С. Н. Толстой

Двадцать строк Гумилёва

Макарьевский монастырь в начале XX века

Маленький городок Макарьев на Унже расположен в 50 верстах от железнодорожной станции Нея. В летнее время, правда, от Юрьевца на Волге до Макарьева курсировали маленькие пассажирские пароходы. Зимой от станции по санной дороге на лошади ехали два дня. Теперь, кажется, многое изменилось и там садятся самолёты местной линии, только ехать туда не к кому. А в первые годы после революции это было глухое, тихое место.

Монастырь XVII века поднимал над белой стеной свои синие асимметричные купола с тусклыми золотыми звёздочками и жиденьким колокольным звоном, сзывал прихожан на всенощные и литургии. Толпы девочек и мальчиков сбегались по утрам к подъезду двухэтажного кирпичного здания, школы второй ступени, находившейся напротив входа в монастырь. Неподалёку отсюда, на главной площади, высились массивные стены бездействующего собора. Два-три жалких магазина — скорее лавки, торговали бакалеей, керосином и конской фурнитурой, пивная ЕПО[1] с бильярдом и прилавки городского базара несколько оживляли эту почти безлюдную площадь, откуда начиналась центральная улица, бывшая Дворянская. В начале улицы было ещё несколько магазинчиков, булочная, частная фотография Муравьёва, аптека, дальше шли деревянные, изредка на каменном основании, дома.

Основным видом деятельности, как-то оживлявшей эту скромную столицу большого лесного края, была лесоторговля. Лесопилки и лесосплав были до революции единственными отраслями деятельности, а в иных случаях и обогащения местных жителей. Немногочисленные помещики — владельцы окрестных имений и лесоторговцы-купцы — все хорошо знали друг друга.

В числе первых был друг молодости Валерия Брюсова, поэт и переводчик Мюссе Антон Дмитриевич Облеухов[2]. Незадолго до революции он женился на рано овдовевшей местной помещице Купреяновой, в результате у него оказались пасынок и падчерица. Пасынку он помог перейти, согласно его желанию, из училища правоведения в юнкерское и по его окончании выйти офицером в лейб-гвардии Семёновский полк. Он погиб в 1915 году на фронте. Падчерица училась в Смольном, но не окончила его и преподавала немецкий язык в советской школе.

Главная городская улица в противоположном площади конце упиралась в поперечную улицу-дорогу, по которой ездили к далёкой железной дороге. Как раз напротив бывшей Дворянской на ней стоял дом Дмитрия Александровича Троицкого. Лесоторговец и бакалейщик Д. А. Троицкий считался в городе культурным человеком. Он выписывал журналы, организовал любительскую городскую труппу, регулярно ставившую пьесы Островского. Играл и сам. Жена его умерла ещё до революции. Она была в каком-то очень близком родстве (едва ли не сестрой) Иннокентия Анненского [так! — прим. публ.], фотография которого со всей семьёй всегда висела в столовой в тяжёлой раме. По-видимому, ей-то, главным образом, и были обязаны своим неплохим воспитанием и образованием старшие дети. Старшая дочь Троицкого, Надежда Дмитриевна, которую я, как и все коротко её знавшие, звали Диной, хорошо владела французским и английским, недурно знала немецкий, любила музыку и поэзию. Ещё девочкой она часто гостила в имении Купреяновых и хорошо знала А. Д. Облеухова, подругой падчерицы которого была. В годы войны 1914—1917 гг. она поступила сестрой милосердия в офицерский лазарет, где и довелось ей познакомиться с Н. С. Гумилёвым. Он лежал в этом лазарете незадолго до своего отъезда на Салоникский фронт[3]. Молодая девушка в белой косынке с красным крестом скоро привлекла его внимание. Мне, узнавшему её лет шесть спустя, нетрудно себе представить, отчего это случилось, хотя Дина Троицкая никогда не считалась красавицей. Большие серо-голубые глаза, окружённые густыми, пушистыми ресницами, стройная, лёгкая фигурка, мягкий, музыкальный голос, обаяние женственности и, вместе, глубокая серьёзность, нетерпимая к всякой вульгарности, не могли не привлечь томящегося бездельем молодого офицера. Однако ему пришлось обмануться в ожиданиях скорой и эффектной победы. Правда, сердце девушки, насколько я знаю, было свободно, но Гумилёв вряд ли мог отдать себе отчёт в том, насколько невыгодным в её глазах было его положение... В соседстве с «настоящими» героями, раненными на полях сражений, он лежал в лазарете в связи с каким-то кишечным заболеванием — не то колитом, не то язвенным кровотечением. Это никак не импонировало девушке. Его мужская настойчивость беспокоила и отпугивала юную неофитку, ещё не ставшую женщиной. Кроме всего, он и просто ей не нравился: она не находила его ни красивым, ни обаятельным. Впрочем, у него в запасе оставалась ещё крупная козырная карта: он был поэт. Стараясь, как выразились бы сейчас, «реализовать преимущества, связанные с этим званием», он посвящал ей свои стихи и дарил сборники с посвящениями. Она благодарила, но едва ли внимательно читала что-либо, кроме посвящений. Воспитанная на классиках, ценившая Апухтина и Голенищева-Кутузова, она не пошла в знакомстве с новой поэзией дальше нескольких стихотворений Бальмонта и, может быть, Северянина, причём последние воспринимались простым курьёзом. Оставалось незнакомым или почти незнакомым даже имя Александра Блока. Таким образом, бедному Николаю Степановичу приходилось вступать в незавидную роль истолкователя и пропагандиста собственной музы...

