Чухлома

ГОДЫ ДАВНИЕ. Пятьдесят с небольшим километров отделяют Чухлому от Галича. Расстояние для современных скоростей незначительное. Можно из Галича до Чухломы добраться местным самолетом за пятнадцать минут, но для того чтобы почувствовать суровую красоту лесного края, надо проделать этот путь на автобусе, а местами — пешком. Нехоженые леса и топкие болота, через которые пролегал старинный Архангелогородский тракт, окружают дорогу. Временами она вырывается из зеленых объятий и бежит по скудным полоскам расчищенной земли. Труднопроизносимые названия: Едомша, Возега, Мерега — напоминают, что в далекие времена здесь жила языческая «чудь». Рано, на самой заре Киевского государства, проникают в богатые пушниной леса предприимчивые новгородцы. Смелые вояки и дальновидные торговцы, они пробирались на своих ушкуях по рекам и озерам к чудским городищам и вместе с товарами заносили семена христианской религии. В X веке от новгородских гостей познал догматы православной веры и уроженец Чухломы, «богату родителю сын» Иверик, принявший при крещении имя Авраамия. Позднее бывший язычник основал знаменитый Богоявленский монастырь в Ростове и за праведную жизнь был причислен к лику святых. Можно было бы не упоминать об этом поборнике веры, но в его жизнеописании — «Житии Авраамия Ростовского» — имеется немало фактических данных, которые, если откинуть религиозную шелуху, проливают свет на далекое прошлое Чухломской земли. Помогает раздвинуть завесу времени и «Летописец Воскресенского монастыря».

Со страниц рукописи проглядывают реальные события: отдельные фразы позволяют представить, как Галичский князь в 1335 году, проехав «великий лес», увидел «Чюдское» (Чухломское) озеро и около него утлые постройки поселения чуди. В XIV веке на берегу Чухломского озера жили уже и русские люди. Тот же Галичский князь встретил там Гаврила Давыдова «из Твери града», который поселился здесь с семьей.

Чудское городище Чухлома находилось на западном берегу озера, в том месте, где позднее был построен Авраамиев Городецкий монастырь. Когда возникло поселение на территории современного города, точно неизвестно, но в XIV веке оно уже, несомненно, существовало. Именно в этот глухой северный городок был сослан в 1381 году московский митрополит Пимен, получивший по подложной грамоте посвящение константинопольского патриарха на Московскую митрополию.

Чухломские земли, входившие в вотчину Галичского князя, были куплены Иваном Даниловичем Калитой в годы его княжения (1328—1340). Все тяготы последовавшей позднее междоусобной войны московских и галичских князей ложились на плечи жителей Чухломы. По лесным тропам и дорогам, проваливаясь в снег и утопая в грязи, брели отряды русских мужиков для битвы с такими же русскими мужиками. Пробиралась через замшелые чащобы и татарская конница, неся горе и разорение. Более восьмисот «пустошей» насчитывалось в Чухломском крае.

При подъезде к Чухломе, как и к Галичу, леса редеют, на пологих увалах примостились небольшие деревушки, кое-где заметны остатки усадеб. Первые помещики появились на чухломских окраинах в первой четверти XVII века. Родоначальник дома Романовых не скупился на худородные, тяжелые земли за Волгой и щедро раздавал дворы своим холопам вокруг Чухломы и Галича за военную доблесть. За верную государеву службу получили в 1619 году поместье и Лерманты. «За поручиком, за Юрием Лермантом», прадедом поэта, числилось поместье, «что была деревня Кузнецово». В усадьбе бедной дворянской семьи — «Раменье» — в 1820 году родился Алексей Феофилактович Писемский. Почти половину жизни прожил под чухломским небом, в имении «Колотилово», критик и поэт пушкинского времени П. А. Катенин, которому Грибоедов вручил на суд свою обличительную комедию «Горе от ума». Усадьба « Колотилово» находилась в трех с половиной верстах от «Раменье», и их владельцы часто просили «заложить лошадей» для посещения своих соседей. Образ П. А. Катенина, несомненно оказавшего влияние на А. Ф. Писемского, запечатлен им под именем А. И. Коптина в романе «Люди сороковых годов».

