Наследие древних озер

От Молого-Шекснинского междуречья, ставшего дном Рыбинского водохранилища, сохранился низменный полуостров, на юго-восточной оконечности которого расположен Дарвинский заповедник. Работая в заповеднике более 30 лет, я хорошо знаю природу этого покрытого верховыми болотами и хвойными лесами низменного водораздела. А вот пойменную часть междуречья Шексны и Мологи мне видеть не довелось. Не видел я укутанных в туман моложских лугов, не бродил по янским дубравам, не стоял на берегу озера Харлам. Эта земля уже давно скрыта под спудом вод большого искусственного водоема. С каждым годом она отдаляется от нас, все более скрываясь в густеющем тумане времени. Русская Атлантида Молого-Шекснинского междуречья под многометровым слоем воды постепенно уходит из нашей памяти, превращаясь в мифический град Китеж.

Но трагедию затопления испытала не только старинная мологская земля. Совсем неподалеку, отделенная от Молого-Шекснинского междуречья водораздельной Даниловской грядой, раскинулась Костромская низменность. Реки, текущие с этой гряды на запад, впадают сейчас в Рыбинское водохранилище. А те, что стекают по восточному склону гряды были притоками реки Костромы. Ныне они тоже впадают в водохранилище, только в другое, в Костромской разлив водохранилища Горьковского.

Здесь, в Костромской низменности, очень сходной по своим природным условиям с Молого-Шекснинской, создание Горьковского водохранилища также привело к затоплению обширных территорий, в результате чего образовался Костромской разлив. В отличие от Рыбинского водохранилища, затопившего не только пойму Мологи и Шексны, но и значительную часть водоразделов, уровень Костромского разлива не превысил среднего уровня весеннего половодья. Поэтому здесь сохранились прибрежные дубравы, пойменные луга на островах, а местами даже топяные черноольховые леса. Кроме того, южная часть Костромской низменности, площадью 160 квадратных километров, была обнесена дамбой и потому затопления избежала. Фактически здесь была создана польдерная территория, то есть земля, лежащая ниже уровня водоема, в данном случае Горьковского водохранилища. По всем основным элементам природного комплекса: растительности, почвам, животному миру эта территория во многом аналогична затопленному Молого-Шекснинскому междуречью, но в отличие от него, она не скрыта под водой.

В 70-80-е годы прошлого века мне довелось наблюдать и изучать природу этого края. Несколько лет я проводил здесь учеты птиц, мелких млекопитающих и охотничьих зверей. В то время здесь еще сохранялось свойственное пойменному ландшафту высочайшее разнообразие жизни, ярче всего проявлявшееся в обилии и разнообразии птиц. На относительно небольшой территории встречались почти все виды обитающих в Костромской области уток, куриных птиц, куликов, пернатых хищников, чаек и крачек.

С ранней весны гудели по опушкам тетеревиные тока, а стаи тетеревов, после подъема молодняка на крыло, достигали ста пятидесяти – двухсот особей. Весной и в начале лета луга звенели от птичьего разноголосья, над головой почти постоянно кружили десятки чибисов и больших веретенников, со всех сторон были слышны заунывные крики больших кроншнепов, а с неба лились непрерывные трели жаворонков. Скрип коростелей, блеяние бекасов, бой перепелов, посвисты погонышей вплетались в этот хор, заглушая щебетание желтых трясогузок и чеканье луговых чеканов.

На переднем плане частично покрытое сплавиной озеро Омутское. Фото из открытых источников.

До середины мая воздух лугов гудел от гогота гусей и шума их крыльев. Их тысячные стаи кормились всходами молодых трав, обильно усыпая луга темно-зелеными колбасками помета. Пока большая часть стаи кормилась, низко опустив головы к земле и жадно выщипывая молодые листочки, густой щеткой поднимающиеся над влажной землей, несколько сторожевых гусей стояли, высоко подняв головы, внимательно осматривая окрестности. Гуси садились, как правило, посередине обширных открытых лугов, где не было высокой прошлогодней травы, кустов, деревьев, то есть таких укрытий, где могли бы спрятаться хищники или охотники. Стаи постоянно перелетали, поднимаясь с гомоном и хлопаньем множества крыльев, сливающихся в густой, тяжелый гул.

А на глади озер в дневное время сидело множество уток. Особенно много их было в первую декаду мая, во время массового пролета водоплавающих. В бинокль с берега можно было видеть стайки нарядных свиязей, длиннохвостых и длинношеих шилохвостей, маленьких суетливых чирков и солидных массивных крякв, среди которых мелькали иногда яркие пестрые селезни широконосок. Пролет гоголей и крякв к этому времени почти заканчивался, но небольшие группы местных птиц этих видов еще держались на открытой воде. Большинство кряковых уток в мае уже сидело на гнездах, поэтому в таких группах преобладали селезни.

Чуть покачивая крыльями и слегка подруливая выемчатым хвостом, кружили в поднимающихся потоках теплого воздуха коршуны, низким, стелющимся полетом скользили над самыми верхушками трав луговые и болотные луни, трепеща крыльями, зависали над лугами мелкие соколы пустельги. Над самыми кронами дубов без промаха ловили стрекоз соколы чеглоки, хватая их одной лапой и тут же, в воздухе, поедая из кулачка, оборвав предварительно крылышки, слюдяными блестками падающие на землю. Почти на каждом озере были колонии чаек и крачек. Черные крачки устраивали свои плавучие гнезда прямо в скоплениях стеблей камыша всюду, где он образовывал более-менее густые заросли. Красноносые речные крачки строили гнезда на кочках, на заломах камыша и ондатровых хатках. На сплавине, образованной переплетающимися стеблями и корневищами рогоза и сабельника, очень близко одно к другому, устраивали рыхлые гнезда озерные чайки. Другие виды чаек и крачек селились по краям их колоний. Гомон чаячьих колоний и белое облако кружащих птиц были характерной приметой большинства озер польдера.

