КОСТРОМА
Культурные сокровища России

С Волги Кострома, широко разбросанная на высоком берегу, вся в зелени, с шумом пристаней, с небольшими золотыми главками опрятных церковок ярославского типа, производит красивое и радостное впечатление. Оно сильно меняется однако, когда входишь вглубь города в плохо обустроенные, расходящиеся рядами от главной – Сусанинской – площади, улицы. Кострома – типичный провинциальный город, к тому же развивающийся медленно, стоящий в стороне от железной дороги (дорога проходит по противоположному берегу Волги), с невысокими одноэтажными, редко двухэтажными домами, с осенней грязью и скукой,* с неизбежной каланчой с облупленными колоннами на площади… Один из древнейших русских городов, Кострома, однако, обладатель яркой истории и легендарно – героического прошлого.

С древних времен Кострома была городом обычных будней; вековечной, провисшей, никогда не вершившей судеб русской земли даже тогда, когда была столицей самостоятельного княжества… Приблизительное время возникновения городка Костромы, первоначально расположенного на правом берегу Волги – там, где теперь сельцо Городище, можно полагать в первой половине XI века. Уже в 1213 году встречается в летописях упоминание о Костроме-городе, но не об основании его. Вероятно, в это время Кострома находилась еще на правом берегу (по крайней мере ни в этом году , ни ранее не встречается указание на перенесение). Есть основание полагать, что великий князь Ярослав Всеволодович устраивает и расширяет город, назначив для него более удобное в отношении речных сношений с другими городами место на левом берегу Волги, при впадении в нее реки Костромы, и назначает сюда князем младшего своего сына Василия. Князь Василий первый начинает именоваться в летописях Костромским, и с него начинается самостоятельное княжество Костромское.

Очень недолго, в продолжение только 4-х лет (1272 - 1276) Кострома была фактически столицей великого княжества, а следовательно, и всей Руси. Получивши по праву старшинства великокняжеский престол, князь костромской Василий, не перенося официально столицы из Владимира, продолжал жить в Костроме и, таким образом, сделал ее на время стольным городом. После смерти Василия Ярославовича и до 1293 года Кострома не имеет самостоятельного князя и находится в непосредственном владении великого князя владимирского. От 1293 и до 1303 года в Костроме княжили один за другим два князя: Иоанн Дмитриевич и Борис Андреевич, бывший последним владельцем отдельного княжества Костромского. С его смертью Кострома делается городом великокняжеским вообще, т.е. принадлежать тому из князей, который имеет титул великого князя, и лишается права добровольно подчиняться тому или другому князю… Когда при Иване Калите Владимир окончательно теряет значение стольного города, а титул великого князя надолго переходит к московскому, Кострома становится одним из владений Москвы…

История Костромы знала много драматических моментов, хотя город мало участвовал в войнах, мало подвергался нападениям. Но не принимая участия в междоусобных ссорах, раздиравших тогдашнюю Русь, Кострома является часто местом убежища князей и сборным пунктом их ратей. В ее стенах нашли приют скрывавшийся в 1382 году от Тахтамыша Дмитрий Донской и бежавший в 1408 году от преследований Едигея Василий I. В Кострому был перенесен главный пункт борьбы Василия Темного с дядей его Юрием Дмитриевичем и детьми последнего – Василием Косым и Дмитрием Шемякой. В продолжении двадцати почти лет Кострома видела в своих пределах то того, то другого из враждующихся князей. Беглецом является в нее изгнанный из Москвы Василий Темный, живет там некоторое время, собирает войско и выступает против завладевшего московским престолом Василия Косого. Тогда Косой скрывается в Костроме и оттуда грозит противникам, посылая великому князю разметные грамоты. В Костроме заключают враждующие князья мир, и в Кострому же направляются, чтоб нарушить его; собирают там войско и посылают его во владения противника!..