Районы древнего Галичского княжества слабо изучены, чему немало способствовало мнение о них, как о страшном захолустье. Чухлома даже стала в дореволюционной литературе синонимом серости и беспросветного провинциализма. Конечно, бедным чухломским поместьям было далеко до роскошных подмосковных усадеб, но и в заволжских «дворянских гнездах» хранились значительные культурные и художественные ценности, о чем свидетельствуют экспонаты краеведческих музеев. А сколько было разбросано по затерявшимся в лесах по- селкам и деревням сокровищ народного искусства, самобытных творений русских умельцев!

Судя по отрывочным данным, село Бушнево славилось архитектурой своих необычных храмов. Вошел в историю и его владелец — Платон Мусин-Пушкин, принявший участие в патриотическом заговоре А. П. Волынского против ненавистного Бирона и онемечившейся русской государыни. Мелькают среди казенных бумаг и статистических сведений известные фамилии, упоминаются вскользь архитектурные сооружения и помещичьи усадьбы. В селе Лаврентьевском — вотчине Григория Майкова — по его челобитью 1652 года была построена холодная церковь Рождества Богородицы; в 1797 году старанием Сергея Михайловича Лермонтова была воздвигнута каменная Николаевская церковь в селе Понизье, без числа сооружались предивные храмы тщанинием прихожан. Кое-какие памятники сохранились и по сей день. В разбросанных среди чащоб и ополий деревнях можно подчас обнаружить драгоценные произведения народного зодчества.

В деревне Стрельниково, Костромской области, еще в 1965 году стояла изба И. А. Скобелкина, построенная, как считают, в середине XVII века, — это своеобразный музейный экспонат из истории народного жилища. Огромная русская печь занимает чуть ли не пол-избы, срубленной из гигантских сосновых бревен полуметровой ширины. Старожилы уверяют, что это детище северных древоделов стояло на пнях, как сказочные избы на курьих ножках. К печи примыкает голбец с врезанным шкафчиком для нехитрой крестьянской посуды. Вдоль стен с особым запахом старого дерева протянулись широкие с протертыми углублениями лавки, обшитые резными опушками. В красном углу — божница и стол. Тяжелые, тесанные топором половицы ведут в сени. Сени значительно больше горницы. Они выполняли не только хозяйственные функции, но по древней традиции служили местом для приема гостей, где можно было «дружка за ручку важивати», как поется в старинных песнях. Об этом свидетельствуют примкнувшие к стенам длинные скамьи, большой стол, неизбежная божница и два покосившихся от времени, щедро украшенных резьбой шкафа для посуды. Но самой любопытной деталью является врезанная в сруб резная кровать. Это широкое ложе живо воскрешает свадебные обряды, сочетавшие поэтическое начало с суровой жизненной правдой; полные тоски песни девушек, провожавших свою подружку замуж, и добрые застольные припевы с пожеланием счастья молодым. Первую брачную ночь молодожены должны были провести в комнате, на потолке которой не было земляной засыпки (для утепления перекрытия), тогда их жизнь должна была быть долгой и счастливой. Обычно таким помещением были сени.

Подобно застывшим звукам сказочной симфонии, стояли в деревнях и селах окруженные двумя-тремя десятками дворов поседевшие от времени и холодных дождей храмы, вздымая гроздья куполов к безбрежной синеве неба. Сейчас о них можно составить представление лишь по старым выцветшим фотографиям и случайным рисункам. Фактически пропал для истории архитектуры редкий памятник деревянных клетских храмов — церковь Михаила Архангела в селе Муромцеве (1681) бывшего Галичского уезда. Ее простые архитектурные формы сохраняли древние традиции культовых построек Севера, а удивительно гармоничная шатровая звонница, возможно, пролила бы свет на истоки каменных колоколен на острове Кубенского озера и Паисиева монастыря в Галиче.

