В 1929 г. в Советском Союзе началась массовая коллективизация крестьянства, в связи с чем была поставлена задача ликвидации кулачества как класса. Одновременно началось наступление на все религиозные организации страны, в том числе и на старообрядцев. 22 марта 1929 г. в газете «Известия» в статье «О борьбе с сектантством» вдова В. И. Ленина Н. К. Крупская выдвинула лозунг: «Борьба с кулачеством <…> в то же время есть и самая лучшая борьба с старообрядчеством»1.
В 1929 г. в Ленинграде, как и везде в стране, началось массовое закрытие храмов. В первую очередь, удар направлялся на храмы и духовенство Патриаршей Церкви. В 1932 г. очередь дошла и до старообрядцев.
Как мы помним, после революции епископ Геронтий дважды – в 1919 и 1923 гг. – оказывался за решёткой. Оба раза он находился в заключении относительно недолго, и эти аресты мог считать лишь за своё тюремное крещение.
Красный Петроград и Ленинград власти энергично чистили от всевозможных «бывших» с самого выстрела «Авроры». Старообрядческий епископ, вне всякого сомнения, представлял собой лицо, относящееся к остаткам эксплуататорских классов, которые подлежали полному искоренению. Любой епископ для советских властей по определению являлся вождём церковной контрреволюции, и его арест являлся только вопросом времени.
Шла весна 1932 г. Был Великий пост. Пасха в этом году приходилась на 1 мая, т.е. совпадала со вторым по значимости (после 7 ноября) праздником страны Советов – Днём международной солидарности пролетариата. В качестве своеобразного подарка к пролетарскому празднику чекисты готовили разгром ленинградского старообрядчества. Широкомасштабная операция была намечена на ночь с 13 на 14 апреля.
13 апреля 1932 г. на Громовском кладбище совершалось т.н. «Марьино стояние» – богослужение в честь преподобной Марии Египетской. После окончания службы владыка Геронтий пришёл к себе на квартиру. Он уже лёг, когда в 11 часов 30 минут ночи в его дверь властно постучали… Позднее он вспоминал: «В этот день <…> богослужение кончилось в 10 часов вечера. Мне 1(14) апреля был день тезоименитства, нужно дома еще помолиться Ангелу Хранителю и своему святому, а главное прочитать правило ко святому причащению. Только что кончил правило, а каноны оставил до утра: был в усталости, лег на кровать, не успел заснуть. Слышу стучат… Полагал, что это сын или кто из своих, но стук был незнакомый. Когда открыл – отпер дверь, со мною вместе взошли около 5 человек. Старший из них прочитал ордер. Поручено им сделать обыск, а меня арестовать. Я покорно и спокойно, безоговорочно во всем подчинился»2. Обыск продолжался до 8 часов утра. Около 5 часов пришёл сын Геннадий и сказал, что он – также арестован. Разговаривать им не разрешили.
Знаменательно, что владыка был арестован в день своего Ангела, в день именин. Нельзя не увидеть в этом некоего знака свыше, говорящего о том, что святой покровитель епископа Геронтия не оставит его и в конце концов выведет из узилища на свободу.
С Громовского кладбища святителя доставили в следственную тюрьму: «На машине (черный ворон) я был быстро представлен в Шпалерку»3. После обычных процедур обысков и оформлений он очутился в одиночной камере.
Так епископ Геронтий попал в бывший Дом предварительного заключения на бывшей Шпалерной* (в просторечии – «предварилка» или «Шпалерка»), а ныне – следственную тюрьму Ленинградского управления ОГПУ. До революции в стенах «Шпалерки» сидел весь цвет революционного движения, включая самого В. И. Ульянова**. Десять лет назад, в июне-августе 1922 г., в одной из здешних камер содержался митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин (Казанский; 1873 – 1922 гг.), которого отсюда увезли на расстрел. В 20 – 30 годы в числе узников тюрьмы находились: поэтесса О. Ф. Берггольц, поэт Н. А. Заболоцкий, филолог Д. С. Лихачев, историк С. Ф. Платонов, военачальник К. К. Рокоссовский и др.

* В 1918 г. Шпалерную улицу переименовали в честь рабочего-большевика К. И. Воинова, убитого юнкерами в июле 1917 г. за распространение газеты «Листок “Правды”», в улицу Воинова. В 1991 г. улице возвращено историческое название4.

