святитель попросил о. Павла найти владыке Макарию жильё. При помощи настоятеля Александро-Антониновской церкви он поселился в Селище *.
* Священномученик Макарий жил в Селище по следущему адресу: с. Селище, район № 15, д. 25, кв. (438). Современный адрес этого дома неизвестен.
Епископ Макарий ежедневно посещал Александро-Антониновскую церковь, в частности, помогая о. Павлу читать поминальные книжки (439). Разумеется, то, что в Селище поселился опальный Епископ, каждый день посещавший церковь, не могло не привлекать на богослужения еще больше людей. Ведь до революции архиерей (правящий или викарный) посещал селищенский храм лишь раз в несколько лет, и каждое такое посещение являлось событием в жизни прихода. После революции, когда число храмов стало быстро сокращаться, костромские архиереи обычно совершали богослужение в Александро-Антониновском храме ежегодно, на престольный праздник. В следственных делах НКВД по Селищу не сохранилось сведений о том, участвовал ли Епископ Макарий в совершении богослужений, или же он молился в храме как обычный прихожанин, но второе вероятнее: чекисты, скорее всего, поставили бы в вину владыке его участие в богослужениях, придав этому «контрреволюционное» значение. Перед началом богослужения и после его окончания все члены причта подходили к Епископу Мака-рию под благословение (440). От бывшего киевского викария члены Александро-Антониновского причта узнали о страшном голоде на Украине в 1933 году (впоследствии о. Павел Острогский был дополнительно обвинен в распространении «контрреволюционных провокационных слухов о голоде и массовой смертности на Украине, с целью создать недовольство массы к существующему строю») (441).
В мае 1934 года в Селище нашел приют еще один гонимый – видный русский церковный историк, бывший профессор Московской духовной академии Николай Ильи Серебрянский (1872 – 1940 гг.). Н. И. Серебрянский родился 1 декабря 1872 года в с. Крекшино Новоржевского уезда Псковской губернии в семье священника. В 1892 году он окончил Псковскую духовную семинарию, а в 1898 году – Московскую духовную академию. После окончания академии Н.И. Серебрянский последовательно преподавал в духовных учебных заведениях в Смоленске, Торопце и Пскове (во время службы в Псковской духовной семинарии он познакомился со святителем Никодимом (Кротковым), в 1905-1907 гг. бывшим её ректором). С 1909 года Н.И. Серебрянский служил справщиком в Московской Синодальной типографии. В 1914 году он впервые попал в Кострому, где преподавал в Костромской духовной семинарии. С 1916 года Н.И. Серебрянский – профессор Московской духовной академии. Он – автор ряда фундаментальных научных трудов (в том числе: Очерки по истории монастырской жизни в Псковской земле. М., 1908; Древнерусские княжеские жития. М., 1915). После закрытия в 1919 году академии, Н.И. Серебрянский несколько лет преподавал в Псковском педтехникуме, а в 1925-1930 гг. состоял научным сотрудником Академии наук в Ленинграде. 22 декабря 1930 года он был арестован по так называемому «академическому делу». По этому «делу», инспирированному ОГПУ с целью разгрома старых кадров Академии наук, чекисты арестовали почти весь цвет исторической науки во главе с академиком С. Ф. Платоновым, всего около ста человек, обвиненных в создании «Всенародного союза борьбы за возрождение свободной России». По обвинению «в систематической агитации и пропаганде программно-политических установок «Всенародного союза...», содержащих призыв к реставрации помещичье-капиталистического строя и установления монархического образа правления» (442) Н. И. Серебрянский был приговорен к 10 годам заключения в Соловецком лагере особого назначения (СЛОН). К счастью, на Соловках бывший профессор духовной академии пробыл только один год: по состоянию здоровья пребывание в лагере ему заменили на ссылку в Судиславль. В мае 1934 года по окончании ссылки Архиепископ Никодим пригласил Н.И. Серебрянского из Судиславля в Кострому (443). По просьбе святителя о. Павел нашел жильё для Н. И. Серебрянского в Селище. С этого времени бывший профессор Московской духовной академии стал одним из прихожан Александро-Антониновской церкви. Служба о. Павла Острогского благочинным пришлась на период, когда служителей Церкви постоянно арестовывали, ссылали, сажали в тюрьмы и лагеря, а их семьи, лишившись кормильца, бедствовали. В начале 1933 года, по благословению святителя Никодима, о. Павел создал при Александро-Антониновском храме нелегальную кассу для помощи ссыльному духовенству и их семьям, в которую поступали отчисления от всех городских церквей (444). Этот шаг свидетельствует о большом мужестве о. Павла, к этому времени уже дважды побывавшего в застенках ОГПУ и прекрасно понимавшего, чем он рискует, идя на создание подобной кассы (ведь с точки зрения властей материальная поддержка обвиненным в «контрреволюции» являлась не элементарной помощью ближнему, а опасным контрреволюционным преступлением).
В 1934 году в селище был разрушен бывший храм Василия Бла-женного. Как мы помним, в 1930 году в нем разместился клуб. Казалось бы, – и хорошо! Очаг культуры в бывшем «очаге поповского мракобесия» – чего же лучше! Но разрушительный маховик, запущенный в 1917 году, продолжал вращаться, требуя всё новых и новых жертв. Примыкающий к Селищу завод «Рабочий металлист» в это время расширялся, но так как строительных материалов в условиях плановой экономики систематически не хватало, то летом 1934 года бывший храм Василия Блаженного, а ныне рабочий клуб, было решено разобрать на кирпич. По свидетельству старожилов, здание храма ломали костромские татары, жители Татарской слободы, издавна специализировавшиеся на выполнении сложных и трудоемких работ. Правда, кирпича при разборке церкви получилось очень немного, капитальная кладка 20-х годов XIX века только крошилась, полученный щебень на телегах увозили на «Рабочий металлист». К осени 1934 года на месте храма осталось только усыпанная битым кирпичом площадка...*
* В 2004 году на месте разрушенного храма Василия Блаженного был установлен памятный крест.
В это же время о. Павла постигло большое личное горе. 20 декабря 1933 года в Новосибирске был арестован его старший сын – Серафим Павлович Острогский (1904 – 1934 гг.), технолог предприятия «Льноконоплеводтрактор», обвиненный в принадлежности к «контрреволюционной диверсионной группе». 13 марта 1934 года Коллегия ОГПУ осудила его к высшей мере наказания – расстрелу (при аресте и вынесении приговора, чекисты, несомненно, «учли» то, что С. П. Острогский – сын «служителя культа»). Приговор был приведен в исполнение в Новосибирске 22 июня 1934 года (445).
Разумеется, ОГПУ тщательно контролировало каждый шаг поселившихся в Селище «бывших», в частности, Епископа Макария. Уже переживший столько арестов, он не мог не понимать, что долго продержаться в Селище чекисты ему не дадут. Осенью 1934 года, возможно, кем-то предупрежденный о его готовящемся аресте, Епископ Макарий предпринял попытку уехать из Селища: 30 сентября он сел на «старом» вокзале в Заволжье на поезд, имея при себе билет до Харькова. Уже в вагоне он был арестован сотрудниками НКВД и вскоре оказался в одной из камер «Ардома» (арестного дома) НКВД на улице Свердлова. Раскрутка «дела» селищенской «контрреволюционной группы» началась. В ночь на 8 октября 1934 года в своем доме был арестован протоиерей Павел Острогский. В последующие дни арестовали еще несколько человек. Уже 10 октября всех взятых в Селище «под спецконвоем» отправили в Иваново (446) (отправка членов селищенской «группы» в областной центр – свидетельство того, что их считали опасными преступниками). Отправка в Иваново всей группы арестованных во главе с Епископом Макарием и о. Павлом проходила со «старого» вокзала. Каким-то образом селищенцы узнали об этом, и пришли их проводить. Юрий Григорьевич Хлебников (р. в 1925 году в Селище) вспоминает: «Я был еще маленьким, мама взяла меня с собой провожать арестованных священников. Вагоны стояли на пути у завода «Рабочий металлист», было много народу из Селища. Заключенные в окнах вагона улыбались и махали нам руками. Когда поезд тронулся, все провожающие плакали и махали вслед поезду руками» (447).
На следствии о. Павел держался стойко. На допросе 11 октября 1934 года он, в частности, сказал: «Советскую власть я считаю властью антихристовой – безбожной, посланной нам за грехи наши, как испытание» (448). На допросе 14 октября о. Павел сказал: «Я лично считаю, что православная вера никогда не падёт», и выразил уверенность, что придет время, когда «власть поймёт, что она делает ошибку по отношению веры и церкви, признает их и даст им нужное положение» (449). В ходе следствия в качестве свидетелей по делу о селищенской «контрреволюционной группе» были привлечены жившие при храме монахини Митродора, Таисия и Рахиль (450), а также ряд местных жителей, в том числе и А.Г. Перелешина, к этому времени уже вернувшаяся в Селище (451).
Среди старожилов Селища бытует мнение, что одним из «инфор-маторов» НКВД в Александро-Антониновской церкви являлся второй священник о. Иоанн Гарский. Материалы следственного дела, как кажется, подтверждают это подозрение. Именно о. Иоанн, проходивший по делу как свидетель, официально сообщил следствию о существовании при их храме «кассы для помощи нуждающимся священникам, семьям заключенных служителей культа» (452). Наконец, о. Иоанн не только не был арестован (хотя в подобных случаях чекисты обычно забирали всех подряд), но сразу после ареста о. Павла Острогского стал настоятелем Александро-Антониновской церкви (правда, настоятелем он пробыл недолго, так как скончался в 1935 году).
17 марта 1935 года Особое совещание при НКВД СССР пригово-рило почти всю селищенскую «группу», в том числе Епископа Макария и протоиерея Павла Острогского, к ссылке в Казахстан сроком на пять лет (453).
Отца Павла сослали на самый юг Казахстана – на железнодорожную станцию Чу в Чуйском районе Алма-Атинской области. Его супруга Елизавета Александровна подобно женам декабристов поехала вслед за ним в далекие казахские степи и прожила с о. Павлом в Чу более двух лет.
Разгром «контрреволюционной группы», обезглавивший общину в Селище вдохновил местных воинствующих безбожников на новый раунд борьбы за закрытие Александро-Антониновской церкви. В ок-тябре 1934 года, в связи с проходившей тогда кампанией по перевыборам в Советы, вопрос об открытии в её стенах «рабочего клуба» зазвучал вновь. В середине октября «Северная правда» поместила заметку некоего «металлиста», призвавшего отметить выборы в Со-веты «конкретными делами». «Металлист» возмущался: «Единственный культурный очаг в Селище – это библиотека-читальня, но её работе сильно мешает общее неустройство и хулиганство молодежи. В перевыборную кампанию Советов надо коренным образом разрешить вопрос о Селище и в первую голову надо закрыть церковь, приспособив её для нужд просветительной работы. Мы требуем от горсовета серьёзно взяться за это дело» (454) (в советской стране нельзя было требовать, например, повышения зарплаты, но всегда можно требовать, чтобы закрыли церковь). Через несколько дней рабочие фабрики «X Октябрь» Дерябин и завода «Рабочий металлист» Новиков, а также примкнувшая к ним сознательная домохозяйка Привалова, поддержали в газете почин безымянного «металлиста»: «Совершенно отсутствуют у нас (в Селище – Н. З.) культурно-воспитательная работа и много хулиганства. Вполне своевременно поднят вопрос о закрытии у нас церкви и занятии её под клуб» (455) (логика времени – закроем церковь и не будет хулиганства). 4 ноября, в преддверии праздника великого Октября, в столовой завода «Рабочий металлист» 176 рабочих механического и сборочного цехов заслушали отчет представителя горсовета. С наказом к горсо-вету выступил инструментальщик Сталлит *, в частности, сказавший: «В Селище культурно-массовой работы нет, да и вообще на всё Заволжье один клуб в две комнаты. Если вздумаешь в него придти, то тебе истычут все бока и уйдешь домой, в то время как в Селище есть церковь, где можно устроить хороший рабочий клуб. Над этим вопросом горсовет должен подумать» (456).