Очень рано Кострома утрачивает свою самостоятельность и переходит под власть Москвы. Тянутся века спокойного существования, ничем не нарушаемого беспрерывного покоя, близкого к постылости… Кровавые годы междуцарствия и смуты пробудили костромичей к жизни, заставили принять участие в общественных делах, участие каждым днем все более и более сознательное. Вначале, как и большинство русских городов, Кострома мечется из стороны в сторону, передаваясь то одному, то другому. В конце 1608 года костромичи добровольно подчинились тушинскому самозванцу, потом под влиянием известий из Москвы взволновались, напали на воеводу и бывших с ним литовцев, посадили их в тюрьму, а сами целовали крест на верность Василию Шуйскому. Через некоторое время сдались осадившему и разгромившему Кострому Лисовскому. Но, как только войска Лисовского отошли от города, восстали опять, составили вместе с галичанами и жителями окрестных мест ополчение и напали на сторонников самозванца. В 1610 году Москва, а вслед за ней и другие города, присягнули Владиславу, но только полгода спустя Кострома вместе с Нижним становятся во главе восставших восточных и северных областей России против польского владычества. Костромичи посылают пространные грамоты вологжанам, призывая их вступиться за всенародное дело, входят в сношение с Казанью, пишут грамоты на имя воеводы и митрополита, извещают о ходе дел, сообщают, что с благословления патриарха Гермогена ополчения из Нижнего, Владимира и Суздаля, а также из рязанских и украинских городов двинулись очищать Москву от врагов. С Костромой сносились и новгородцы…

Когда в середине 1611 года был убит Ляпунов, среди стоявших под Москвой русских ополченцев начались неурядицы. Многие костромичи поддались на убеждения признать Владислава, не надеясь больше на успех ополченцев. Но поддались неохотно, и как только нижегородцы под предводительством Минина и Пожарского подошли к Костроме, толпы горожан присоединились к ним, низложили поставленного московскими боярами воеводу и чуть не убили его, когда он противился вступлению в город ополченцев. Когда ополчение выступило из Костромы к Ярославлю, те из костромичей, кто не мог лично примкнуть к сражающимся, дали ему на подмогу «казну многую».

Вся Русь дружно вставала на защиту Москвы. Смутное время – одна из наиболее ярких страниц жизни большинства русских городов и земель; для некоторых же, как для Костромы, например, единственные, неповторимые моменты подъема высших напряжений всех сил. Давно ли Кострома жила своими местными, узкими интересами, боролась с Москвой, отстаивая крохотную свою самостоятельность… Но вот постигла Русь беда, раздирали ее со всех сторон враги, овладели Москвой – и все области русские вдруг, почувствовавши себя частями единого нераздельного целого, всколыхнулись, заволновались, отстояли… Костромичи – одни из первых. И в представлении каждого Кострома неразрывно связана со страшными годами Смутного времени, с героическим подъемом русских людей, впервые осознавших себя народом, с легендарно-величественной фигурой Ивана Сусанина, отдавшего жизнь свою за избранника народного… На главной площади тихой, провинциальной Костромы, развивающейся бесконечно медленно, почти незаметно, стоит памятник Сусанину – воспоминание о давно прошедших ярких днях, поставленный в 1851 году. Памятник строгий и торжественный, талантливой работы Демут-Малиновского, мог бы служить украшением и не грязной костромской площади, окруженной торговыми рядами и невысокими приземистыми домами. За красивой стильной бронзовой решеткой высокая колонна на квадратном пьедестале из красноватого гранита. Колонна увенчана бронзовым же бюстом молодого Михаила Феодоровича, под ним – двуглавый орел. У подножия колонны с прижатыми к груди руками, с поднятой кверху головой, коленопреклоненная фигура Сусанина. На одной из сторон пьедестала бронзовый барельеф изображает мученическую смерть Сусанина под польскими саблями.

Не игравшая никакой крупной роли, издавна провинциальный город, Кострома мало знала каменных построек, все до середины 17 века строилось в ней из дерева, деревянными же были и городские стены, и ничего от своего первоначального облика древнерусского города Кострома не сохранила. Многое уничтожили пожары, этот «божий бич» древней Руси, от которых город страдал неоднократно. Пожар 1413 года, когда сгорело тридцать церквей, настолько опустошил город, что в 1416 году его заложили вновь и обнесли стеной. Многое разгромили неприятели, остальное обветшало и разрушилось… А между тем Кострома была, вероятно, хорошо обстроена. Не имевшая значения в общегосударственной жизни, она была богатым торговым городом. Одними из крупнейших гостей, приезжавших в Казань на ярмарку, были костромичи. Писцовые книги 1628, 1629 и 1930-го годов упоминают о том, что в эти годы в Костроме, кроме слободы, были 2 собора, 4 монастыря, 34 приходских церкви, 1633 двора, 489 торговых лавок и амбаров. Ничего не осталось теперь от старых построек, и только немногие памятники 17-го века, преимущественно небольшие уютные церковки, сохранились до наших дней почти в первоначальном виде. Среди них мало ярких значительных произведений искусства, но почти каждая отразила в своих формах типичные черты и излюбленные приемы церковного строительства 17-го века. Многие из них были расписаны фресками, подновленными впоследствии, но сохранившими все же некоторый художественный и исторический интерес. Такая более или менее сохранившаяся стенная живопись есть, например, в Богоявленском монастыре. Есть предположение, что они писаны артелью живописцев во главе с Гурием Никитиным и Силой Савиным, известными по росписи Ипатьевского монастыря. Время построения и росписи некоторых костромских церквей относится к первой половине 18 века, но, как всякая провинция, Кострома долго держалась старых традиций в искусстве и предпочитала старые привычные формы. Поэтому церкви начала 18 века всем своим обликом являются памятниками зодчества и 17 века…

