В Большом Золотилове: 1903 – 1906 гг.

   За «особые отличия и безукоризненное поведение» Григория Ивановича Лакомкина отпустили с военной службы на месяц раньше, и он прибыл в Большое Золотилово как раз к местному празднику Флора и Лавра, отмечавшемуся 18 августа 1903 г. Много лет спустя он вспоминал: «Радость была неописуема и для жены, и для матери, и для любимого брата»1. В моленной шёл ремонт, в частности, велось золочение иконостаса. Отец Георгий спешил, т.к. на ноябрь месяц было назначено освящение моленной владыкой Иннокентием.

Епископ Нижегородский и Костромской Иннокентий приехал в Большое Золотилово в субботу 15 ноября 1903 г. В тот же день при большом стечении народа он совершил торжественное освящение моленной2. Епархиальный миссионер Евфимий Зубарев так описывал Золотиловскую моленную в ноябре 1903 г.: «В деревне Золотилове, – писал он, – существует молельня австрийцев, весьма изящная и обширная, внутри устроенная по плану православных церквей. В ней очень богатый иконостас, отделяющий алтарь. <…> С улицы, при входе, помещена не над дверью, а на стене икона Божией Матери. Молельня построена в виде особого здания, отдельного от жилых строений после закона 3 мая 1883 г. <…> рядом с ней устроен дом-сторожка, очень хороший. В нем останавливаются приезжие богомольцы и проводятся скопища и сборища, где раскольники обделывают свои дела <…>. Под видом сторожа живет в сторожке рьяный раскольник иконописец Иван Рачков, из мещан г. Иваново-Вознесенска»3. «Моленной и всем её имуществом, – продолжал о. Евфимий, – заведует и управляет местный крестьянин Егор Иванович Лакомкин или, по выражению однодеревенцев, “отец Егорий”. Он человек богатый и начитанный, ученик известного Дмитрия Мокеева, именовавшегося в расколе иеродиаконом Дионисием, а ныне действительного иеродиакона Московского Никольского единоверческого монастыря о. Дионисия*. Лжепоп Лакомкин пользуется особенной благосклонностью местного начальства (тут о. Евфимий, конечно, сильно преувеличивает. – Н. З.). Он открыто совершает свои богослужения и требы на виду православных; служит (в летнее время) обедни с хором певцов при открытых окнах моленной; выносит с пением из моленной покойников; служит в облачении на своем кладбище, обнесенном кирпичной оградой, панихиды, ходит по домам со славой в длинной одежде, неся открыто в руках крест и епитрахиль; носит длинные волосы; собирает новь со своих прихожан и пр.»4.

   В воскресенье, 16 ноября, в Большое Золотилово прибыл епархиальный миссионер о. Евфимий Зубарев, приурочивший к приезду епископа Иннокентия свою беседу со старообрядцами. Отец-миссионер послал в дом Лакомкиных, где пребывал после богослужения владыка Иннокентий, письменное приглашение последнему на публичный диспут в местную школу. Скорее всего, о. Евфимию ещё никогда не удавалось скрестить копья в поединке со старообрядческим епископом, и он надеялся разбить того в пух и прах. Однако полученный ответ его разочаровал: «Но наше желание видеть Усова на беседе не осуществилось. Раскольнический “владыка” ответил, что он только тогда явился бы “сам” на беседу, если бы был здесь лично Преосвященный Виссарион (правящий архиерей, епископ Костромской и Галичский. – Н. З.); беседовать же с миссионерами он обещал назначить своего миссионера»6. Конечно, по тем временам подобный ответ был воспринят главой епархиальной миссии как неслыханная дерзость.

Приезд епископа Иннокентия сыграл в судьбе Григория Лакомкина очень большую роль. Отец Георгий, несомненно, представил высокому гостю своего младшего брата. Владыка же, вероятно, уже тогда взял последнего на заметку как возможного кандидата в священники.

С первых дней после возвращения из армии в родные места Григорий Иванович стал во всем помогать о. Георгию. Он «собрал до 20 человек учеников по пению, всемерно постарался восстановить пение и чинность во святом храме»7. В последующие годы Григорий Лакомкин занимался крестьянским трудом, одновременно выполняя в золотиловском храме обязанности уставщика* и руководителя пения. Григорий Иванович сопровождал брата вместе с певчими своего хора во многих его поездках по приходу. Такие поездки редко обходились без попыток местной полиции хоть как-то помешать старообрядцам. Естественно, что власть предержащие меньше всего радели о защите православной веры: основным побудительным мотивом их являлось желание поймать раскольников на каком-нибудь нарушении со всеми вытекающими отсюда мздоимческими последствиями.