* Это тот самый П. Х. Сталлит, который в 1915 году перешел и лютеранства в православие, а затем обвенчался с русской девушкой из Селища.
Таким образом, процесс опять пошел, и, казалось бы, теперь должен был дойти до своего логического конца – закрытия храма, устройства в нем клуба с последующей его разборкой через несколько лет на кирпич и щебень для «Рабочего металлиста». К тому же, арест многолетнего настоятеля о. Павла Острогского существенно снижал возможности верующих защищать свой храм (власти всегда могли сказать: все вы там одним миром мазаны, контрреволюционеры). Сдерживающих тормозов, поставленных в марте 1930 года сталинским «Головокружением от успехов» также уже не было: подавляющее большинство жителей приходских деревень к концу 1934 года, когда «социалистическая реконструкция сельского хозяйства» в основном была «успешно» завершена, вступили в колхозы.
Кампания за закрытие храма слилась с другой кампанией – за переименование Селища. Как известно, 1 декабря 1934 года в Ленинграде, в Смольном – бывшем «штабе революции», где находился Ленинградский обком ВКП (б), был убит первый секретарь обкома, член Политбюро и секретарь ЦК ВКП (б) С. М. Киров. Убийство Кирова положило начало новому витку террора в нашей стране, сопровождавшемуся шумной пропагандистской кампанией против «затаившихся» классовых врагов. В 1934-1935 гг. в СССР в честь убитого соратника Сталина, олицетворявшего собой героя-большевика, подло убитого из-за угла недобитыми врагами народа, переименовывалось всё подряд – города, предприятия, учебные заведения, театры, проспекты и т. д. Не осталось в стороне от этого процесса и Селище. В первых числах декабря 1935 года, когда широко отмечалась первая годовщина «злодейского убийства» соратника великого Сталина, «рабочие завода «Рабочий Металлист», проживающие в Селище», обратились в горсовет с ходатайством о переименовании «с. Селища в поселок имени Кирова» (457). Если бы в то время в Советском Союзе органы власти повсеместно не были завалены подобными ходатайствами (при их осуществлении не-много бы осталось в нашей стране чего-нибудь, не носящего имени С. М. Кирова), то Селище, конечно бы переименовали, как в 20-е го-ды переименовали соседнюю Спасо-Никольскую слободу в слободу Металлистов. И Селище, слава Богу, осталось Селищем.
В Костроме же в 1934 году закрытие и разрушение церквей при-обрело массовый характер. В 1934 году в Заволжье были закрыты Никольская церковь в бывшей Никольской слободе * и Спасо-Преображенская церковь в действующих храма – Христорождественский (Ильинский) в Городище и Александро-Антониновский в Селище.
* Никольскую церковь разобрали на кирпич в 1942 году. бывшей Спасской слободе **. К концу 30-х годов в Заволжье осталось только два
** Вскоре после закрытия здание Спасо-Преображенской церкви было частично разрушено, и в нем устроили общежитие для рабочих завода «Рабочий металлист».
В 1935 году умер протоиерей Иоанн Гарский. Новым настоятелем Александро-Антониновского храма священномученик Никодим (Кротков), Архиепископ Костромской и Галичский, назначил протоиерея Иоанна Костина. С 1935 года и почти тридцать лет история селищенской церкви неразрывно связана с именем о. Иоанна Иоан-новича Костина (позднее – игумена Игнатия), память о котором и доныне жива среди старожилов Селища.
Отец Иоанн родился в Селище 13 июня 1890 года в многодетной крестьянской семье; его родителей звали Иван Константинович и Татьяна Алексеевна. Окончив начальное земское училище, он с 12 лет, чтобы помочь родителям, занимался сапожным ремеслом. В 1908 году он женился на местной крестьянской девушке Марии Григорьевне (1891 – 1950 гг.), с которой обвенчался в Александро-Антониновской церкви. В 1914 году, после начала I Мировой войны, Ивана Костина был мобилизован на фронт и, как мы помним, в 1915 году он попал в плен к австрийцам (похоже, что о. Иоанн стал первым настоятелем Александро-Антониновской церкви, который, по крайней мере, в XIX-XX веках, являлся участником войны). Вернувшись в 1918 году из плена домой, И. И. Костин в 1918-1922 гг. работал в Костроме на обувной фабрике. В 1922 году он сделал важнейший шаг в своей жизни: Архиепископ Костромской и Галичский Севастиан (Вести) рукоположил его в диакона к Никольской церкви Никольской слободы. В 1927 году о. Иоанн перешел в свою родную приходскую Александро-Антониновскую церковь, в которой и прослужил диаконом четыре года. В 1931 году о. Иоанн был рукоположен священномучеником Димитрием (Добросердовым), Архиепископом Костромским и Галичским, во священника к Никольской церкви в слободе Металлистов. В 1935 году после закрытия этой церкви о. Иоанн был перемещен в Селище (458).
В середине 30-х годов в Александро-Антониновском храме на престольные праздники совершал Божественную литургию священ-номученик Никодим (Кротков; 1868 –1938 гг.), Архиепископ Костромской и Галичский, назначенный управляющим Костромской епархией в июне 1932 года. В последний раз, судя по всему, это произошло в Александров день 23 июня 1936 года. Менее чем через полгода, в ночь с 3 на 4 декабря (за сутки до принятия VIII Чрезвы-чайным Всесоюзным съездом Советов новой Конституции СССР, так называемой «Сталинской» Конституции, торжественно закреплявшей на бумаге права советских граждан на исповедание любой религии *) владыка Никодим был арестован. Святитель скончался в ярославской тюрьме в Коровниках 21 августа 1938 года.
* В соответствии с новой Конституцией СССР, провозгласившей равенство всех граждан Советского Союза, независимо от классового происхождения и рода деятельности, был восстановлен в правах и о. Павел Острогский. 31 января 1937 года Президиум Костромского городского совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов официально сообщил «гражданину Острогскому П. Ф.», что на основании 135 статьи Конституции СССР и 139 статьи Конституции РСФСР он восстановлен «в избирательных правах» (459). О том, что новоявленный полноправный гражданин СССР третий год находится в ссылке в местах весьма отдаленных, в горсовете Костромы, по-видимому, не знали.
Одновременно с о. Иоанном Костиным, с 1935 года, в Александро-Антониновском храме стала служить псаломщицей Елизавета Алексеевна Розанова (1905 – 1997 гг.) – будущая монахиня Серафима. Мать Серафима родилась в 1905 году в д. Филисово в Буйском уезде. С детства она с родителями бывала на богомолье в местных монастырях – Иаково-Железноборовском и Троицком Сумароковом. В 20-е годы Елизавета Розанова стала духовной дочерью одного из выдающихся православных подвижников нашего края – иеромонаха Железноборовского монастыря Иоасафа (Сазанова). В 1946 году Елизавета Алексеевна приняла монашество с именем Серафима, монашеский постриг совершил настоятель Никольской церкви в с. Николо-Быстрых Буйского района игумен Маврикий (Томин), в том же году переехавший в возрожденную Троице-Сергиеву Лавру. Мать Серафима служила псаломщицей в Александро-Антониновском храме на протяжении более сорока лет – вплоть до 1976 года (460).
Как известно, в 1937 году, в преддверии первых «общенародных» выборов в Верховный Совет СССР, назначенных на 12 декабря этого года, Сталин начал по всей стране новую кампанию массового террора, в первую очередь направленную против партийных и советских кадров. Волна террора 1937 года не миновала и Селище с его округой. Многочисленные аресты прошли среди работников завода «Рабочий металлист». По обвинению в самых немыслимых преступлениях были арестованы и затем расстреляны: главный инженер завода Л. З. Аккерман, его заместитель Н. И. Выдрин, рабочий П. Г. Охапкин, бывший член Костромского Совета рабочих депутатов в 1917 году, отец пятерых детей. Немало других арестованных работников завода приговорили к различным срокам заключения и ссылке в далекие края (461). Чаша сия не миновала и М. В. Задорина. К 1937 году для одного из старейших костромских большевиков воистину уже всё было в прошлом. В 30-е годы бывший председатель Костромской Губчека занимал весьма незначительные второстепенные посты: в 1933-1934 гг. – секретарь партколлегии и заместителем председателя Рабоче-Крестьянской инспекции, в 1935-1936 гг. – управляющий базой Облпотребсоюза, в 1937 году – управляющим базой «Главтабак». Вплоть до 1936 года М. В. Задорин являлся одним из руководителей Костромского филиала Всесоюзного общества старых большевиков (в 1936 г. Сталин упразднил это общество) (462). 3 августа 1937 года М. В. Задорин вызвали в Костромской горком ВКП (б), где его исключили из партии и тут же, в здании горкома, арестовали. Уже через несколько минут бывший председатель Губчека оказался в одной из камер внутренней тюрьмы городского отдела НКВД на ул. Свердлова. Впоследствии в своем письме в 1954 году на имя Н. С. Хрущева М. В. Задорин так описывал, как обращались с ним его преемники по работе в органах: «Как же велся допрос? Пять-шесть месяцев не допрашивали, а после в течение 3-х недель – каждый день с 11 часов вечера и до 6 часов утра со всякими издевательствами и насилиями, после чего опять сажали в камеру, где не давали уснуть или отдохнуть хотя бы полчаса и после этого сажают на стул в комнате следователя и держат 5 суток на стуле, не давая спать, куда-либо сходить, причем применяли всяческие издевательства, а рядом через стенку, в другой комнате, каждую ночь производили экзекуции над заключенными. (...) К моей семье также были применены незаконные меры: жену исключили из горсовета, хотя она была активистка и премировалась горсоветом за работу, сына исключили из Ленинского комсомола, а также выгнали из квартиры, и переселили в подвал. После всех этих издевательств я вынужден был подписаться в протоколе, чтобы прекратить эти мучения. Я верил и верю в то, что партия и Советское правительство разберутся в этом» (463). Конечно, для М. В. Задорина арест явился глубочайшей личной трагедией, и актом вопиющей – как ему казалось – несправедливости. До 1917 года за ним неоднократно закрывались тюремные двери, но тогда для большевика-революционера всё было ясно и понятно. Арестовывая и отправляя на смерть мно-жество людей в Костроме, Варнавине, Урени, Кронштадте и других местах, М. В. Задорин, конечно, и помыслить не мог, что когда-нибудь родная Советская власть обрушит свой карающий меч и на его голову. Как одному из руководителей Костромского филиала Общества старых большевиков ему предъявили обвинение в том, что при его пособничестве филиал стал оплотом правого уклона в партии. Конечно, быть обвиненным в подобном «грехе» для старого большевика было невыносимо, но, судя по всему, у него ни разу не мелькнула мысль о то, что он сам стал жертвой машины чудовищного террора, к созданию которой приложил столько усилий (а если и мелькала, то он, наверное, старательно её отгонял). Вряд ли и в это время, и позднее М. В. Задорина посещало и раскаяние за всё совершенное им в первые годы революции *(возможно, посещали ночные кошмары, ведь от угрызений совести не может избавиться и самый стойкий большевик). 23 августа 1938 года Особое совещание при НКВД СССР приговорило бывшего председателя костромских Губчека и Губревтрибунала «за контрре-волюционную деятельность» к 8 годам заключения в исправительно-трудовом лагере (465) **.