По-видимому, такому опытному обольстителю, каким, во всяком случае, считал себя самонадеянный поэт, в конце концов удалось все же внести некоторое беспокойство в юную девичью душу. Она избегала до конца дней комментировать их отношения. Говорила, что на какое-то пылкое объяснение, прерванное появлением посторонних, она имела неосторожность ответить ничего не значащей запиской, которую он поспешил, к её негодованию, объявить любовным письмом. Посвящение, написанное, кажется, на книге «Колчан», и помимо этого утверждения показалось ей (быть может, и не без основания) дерзким и непозволительным.

Через несколько дней Гумилёв выписывался и уезжал. При отъезде он второпях надписал ещё четыре строки на сборнике «Жемчуга»; на этом и окончилось их знакомство. Ни переписки, ни встреч больше не было...

После революции Н. Д. Троицкая много лет преподавала русский язык в школах Макарьева. В конце тридцатых годов, неожиданно для всех друзей и знакомых, она вышла замуж за отчима своей давней подруги — Купреяновой — А. Д. Облеухова, человека более чем на 30 лет старше её, весьма достойного, но страдавшего периодически приступами душевной болезни. После Великой Отечественной войны она была награждена за долгую беспорочную службу орденом Ленина. В конце пятидесятых годов умер её муж. Как советская учительница, она не решилась даже присутствовать на его похоронах. Человека глубоко религиозного, его хоронили в церкви. Но и это не спасло её. В маленьком городе всё скоро становится известно. Её освободили от работы. Пришлось ехать в Москву, хлопотать, добиваться приёма у Шверника, в то время председателя ВЦСПС. И всюду ей твердили, что она должна была перевоспитать мужа и искоренить его религиозные предрассудки... Восстановили её в школе с большим трудом. Несколько лет спустя умерла и она[4].

Н.Д. Троицкая-Облеухова (2-я слева в 1-м ряду) и (рядом) А.Д. Облеухов в кругу родных. Макарьев, 1939 г. Архив Ювенских

И теперь, наверное, я один знаю, что в маленьком городке на старинной русской реке Унже, в какой-нибудь кладовке, среди книжной рухляди, всё ещё лежат два гумилёвских сборника с автографами нигде не опубликованных стихотворений, такими характерными[4a]. Всё, что я мог сделать в своё время, когда держал их в руках, это переписать их в свою записную книжку.