Город Плёс Нерехтского уезда Костромской губернии.
На рубеже XIX и XX вв. плёсские старообрядцы являлись прихожанами Казанского храма в Большом Золотилове.
Фото начала XX в.

   Часть прихожан Золотиловского храма проживала в г. Плёсе. На склоне лет святитель Геронтий вспоминал некоторые эпизоды из своей героической юности, связанные в основном с похоронами. «В г. Плёсе на Волге, – писал он, – люди любили старую веру. Под старость многие присоединялись. А это законами было до 1906 года запрещено. Но о. Георгий был смел – и присоединял их, и их отпевал. По городам старообрядцам провожать покойников было воспрещено, а в сёлах было можно. В г. Плёсе рядом – слобода-село, разделяла их речка*. Вот Григорий Иванович, провожая покойника по городу, не пел. А как только перешёл речку – запел с хором своим “Святый Боже”. Тут и урядник, и протокол. Угрожал арестом и судом. Просил взятку, было отказано. Ожидали ареста»9. Другой эпизод тоже был связан с похоронами: «Вскоре помер старообрядец (в Плёсе. – Н. З.) на Пасхе в разлив Волги. Кладбище ниже по Волге, за слободу. Когда вышли из дома с покойником, не пели, а как сели на большую лодку (завозня), помещающую более 50 человек, на лодке, на воде, запели надгробное “Христос Воскресе” – чудные звонкие голоса хора разливались по воде; тысяча зрителей г. Плёса слушала старообрядческое пение с особым желанием. Не успели возвратиться с кладбища – опять урядник, опять протокол. Григорий Иванович объяснил уряднику, что есть разъяснение, что петь нельзя только по улицам города, а в деревнях можно. Но не указано нигде, что запрещено петь на воде – на Волге. Урядник обещал привлечь к суду как Григория Ивановича, так и его брата о. Георгия. Но ему отказали»10.

   На исходе лета 1904 г. в семье Григория Ивановича произошло важное событие: 28 августа родился сын, при крещении наречённый Геннадием (на латинском языке – благородный)*11. Как мы помним, у Григория Ивановича и Анны Дмитриевны два первых ребёнка – дочь Екатерина и сын Евфимий – умерли во младенчестве. Геннадий избежал смерти в младенчестве: ему на роду было написано быть расстрелянным в возрасте 33-х лет после пятилетнего пребывания в лагерях… Но никому не дано знать будущего, и рождение ребёнка стало большой радостью и для родителей, и для бабушки Манефы, и для дяди о. Георгия, и всех остальных Лакомкиных.

   В январе 1904 г. на Дальнем Востоке вспыхнула война с Японией. В стране началась мобилизация военнообязанных. От призыва и отправки в далекую Манчжурию Григория Ивановича уберегло то, что незадолго до окончания военной службы он по распоряжению начальства выдержал экзамен на «заурядного военного чиновника». Позднее он писал: «Когда была война с японцами 1904 – 1905 гг., все писаря были взяты на войну, а Григорий Иванович, как кандидат на заурядного военного чиновника, взят не был»12.

В воскресенье, 9 января 1905 г., в Петербурге произошли трагические события, вошедшие в русскую историю как «кровавое воскресенье». Расстрелом колонн рабочих, шедших к Зимнему дворцу с иконами и портретами Николая II, царский режим совершил чудовищную роковую ошибку. 9 января знаменовало собой начало очередной великой смуты – Первой русской революции. Примечательно то, что если либеральная и революционная печать при освещении трагических событий 9 января основной упор делали на жестокость расправы с участниками шествий, то старообрядческая печать особое внимание уделяла тому, что во главе многотысячных колонн рабочих шёл не какой-нибудь анархист, а священник официальной Церкви – о. Георгий Гапон. «Вот, – говорили старообрядческие публицисты, – ваша хваленая господствующая Церковь, опора государства».

В этой обстановке наиболее здравомыслящие люди в руководстве страны пришли к выводу, что прежняя политика по отношению к старообрядцам давно себя изжила и её продолжение работает против государства.

2 февраля 1905 г. в Москве на Рогожском кладбище происходила торжественная встреча вернувшегося из тульской ссылки Предстоятеля старообрядческой Церкви архиепископа Московского и всея Руси Иоанна (Картушина).

16 апреля 1905 г., в Великую субботу, император Николай II послал московскому генерал-губернатору телеграмму, предписывающую снять печати с алтарей храмов Рогожского кладбища. На следующий день – 17 апреля, в Пасху, в Покровском соборе Рогожского кладбища произошло историческое событие – были сняты печати на дверях алтарной части храма. Впервые с 1856 г. в алтарь вновь вошли священнослужители. С этого времени день «снятия печатей» стал одним из старообрядческих праздников.