* В своем письме на имя И. В. Сталина в 1949 году М. В. Задорин писал: «Иосиф Виссарионович! Я был большевиком с 1900 г. Верно и преданно служил партии и рабочему классу 37 лет. (...) В тяжелых условиях подполья, в годы гражданской войны и в трудные годы социалистического строительства я преданно, настойчиво, без каких бы то колебаний выполнял решения партии и ее ЦК. Я ненавидел, и сколько хватало моих сил и знаний, боролся со всеми уклонами в партии. (...) Еще раз прошу Вас, Иосиф Висарионович! Помогите мне закончить последний остаток моей жизни с именем большевика и умереть большевиком не только в сердце, но и по форме» (464).
** 10 декабря 1937 года в Ростове-на-Дону был арестован Я. К. Кульпе – старый товарищ М. В. Задорина, в 1919 году сменивший его на посту председателя Губчека, в то время директор одного из ростовских предприятий. Чекисты обвинили его в латышском национализме и шпионаже в пользу японской разведки (в 1926-1928 гг. Я. К. Кульпе работал в китайском Харбине секретарем Северо-Манчжурского комитета ВКП (б) на Китайско-Восточной железной дороге). 20 февраля 1938 года бывший руководитель большевиков костромского Заволжья был приговорен к расстрелу (466).
В 1937-1938 гг. на Русскую Православную Церковь обрушились новые жестокие гонения. Жертвой этих гонений стали и находящиеся в казахстанской ссылке бывшие участники селищенской «контрреволюционной группы» – священномученик Макарий (Кармазин) и протоиерей Павел Острогский. В Казахстане Епископ Макарий проживал в Каратальском районе на железнодорожной станции Уш-Тоб. 20 ноября 1937 года его вновь арестовали, доставили в столицу республики Алма-Ату и заключили в тюрьму. Уже 1 декабря 1937 года священномученик Макарий был приговорен к расстрелу, а 3 декабря расстрелян (467) *.
* В 2000 году Архиерейским Собором Русской Православной Церк-ви Епископ Днепропетровский Макарий (Кармазин) был прославлен в лике святых в Соборе новомучеников и исповедников Российских.
Как мы помним, о. Павел Острогский отбывал свою ссылку на железнодорожной станции Чу в Чуйском районе Алма-Атинской области. В конце 1937 года его также арестовали. 10 декабря 1937 года «за ведение среди населения антисоветской агитации, направленной против мероприятий партии и советского правительства» Тройка УНКВД Алма-Атинской области приговорила о. Павла к расстрелу. 13 декабря 1937 года приговор был приведен в исполнение (468). Где находятся могилы владыки Макария и о. Павла неизвестно.
После ареста о. Павла его супруга Елизавета Александровна вернулась из Казахстана в Селище. Долгое время ни она, ни её дети ни-чего не знали о судьбе главы семьи. 14 декабря 1938 года Елизавета Александровна Острогская из Селища обратилась с заявлением на имя прокурора Алма-Атинской области, в котором говорилось: «Обращаюсь к вам с просьбой, если есть возможность, то помогите мне узнать местонахождение моего мужа Павла Феодоровича Острогского, который был в 1935 году выслан в Чуйский район на вольное поселение и отбывал свой срок на ст. Чу. 23/XI – 1937 года он был взят Новотроицким Н.К.В.Д. и 8/XII выслан в г. Алма-Ата, а теперь от него нет никаких вестей, жив ли он или куда выслан ничего неизвестно. В первых числах января 1938 года я ездила в г. Алма-Ата, но мне ничего не удалось узнать об его местопребывании, будьте внимательны к моей просьбе не откажите и если есть возможность, то известите по адресу: г. Кострома, Ярославской области, с. Селище за Волгой, район 1, д. 13, Острогской Е. А.» (469). Ответил ли прокурор Алма-Атинской области Елизавете Александровне, и, если отве-тил, то что – неизвестно. На все запросы Е. А. Острогской из органов приходили уклончивые ответы (в семейном архиве Острогских сохранилась, к сожалению, недатированная выписка из одного такого ответа, согласно которому о. Павел скончался в заключение «от упадка сердечной деятельности» 13 ноября 1941 года). Лишь в середине 50-х годов семья о. Павла узнала правду.
Террор 1937-1938 гг. не миновал и Селище. Как мы помним, из всех видных селищенских «бывших» в 1934 году избежал ареста только бывший профессор Московской духовной академии Н. И. Серебрянский. Его час пробил в конце апреля 1938 года, когда в преддверии праздника 1 Мая чекисты арестовали в Костроме большую часть той маленькой группы церковнослужителей, которые еще оставались на свободе. Н. И. Серебрянский был арестован 27 апреля, заключен в костромскую тюрьму и обвинен в принадлежности к «церковно-монархической организации, созданной в городе Костро-ме в 1936 году бывшим Костромским архиепископом Кротковым» (470). 26 сентября 1938 года Особое совещание при НКВД СССР «за контрреволюционную деятельность» осудило Н. И. Серебрянского к заключению в «исправтрудлагерь» сроком на пять лет (471). Для больного старика этот относительно «мягкий» по тем временам приговор был равнозначен смертному. Выдающийся русский историк скончался на 69 году жизни 23 мая 1940 года в каком-то из лагпунк-тов гигантского «Сиблага» (472).
Хотя за период террора конца 30-х годов Церковь как организация была почти уничтожена, сам факт существования отдельных еще не закрытых церквей не давал спокойно жить воинствующим атеистам. Против оставшихся в Заволжье действующих церквей постоянно велась пропагандистская кампания. 25 июня 1938 года (за день до выборов в Верховный Совет РСФСР) в большой статье «Заволжье» «Северная правда» расписывала, как плохо заволжские трудящиеся жили под гнетом самодержавия, и как сказочно изменилась их жизнь в стране, «озаренной солнцем сталинской Конституции». Рисуя жуткую картину дореволюционной действительности, авторы статьи не преминули лишний раз облить грязью заволжские храмы и их служителей. По их мнению, до революции в Заволжье: «Клуба и библиотеки не было *. Зато каждое утро «малиновый» звон колоколов заволжских церквей приглашал население к обедне. Попы и монахи искусно опутывали обывателей тиной религиозного дурмана. Усердно обрабатывали в алтарях простаков, вербовали в черносо-тенный союз Михаила архангела, выявляли недовольных царской властью» (473).
* А библиотека имени Н. К. Михайловского?
26 апреля 1939 года указом Президиума Верховного Совета РСФСР в Костроме был образован Заволжский район, включивший в себя всю территорию заволжской части города, в том числе и Селище. Для властей вновь образованного района, твердо усвоивших, что в церквях сосредотачиваются все контрреволюционные элементы и что борьба с религией – это борьба за социализм, действующий Александро-Антониновский храм являлся олицетворением Русской Православной Церкви – последней силы в обществе, открыто не разделявшей советской атеистической идеологии.
В обстановке постоянного запугивания в 1939 году из Александро-Антониновской церкви был вынужден уйти диакон Павел Парийский (1889 – 1951 гг.), служивший в Селище с 1928 года *. Он сделал это под давлением своих сыновей, боявшихся, что их отец, в конце концов, разделит участь большей части костромского духовенства, то есть будет расстрелян или окажется в лагере. Оставив службу в храме, о. Павел пошел работать на завод «Рабочий металлист» **.
* Диакон Павел Александрович Парийский был родным братом суп-руги о. Павла Острогского, Елизаветы Александровны, и самому о. Павлу доводился шурином.
** В 1943 году о. Павел Парийский вернулся к церковному служению и в последующие годы служил в Покровской церкви с. Жданово (Костромской район), в храмах Галича и Солигалича. Отец Павел скончался 5 ноября 1951 года в Солигаличе, где и был похоронен.
В конце 30-х годов регентом хора Александро-Антониновского храма стал младший брат о. Иоанна Костина, Василий Иванович Костин (1901 – 1985 гг.) – будущий протоиерей, обладавший краси-вым голосом и с юношеских лет певший в церковном хоре.
21 мая 1940 года «Северная правда» обвинила партийные и комсомольские организации Заволжского района Костромы в серьёзных недостатках в организации антирелигиозной пропаганды. «В районе работают две церкви *, в которых ежедневно происходят религиозные обряды – писала газета. – Церковники нередко пытаются вовлечь молодежь в свои ряды. Отдельные родители заставляют своих детей-школьников ходить в церковь». Констатировав ряд подобных «упущений» районных властей, партийный орган сурово вопрошал: «Не пора ли оргкомитету СВБ (Союза воинствующих безбожников – Н. З.) и райкому партии Заволжского района больше уделять внимания антирелигиозной пропаганде, проводить её планомерно, постоянно и не только среди членов СВБ, как это делается сейчас, а среди самых широких слоев населения (...). Партийные, комсомольские организации, ячейки СВБ в Заволжском районе должны коренным образом перестроить дело антирелигиозной пропаганды» (474). Критика «Северной правды» оказалась действенной. 29 апреля 1941 года – в канун пролетарского праздника 1 Мая – Исполком Костромского городского Совета депутатов трудящихся закрыл древний храм Рождества Христова (Ильинский) на Городище (475). Казалось бы, эту участь неминуемо должна была разделить и Александро-Антониновская церковь, однако этого не произошло. Почему? Что её спасло? Почему она избежала судьбы всех остальных храмов заволжской части Костромы? Судя по всему, огромная роль в сохранении церкви принадлежит о. Иоанну Костину. По свидетельству старожилов, в предвоенное время о. Иоанна постоянно вызывали в райотдел НКВД и всячески склоняли отказаться от сана, после чего храм в Селище закрылся бы, словно сам собой, и Советская власть была не при чем. Однако он не поддался на это давление, хотя прекрасно понимал, чем рискует, и что речь идет не только о судьбе храма.
В самый канун Великой Отечественной войны в Заволжском районе Костромы осталась только одна действующая церковь – Александро-Антониновская в Селище.
* Имеются в виду Христорождественская (Ильинская) церковь на Городище и Александро-Антониновская церковь в Селище.
В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ.
Утром в воскресенье 22 июня 1941 года в Александро-Антониновском храме, как и всегда, о. Иоанн Костин совершил Божественную литургию. Как известно, на это роковое воскресенье в 1941-м пришелся переходящий праздник Всех святых, в земле Российской просиявших. Выходящие из храма видели людей, собрав-шихся у репродуктора и слушавших выступление наркома иностранных дел В. М. Молотова, сообщавшего народу о нападении Германии на Советский Союз. Всю вторую половину 22-го и всю ночь с 22 на 23 июня по Селищу и другим селениям прихода рассыльные разносили повестки о призыве в армию. В понедельник 23 июня 1941 года, в престольный праздник – Александров день, началась официальная мобилизация в армию, когда из Селища и окрестных деревень на войну ушли первые десятки и десятки мужчин. С 1941 года обе эти даты – 22 и 23 июня – в истории Александро-Антониновского храма связаны неразрывно.
Летом и осенью 1941 года многие селищенцы работали и на «тру-довом фронте» – рыли противотанковые рвы под Ленинградом и Новгородом, Калинином (Тверью) и Ростовом Великим. С августа 1941 года немецкие бомбардировщики начали бомбёжки соседнего Ярославля, особенно усилившиеся в октябре-ноябре, когда гитлеровцы рвались к Москве. Поздней осенью 1941 года немецкие самолеты летали и над Костромой, в городе при их появлении устрашающе выли сирены, и люди со страхом взирали на небо, ожидая, что вот-вот немцы начнут бомбить и Кострому. Селищенцы пони-мали, что в заволжской части города основным объектом бомбометания является завод «Рабочий металлист», а если начнут бомбить его, то достанется и Селищу. К счастью, великая победа под Моск-вой в декабре 1941 года отодвинула фронт на запад и до бомбежек Костромы, к счастью, дело не дошло.