Одно из древнейших сооружений Костромы – Ипатьевский монастырь, расположенный на берегу реки Костромы, в получасе ходьбы от города. Обнесенная крепкой высокой стеной с плотными круглыми башнями, «преименитая лавра», как ее называли когда-то, больше напоминает крепость, чем тихую обитель – прибежище людей, ушедших от мира. За долгое время своего существования Ипатьевский монастырь, в самом деле, неоднократно играл роль крепости, был осаждаем, оборонялся и порой сдавался.

Так летом 1609 года в Ипатьевском монастыре заперся ставленник тушинского самозванца воевода Вельяминов. Долго осаждал монастырь отряд под предводительством Давыда Жеребцова, состоящий из крестьян костромских, галицких и других окрестных мест, и вначале безуспешно. Только после длинного ряда стычек обитель была очищена от засевших в ее стенах сторонников самозванца.

Впервые Ипатьевская обитель упоминается в летописях* под 1421 или 1422 годом при описании междоусобной войны, возникшей между Василием Темным, Василием Косым и Дмитрием Шемякой, но предание относит ее возникновение к гораздо более раннему времени, а именно к княжению Иоанна Даниловича Калиты. Основателем монастыря считается выехавший из Золотой Орды в Москву на службу к московскому великому князю Мурза Чет. Он остановился для отдыха в Костроме. Здесь ему было видение Божьей Матери в сопровождении апостола Филиппа и св. Ипатия. Пораженный видением, Чет крестился и построил обитель во имя св. Ипатия, устроил деревянную церковь во имя св. Троицы и всякие другие монастырские строения и оградил все место дубовой стеной. К половине 16 века большая часть деревянных строений заменена каменными, не сохранившимися до наших дней. Ипатьевский монастырь в своем теперешнем виде – сооружение 17 века, только стены – последнего десятилетия 16-го. В 1586 - 1590 годах Димитрий и Борис Годуновы обвели обитель на протяжении 243 саженей каменной оградой с переходами по внутренней стене и амбразурами. Годуновы, а дальше – потомки основателя обители Чета, вообще покровительствовали Ипатьевскому монастырю: делали богатые вклады, украшали церкви, обстраивали монастырь. До 50-х годов 18 столетия в Ипатьевской обители находились богатые усыпальницы Годуновых: большие каменные палаты около алтаря теплой Богородицкой церкви и над папертями Троицкого собора, с огромным количеством украшений и драгоценностей, внесенных в 1756 году по упразднению усыпальницы в церковную ризницу**.

Особенно радевший об украшении Ипатьевской обители Дмитрий Годунов в 1603 году выстроил существующую и до нашего времени, правда, в несколько измененном виде столпообразную колокольню, в позднейшее время покрытую сверху донизу живописными изображениями священных событий, с шатровым верхом, покрытым в 1852 году чешуйчатой кровлей.