17 апреля 1905 г., в день Пасхи, в день Светлого Христова Воскресения, император Николай II подписал исторический акт – Положение Комитета Министров «Об укреплении начал веротерпимости», ставшее началом полной легализации старообрядчества в России после двух с половиной веков гонений и притеснений13. Редко какой государственный акт – обычно его именовали манифестом – читали в старообрядческих местах по всей стране с таким вниманием. По поводу данного документа можно сделать только одно замечание: он появился слишком поздно. Если бы его издали лет на десять раньше! Хотя если бы не начавшаяся революционная смута, то кто знает, вышел ли бы он в свет вообще. И тем не менее значение акта от 17 апреля 1905 г. трудно переоценить. Конечно, и после него старообрядцы постоянно жаловались на продолжающиеся попытки притеснений, но общее положение старообрядчества не могло идти уже ни в какое сравнение с ситуацией до 17 апреля 1905 г.

В истории старообрядчества начался период, самими сторонниками старой веры называемый «золотым периодом», «золотым десятилетием» и даже «золотым веком». И, действительно, по сравнению с теми временами, что были до того, и теми, что настали после того, период 1905 – 1917 гг. воистину стал для старообрядцев «золотым веком». Не надо только забывать, что значительная часть этого «века» пришлась на время Первой русской революции, Первой мировой войны и революционного 1917 года.

В 1905 г. – вероятно, в первой половине года – о. Георгий Лакомкин был назначен благочинным 5-го благочиннического округа, в который входили приходы Нерехтского, Костромского и Буйского уездов14*. Круг его обязанностей многократно вырос.

   Летом 1905 г. важное событие произошло и в жизни Григория Ивановича – он стал участником Шестого Всероссийского съезда старообрядцев в Нижнем Новгороде (подробнее об этом чуть ниже). Съезд завершил свою работу 5 августа. Наверняка домой из Нижнего братья Лакомкины возвращались окрылённые. В самом воздухе чувствовалось наступление того, что чуть позже назовут старообрядческим «золотым веком».

Однако «золотой век» начинался при очень грозных «знаках времени». В мае-июне 1905 г. в Иваново-Вознесенске прошла известная всеобщая забастовка. Вслед за ней с 21 июня началась всеобщая забастовка в Костроме. В начале октября страну охватила Всероссийская октябрьская политическая стачка, проходившая под лозунгами свержения самодержавия, созыва Учредительного собрания и установления демократической республики. 10 октября прекратили работу железнодорожники всех губерний, прилегающих к Москве, в том числе и Костромской. 17 октября 1905 г. император Николай II издал манифест, которым населению страны даровались политические свободы. В декабре в Москве прошло вооруженное восстание, ставшее пиком революции 1905 года, после чего смута постепенно пошла на спад.

Как мы помним, Григорий Иванович обучал приходскую молодёжь пению и чтению на церковно-славянском языке. Однако власти и тут пытались чинить препятствия. Святитель вспоминал: «Обучать пению и чтению препятствовали, требуя от него (Григория Лакомкина. – Н. З.) аттестата знания за гимназию»17. Дабы получить такой аттестат, Григорий в начале 1906 г. выдержал экзамены в церковно-учительской семинарии, находившейся в с. Хренове Кинешемского уезда18. Экзамены у него принимал заведующий семинарией – священник Леонид Земляницкий19.

Церковно-учительская семинария в с. Хренове являлась уникальным учебным заведением в Костромской губернии, в котором готовили учителей для церковно-приходских школ. Трёхэтажное здание семинарии было возведено в 1900 – 1902 гг. на пожертвования фабриканта И. А. Кокорева из соседнего с. Тезина (совр. г. Вичуга). Торжественное открытие школы, на котором присутствовали первые лица губернии (губернатор Л. М. Князев, епископ Костромской и Галичский Виссарион и др.), состоялось 1 октября 1902 г. в праздник Покрова Пресвятой Богородицы, бывший престольным праздником местной Покровской церкви20. Первый выпуск семинарии (28 человек) состоялся 13 мая 1905 г.21.

Поражает обилие знаменитых имён в числе тех, кто учился в Хреновской семинарии: Н. Д. Кондратьев* – знаменитый экономист, П. А. Сорокин** – ученый-социолог с мировым именем, А. А. Новиков*** – Главный маршал авиации, дважды Герой Советского Союза, и др. Святитель Геронтий, сдавший в семинарии экзамены экстерном, тоже может считаться в числе тех, кто учился в этом учебном заведении. Правда, несмотря на сданные экзамены, получить свидетельство об окончании Хреновской семинарии Григорию Ивановичу, как мы увидим ниже, было не суждено.