В войну значительная часть жителей Селища и окрестных селений работала на «Рабочем металлисте», который в 1941 году перешел в подчинение Народному комиссариату минометного вооружения и получил № 773 (476). На заводе стали выпускать бронебойные снаряды, авиабомбы, мины, детали к автоматам ППШ и другое вооружение. Во время войны на «Рабочем металлисте» работали в основном женщины, старики и подростки. Историк завода П. И. Бедов пишет о том, в каких условиях им приходилось тогда трудиться: «...люди в буквальном смысле работали «на износ» (...). Особенно (...) бедствовали пожилые мужчины из «нестроевых», мобилизованные из сельских районов. Они выполняли в основном самую тяжелую малоквалифицированную работу. Истощенные до крайности, измученные непосильным трудом, эти «бездомные» иногда ночевали здесь же, в литейном цехе, и отнюдь не все просыпались...» (477). Вклад в Победу людей, работавших на «Рабочем металлисте», был весом. Всю войну завод бесперебойно снабжал фронт большим количеством вооружения и боеприпасов. Ветеран завода Н. П. Болотова позднее вспоминала, что у неё «на всю жизнь осталась в памяти картина территории предприятия, уставленная корпусами бомб» (478). На «Рабочем металлисте» в войну работала значительная часть прихожан Александро-Антониновского храма, в том числе и его будущая многолетняя староста Е. Н. Забываева. У токарного станка на заводе трудилась, делая снаряды, и младшая дочь о. Павла Острогского – И. П. Острогская, позднее награжденная медалью «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны».
Война не обошла ни один дом, ни одну семью в Селище и в де-ревнях прихода. На фронте воевали близкие люди всех членов причта Александро-Антониновской церкви. С первых дней войны был мобилизован в армию младший сын о. Павла Острогского – Владимир Павлович Острогский (1916 – 1998 гг.), работавший рабочим на «Рабочем металлисте». В. П. Острогский, у которого были расстре-ляны отец и брат, геройски воевал до самого конца войны, награжден несколькими боевыми орденами.
У бездетного о. Иоанна Костина на фронте находился его родной племянник, сын его младшего брата Василия Костина – Александр Васильевич Костин (1923 – 1942 гг.). Согласно официальным дан-ным, А. В. Костин, участник оборонительных боев на Северном Кавказе, пропал без вести в сентябре 1942 году (479), по свидетельству родных, он погиб во время немецкой бомбежки в станице Ищерская Наурского района Чечено-Ингушской АССР. Его млад-ший брат Владимир Васильевич Костин (1926 г.) всю войну прора-ботал на «Рабочем металлисте».
На фронте погибли два сына бывшего диакона Александро-Антониновской церкви о. Павла Парийского – Павел и Александр, оба – уроженцы Селища. П. А. Парийский (1914 – 1941 гг.), выпуск-ник Костромского педагогического училища и директор школы в с. Никифорово Красносельского района, в ноябре 1939 года был призван в Красную армию. Война застала его на западной Украине, в г. Проскурове (ныне – г. Хмельницкий). Согласно извещению, которое его семья получила только в 1946 году младший командир П. А. Парийский пропал без вести в августе 1941 года во время боев на подступах к Киеву. А. П. Парийский (1915 – 1945 гг.), выпускник того же Костромского педучилища, работал учителем в с. Семеновском (ныне – п. Островское, центр Островского района) был призван в армию в 1938 году. Зимой 1939-1940 года он участвовал в войне с Финляндией. Всю Великую Отечественную войну А. П. Парийский был на фронте. Согласно «Книге памяти», он пропал без вести в октябре 1944 года (480), по свидетельству близких, командир роты старший лейтенант А. П. Парийский погиб 22 февраля 1945 года во время боев в Восточной Пруссии. Третьего сына бывшего диакона Александро-Антониновской церкви, Владимира Павловича Парийского (1921 – 1978 гг.), война застала курсантом Минского артиллерийского училища. Уже 3 июля 1941 года под Барановичами он по-пал в плен, всю войну провел в немецких лагерях и был освобожден американцами в Норвегии 7 мая 1945 года. В. П. Парийский вернулся в Селище осенью 1945 года.
19 января 1943 года в Сталинграде погиб (официально – пропал без вести) муж будущей старосты Александро-Антониновской церкви Е. Н. Забываевой – Геннадий Петрович Забываев (1908 – 1943 гг.), уроженец д. Дербино, бывший рабочий «Рабочего металлиста» (481). (Екатерина Никитична вышла замуж за Геннадия Петровича за год до войны – 21 февраля 1940 года – и тогда же о. Иоанн Кос-тин обвенчал их в Александро-Антониновской церкви.)
В кровавой Сталинградской битве и в грандиозном сражении на Курской дуге участвовал будущий настоятель Александро-Антониновского храма и протоиерей, а тогда командир взвода раз-ведки Борис Антонович Васильев. В декабре 1941 года под Ленин-градом погиб Василий Павлович Втюрин (1909 – 1941 гг.) – родной отец другого будущего настоятеля храма – о. Бориса Втюрина. Во время войны почти все прихожане лишились кого-то из близких. На фронте погибли и оба сына М. В. Задорина – Владимир Михайлович (1921 – 1942 гг.) и Юрий Михайлович (1923 – 1944 гг.) Задорины (482) (их отец в 1943 году по болезни досрочно освободился из лагеря). Всю войну под властью немецких оккупантов в Праге прожил внук строителя храма Василия Блаженного А. Г. Мягков.
Значение Александро-Антониновского храма для жителей Заволжья во время Великой Отечественной войны трудно переоценить. Суровые военные испытания, гибель близких, постоянный страх за находящихся на фронте сыновей, мужей, отцов и братьев вели в единственную уцелевшую церковь заволжской части Костромы и тех, кто, казалось, давно порвал с верой. Для множества же верую-щих старый храм в Селище являлся в это жестокое время единственной духовной отдушиной. Всё горе, приносимое людям войной, словно в воронку стекалось в церковь, к о. Иоанну. Настоятель храма заочно отпевал воинов, павших на поле брани (большинство из которых он знал лично), служил по ним панихиды, ободрял и утешал своих духовных детей, вместе со всеми прихожанами молясь о победе нашего оружия.
Смертельная угроза, нависшая над страной в 1941-м и в 1942 годах, заставила советское государство на время поступиться принципами. В разгар Сталинградской битвы, когда армия Паулюса уже была окружена, но никто еще не мог поручиться, что врагу не удастся вырваться из кольца, произошло еще совсем недавно немыслимое – Церковь была официально допущена к делу обороны страны. 30 декабря 1942 года Местоблюститель Патриаршего Престола Митро-полит Московский и Коломенский Сергий (Страгородский), находившийся в эвакуации в Ульяновске, обратился ко всем служителям Церкви и верующим с призывом о сборе средств на танковую ко-лонну имени Димитрия Донского. В немногих храмах, которые не успели закрыть до войны, немногие священники, которых также не успели посадить и расстрелять, зачитывали перед людьми обращение Патриаршего Местоблюстителя. В начале января 1943 года о. Иоанн Костин зачитал обращение Митрополита Сергия перед при-хожанами Александро-Антониновской церкви.
Надо помнить, что прихожане Александро-Антониновского храма, как и все советские люди, уже второй год платили резко повы-шенные налоги, собирали средства на танковую колонну имени Ивана Сусанина. В условиях, когда подавляющее большинство семей практически жили в нищете, сбор средств на колонну имени Димитрия Донского был крайне тяжел для наших людей. Сведений о том, сколько именно денег собрали селищенские прихожане, нам найти не удалось, но, безусловно, что в создании церковной танко-вой колонны, носившей имя одного из наших великих предков, внесли свою лепту и прихожане Александро-Антониновского храма.
Как известно, в победном 1945 году Пасха пришлась на 6 мая, совпав с днем святого великомученика Георгия Победоносца, бывшего как мы помним одним из престольных праздников селищенского храма. Долгожданный же День Победы наступил через три дня – 9 мая, в среду Светлой Пасхальной седмицы.
Победа далась очень тяжелой ценой: на всех фронтах великой войны погибло множество уроженцев Селища и окрестных дере-вень, издавна входивших в состав Александро-Антониновского прихода. Сотни семей получили в 1941-1945 гг. самый страшный вид тогдашней почтовой корреспонденции – «похоронки», извещавшие родных о том, что их муж, отец, сын «в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество« погиб или пропал без вести. На воинском мемориале, открытом в Селище на приходском кладбище 22 июня 2005 года, значится 109 имен погибших, в основном – уроженцев села. К сожалению, сколько погибло на войне уроженцев каждой приходской деревни, сказать трудно. Многие «похоронки», сохранившиеся в архиве Костромской районной администрации, адресованы не в конкретную деревню, а на сельсовет. В частности, сохранилось 13 «похоронок», направленных в Коряково, 10 – в Палкино, 7 – в Емельянку, 10 – в Будихино, 7 – в Зарубино, 7 – в Пепелино (483) и т. д., хотя, повторимся, эти данные очень неполные и учитывают (и то не полностью) только тех, кто ушел в армию из родной деревни. Согласно областной «Книге памяти», в селениях прихода за время войны погибло: в Корякове – 32 человека, в Палкине – 20, в Емельянке – 10, в Будихине – 21, в Зарубине – 32, в Пепелине – 6, в Дербине – 5, в Окульцеве – 6 (484), хотя и эти данные, конечно, далеко неполные. В одном только Корякове на памятнике в честь павших воинов в значится 77 имен.
Как известно, Великая Отечественная война завершилась историческим Парадом Победы, состоявшимся в Москве на красной пло-щади 24 июня 1945 года. Как представитель всех фронтовиков селищенской округи – павших и живых – в этом параде в составе сводного полка 4-го Украинского фронта участвовал уроженец д. Козелино сержант Дмитрий Иванович Петров, до войны работавший на «Рабочем Металлисте» (485).
В ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ.
В первые послевоенные годы значение Александро-Антониновского храма в Селище было ничуть не меньше, чем во время войны. Военное напряжение спало, но зато яснее стали видны масштаб и безвозвратность понесенных жертв. Многочисленные вдовы и сироты, матери и отцы, потерявшие детей, невесты, оставшиеся без женихов, находили утешение в стенах храма.
В 1946 году на костромскую кафедру был назначен первый за минувшее десятилетие правящий архиерей – Епископ (с 1952 года – Архиепископ) Костромской и Галичский Антоний (Кротевич; 1889 – 1973 гг.), что означало фактическое возрождение Костромской епархии. В первые послевоенные годы на престольный праздник – Александров день – он регулярно совершал в Александро-Антониновской церкви Божественную литургию.