** В. И. Ульянов находился в одиночной камере №193 Дома предварительного заключения на Шпалерной в 1895 – 1897 гг. Здесь будущий вождь революции начал писать труд «Развитие капитализма в России». Отсюда он был отправлен на 3 года в ссылку в Восточную Сибирь, в с. Шушенское5.

   Как и большинство людей, арестованных в советское время по политическим мотивам, епископ вначале надеялся, что – это всё ненадолго. Он вспоминал: «Я полагал, что это была какая-то ошибка, не чувствовал за собой никакой вины и считал, что меня должны через 2-3 дня выпустить»6. Однако в исторических стенах «Шпалерки» владыке пришлось провести долгих семь месяцев, и тюрьма эта оказалась лишь первым кругом того ада, в котором ему предстояло пробыть следующие десять лет.
В ночь с 13 на 14 апреля 1932 г. органами ОГПУ в Ленинграде было арестовано более 160 старообрядцев. В числе арестованных находились: епископ Геронтий, всё старообрядческое духовенство города, включая настоятеля Покровского собора протоиерея Василия Космачева и протодиакона Харлампия Маркова, большинство певчих и почти все члены братства имени протопопа Аввакума. Аресту подвергся и ряд близких людей святителя Геронтия: его сын – Геннадий Лакомкин, его племянник – Иван Георгиевич Лакомкин*, зять епископа Геннадия – Иван Геннадиевич Усов и его дочь Зоя Ивановна (внучатая племянница епископа Геронтия)**7.

* Иван Георгиевич Лакомкин – преподаватель Ленинградского университета, бывший секретарь Русского физико-химического общества.

** И. Г. Усов доводился родственником епископу Иннокентию (Усову). В 1927 – 1930 гг. И. Г. Усов состоял секретарем епархиального совета Донской епархии. После того, как в 1930 г. в Новочеркасске были арестованы епископ Геннадий и его дочь Мария Георгиевна (жена И. Г. Усова), Иван Геннадьевич с дочерью Зоей переехал в Ленинград и стал членом Громовской общины.

   Святителя Геронтия посадили в одиночную камеру. Однако если для большинства людей заключение в одиночку – тяжёлое наказание, то святитель решил, что сама судьба посылает ему возможность побыть в затворе. Новопостриженному иноку полагается провести в затворе – в посте и молитве – 40 дней. Однако в 1912 г. из-за необходимости спешного отъезда в Петербург священноинок Геронтий провёл в затворе только 8 дней и поэтому решил считать, что оставшиеся 32 дня он пробудет как бы в затворе сейчас. Он вспоминал: «<…> некоторые дежурные не позволяли молиться. Я им доказывал, что это моя гимнастика (последняя не была запрещена. – Н. З.). Не мало было с ними спора и пререканий»8. При аресте у святителя отобрали лестовку* и нательный крест. «Из спичек я сделал крестик и на груди, и на рубашке огарком спички написал крестики, а лестовку сделал из полотенца – оторвал кромку вдоль и навязал узелков 50 штук – это было пол-лестовки (на настоящей лестовке должно быть 103 «узелка», или «бобочек». – Н. З.). Но это изобретение часто отбирали. От полотенца остались только ленточки»10.

* Лестовка – сохранившийся в обиходе старообрядцев старинный тип чёток. Представляет из себя плетёную кожаную ленту, сшитую в виде петли. Во время молитвы держится в левой руке9.