Лучшее украшение Ипатьевской обители – обведенный с трех сторон галереями Троицкий собор, построенный в 1650 по 1652 год по типу соборных храмов московской области. Своим внешним видом Троицкий собор очень напоминает Воскресенский собор в Романов-Борисоглебске, но не так наряден и пышен, как последний. Довольно большое здание – собор занимает пространство в 13 саженей в длину и 14 в ширину – увенчано пятью луковичными главами на барабанах, украшенных пилястрами. Собор виден издали, когда из города приближаешься к Ипатьевскому монастырю, он красиво выделяется, словно царит, среди окружающих монастырских строений, отражает на золотых куполах солнечные лучи, чарует спокойной гармонией, отсутствием всего крикливого, яркого, суетливого. В 1685 году внутренние стены Троицкого храма и его галерей украсились фресками. Небольшое клеймо на северной стороне храма сохранило имена мастеров, потрудившихся над росписью. Это «изографы града Костромы», известные своим искусством иконописцы, вызывавшиеся неоднократно в Москву «на государеву работу» и в другие места для производства иконописного дела. Среди них Гурий Никитин, Сила Савин, Василий Кузьмин, Артемий Тимофеев и другие. Они работали в Ярославле, где украсили стены его храмов сплошным цветистым ковром мастерских, глубоко серьезных изображений; в Москве в Успенском и Архангельском соборах; в Новодевичьем и Ивановском монастырях; в Ростове. Для тех, кто видел хорошо сохранившиеся фрески ярославских и ростовских церквей, иконопись Троицкого собора в Ипатьевской обители не даст никаких новых впечатлений. Здесь разрабатываются те же излюбленные древнерусскими иконописцами сюжеты: страшный суд, воскрешение мертвых, реже – события ветхозаветной истории. Также занимают фантазии мастеров пугающие и загадочные образы, навеянные апокалипсисом: таинственный всадник, «зверь» и т.д. В исполнении – то же стремление к декоративности, приблизительный реализм, яркое сочетание красок. Теперь фрески Троицкого монастыря реставрируются и можно только пожелать одного: чтобы к ним отнеслись внимательно и любовно, не исказили их наивной свежести, их своеобразной, неповторимой красоты.

В Ипатьевском монастыре сохранился, правда, измененный почти до неузнаваемости позднейшими перестройками и поправками, памятник гражданского строительства 17 века. Это домики-кельи, в которых жил с матерью Михаил Феодорович. Ремонт половины 19 века сильно исказил внешний вид его.

Внутри облик среднерусского жилища сохранился лучше. Низенькие, сводчатые, полутемные и очень маленькие комнатки дают достаточно ясное представление об укладе жизни 17 века, скромной и непритязательной, когда не знали еще громадных сооружений современности, когда ютились в маленьких домиках, тесных и уютных. Вся внутренняя обстановка кельи Михаила Феодоровича взята оттуда и размещена в музее, остались только обитые шелковой материей лавки вдоль стен. Хороши во всех комнатах печи – высокие до потолка, сильно выступающие, сверху донизу обложенные цветными узорчатыми изразцами. Раньше стены кельи были расписаны изображениями, рассказывающими о восшествии на престол Михаила Феодоровича: были изображены приход депутации, слезные мольбы их, согласие и радость народа, узнавшего об этом. Стенная живопись на паперти костромского Успенского собора, представляющая те же события, вероятно, является копией с Ипатьевских изображений, сделанных вскоре после 1613 года.

В ризницах Ипатьевского монастыря хранится огромное количество драгоценных старинных предметов, вкладов именитых покровителей монастыря. Здесь масса художественно сработанных церковных сосудов, кресты, целое собрание икон – то работы лучших иконописцев 16-го и 17-го веков, редкие лицевые рукописи: псалтыри и евангелия с заставками и многочисленными инициалами.

Не так полны и богаты, но все же интересны по количеству и художественности находящихся в них вещей, ризницы других старинных церквей, особенно Богоявленского монастыря, хранящего много ценных вкладов бояр Салтыковых, ревностных покровителей обители.

Недалеко от пристаней находится кафедральный Успенский собор с теплой церковью во имя Богоявления и колокольней при ней. По первоначальному своему построению Успенский собор – одно из самых древних сооружений Костромы, если даже не древнейшее. Построенный впервые еще в 13 веке при первом самостоятельном костромском князе Василии Ярославиче, он неоднократно сгорал, возобновлялся вновь, разрушался и перестраивался в большей или меньшей степени. Последняя капитальная перестройка собора относится к 1773 году, когда губительный пожар, бывший в Костроме, уничтожил почти сплошь весь здешний центр города. По велению Екатерины II на возобновление сильно пострадавшего от пожара Успенского собора выдано из государственной казны – 12.000 рублей.