Вот первое стихотворение:

НА ДОБРУЮ, ДОЛГУЮ ПАМЯТЬ

После долгих сонных дней
Солнце, и письмо любовное,
После стольких дней — теней
Снова время баснословное.
 
Я, как первый человек,
А она, как Ева, кроткая,
Дразнит выгибами век,
И медлительной походкою.
 
Все другие для меня
Точно звери бессловесные,
Я дарю им имена,
Золотые и телесные.
 
Но как истинный Адам,
(Только зная всё заранее),
Я тоскую по плодам
Сладким — с дерева познания.

Второй автограф — четверостишие, украшающее книгу «Жемчуга». Он написал торопливой рукой, перед отъездом.

Быстроглазой, светлоокой,
Хоть, увы, она строга,
Уезжая в Салоники,
Оставляю «Жемчуга».

Для меня несомненно, что автор хотел написать не светлоокой, а «светлоликой» — этого требует рифма, а по смыслу возможно и то и другое в равной мере. В торопливости предъотъездных минут Гумилёв допустил неумышленную описку.

Вот и всё об этом.

23-XII-67

Н. И. Толстая

[Комментарии]

Эссе впервые опубликовано в краеведческом альманахе «Отечество» (изд-во «Отечество», при участии Российского фонда культуры, М.: 1994. Вып. 5. С. 221—227, послесловие Н. И. Толстой). Речь в нём идёт о двух неизвестных стихотворениях поэта Николая Гумилёва, которые он посвятил Надежде Дмитриевне Троицкой, подруге сестры Сергея Толстого Веры Николаевны. Фактически это расширенная глава повести «Осуждённый жить» «Макарьев на Унже» (см. Т. I. С. 501 и далее) [5], дополненная некоторыми сведениями о пребывании в г. Макарьеве, которую Сергей Николаевич сделал как самостоятельную работу и, видимо, хотел опубликовать, понимая её ценность новыми стихотворениями Гумилёва [так! — прим. публ.], но или передумал, или эссе не приняли.

В последнее собрание сочинений Н. С. Гумилёва эти два стихотворения не вошли[6].

«...Незадолго до революции он женился на рано овдовевшей местной помещице Купреяновой, в результате у него оказались пасынок и падчерица...» Купреянова Антонина Алексеевна (урождённая Ильина), муж Александр Павлович Купреянов. Жили в его имении Княжево Костромской губернии. А. А. Купреянова овдовела, когда её дочери Санечке (род. 15 июля 1897 г.) было около семи лет, а сыну Павлу — шестнадцать (погиб 30 июля 1915 г., подробнее см. Т. I. С. 192—194). Во время революции у неё трижды пытались отнять имение и трижды она за это сидела в тюрьме, но отдавать его не хотела. Умерла А. А. Купреянова от заражения крови[7]. На похоронах мужики шли 9 вёрст с непокрытыми головами до Макарьевского монастыря, где её похоронили. При жизни она много жертвовала монастырю и даже имела там комнатку. Сейчас могила не сохранилась.

Павел Купреянов. 1910-е гг.

Эти сведения были получены в 1998 году, когда удивительным образом разыскалась дочь Санечки Купреяновой Александра Леонидовна Жохова (в замужестве Зезюлина). Книга С. Н. Толстого только что вышла, но сведения, приведённые в ней на с. 573 оказались неверны: фамилия мужа Санечки — Жохов, Леонид Гаврилович (1886 г. р.), и уехать из России Санечке помог не М. Тухачевский.

Санечка Купреянова

Из воспоминаний А. Л. Жоховой о своей матери: «Санечка переезжает в Макарьев и поступает учительницей немецкого языка в гимназию. Испытав на себе все тяжести революции и сознавая, что большевики всё возьмут в свои руки, она подаёт прошение на выезд в Германию, выдвигая как причину усовершенствование знания немецкого языка. Разрешение было получено чудом: Санечка честно написала для Комиссии в анкете, что окончила Смольный институт. Члены Комиссии, в силу своего интеллектуального уровня, решили, что Смольный — это где Ленин, и собрание выдало ей разрешение на отъезд. Санечка узнала об этом от Дины Троицкой, которая шла ей навстречу и хохотала, а потом рассказала, как все закивали и сказали: пропустить.