В 1945 году в Александро-Антониновском храме появился новый второй священник – хорошо знакомый подавляющему большинству селищенских прихожан о. Константин Алферов (1880 – 1954 гг.). Многолетний – в 1904-1929 гг. и в 1941 г. – настоятель соседнего Христорождественского (Ильинского) храма в селе Городище, один из немногих старых священнослужителей Костромы уцелевших в 30-е годы. Он неоднократно арестовывался в 20-е годы. В 1929 году по обвинению в антисоветской агитации о. Константин был осужден на 3 года ссылки в Северный край, которую отбывал в с. Лешуконском (ныне – центр Лешуконского района Архангельской области). По свидетельству родных, все три года ссылки он работал на лесоповале. Выйдя в 1932 году на свободу, о. Константин несколько лет служил в каком-то из сел под Костромой. В 1935 году он был вновь арестован по обвинению в антисоветской агитации и приговорен к 5 годам заключения в лагере. Освободившись в 1940 году, тяжело больной, о. Константин несколько месяцев прожил в семье дочери в Нерехтском районе, а в начале 1941 года вернулся в Городище. Однако на своем старом месте ему удалось прослужить недолго. 29 ап-реля 1941 года, как писалось выше, Костромской горисполком постановил закрыть и разрушить храм (к счастью, до разрушения дело не дошло). В 1942-1945 гг. о. Константин Алферов служил в Троицкой церкви в селе Костенево под Костромой. В 1945 году он вновь вернулся в Заволжье Костромы, с которым была связана большая часть его священнической жизни. Но и в этот раз служение «авторитетного», по признанию, данному ему в 1929 году органами ОГПУ, старого священника вызвало острое недовольство у властей. В 1948 году уполномоченный Совета по делам Русской Православной Церкви И. Е. Смирнов предписал о. Константину покинуть Кострому – в этот раз уже навсегда. Изгнанный из Костромы он стал слу-жить в церкви села Петрово под Ярославлем, где и скончался 10 февраля 1954 года (486).
Как и в войну, в послевоенное время роль о. Иоанна Костина в Селище и приходе была очень велика. Костромичка Маргарита Степанова во время войны была маленькой девочкой. В начале сентября 1942 года она с матерью и старшей сестрой эвакуировались из Сталинграда и приехали в Селище к бабушке и дедушке. 1 сентября 1945 года Рита пошла в первый класс Селищенской начальной школы. Много лет спустя она вспоминала: «В школе было холодно, топили печи-столбянки, было угарно, и болела голова, а потом помещение остывало. Учительница наша Елизавета Ивановна Писемская (дочь диакона о. Иоанна Писемского, служившего в Александро-Антониновской церкви в 1882-1902 гг. – Н. З.) несколько раз прерывала урок, чтобы мы попрыгали и погрелись, вместе с нами водила хоровод, а потом продолжала урок. Однажды в конце октября, когда землю сковал мороз, я шла из школы через церковную ограду, села на крайнюю могилу, почему-то у меня не шли ноги. Подошел ко мне священник отец Иван и, поняв, что я ослабела от голода, дал мне просвирку» (487). Еще М. Степанова вспоминает: «В церковь мы, дети, бегали причаститься, чтобы попробовать сладкого вина и по-лучить кусочек просвирки, а в Спасов день – 19 августа – и кусочек яблока. Священник видел, что мы это «проделывали» по несколько раз, но никогда не прогонял, так как знал, что поступаем так от го-лода» (488).
Отец Иоанн Костин много сделал для украшения и восстановления Александро-Антониновской церкви. По воспоминаниям старожилов, во второй половине 30-х годов он переносил в неё иконы из закрываемых в Заволжье храмов, которые каким-то образом удавалось спасти от гибели. В 1947 году по инициативе о. Иоанна в храме была подновлена настенная живопись. Эту работу выполнили художник Игнатий Игнатьевич и Сергей Игнатьевич Дубовы, уроженцы бывшего посада Большие Соли (489), откуда родом были живописцы И. И. Шварев, расписавший в 1861 году холодный храм, и Н. И. Демидов, расписавший в 1917 году теплый храм. После окончания поновления на западной стене теплого храма была сделана сохранившаяся до наших дней надпись: «В 1947 году произведена переколировка живописи при настоятеле церкви отце протоиерее И. И. Костине и старосте А. Ф. Кабановой художниками И. И. и С. И. Ду-бовыми».
В 50-е годы о. Иоанн восстановил в Селище традицию колокольного звона. Как писалось выше, все колокола с церковной колокольни были сброшены в 1930 году и сданы в металлолом. Отец Иоанн всюду, где мог, искал сохранившиеся дореволюционные колокола и устанавливал их снова на звонницу. И хотя всё это были небольшие колокола *, однако, после долгих лет молчания колокольня Александро-Антониновского храма вновь «заговорила» и по большим праздникам над Селищем вновь, как и до 1930 года, плыл колоколь-ный звон...
* Установленные на звонницу селищенского храма в 50-е годы ко-локола весят 8 кг, 24 кг, 33 кг и 99 кг.
В 1950 году о. Иоанн овдовел: после отпевания его многолетняя подруга жизни, Мария Григорьевна Костина (1895 – 1950 гг.) похоронили на приходском кладбище (её могила сохранилась). Вдовый священник целиком посвятил себя пастырскому служению.
Позднее в его некрологе, помещенном в официальном органе Русской Православной Церкви – «Журнале Московской Патриархии» – в частности, говорилось: «Считая своим пастырским долгом быть всегда среди своих прихожан, он не отлучался надолго из прихода, и никогда не пользовался отпусками. Отец Иоанн усиленно занимался самообразованием. Церковное пение и Церковный устав он знал безукоризненно. За каждым праздничным богослужением он неизменно назидал своих прихожан простым, доступным пониманию каждого словом. Истовым совершением богослужений и ласковым ко всем обращением он снискал общую любовь и уважение не только своих прихожан, но и всех верующих Костромы» (490). Отец Иоанн первым из настоятелей Александро-Антониновского храма был удостоен высокой церковной награды – митры.
В 1946 году после увольнения из армии младший брат о. Иоанна, Василия Ивановича Костин был рукоположен во диакона и стал служить в тогдашнем кафедральном соборе – церкви Иоанна Златоуста на Лавровской улице. В 1949 году состоялось его рукоположение во священника к только что вновь открытой Никольской церкви в погосте Николо-Бережки (современный Островский район), на кладбище которого, как известно, погребен великий русский драматург А. Н. Островский (491).
5 марта 1953 года в Москве умер Сталин. По воспоминаниям старожилов, 7 марта в Александро-Антониновском храме, как и во всех церквях Русской Православной Церкви, состоялись заупокойные богослужения по скончавшемуся вождю. В переполненном народом храме о. Иоанн Костин отслужил по почившему главе государства Заупокойную Литургию и панихиду. Что чувствовали люди, присутствовавшие на этом богослужении? Ведь отпевали того, кого большинство соотечественников уже давно воспринимало не как живого человека, а как некое сверхъестественное существо («грозный дух» по выражению А. Т. Твардовского). Большинство селищенских при-хожан, конечно, было растеряно. Наш народ сердоболен и многие искренно плакали, переживая кончину вождя, с именем которого они совсем недавно перенесли все испытания войны, её поражения и победы. Часть прихожан со смертью Сталина испытывала смутные надежды на лучшее. Часть, конечно, в глубине души радовалась. А что чувствовал о. Иоанн, свершая заупокойный обряд по человеку в течение десятилетий уничтожавшему Русскую Православную Церковь и залившему кровью всю нашу страну?
Отец Иоанн Костин бессменно пробыл настоятелем Александро-Антониновской церкви почти тридцать лет. При нем в 40-60 годы в храме служил целый ряд вторых священников, личные судьбы которых по-разному отражали трагическую и сложную судьбу нашей Церкви в XX веке.
Отца Константина Алферова сменил священник Димитрий Лобанов (1904 – после 1953 г.), бывший обновленческий Епископ Рыбинский. В 1924 году он перешел в обновленческий раскол. В 1931 году он стал священником, а в 1938-м – настоятелем небольшой Георгиевской кладбищенской церкви в Рыбинске. 17 сентября 1942 года в Ульяновске состоялась его хиротония в Епископа Ярославского и Костромского (при этом, как было принято у обновленцев, он не принял монашества, и остался женатым). Хиротонию совершил глава обновленцев – «Первоиерарх Московский и всех Православных Церквей в СССР» Александр Введенский с группой епископов. 1 ноября 1942 года Димитрий Лобанов стал Епископом Рыбинским, викарием обновленческой Ярославской епархией. В декабре 1942 года Рыбинское викариатство было выделено в отдельную епархию. В начале 1945 года в связи с общей ликвидацией обновленчества Епископ Рыбинский Димитрий, оставшись без епархии, принес покаяние и был принят в Русскую Православную Церковь мирянином и уже затем вновь был рукоположен во священника. В 1945-1949 гг. о. Димитрий Лобанов служил в Иоанно-Богословской церкви в Ипатьевской слободе, а после её закрытия был переведен в Александро-Антониновский храм (492).
В 1953 году о. Димитрий Лобанов перешел в другую епархию. Взамен его новым вторым священником в Александро-Антониновской церкви стал протоиерей Иларий Александрович Радковский (1890 – после 1954 г.), судьба которого – также часть трагической и сложной судьбы нашей Церкви в первой половине XX века. Отец Иларий родился в 1890 году в с. Пищево Житомирской губернии. Окончив в 1911 году Житомирскую духовную семинарию, он несколько лет служил в одном из сел своей епархии. В начале 1915 года о. Иларий добровольно стал военным священником 463-го Краснохолмского пехотного полка, в котором прослужил до конца 1917 года. В 1917-1935 гг. о. Иларий служил в разных церквях Житомирской и Киевской областей. В 1935 году последний его храм в с. Слободка Киевской области был закрыт и он остался без работы. В последующие годы бывший священник работал рабочим на раз-ных предприятиях Житомира. В начале июля 1941 года Житомирщина была захвачена немцами. Как известно, в 1941-1942 гг. на оккупированной Украине происходило массовое возрождение закрытых храмов. Как и многие священники, лишенные в 30-е годы своих храмов, о. Иларий уже в 1941 году вернулся к священническому служению. В церкви с. Колодиевки Житомирской области он прослужил весь период немецкой оккупации. В начале 1945 года Епископ Житомирский и Овручский Антоний (Кротевич) перевел о. Илария на должность настоятеля Богоявленской церкви в Житомире, одновременно назначив его благочинным городских церквей. Однако уже вскоре о. Иларий был арестован органами НКВД и в октябре 1945 года Житомирский областной суд приговорил И. А. Радковского – за «пособничество немецким оккупантам» – к 10 годам лишения свободы (позднее срок сократили до 5 лет). В конце 1950 года, выйдя из лагеря, о. Иларий вернулся в своё родное с. Пищево и вновь стал служить в местном храме священником. В 1952 году он был переведен в районный центр Ярунь и назначен местным благочинным. В июне 1953 года по приглашению Архиепископа Антония (Кротевича), ставшему к этому времени правящим костромским архиереем, о. Иларий прибыл в Кострому и стал вторым священником в Александро-Антониновском храме (он прослужил в Селище до июня 1954 года, после чего выбыл в другую епархию) (493).
В 50-е годы в Селище уходили из жизни последние старики, чьи зрелые годы пришлись на дореволюционную эпоху. По свидетельству старожилов, на склоне лет старая народница Анна Геннадьевна Перелешина часто посещала Александро-Антониновский храм. В декабре 1955 года её поместили в Дом инвалидов в Малышкове, где одинокая старушка и скончалась 12 марта 1959 года в возрасте 90 лет. Внучку строителя храма Василия Блаженного похоронили на Заволжском (так называемом Каримовском) кладбище.