Место, занимаемое теперешними зданиями собора - песчаный крутояр, выдающийся из самой середины города, еще в первых десятилетиях 19 века было с трех сторон окружено земляными валами, впоследствии замененными бульваром, садом и площадкой над оврагом. На этом месте в стародавние времена был костромской кремль, стена которого имела в окружности 514 ¼ сажени. Из писцовых книг 1628 года мы узнаем, как выглядел этот кремль: то была осыпь (земляные валы), окруженная деревянной стеной с тремя воротами и двенадцатью башнями; «башни рублены все клетками»*

Влюбленный в красоту творений Растрелли и других мастеров елизаветинского царствования, еще не знакомый, вероятно, с начинавшим завоевывать во второй половине 18 века симпатии всех классицизмом, Воротилов хотел создать для родного города памятник «нового вкуса», украсить его главную церковь подобием так полюбившихся ему архитектурных форм. Издали, когда подходишь к Успенскому собору, колокольня своим стройным силуэтом производит впечатление чего-то красивого и неожиданного, не вяжущегося с общим скромным обликом Костромы. Но при ближайшем рассмотрении видно, как подчас не выдержаны ее формы, как чувствуется в ней рука доморощенного мастера-самоучки.

В 1800 году здания собора обведены решеткой с несколькими воротами. Довольно красивы так называемые «святые ворота», по-видимому, более раннего происхождения, ведущие в церковный двор с площади. Они украшены четырьмя колоннами по сторонам главного входа, над ним высокий фронтон с лепными украшениями. Арка, образующая вход, тоже украшена барельефными изображениями каких-то сказочных крылатых зверей. Над фронтоном три главки, увенчанные крестами. По бокам главного входа еще два, меньших размером и гораздо менее украшенных, небольшие фронтоны увенчивают непомерно вытянутые, в форме шатров, крытые железом главы с крестом наверху. В «святых» воротах ограды Успенского собора чувствуется тот же недостаток умения и тонкости исполнения, которые так характерны для колокольни. Задумано хорошо, художественно и смело, исполнено слабо, допущено много лишнего, ненужного, разбивающего гармоничность и красоту замысла. Трудно понять, например, зачем нужны были строителю тяжелые остроконечные главы на боковых калитках «святых» ворот, зачем так велик фронтон над главным входом?..

Богато украшенные, с колонками, фронтонами и сложными лепными узорами «святые» врата Успенского собора являются чем-то совершенно неожиданным в церковном строительстве московской области. В ее церквах 17-го и 18-го века не встречается ничего подобного. Если входы в храмы украшались, то совсем иначе, как украшены, например, врата костромской же церкви Воскресения на Дебре - кирпичной прямоугольной ориентации, аркадой из кубышек, шатрами, увенчивающими крышу.

Сомнительно, чтобы «святые» врата костромского собора могли возникнуть под влиянием академических теорий, идущих из Петербурга, но преломленных фантазией провинциальных мастеров: в них нет ясности, холодного величия классических форм, которые увлекли во второй половине 18 века русских художников. Больше всего они напоминают церковные врата пышных храмов киевского барокко.

Но если допустить, что ворота выстроены или украинскими мастерами или, что вероятнее, под влиянием украинского зодчества, его увлечением великолепия и пышностью, становится понятным, зачем строитель костромских ворот прибег к преувеличенным украшениям. Им руководило стремление к величавой нарядности, к несколько крикливой, яркой красоте. Но не было чувства меры – и нарядность строений могла выродиться в перегруженность украшениями, их торжественная грандиозность - в тяжеловатую непропорциональность частей…

Лучшее, что есть в Костроме, наиболее стильный и сохранившийся из ее памятников – прелестная церковь Воскресения на Дебре, построенная в 1652 году. Очень простая по массам, ничем не отступающая от обычного типа храмов 17 века, церковь Воскресения производит на редкость нарядное и праздничное впечатление оригинальной отделкой входов, идущей вокруг церкви галереи, оконных наличников и самих стен. Очень хороши ведущие в церковь врата с кирпичной орнаментацией, увенчанные тремя шатрами; интересна оригинально скомбинированная из кубышек аркада галереи входа. Стены украшены выпуклыми колонками, квадратиками и треугольниками, окрашенными наподобие шахматной доски, перемежающимися клетками темного и светлого цвета. Тонкими колонками-жгутами обведены окна и продолговатые, расположенные между ними, живописные изображения святых на поддерживающих чешуйчатые главы барабанах.