В 1926 году Санечка едет к своей подруге в Германию, а оттуда в Грецию к своему жениху Л. Г. Жохову, с которым она была знакома, так как он был их соседом по имению и приезжал в Княжево. Тогда он был женат на Зинаиде Скоропадской и имел двух детей. Их жизнь не складывалась, и когда началась революция и он собрался уезжать за границу, она отказалась ехать с ним. Перед отъездом он был вне закона и в любой момент мог быть арестован.

Уже находясь в Греции, он сделал Санечке предложение в письме. (В воспоминаниях Марии Михайловой[8] есть интересные подробности: «…когда он был маленький, его купала Любушка, прозвище которой тогда было Долгая (она была очень высокого роста), и после выселения из Княжева (по-моему, в 1919 году) Антонина Алексеевна, Санечка и её отчим Антон Дмитриевич Облеухов поселились у своей бывшей прачки Любы в двух маленьких низеньких комнатках».)

Свадьба Санечки и Л. Г. Жохова состоялась 21 ноября 1926 года, в день Архангела Михаила. У них родились двое детей: Пантелеймон и Александра. Перед приездом Санечки в Грецию Леонид Гаврилович ездил на Афон и был в Пантелеймоновском монастыре, и поскольку Св. Пантелеймон был целителем (его мощи и теперь возят по миру для излечения людей), сына они назвали этим именем, и названный в честь Святого, он избрал профессию врача.

В Греции семья жила тяжело. Страна бедная, примитивная, к иностранцам относятся не очень доброжелательно. Весной 1941 года, когда немцы оккупировали Грецию и началась партизанская война, оставаться там белоэмигрантам, тем более преподающим немецкий язык, было небезопасно. В июне 1943-го они переехали в Вену, в 1945-м пешком бежали в Баварию. Из Германии (Мюнхен) уже в 50-х годах семья переезжает в Америку (после подписания Сталиным кровавого договора о возвращении всех эмигрантов в СССР), страну, с которой, как с Австралией, Бразилией и Аргентиной, такой договор не был заключён.

Особенно тяжёлыми были для семьи годы работы в Баварии у местного фермера, где Санечке приходилось доить до 30 коров утром и вечером и в течение дня выполнять тяжёлые полевые работы, а Леониду Гавриловичу, окончившему до революции юридический факультет и бывшему тогда земским начальником, чистить коровники на ферме. Дети помогали им после занятий. (В Греции он тоже выполнял тяжёлую физическую работу — мостил дороги, а также работал землемером и чертёжником.)

Осели они в Си-Клифе, в 24 милях от Нью-Йорка, где всем приходом строили русскую церковь, что было очень важно для Санечки. Своих детей она воспитывала в православии, дала им прекрасное образование, что считала очень важным, и привила любовь к своей покинутой родине. Жила она вместе с дочерью, её мужем Сергеем Яковлевичем Зезюлиным и с их четырьмя детьми. Сначала она работала на игрушечной фабрике, потом — где изготовляли детали для спутников — моторы из платины, в которых был рисунок, по которому должен был идти ток. Санечка тонким сверлом делала эти отверстия.

Её дочь Александра Леонидовна кончила немецкую гимназию, потом получила университетский аттестат и в итоге стала преподавателем в среднем учебном заведении — немецкого, французского, русского языка.

Её брат Пантелеймон в 1969 году женился на дочери священника, настоятеля храма, о. Митрофана (теперь епископ Митрофан) Анне Митрофановне Зноско-Боровской.

Муж Санечки Л. Г. Жохов скончался 28 окт. 1972 г., а 2 февр. 1985 г. умер и муж дочери, которого Санечка очень любила и ценила. В утешение месяц спустя родилась её первая правнучка. Позднее свой крестильный крест, который она так боялась потерять в 1926 году, когда уезжала из СССР, она передала своей пятой внучке, тёзке, Александре Волковой.