В последние годы Анна Геннадьевна изредка получала письма от брата из Праги. В столице Чехословакии Александр Геннадьевич пережил весь долгий период немецкой оккупации. 9 мая 1945 года вместе со всеми горожанами он приветствовал советские танки, пришедшие на помощь восставшей Праге. В 1947 году А. Г. Мягков принял советское гражданство. Еще в 1942 году похоронив на русском Ольшанском кладбище свою жену Веру Викторовну, последние годы он доживал в Праге один. Его дочь пишет, что Александр Геннадьевич «всегда очень тосковал по России, в особенности, по Костроме и Селищу...» (494). По свидетельству Е. А. Ватолиной, в конце 50-х гг. XX века он помимо сестры переписывался с некоторыми своими старыми знакомыми в Селище. Главной мыслью этих писем (они, к сожалению, до нас не дошли) являлось желание вернуться в Селище и быть похороненным в родной земле. Желание это не сбылось: А. Г. Мягков скончался в Праге 7 июня 1960 года и был погребен на Ольшанском кладбище под сенью освященного в 1925 году православного храма в честь Успения Пресвятой Богородицы...(495)
В 1959-1961 гг. в Александро-Антониновском храме неоднократно совершал богослужения Архиепископ Дмитровский Пимен (Извеков; 1910 – 1990 гг.), исполнявший тогда обязанности правящего костромского архиерея – будущий Святейший Патриарх Московский и всея Руси.
Как известно, придя после смерти Сталина к власти в Советском Союзе, Н. С. Хрущев декларировал возврат к «ленинским нормам». Из лагерей на свободу вышли тысячи и тысячи заключенных. Одновременно в конце 50-х годов по инициативе Н. С. Хрущева начался новый этап гонений на Церковь. Провозглашенное скорое построение коммунистического общества предполагало такое же скорое искоренение религии и ликвидацию всех религиозных «пережитков». 16 марта 1961 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли специальное Постановление «Об усилении контроля за выполнением советского законодательства о культах», знаменовавшее собой резкое ужесточение политики государства в религиозных вопросах. Как и положено, Костромской облисполком в свою очередь также принял на этот счет соответствующее решение. В начале апреля в Москве состоялось Всесоюзное совещание уполномоченных Совета по делам Русской Православной Церкви, на котором его участников ознакомили с последними директивами партии и правительства (496). В каком-то отношении в 1961 году, отмеченном полетом в космос Ю. А. Гагарина и состоявшимся в октябре XXII съездом КПСС, принявшем новую программу партии – программу построения коммунизма, гонения против Церкви и верующих в СССР дос-тигли своего пика. Эти гонения не обошли стороной и единственный действующий храм в Заволжье.
Очередная кампания против Александро-Антониновской церкви началась с того, что 4 апреля 1961 года проживавшие в Селище супруги Долматовы написали в Заволжский райком КПСС заявление, который правильнее было бы назвать доносом. В нем говорилось: «Я и мой муж возмущены неправильными действиями «слуг» господних селищенской церкви в Заволжском районе. Без нашего согласия церковники окрестили нашего ребенка. Моя мать (женщина малограмотная) с помощью соседок в наше отсутствие сама написала справку и окрестила ребенка без нашего разрешения. Мы с мужем работаем на комсомольской работе. Наша кипучая жизнь, чтение антирелигиозной литературы, изучение естественных наук сделали из нас убежденных атеистов. Я всегда возмущалась ханжеским поведением церковников, их лицемерной моралью, жадностью к деньгам и стремлением обмануть народ, и поэтому сама принимала участие в борьбе с религиозными верованиями и предрассудками. Наше мировоззрение диалектическое и поэтому мы постараемся воспитать своего ребенка так, чтобы факт крещения, который произошел без нашего согласия, не повлиял на его дальнейшую судьбу, а сами будем еще активнее и решительнее бороться с религиозными предрассудками, встречающимися в жизни» (497).
При чтении этого письма, невольно думается, что её автором, хотя оно и написано от имени обоих супругов, руководило не столько возмущение поступком своей матери (ну, и разбиралась бы в таком случае с ней в кругу семьи), сколько страх, что станет известно о том, что они – молодые комсомольские работники – крестили своего ребенка и поэтому они постарались отмежеваться от «порочащего» их, убежденных атеистов, поступка бабушки ребенка.
Из райкома, как и положено, это письмо переслали Уполномоченному Совета по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР по Костромской области В. К. Кудрявцеву, который сделал на нем пометку: «Вызвать священника Костина и взять объяснение. Переговорить о его переводе с Донатом» (498). Таким образом, речь шла о переводе о. Иоанна из храма, в котором он прослужил свыше четверти века, в какой-нибудь глухой угол. К счастью, произошедший вскоре уход на покой Епископа Костромского и Галичского Доната * и двухмесячное отсутствие нового архиерея воспрепятствовали в тот момент изгнанию о. Иоанна из Селища. * Епископ Донат (Щеголев; 1899 – 1979 гг.) оставил костромскую кафедру 5 мая 1961 года (499).
Старожилы Селища до сих пор помнят, как в 1961 году прошел престольный праздник – Александров день, когда власти Заволжского района (действовавшие, безусловно, по указанию горкома и об-кома, в свою очередь, выполнявших предписания из Москвы) провели в Селище почти что военную операцию, в каком-то отношении превзошедшую «комсомольские Пасхи» 20-х годов. С утра 23 июня власти подогнали к Александро-Антониновскому храму несколько автобусов, пожарную машину и сосредоточили у церковной ограды значительное количество сотрудников милиции и дружинников. А затем на празднично одетых людей – в основном, женщин и старушек, – стекающихся к церкви, началась настоящая атака. Одних верующих обливали из пожарной кишки водой (делалось это из расчета, что, будучи облитым с ног до головы, человек постесняется пойти на богослужение и вернется домой), других насильно заводили в автобусы и увозили за несколько километров от храма (здесь расчет состоял в том, что пока старая бабушка пройдет эти несколько ки-лометров, церковная служба уже кончится). Напомним, что всё это происходило на другой день после 20-летия начала Великой Отечественной войны, и было направлено, в первую очередь, против людей на своих плечах вынесших все её бесчисленные тяготы и потери. По воспоминаниям очевидцев, люди в тот день прорывались в церковь, обходя посты, всякими окольными путями через приходское кладбище. Внутрь храма милиционеры и дружинники всётаки не заходили и в нем, как и всегда, несмотря ни на что прошла Божест-венная литургия, которую совершил о. Иоанн Костин.
Прямо об этой акции в Селище в своем годовом отчете В. К. Куд-рявцев не упомянул, но, возможно, что именно её он имел в виду, когда сообщал в Москву, что в 1961 году в его работе «основное внимание было обращено на (...) уменьшение её (Церкви – Н. З.) вредного влияния на отсталые слои населения» (500).
В конце того же 1961 года в Костроме произошло другое, по-своему символическое событие, связанное с неоднократно упоминаемым одним из самых известных селищенцев XX века – М. В. Задориным. Вскоре после окончания, состоявшегося в октябре 1961 года, XXII съезда КПСС, на котором вновь был развенчан культ личности Сталина, согласно постановлению Костромского горисполкома от 18 декабря 1961 года в Костроме улица Ново-Загородная * была переименована в улицу Задорина (502). Напомним, что в советское время улицы прижизненно именовались только в честь руководителей партии и правительства. В честь деятелей ранга М. В. Задорина улицы обычно называли только после их кончины. Именование улицы еще при жизни – это, конечно, редчайший случай, вызванный, безусловно, только особыми обстоятельствами активной десталинизации сразу после окончания XXII съезда. Вероятно, «сверху» последовало указание таким образом – в плане дальнейшего разоблачения Сталина – отметить кого-то из уцелевших старых большевиков, а из костромских жертв «необоснованных репрессий» М. В. Задорин был, конечно, самым заслуженным и чиновным.
* На улице Ново-Загородной, по адресу: дом 24, квартира 5, М. В. Задорин проживал в исторические дни октября 1917 года (501).
Персональный пенсионер союзного значения М. В. Задорин скончался на 79 году жизни, 28 ноября 1962 года. В некрологе, подписанном всеми руководителями Костромской области, в частности, говорилось: «В период культа личности, в 1937 году, он был необоснованно репрессирован. После реабилитации Михаил Васильевич возвратился в Кострому и до конца жизни был активным членом городской партийной организации. За заслуги перед Родиной М. В. Задорин награжден орденом Ленина и медалью. Скромный, чуткий и отзывчивый человек, М. В. Задорин на протяжении всей своей жизни пользовался большим уважением и авторитетом среди друзей и товарищей по работе. Светлый образ Михаила Васильевича навсегда сохранится в наших сердцах» (503).
В мае 1964 года, на костромскую кафедру новым правящим архиереем был назначен Архиепископ Кассиан (Ярославский; 1899 – 1990 гг.). В последующие два с лишним десятилетия своей службы в Костроме владыка Кассиан регулярно совершал Божественную ли-тургию в Александро-Антониновской церкви в Александров день.
Антирелигиозная кампания в Костроме, как и во всей стране, продолжалась до конца 1964 года. В её ходе обычной была практика смещения властями наиболее авторитетных настоятелей церквей. Жертвой этой кампании стал и о. Иоанн Костин. По распоряжению уполномоченного В. К. Кудрявцева, Архиепископ Кассиан был вынужден своим указом от 3 июля 1964 года освободить о. Иоанна от должности настоятеля Александро-Антониновского храма с присвоением ему «звания почетного настоятеля вышеупомянутого храма без права совершения там самостоятельных богослужений» (504). Тем же указом временно исполняющим обязанности настоятеля храма в Селище назначался ключарь Воскресенского кафедрального собора протоиерей Ростислав Романович Лозинский (1912 – 1994 гг.).
Отец Ростислав Лозинский родился 27 февраля 1912 года в Пскове в семье рабочего-электрика. После революции их семья переехала в г. Тарту (Эстония), где Ростислав Лозинский в 1929 году окончил среднюю школу, а в 1934 году – православный Богословский факультет Тартусского университета. В том же году он принял священный сан и был назначен настоятелем Троицкой церкви в г. Нарве. В этом старинном городе на границе с Россией о. Ростислав пережил роковые события аннексии Эстонии Советским Союзом в 1940 году и захват Нарвы летом 1941-го гитлеровскими войсками. В 1942 году о. Ростислав был назначен настоятелем Александро-Невской кладбищенской церкви в Таллине. При освобождении столицы Эстонии Красной армией Александро-Невская церковь была разрушена попаданием бомбы во время авиационного налета и в октябре 1944 года о. Ростислав перевели в Тарту на должность настоятеля Успенского собора и благочинного округа. В июле 1957 года он переехал из Тарту в Иваново, где стал служить ключарем Преобра-женского кафедрального собора. В начале 1960 года о. Ростислав переехал в Кострому, где вначале был вторым священником Спасо-Запрудненской церкви, а 31 октября 1961 года указом Епископа Никодима (Руснак) он был назначен ключарем Иоанно-Златоустовского кафедрального собора (505). В Костроме о. Ростислав быстро стал пользоваться большим уважением среди верующих. С целью его дискредитации в «Северной правде» 27 декабря 1962 года в большой статье «По существу одного вопроса», безусловно, инспирированной уполномоченным В. К. Кудрявцевым (в статье приводились факты, которые мог знать только он), прямо намекалось о сотрудничестве о. Ростислава с гитлеровцами и, в частности, в ней говорилось: «А вот истинное лицо священника костромского кафедрального собора Ростислава Лозинского. (...) Как в своё время сообщалось в одной из газет (когда? в какой именно? – Н. З.), в период оккупации гитлеровцами Советской Прибалтики Лозинский занимал пост секретаря Нарвской епархии, которая верой и правдой служила оккупантам» (506). Уже 31 декабря 1962 года о. Ростислав обратился к В. К. Кудрявцеву с заявлением, в котором писал, что он «никогда и нигде, даже временно не занимал должности епархиального секретаря». Особо оговорив, что «во всех приходах Нарвской епархии во всё время оккупации в храмах возносились молитвы о Местоблюстителе Патриарха Московского митрополите Сергия (будущего Патриарха). Это, конечно, не могло нравиться оккупационным властям и священники Нарвской епархии со стороны, как немцев, так и эстонцев подвергались дискриминации». Заявление кончалось словами: «Очень печально, что еще находятся люди, которые сами, вероятно, не испытали ужасов оккупации, и не зная подлинного положения церковных дел того времени, решаются через 20 лет бросить тяжелое, но голословное обвинение человеку, который перенес все тяготы войны и оккупации и вышел с незапятнанной совестью русского, советского гражданина» (507). Выросший в «буржуазной» Эстонии, находившийся во время войны на оккупированной территории, о. Ростислав в Костроме пользовался повышенным «вниманием» властей. Например, в одном из направленных в Москву сообщений, уполномоченный В. К. Кудрявцев сообщал: «18 марта 1963 года доверенное лицо «К» сообщило, что ключарь собора в г. Костроме Лозинский, в родительские субботы на панихиде поминает людей, погибших «в крамоле и смуте», кроме того, заставляет псаломщика читать 19 и 20 псалмы, посвященные бывшей царской фамилии. Указанные псалмы после революции в русской православной церкви не читаются, в частности, Лозинский 4 марта сего года заставил читать эти псалмы псаломщика и ему вторил бывший священник Степанов Владимир (...)» (508). Уполномоченный сообщал, что уличенный в подобных проступках о. Ростислав «получил предупреждение о недопустимости подобного рода действий» (509).