Ни в чем не отступая от традиционных форм церковного строительства – разве только шатры над входами являются некоторым вольнодумством – мастер, работавший или, вероятнее, мастера, работавшие над церковью Воскресения на Дебре, сумели создать нечто своеобразно красивое и непохожее ни на одну из других костромских церквей… Внутри церковь Воскресения реставрирована и утеряла свой древний облик. Только в паперти, по бокам дверей, ведущий в самый храм, сохранились фрески старинного письма, сильно потемневшие, поблекшие и с трудом разбираемые. Затрудняет возможность рассмотреть их как следует и спутанность композиции, нагроможденность на сравнительно небольшом пространстве большого количества фигур. Тут некоторые моменты из жизни прародителей и из истории Сотворения мира, изображение Христа в образе «Недреманного ока» на одре со стоящей возле него Богоматерью, страшный суд и апокалипсические всадники… Стенопись Воскресенской церкви трактует обычные для 17 века темы в хорошей фанере эпохи процветания искусства изографов.

Еще более богато, чем 17 век, представлен в Костроме провинциальный город первой половины 19 века. Если костромские памятники 17 века являются только дополнением к картине, созданной Ростовым, Ярославлем, Романово-Борисоглебским, то облик города николаевского времени сохранился здесь, как нигде…

Художественный интерес эти провинциальные постройки представляют очень небольшой. Их создавали губернские и уездные архитекторы, выходившие из последних рядов академических училищ. Усвоив общие очертания классической мудрости, верные общему духу николаевского строительства, они добросовестно украшают портиками и колоннадами все поручаемые им сооружения.

Самое любопытное в их художественном наследстве – та ловкость, с которой они приспособляют классическую архитектуру к потребностям русского провинциального быта. Воздвигаются классические пожарные каланчи и частные дома, гауптвахты, торговые ряды, казенные учреждения и кладбищенские ограды…

Если в них мало красоты и художественной тонкости, то вполне достаточно стиля, который можно обозначить как «провинциальный классицизм». Как бытовые памятники, они представляют немалый исторический интерес: ими обусловлен тот стиль русского города, который фигурирует в литературе, например, в «Мертвых душах», в ранних повестях Тургенева, в романах Достоевского, в драмах Островского.

Провинциальный город в России начинает приобретать более или менее культурный «городской» вид только в 10-х, 20-х и 30-х годах 19 столетия. Образцом вновь возникающих городов, их идеалом, является Петербург с его просторными площадями, большими, сильно отличающимися от обывательских домов, казенными зданиями. Появляется забота об единообразном облике города, о строгом регулировании городского строительства.

И действительно, почти все губернские города приобретают ту официальную чинность и дисциплинированность, которая характеризует николаевский Петербург. Производится правильная «казенная» планировка города, выделяются широкие площади, окаймленные казенными и официальными зданиями, выправляются и уравниваются улицы, приверженность к классицизму придает городу характер чего-то сознательного, умышленного.

Несмотря на упорное подражание Петербургу, характер города получается совершенно другой, и при этом необыкновенно выразительный для психологии и бытового уклада русской провинции николаевского времени. Чинные площади зарастают зеленым ковром травы, отнимающей у них весь воинственный вид, а весной и осенью обращаются в непроходимое болото, старательно огибаемое жителями.

Классические казенные здания царят мощными массами над скромными домиками обывателей и как бы символизируют бдительность и вездесущность начальства, но, облупленные и замазанные, имеют вид печальный. К ним рождается несколько юмористическое, хотя и с долей опаски, отношение; в их темных залах и бесконечных коридорах ютится начальство, которое может накричать, дать в ухо небольшому человеку и причинить всякую неприятность…

Наверное, строителям провинциальных городов и их вдохновителям грезилось спокойное величие власти и закона, заседающих в зданиях, напоминающих петербургские дворцы и министерства, даже больше того – римские форумы. Но добродушный, сонный провинциальный быт всюду просачивается, все побеждает и окружает грозные колоннады тысячью патриархальных черт. На площадях у грозных ворот дворцов правосудия и административной власти дремлют жирные свиньи, между колонн протянуты веревки, и жены будочников и сторожей развешивают на них белье. Прислонясь к колонне, мирно дремлет или ковыряет в носу красноносый хожалый, в минуты подъема переругивающийся с проходящими бабами…

Около заставы с золочеными орлами ютится многочисленное семейство будочника, и перед мирной картиной его жизни никнет все суровое величие заставы – одного из проявлений государственной власти.