В сумерки и ночью, по опушкам дубрав, по ивовым кустам среди лугов и по берегам рек, заглушая варакушек, тростниковых овсянок и болотных камышевок заливались наперебой соловьи. Над руслом Костромки бесконечную трескучую песню, так непохожую на птичью, затягивали речные сверчки. Этих маленьких скрытных птичек было очень трудно разглядеть в густом ивняке, зато песни их, так похожие на громкое стрекотание каких-то неведомых насекомых, далеко разносились над тихой речной водой.

На ночных лугах была своя жизнь. Выходили из нор и подземных гнезд серые полевки, пробираясь по прогрызенным в траве тоннелям. В сумерки на них охотились болотные совы, в годы высокой численности полевок повсеместно гнездящиеся на участках лугов с сухой высокой травой. В отличие от болотных сов, охотящихся в сумерки и даже днем, ушастые совы вылетали на охоту в самые темные часы ночи. Их весенние крики, состоящие из одного монотонно повторяющегося звука «у» доносились из больших и малых дубрав, где они гнездились в старых вороньих гнездах. Ночью на лугах токовали кулики дупели. Тока их проходят тихо и почти незаметно. Негромкие скрипучие трели волнами прокатываются по лугу, да мелькают между кочек белые флажки дупелиных хвостов. Несмолкающий ночной птичий гомон перекрывался буханьем выпей, отдельные пары которых жили почти на каждом даже небольшом озере, а на озере Каменник обитало пять -шесть пар этих птиц.

Обилие и разнообразие птичьей жизни поймы ошеломляло. Птицы здесь были повсюду. Осматривая окрестности в бинокль, можно было одновременно видеть множество уток, косяки гусей в поднебесье и их огромные, кормящиеся на лугах стаи, состоящие из сотен, а иногда и тысяч птиц. В поле зрения почти постоянно попадали кружащие или охотящиеся пернатые хищники нескольких видов, что также было признаком высочайшего разнообразия и обилия природы этого края. Разноголосье кружащих над сырыми мочажинами куликов сливалось с гомоном чаячьих колоний и заглушало щебетание и песни многих видов воробьиных птиц.

Такое обилие птиц свидетельствовало о том, что хотя водный режим этой местности с прекращением высоких паводков существенно изменился, но разнообразие почвенных условий и связанных с ними растительных сообществ, образующих пеструю мозаику с озерами и протоками, сырыми мочажинами и ивовыми кустами, дубравами и вязовыми рощами сохранилось, давая пристанище многочисленному животному населению. В наши дни эта картина изобилия и кипения жизни существенно изменилась в сторону ее оскудения. Но поскольку я еще застал её и видел своими глазами, то, как очевидец, зафиксировавший это не только в своей памяти, но и в дневниковых записях, в скупых и беспристрастных цифрах и таблицах, просто обязан рассказать о ней, поделившись этой информацией со всеми, кому она может быть интересна.

Используя эти знания, я могу вести рассказ не только о хорошо знакомой мне территории Костромской низменности, но и о никогда не виденной мной пойме Молого-Шекснинском междуречья. Тем более, что на сегодняшний день мне удалось собрать разрозненную информацию из самых разных источников – научных статей сотрудников Дарвинского заповедника и академических институтов, видевших и изучавших эти низменности до затопления, отчетов научных экспедиций, старинных карт и воспоминаний местных жителей, всех тех, кто был живым свидетелем их красоты и богатства, кто ходил по этой земле, жил на ней, изучал её и сохранил в своих описаниях. Все эти свидетельства, собранные воедино, позволяют воссоздать образ пойменного края, как бы приблизиться к нему, не дать ему полностью исчезнуть. Сохраненные не только в нашем сознании, но и в информационном пространстве, Молого-Шекснинское междуречье и Костромская низменность будут жить в нашей коллективной памяти хотя бы виртуально, они не останутся лишь глухой фантомной болью, тем более, что поколения, видевшие и помнящие их физический облик, уже почти полностью ушли. Ландшафт и природа этих низменных равнин унаследованы ими от древних озер, озерное происхождение – главное, что их объединяет.

О социальных и культурных проблемах и потерях при затоплении этих территорий сказано и написано немало. При этом утраченной природе поймы, её специфике и уникальности, на мой взгляд, должного внимания все-таки не уделялось. А ведь особенности природы, заключающиеся в первую очередь в её богатстве, обилии даров и высочайшем биоразнообразии и есть главная причина и ответ на вопрос, почему же люди селились и жили в этих достаточно сложных для обитания условиях, да к тому же страстно любили свою землю. Как не вспомнить тут слова Н.А. Некрасова о его деде Мазае: «…старый Мазай любит до страсти свой низменный край».

Вот потому я и хочу рассказать о природе Костромской и Молого-Шекснинской низменностей, включая особенности их ландшафта, растительного и животного мира, оставив за скобками проблемы социального плана. Ведь ландшафт поймы - это особый мир, сильно отличающийся от соседних водораздельных пространств. Но сначала надо разобраться, что же такое пойма и в чем ее отличие от водоразделов.