Через три года после смещения с поста настоятеля Александро-Антониновской церкви владыка Кассиан своим указом от 1 июня 1967 года назначил о. Иоанна Костина сверхштатным священником кафедрального собора (в то время собором служила церковь Воскресения на Дебре) (510). 24 апреля 1969 года о. Иоанн вновь вернулся в свой родной Александро-Антониновский храм, будучи определен туда временным сверхштатным священником (511). Незадолго до своей кончины, 7 ноября 1970 года, по благословению Патриаршего Местоблюстителя Митрополита Пимена (Извекова) бывший настоятель селищенской церкви был пострижен в монашество с именем Игнатий. Ко дню Пасхи 1971 года по благословению Митрополита Пимена он был возведен в сан игумена. Игумен Игнатий (Костин) скончался 10 сентября 1971 года (512). 12 сентября его отпевание в переполненном Александро-Антониновском храме совершили: один из наиболее уважаемых в Костроме церковнослужителей – священник Воскресенского кафедрального собора архимандрит (позднее – схиархимандрит) Серафим (Борисов) *, настоятель церкви протоиерей Борис Васильев и секретарь епархиального управления протоиерей Николай Радул. Пел архиерейский хор.
Отец Серафим произнес надгробное слово об о. Игнатии. При пении ирмосов «Помощник и Покровитель...» священнослужители обнесли гроб вокруг храма и в тот же день останки усопшего были преданы земле на Заволжском (так называемом Каримовском) кладбище, рядом с могилами двух его родных сестер (513)**.
** В настоящее время произведено перезахоронение останков схиигумена Игнатия (Костина) на кладбище у стен Александро-Антониновского храма.
* Схимархимандрит Серафим (Борисов; 1906 – 1994 гг.) в эпоху го-нений отсидел в лагере семь лет.
С 11 мая 1966 года новым настоятелем Александро-Антониновского храма стал протоиерей Борис Антонович Васильев. В каком-то отношении о. Борис был характерным представителем русского духовенства послевоенного времени. Он родился 28 июня 1923 года в Минске. Его отец был инженером, мать – учительница. В 1930-1941 гг. Борис Васильев учился в средней школе № 4. 21 июня 1941 года у него и его одноклассников был выпускной вечер, а рано утром 22 июня армады немецких самолетов уже обрушили на столицу Советской Белоруссии первые бомбы... Вместе с родителями будущему священнику каким-то чудом удалось эвакуироваться из Минске, захваченного немцами 28 июня 1941 года, в Горький (Нижний Новгород). В начале 1942 года он был призван в армию и вскоре оказался на фронте. Во время сражения на Орловско-Курской дуге Б. Васильев был тяжело ранен. Будущий священник воевал до конца войны и демобилизовался из армии в 1946 году. После войны бывший офицер несколько лет работал рабочим на Минской картогра-фической фабрике. В 1951 году он круто изменил свою жизнь, поступив в Минскую духовную семинарию, которую окончил в 1955 году. В 1955-1959 гг. Б. Васильев обучался в Московской духовной академии. В 1959 году молодой выпускник духовной академии приехал в Кострому. Последующие почти два десятилетия его жизнь была связана с Костромским краем. 26 сентября 1959 года Епископ Дмитровский Пимен (Извеков) рукоположил его в диакона, а 27 сентября – во священника. В 1959-1966 гг. о. Борис служил священником в Нерехте и Буе, в 1962 году он стал благочинным 3-го округ. 11 мая 1966 года Архиепископ Костромской и Галичский Кассиан (Ярославский) своим указом назначил о. Бориса настоятелем Александро-Антониновской церкви. В 1972 году он был назначен благочинным 4-го округа, включавшем в себя храмы Буйского, Сусанин-ского, Макарьевского, Кадыйского, Судиславского и Островского районов (514). В Селище о. Борис прослужил 11 лет.
Из событий периода его настоятельства нельзя не назвать отпевание в храме Елизаветы Александровны Острогской, вдовы о. Павла Острогского. Е. А. Острогская (1882 – 1972 гг.), мать семерых детей, пережившая долгие годы страданий и унижений, расстрел мужа и сына-первенца, скончалась на девяностом году жизни 1 сентября 1972 года *.
* После сноса в 1966 году дома Острогских на Верхне-Селищенской улице Елизавета Александровна жила у дочери в Заволжской части Костромы.
3 сентября в Александро-Антониновском храме, чьей прихожанкой Елизавета Александровна оставалась до последних дней своей жизни, состоялось её отпевание, которое совершил о. Борис Васильев. После отпевания останки усопшей были преданы земле на Заволжском кладбище.
В 60-70 гг. XX века в числе прихожан Александро-Антониновского храма был А. А. Григоров (1904 – 1989 гг.) – выдающийся костромской краевед, крупнейший специалист по истории костромского дворянства, незадолго до кончины удостоенный звания Почетный гражданин г. Костромы. Впервые он посетил храм в Селище в 1962 году, будучи тогда еще скромным бухгалтером Костромского хладокомбината. Уроженец усадьбы Александровское в Кинешемском уезде (территория современного Островского района), сын офицера, погибшего в 1915 году в Карпатах, прикрывая со своим батальоном отход наших войск, он неоднократно в советское время арестовывался. В 1940 году Александр Александрович был вновь арестован и приговорен к 10-летнему заключению в лагере. Одновременно, как «жена врага народа» была арестована и его жена Мария Григорьевна. Последующие два десятилетия А. А. Григоров, несколько раз чудом не погибнув, провел в тюрьмах, лагерях и сибирской ссылке. В 1959 году он вернулся в Кострому и в 1962 году поселился в Заволжье, неподалеку от Селища – на улице Крупской.
В 60-70 годы А. А. Григоров регулярно посещал храм. В 80-е годы, когда физические силы оставили его, он уже не мог бывать в нем даже на большие праздники. В эти годы в Пасхальную ночь он слушал по радиоприёмнику на Би-Би-Си прямую трансляцию праздничного богослужения из сербского православного храма в Лондоне. Сразу после Пасхи 1981 года А. А. Григоров писал одному из своих корреспондентов: «Вчера встретили Христов день, как всегда со всеми традиционными пасхальными яствами. А по части духовной, – то, как всегда, только частично послушали кусочки службы из сербского храма по радио. Я люблю этот храм из-за того, что там служба идет на знакомом с детства старославянском языке, а не на русском – нынешнем, и все напевы старинные, так знакомые с детства...» (515). В другом письме после Пасхи 1987 года он писал: «Вот, прошла Пасха, когда-то такой, действительно «праздников праздник и торжество есть торжеств!» Увы, теперь совсем не то, и действительность такова, что лучше уж о ней и не говорить. Мы уже давно ограничиваемся в этот день только традиционным внешним оформлением, в виде куличей, Пасхи и крашеных яиц, а от заутрени пришлось отказаться. Я уже давно убедился в том, что кроме неприятного осадка на душе от всей мерзости, с которой сталкиваешься, ничего не получишь. У нас, впрочем, как и везде, к заутрени не пус-кают молодежь, и вообще бывает такая давка – умышленная или нет, – боюсь утверждать что-либо, – что лучше всего и не ходить, дабы не огорчать себя в этот день. Я ограничиваюсь прослушиванием за-утрени из сербского православного храма в Лондоне. Поскольку разница во времени с нами на 2 часа, то приходится слушать в 2 часа ночи, а в это время приём бывает особенно чистым, и так отчетливо слышно всё, что происходит (...), что впечатление остается такое, будто сам побывал в этот день у заутрени» (516).
Последний раз А. А. Григоров был в Александро-Антониновском храме в марте 1986 года, когда здесь произошло отпевание его жены Марии Григорьевны, бывшей многолетней узницы ГУЛАГа. Сам Александр Александрович скончался 8 октября 1989 года. Через три дня, 11 октября, состоялось его отпевание в тогдашнем кафедральном соборе – храме Воскресения на Дебре.
С 1977 года и почти четверть века настоятелем храма в Селище служил протоиерей Борис Васильевич Втюрин (1939 – 2000 гг.). Отец Борис родился 16 октября 1939 года в д. Садово Тоншаевского района Горьковской области *, в
* Тоншаевский район – это бывшая Тоншаевская волость Ветлужского уезда Костромской губернии, отошедшая в 1922 году со всем уездом к Нижегородской губернии.
крестьянской семье. Его родной отец, Василий Павлович Втюрин (1909 – 1941 гг.) в 1934-1938 гг. работал председателем колхоза им. В. И. Чапаева. В первых числах января 1940 года он был призван на войну с Финляндией и участвовал в боях вплоть до окончания боевых действий. В первые дни Великой Отечественной войны он был вновь призван в армию, воевал на ленинградском направлении и в декабре 1941 года погиб под Ленинградом в районе Колпино.
18 октября 1963 года распоряжением Архиепископа Ивановского и Кинешемского Леонида Борис Втюрин был назначен псаломщиком Свято-Духовской церкви в Юрьевце. 10 октября 1963 года его переводят в Иваново на должность псаломщика Преображенского кафедрального собора. 19 июля 1964 года в этом соборе Митрополит Ивановский и Кинешемский Антоний (Кротевич) * рукоположил его в сан диакона, а 23 июля – в сан священника. Заметим, что о. Борис принял священный сан в разгар хрущевских гонений на на Церковь.
* Напомним, что в 1946-1953 гг. владыка Антоний (Кротевич) был правящим костромским архиереем.
11 августа 1964 года был назначен священником Крестовоздвиженской церкви в с. Воздвиженском под Кинешмой. Однако в Воздвиженье молодой священник прослужил недолго: 7 декабря того же года по просьбе прихожан Свято-Духовской церкви в Юрьевце Митрополит Антоний перевел его в этот храм на должность второго священника. 22 ноября 1966 года о. Борис был назначен исполняющим обязанности настоятеля Успенского кафедрального собора в Кинешме, а 27 апреля 1967 года стал настоятелем этого собора. В Кинешме о. Борис прослужил только три года. Его здоровье ухудшилось и 16 июня 1969 года по прошению его перевели настоятелем Введенской церкви в с. Введенье Кинешемского района, где он прослужил восемь лет. В 1977 году по приглашению Архиепископа Кассиана о. Борис перешел на службу в Костромскую епархию и 10 июня 1977 года указом владыки Кассиана был назначен настоятелем Александро-Антониновского храма. С этим храмом были связаны последние 23 года его жизни.