Стиль провинциального города 30-х и 40-х годов недавно заслужил у нас внимание художников. Едва ли не первым заметил его М. В. Добужинский, выдержавший в нем свои прекрасные декорации к Тургеневскому спектаклю Художественного театра. Изучение провинциального города этой эпохи не сулит, конечно, никаких художественных откровений, но служит превосходной иллюстрацией к первым шагам русского литературного реализма. Обстановка «Мертвых душ», те города, по которым разъезжал Чичиков, присутственные места, где заключал он свои купчие, тот городок, где таким завидным успехом пользовался Хлестаков, в котором живал Базаров, все герои «Записок охотника», самодуры и честные молодые люди Островского – все это оживает в Костроме, сохранившей, как немногие русские города, свой патриархальный облик.

В сравнении с другими русскими городами Кострома находилась в благоприятных условиях. Город Сусанина – она пользовалась вниманием государей, и ее постройки начала века довольно художественны. Благодаря же тому, что в течение 19 века Кострома мало развивалась, оставаясь все таким же сонным, малолюдным городом, оживлявшимся только для крестных ходов, все постройки начала века остались в неприкосновенности.

В конце 18 века сооружено дворянское депутатское собрание. Его небольшие парадные залы украшены всем арсеналом декоративных средств этого времени. Екатерининский зал производит довольно скромное впечатление со своими двумя рядами конических колонн. Гораздо пышнее и красивее двухсветный Николаевский зал с полукруглым амфитеатром для помещения царских портретов.

Портреты помещаются под балдахином, увенчанным широким Александровским орлом с трофеями. К юбилею 1913 года здание дворянского собрания ремонтируется, можно только пожелать, чтобы весь его исторический необычайно типичный облик остался в неприкосновенности.

Самое нетронутое, самое патриархальное место в Костроме – Это Сусанинская площадь. Здесь стоит отличная классическая каланча александровского времени. Удивительна та находчивость, с которой художник сумел примирить традиционную русскую каланчу с духом классических форм. Шестиколонный фасад с отлично вырисованным орлом на фронтоне совершенно лишен обычной провинциальной тяжеловатости и вялости. Круглые окна второго этажа на переднем фасаде обведены гирляндами. Над массивным аттиком поднимается очень стройная рустованная вышка каланчи, законченная легким павильоном. По сторонам каланчи стоят, судя по очерку ворот, современные ей пожарные сараи.

На той же площади расположено здание гауптвахты александровского времени. Дорические колонны довольно странной совершенно прямолинейной обрисовки, непомерно тяжелый аттик, если только это не последствия позднейших исправлений, говорят о малознающем исполнителе. Вся же композиция с полукруглой лоджией за колоннами, с изящной обработкой боковых окон говорит о проекте хорошего мастера. Украшена гауптвахта арматурами и барельефом по карнизу лоджии, составленном из трофеев. Гауптвахта на Сусанинской площади довольно убедительно показывает, что в начале прошлого века Кострома входила в круг московской классической школы зодчества…

От центральной площади по направлению к пристаням тянутся два громадных приземистых корпуса торговых рядов. Костромские ряды, вероятно, очень древнее сооружение, но многочисленные поправки затемнили первоначальный архитектурный облик. В них мало следов эпохи классицизма и все же бесконечные белые аркады рядов являются необходимым дополнением картины Николаевского города.

Обзор классических памятников города Костромы нужно закончить заставой. Заставы когда-то были нужными государственными учреждениями, и остались теперь во многих городах, открывая за собой старые екатерининские шоссе, обсаженные дряхлыми, полусоженными молнией ветлами, не нужными ни для чего, не вяжущимися с современным городом. В Костроме же застава – каменные обелиски с орлом наверху, стоящие при входе в город от пристаней – только дополняют картину города начала века…

Все эти бытовые памятники, сами по себе не представляющие большого интереса, много выигрывают от тихого патриархального характера Костромы. Это город, который и сейчас еще живет, кажется, в 30-х и 40-х годах. Не важно, что по берегам реки Костромы дымят фабрики: так покойны старые церкви, так пустынна обширная площадь, что не покажется странным, если в нужный осенний день из-за угла выкатится бричка Павла Ивановича Чичикова, и два мужика затеют флегматичный разговор – доедет ли колесо ее до Казани или нет…

Белов Е. А. Культурные сокровища России 1913