Леонид Гаврилович Жохов оставил очень большой архив своих произведений, опубликовав при жизни, в США, только три книги: «Лесные рассказы», «В усадьбе» и «Быль прошлой жизни». Он был очень образованным человеком, знал латынь, греческий и выбрал Грецию как страну высокой культуры, но был очень разочарован, когда пожил там. Он мог поселиться в Югославии — её король (с 1921 до 1929) Александр I Карагеоргиевич (1888—1934) учился вместе с Павликом Купреяновым, братом Санечки, в Училище правоведения в Петербурге, — но не захотел ехать в Сербию, о чём потом очень жалел. До того, как он попал в Грецию, он, не будучи военным, вступил в Добровольческую армию Врангеля и отступал вместе с ним в Галлиполи.

Санечка, уже уйдя на пенсию, преподавала русский язык в старшем классе приходской школы. За месяц до смерти у неё отнялась рука, после этого она как-то потеряла сознание, и дочь отвезла её в больницу, где она тихо скончалась от удара. Это было 28 февраля 1996 года. Она не дожила год до своего столетия.

Есть сведения, что Надежда Дмитриевна Троицкая получила разрешение на выезд за границу вместе с Санечкой, но не воспользовалась им, пойдя на самопожертвование из-за того, что не на кого было оставить уже очень пожилого Антона Дмитриевича Облеухова (см. илл. к т. II).

Сергей Николаевич, вместе с Марией Вячеславовной Горчилиной[9], несколько раз приезжали в Макарьев и встречались там с Н. Д. Троицкой, о чём рассказывала Мария Михайлова.

Толстой С. Н. Собр. соч.: В 5 т. Т. 3. Драматургия. Философия. Эссеистика. Литературоведение. Поэтические переводы / Подгот. текста, сост., вст. статья, коммент. Н. И. Толстой. — М., 1998. — С. 225—229, 538—541.

Примечания интернет-публикатора

Сергей Николаевич Толстой (1908—1977) — прозаик, поэт, драматург, философ, литературовед, переводчик. Происходит из тверских Толстых — нетитулованной ветви старинного дворянского рода.

Родился в Москве, первые 10 лет провёл в имении Новинки Тверской губернии. Потеряв во время 1-й Мировой войны, революции и Гражданской войны трёх братьев (старший погиб на войне, два других в 1920 г. — от рук новой власти) и родителей (в 1918 г. отца и мать расстреляли большевики, взяв их в заложники), он с оставшейся в живых сестрой Верой, которая была старше его почти на 20 лет и заменила ему мать, скитался по родным и знакомым. В 1922 г. они приезжают в город Макарьев Костромской губернии к подруге Веры Николаевны — «Санечке Куприяновой». В Макарьеве Сергей Толстой окончит среднюю школу. В 1924 году сестра и брат уедут в Москву, где проживут до конца своих дней.

Вера и Серёжа Толстые. Начало 1920-х гг.

Наталья Ивановна Толстая — жена сына С. Н. Толстого, Николая Сергеевича Толстого (род. 1930). Составила, подготовила к публикации тексты и написала комментарии к пятитомному собранию сочинений С. Н. Толстого, вышедшему в 6-ти книгах в конце 1990-х — начале 2000-х гг. Автор статьи о жизни и творчестве С. Н. Толстого, написанной для 1-го тома, в котором опубликована автобиографическая повесть «Осуждённый жить» (М.: Международная программа образования, 1998).

Комментарии проиллюстрированы фотографиями (фото 2—4) из книги:
Толстой С. Н. Осуждённый жить. — М.: Международная программа образования, 1998.