Все знавшие о. Бориса помнят его как мягкого и доброго человека. В его личном деле сохранился целый ряд характеристик, данных о. Борису различными правящими Архиереями. Типичной является характеристика, данная ему архиепископом Кассианом в 1987 году: «Представительный протоиерей и благочинный. Усердный и испол-нительный пастырь, и ревностный попечитель о храме Божием. Уживчив с церковным Советом. Миролюбив со всеми» (517).
В Селище о. Борис окончательно раскрылся как выдающийся мастер колокольного звона. В 70-90 годы он был, пожалуй, самым луч-шим звонарем в Костромской епархии и одним из лучших во всей России. Отец Борис стал звонить в колокола уже в 15 лет, учась у старых звонарей, и всю свою последующую жизнь продолжал со-вершенствоваться в этом старинном искусстве, фактически ушедшим к 50-60 годам XX века из нашей жизни.
Искусство о. Бориса как звонаря получило признание и среди спе-циалистов. Музыковед А. С. Ярешко очень высоко оценивал о. Бориса Втюрина как истинного знатока и хранителя традиций колокольного звона. В своей книге, посвященной колокольным звонам России, он писал о настоятеле Александро-Антониновского храма: «Радостным и мажорным звучанием отличается его искусство – будничный и праздничный звоны. Они – лучезарное сияние коло-кольных переливов-переборов, затейливое бесконечное звуковое кружево» (518). Незадолго до приезда в Селище о. Борис заочно окончил Московскую духовную семинарию, а в 1985 году – Московскую духовную академию. 23 сентября 1985 года о. Борис был назначен благочинным 4-го благочиннического округа, а 6 апреля 1989 года – 5-го округа (последний включал в себя церкви Сусанинского и Судиславского районов).
13 ноября 1985 года в Селище на 84-м году жизни скончался младший брат о. Иоанна (игумена Игнатия) протоиерей Василий Костин. После выхода за штат в 1979 году о. Василий жил в Селище. В 80-е годы он обычно замещал о. Бориса Втюрина, когда тот уезжал на сессии в академию. 16 ноября в Александро-Антониновском храме состоялось его отпевание, которое совершил настоятель Иоанно-Златоустовского храма протоиерей Константин Ильчевский в сослужении с о. Борисом Втюриным и протодиаконом о. Леонидом Смирновым. После отпевания останки о. Василия Костина были преданы земле на Заволжском кладбище.
398 Списки населенных мест по районам Костромской губернии. Кострома, 1929, с. 21.
399 Справочник по административно-территориальному делению Костромской области (1917-1955 гг.). Кострома, 1955, с. 16.
400 ГАКО, ф. Р-371, оп. 1, д. 383, л. 92.
401 Там же.
402 Там же, л. 92 – 92 об.
403 Литунов К. Культурные учреждения не имеют помещений – возьмём для них церковные здания.// СП. 5.01.1929.
404 ГАКО, ф. Р-7, оп. 1, д. 383, л. 100.
405 Там же, л. 101 – 101 об.
406 Там же, л. 101 об. – 104.
407 Ившин цепляется за церковь.// СП. 26.11.1929.
408 Справочник по административно-территориальному делению Костромской области (1917 – 1955 гг.). Кострома, 1955, с. 81,88.
409 Там же, с. 84.
410 Христос воскрес на час раньше.// СП. 9.05.1929.
411 Ватолина Е. А. Воспоминания (рукопись).
412 ГАКО, ф. Р-371, оп. 1, д. 383, л. 93.
413 Там же, л. 96.
414 Там же, л. 91 – 91 об.
415 Там же, л. 90.
416 Там же, л. 86.
417 СП. 4.11.1929.
418 ГАКО, ф. Р-371, оп. 1, д. 383, л. 87 – 87 об.
419 Ившин цепляется за церковь.//СП. 26.11.1929.
420 Справочник по административно-территориальному делению Костромской области (1917-1955). Кострома, 1955, с. 109.
421 Попов не принимаем.// СП. 4.01.1930.
422 Селище требует.// СП. 4.01.1930.
423 Костромской. Церковь под культурный очаг.// СП. 26.01.1930.
424 Прохожий. Регент затесался на производство.// СП. 1.02.1930.
425 ГАНИКО, ф. 3656, оп. 2, д. 6179, л. 45 об.
426 Церковно-приходская летопись, л. 3 об.
427 Колхоз имени полка связи.// СП. 19.02.1930.
428 Ватолина Е. А. Воспоминания (рукопись).
429 Разгром «Союза возрождения России»?// СП. 29.01.1992.
430 Взгляд в прошлое, с. 109 – 110.
431 Ватолина Е. А. Воспоминания (рукопись).
432 СП. 11.04.1931.
433 Архивный отдел Администрации Костромского района, ф. Р-155, д. 19, л. 1; д. 75, л. 1; д. 76, л. 1.
434 Порвал с религией.// СП. 6.12.1931.
435 Острогская Н. Б. О моем деде протоиерее Павле Острогском (рукопись).// Архив автора.
436 Там же.
437 Доненко Н., протоиерей. Наследники царства. Симферополь, 2000, с. 326 – 327, 333 – 334, 341, 348 (далее – Доненко Н., протоиерей. Указ. соч.).
438 Государственный архив новейшей истории Костромской облас-ти (ГАНИКО), ф. 3656, оп. 2, ед. хр. 6179, л. 1.
439 Там же, л. 51.
440 Там же, л. 66.
441 ГАНИКО, ф. 3656, оп. 2, д. 6179, л. 64.
442 Академическое дело 1929-1931 гг. Документы и материалы следственного дела, сфабрикованного ОГПУ. Вып. I, СПб., 1993, с. VII.
443 ГАНИКО, ф. 3656, оп. 2, ед. хр. 6186, л. 4; Голубцов С. Профессура МДА в сетях Гулага и ЧеКа. М., 1999, с. 71– 73.
444 ГАНИКО, ф. 3656, оп. 2, ед. хр. 6179, л. 67.
445 Архивная справка УФСБ РФ по Новосибирской области от 12 марта 2002 г. (любезно предоставлена внучкой о. Павла Острогского Н. Б. Острогской).
446 ГАНИКО, ф. 3656, оп. 2, ед. хр. 6179, л. 47.
447 Острогская Н. Б. Мой дед протоиерей Павел Острогский (рукопись).// Архив автора.
448 ГАНИКО, ф. 3656, оп. 2, ед. хр. 6179, л. 51.
449 Там же, л. 53.
450 Там же, л. 125.
451 Там же, л. 38.
452 Там же, л. 67.
453 Там же, л. 50 – 53.
454 Конкретными делами отметить перевыборную кампанию Советов. В Селище, Опалиху, Ребровку – культуру, свет, чистоту.// СП. 15.10.1934.
455 Селище должно стать культурным.// СП. 21.10.1934.
456 Селище продолжает тонуть во тьме.// СП. 6.11.1934.
457 Костромской день.// СП. 6.02.1935.
458 ГАКО, ф. Р-2122, оп. 6, д. 564, л. 1.
459 Из семейного архива Н. Б. Острогской.
460 Архив Костромской епархии. Дело Александро-Антониновской церкви, т. VIII, ч. 2; Вечная память.// Благовест, № 1(33), январь 1997 г.
461 Бедов П. И. В союзники взяли историю, с. 108-109.
462 Взгляд в прошлое, с. 110.
463 Там же, с. 108 – 109.
464 Там же, с. 106 – 107.
465 Там же, с. 105.
466 Смуров В. За отсутствием состава преступления. Новые материалы о чекисте Я. К. Кульпе.// СП. 23.01.1990.
467 Доненко Н., протоиерей. Указ. соч., с. 354.
468 Вечная память!// Благовест. № 1(11), январь 1991 г.
469 Семейный архив Н. Б. Острогской.
470 ГАНИКО, ф. 3656, оп. 2, ед. хр. 6186, л. 46.
471 Там же, л. 48.
472 Голубцов С. Указ. соч., с. 79.
473 Хрящев В., Кузнецов В. Заволжье.// СП. 25.06.1938.
474 Шаров А. Антирелигиозная пропаганда в Заволжском районе.// СП. 21.05.1940.
475 Зонтиков Н. А. Церковь пророка Божия Илии на Городище в Костроме. К 350-летию возведения в камне. 1652 – 2002 гг. Кострома, 2003, с. 70 – 71 (далее – Зонтиков Н. А. Церковь пророка Божия Илии на Городище в Костроме).
476 ГАКО, ф. Р-884, оп. 3, л. 1.
477 Бедов П. И. В союзники взяли историю, с. 63.
478 Болотова Н. Война коснулась каждого.// Димитровскому району – 50 лет (спецвыпуск 1989 года)
479 Книга памяти. Т. 1, Ярославль, 1994, с. 166 (далее – Книга памяти. Т.1).
480 Там же, с. 359.
481 Там же, с. 124.
482 Там же, с. 124 – 125.
483 АОАКР, ф. 205, оп. 3, д. 2.
484 Книга памяти. Т. 1, с 386 – 535.
485 Белов П. И. В союзники взяли историю, с. 78-81.
486 Зонтиков Н. А. Церковь пророка Божия Илии на Городище в Костроме, с. 56 – 58, 77 – 78.
487 Степанова М. Все время хотелось наесться досыта.// СП. 27.07.2005.
488 Там же.
489 Памятники архитектуры Костромской области. Каталог. Вып. 1, г. Кострома, ч. 3, Кострома, 1998, с. 106.
490 Вечная память почившим.// Журнал Московской Патриархии. 1973, № 5, с. 30.
491 ГАКО, ф. Р-2102, оп. 6, д. 563, л. 22 – 22 об.
492 Обновленческий раскол.// Материалы по истории Церкви. Кн. 27, М., 2002, с. 741.
493 ГАКО, ф. Р-2102, оп. 6, д. 654, л. 15.
494 Успенская Л. А. Воспоминания (рукопись).// Архив автора.
495 Там же.
496 ГАКО, ф. Р-2102, оп. 5, д. 44, л. 2.
497 Там же, ф. Р-2102, оп. 6, д 564, л. 4 – 4 об.
498 Там же, л. 4.
499 ГАКО, ф. Р-2102, оп. 5, д. 44, л. 26.
500 Там же, л. 2.
501 Выборы в Учредительное собрание.// Известия Костромского губернского уездного земства. 29.10.1917, с. 7.
502 Улицы Костромы. Справочник. Ярославль, 1989, с. 27.
503 М. В. Задорин (некролог).// СП. 30.11.1962.
504 ГАКО, ф. Р-2102, оп. 6, д. 564, л. 6.
505 ГАКО, ф. Р-2102, оп. 6, д. 578, л. 1.
506 Викторов В. По существу одного вопроса.// СП. 27.12.1962.
507 ГАКО, ф. Р-2102, оп. 6, д. 578, л. 14.
508 Там же, л. 11.
509 Там же.
510 ГАКО, ф. Р-2102, оп. 6, д. 564, л. 9.
511 Там же, л. 13 об.
512 Там же, л. 14.
513 Вечная память почившим.// Журнал Московской Патриархии. 1973, № 5, с. 30.
514 ГАКО, ф. Р-2102, оп. 6, д. 523, л. 1 – 1 об.
515 Письмо А. А. Григорова Ю. Б. Шмарову от 27.04.1981 г.// Ар-хив автора.
516 Письмо А. А. Григорова М. П. Римской-Корсаковой от 15.05.1987.
517 Архив Костромской епархии. Дело о. Бориса Втюрина.
518 Ярешко А. С. Колокольные звоны России. М., 1992, с. 76.