   Впервые в своей жизни он встретил в тюрьме вначале Вербное воскресенье (24 апреля), а затем и Пасху (1 мая). Он вспоминал: «<…> в четверг великий, пяток и субботу неописуемо рвалась душа моя и сердце на свободу. Но сознавал – а как раньше христиане еще больше терпели… Да, так, видимо, угодно Богу! За всё слава Богу!»11. «Вот приходит Пасха. Канон Пасхе я раньше знал на память, стал проверять: двух-трех тропарей не упомню. Наконец, упомнил, но порядок как бы забыл. “Господи! – взмолился я, – помоги, научи!” Слава Богу! Всё вспомнил… Радость была неописуема. Без счета несколько раз канон я пропевал в уме <…>. Может быть, я этим погрешил, но по 3-4 всенощных пел на день, были совершены и молебствия по нескольку раз на день. <…> Так и прошла Святая Пасха»12. В нашем народе есть обычай измерять срок тюремного заключения по праздникам Пасхи (шесть Пасох, семь Пасох). Святителю Геронтию предстояло встретить праздник Пасхи в неволе десять раз.
За весь период следствия владыку допрашивали три раза – 8 мая и 9 июля 1932 г. и ещё раз в августе. Про первый допрос святитель позднее вспоминал: «<…> неожиданно на Фомино воскресенье (8 мая. – Н. З.) ночью, около 2-х часов ночи, вызывает меня следователь в его комнату. Человек очень строгий, крикливый и несдержанный, строго требуя осознания моих проступков и каких-то особых преступлений. Я просил его напомнить – каких, ибо я никаких преступлений не знаю за собой. Выгнал меня в коридор, сказал: “Продумай”, – и так было раза два или три. Более часа сидел в коридоре; опять вызывает. Начал писать протокол, даже то, чего я не говорил. Я, прочитавши, зачеркнул не говоренное мною. Он, из себя выходя, закричал, грозя: “Расстреляю!” Я спокойно говорил: “Пожалуйста. Но зачем кричать?” Пришел еще из начальства один человек в комнату. Тогда и он стал скромнее.
Я стал просить о свидании или передаче, у меня начали ноги отекать и в сапоги не входят, и зубы начали качаться все. “Два года продержу в одиночке и никаких передач не разрешу, засажу в карцер”, – так положительно он мне заявил. И после долгих споров писания протокола я подписал его после трех-четырех исправлений»13.
Про другие допросы он вспоминал так: «В июле еще был допрос, и так же с шумом и криком. Объявлено было обвинение по 58 статье пункты 10 и 11. Я спросил об указанной статье и пунктах. Следователь на это ничего не сказал. В августе еще был допрос о якобы какой-то переписке с заграничными»14. Речь шла о переписке с проживающим в Румынии епископом Иннокентием (Усовым), и святитель подтвердил факт переписки15.
В конце сентября из одиночки святителя перевели в общую камеру. В ноябре его перевели из Шпалерки в другую знаменитую питерскую тюрьму – в «Кресты», где он пробыл месяц. Из «Крестов» святителя отправили в т.н. Нижегородскую пересыльную тюрьму. Всего во время следствия он находился в заключении 9 месяцев, пять из которых в одиночной камере.
Ленинградские чекисты предлагали приговорить епископа к высшей мере наказания – расстрелу. «Следователь мне говорил, – пишет святитель, – что была предложена мне крайняя мера наказания, но Москва отменила, дали 10 лет»16. К счастью, московское начальство не утвердило представление к расстрелу, заменив его на 10 лет лагерей.
22 ноября 1932 г. Особое совещание Коллегии ОГПУ вынесло приговор одиннадцати основным обвиняемым старообрядцам. Семь человек получили по 10 лет лагерей, четыре – по 5 лет. По обвинению в контрреволюционной агитации и пропаганде (статья 58, пункты 10 и 11 УК РСФСР) епископ Геронтий был приговорён к 10 годам заключения в лагере. Его сын Г. Г. Лакомкин также получил 10 лет лагерей17. 28 ноября 1932 г. Особое совещание вынесло приговор остальным 56 арестованным, которые осуждались на разные сроки тюремного заключения и ссылки в Среднюю Азию и Казахстан18.
Однако в декабре 1932 г. был вынесен приговор по проходившему отдельно делу Громовской общины, в результате чего ряд уже осуждённых получил новые сроки заключения. Так, у племянника святителя, И. Г. Лакомкина, срок заключения в лагере с 5 лет увеличился до 10 лет, а протодиакон Харлампий Марков вместо трёх лет ссылки в Среднюю Азию получил 10 лет лагерей19.
После ареста епископа Геронтия построенный им на Громовском кладбище Покровский собор был обречён. Последние богослужения в нём состоялись на Пасху, 16 – 18 апреля 1933 г. На Светлой седмице, 21 апреля 1933 г., храм был уже опечатан. 7 июня 1933 г. Ленинградский облисполком принял решение о «ликвидации» каменной церкви на Громовском кладбище. Во второй половине 1933 г. храм был целиком разобран «на строительные материалы». Часть икон из него попала в Русский музей20.