Приложение

Н. П. Тимофеева

Я часто думаю о Родине

<…>

Первые послевоенные годы были очень тяжёлыми. <…> Я была довольно не приспособленной в жизни, нехозяйственной, а трудностей и всевозможной нужды было много: забота о дровах, о ремонтах, об одежде и питании. В связи с этим не могу не вспомнить ещё одного человека — Надежду Дмитриевну Облеухову — лучшего преподавателя иностранного языка в Макарьеве. Надежда Дмитриевна помогала мне во всём, делала это охотно, стараясь ободрить меня. Я часто болела, и, если нельзя было вызвать врача, Надежда Дмитриевна лечила меня сама: приносила лекарства, делала полоскания, компрессы (она имела, кроме основного, медицинское образование). Меня всегда удивляло её такое доброе отношение ко мне. У меня с ней была большая разница в возрасте[1], в воспитании, в развитии. Только когда я наблюдала такое же чуткое отношение Надежды Дмитриевны к другим людям, то приходила к выводу, что её жизненная позиция — оказывать помощь всем, кто в этом нуждается.

Надежда Дмитриевна обладала большим педагогическим мастерством. Бывшие её ученики, будучи студентами институтов, говорили, что им легко было изучать иностранный язык в вузе, такая крепкая основа знаний им была дана в Макарьевской средней школе. И вот такому мастеру-педагогу пришлось пережить изгнание из школы. У Надежды Дмитриевны умер муж, очень старый человек, умирая, он попросил похоронить его по-христиански. Она выполнила просьбу мужа, и за это была снята с работы. Председатель союза учителей поставил на педсовете этот вопрос на голосование. Заступилась за Надежду Дмитриевну только одна София Георгиевна Голятина. Н. Д. Облеухова несколько месяцев проработала в одной из школ в Костроме, затем снова возвратилась в Макарьев и до выхода на пенсию преподавала немецкий язык в Макарьевском педучилище.

Прошли годы, изменилась жизнь, но я ощущаю, что и сегодня мне недостаёт этого человека, её доброго участия и совета. На днях[2] я встретила племянницу Надежды Дмитриевны Ювенскую Надежду Александровну. Вспоминали Надежду Дмитриевну, их старинный дом, неторопливый уклад жизни с чередованием зим и вёсен, труда и отдыха. Надежда Дмитриевна и её сестра Нина Дмитриевна много читали, у них было много редких старинных книг. У них имелись две библиотеки: одна — у отца Дмитрия Александровича, вторая — мужа Надежды Дмитриевны, Облеухова Антона Дмитриевича, высокообразованного человека, одного из составителей русской энциклопедии[3].

Когда заканчивалась наша беседа, Надежда Александровна попросила меня включить в свои воспоминания странички из биографии Надежды Дмитриевны, на что я с радостью согласилась. Вот они:

Надежда Дмитриевна Облеухова родилась в 1893 году. Она была старшей из детей в семье предпринимателя и просветителя Дмитрия Александровича Троицкого (1865—1929). Наследство своей жены он потратил на культурно-просветительные заведения: писчебумажный книжный магазин для учащихся (в этом здании в настоящее время находится аптека), типографию, кинотеатр, который находился в торговых рядах. В 1918 году на площади был показан для всех желающих фильм «Гибель “Титаника”». В 1912 году, после окончания Костромской гимназии, Надежда Дмитриевна поступила на Высшие женские курсы в С.-Петербурге (Бестужевские) на филологическое отделение. Во время Первой мировой войны она работала сестрой милосердия в госпитале в Петербурге, где одно время находился на лечении поэт Н. С. Гумилев. При выписке из госпиталя Николай Степанович подарил на память Надежде Дмитриевне свой поэтический сборник «Жемчуга» со следующей надписью:

Ясноглазой, светлоликой,
Хоть — увы! — она строга,
Уезжая в Солоники,
Оставляю «Жемчуга».

В 1923 году Надежда Дмитриевна вышла замуж за Антона Дмитриевича Облеухова и постоянно жила в Макарьеве, работала преподавателем немецкого языка в средней школе.

<…>

Малышев А. Мёд воспоминаний: Стихи и проза / А. Малышев. — Макарьев, 2005. — С. 44—46.

Интернет-публикация А. В. Соловьёвой