В 1946 году экспедицией Академии архитектуры СССР была обмерена уникальная церковь собора Божьей матери в селе Холм, Галичского района, которая рядом советских ученых датируется 1552 годом 15 . Восьмерик основного объёма храма перекрыт «ступенчатым деревянным оводом» очень древнего типа. Народное предание называет и строителей храма — легендарных плотников — братьев Карпа и Попилу. Этот крайне важный для истории архитектуры памятник перевезен в музей на открытом воздухе близ Ипатьевского монастыря в Костроме.

Рис. 24. Село Николо-Березовец. Никольская церковь, XVIII в.

Огромной деревянной пирамидой высотой около 40 м читается издали Никольская церковь (XVIII в.) в селе Николо- Березовец на реке Ноле, в тридцати пяти километрах к северо- западу от Галича. Несмотря на общую типологическую основу Никольской церкви с Богородицким храмом в селе Холм, неистощимая фантазия северных умельцев сумела придать ей индивидуальную окраску, усиленную особенностью расположения. Мощный восьмерик, шириной около 15 м, окружили приделы, крытые бочками. Грузность центрального ядра смягчила лента гульбища на деревянных консолях, охватившая Никольскую церковь на реке Ноле с западной стороны.

Рис. 25. Деревня Куекшино. Ветряные мельницы. Рисунок автора с фотографии 1931 г.

Почти исчезли и редкие постройки хозяйственного назначения, запечатлевшие жизнь народа, смекалку и нужду русского мужика. Еще в 1931 году в деревне Куекшино возвышались, словно готовясь взлететь, многокрылые «ветряки». Деревянные ветряные двигатели — эти памятники человеческому разуму, технической мысли народа — дополнялись рядами хлебных амбаров. Приходится сожалеть, что редкие детали крестьянского быта не стали экспонатами музеев.

«КРУГОМ ГОРОДА РВЫ КОПАНЫ И ВАЛЫ НАСЫПАНЫ, А НА ВАЛАХ СТЕНЫ С БАШНЯМИ НАУГОЛЬНЫМИ». От древней Чухломы до нашего времени тоже почти ничего не сохранилось. Только осевшие под тяжестью веков некогда грозные валы, опоясавшие возвышенность на берегу бывшего Чудского озёра, напоминают о том, что небольшому уютному городку более шестисот лет. В тяжелые годы княжеских междоусобиц и стремительных татарских набегов сооружается крепость Чухломы. Коварный и властолюбивый князь Дмитрий57 Шемяка в годы борьбы за великокняжеский престол (1434— 1453) укрепляет Чухлому. Спешно тяглый люд Чухломы и мужики окрестных сел роют ров, ограждающий город с севера и востока, наиболее удобных мест для организации штурма крепости. Кряхтя и поплевывая на мозолистые ладони, выкидывают из котлована землю крестьяне; на носилках, в мешках и рогожах таскают песок и глину для насыпи. Двухсаженной высоты выросли земляные валы, плотно оградив небольшую площадку немногим более двух гектаров. Самая длинная сторона вала, обращенная к озеру, имела 213 м, а самая короткая, в 113 м, выходила на север, к посаду. Только в двух местах прорезали толщу земли для въезда в крепость. Ворота связывали город с посадом и торжищем. На плотно утрамбованной площадке земляного основания поставили из дерева крепкие стены, а углы закрепили рублеными башнями. Словно ощетинился зеленый холм на берегу озера, сквозь настороженно прищуренные прорези в стенах зорко следили защитники Чухломы за дорогами, сбегавшимися к городку.

Крепостные стены и башни Чухломы, завершавшие возвышенность, видимо, выглядели достаточно внушительно и были надежным оплотом для окрестного населения. Нам — людям атомного века — трудно понять психологию человека XV века, незнакомого даже с паровым двигателем, сопоставить масштабы наших стотысячных населенных пунктов с городами, где жило 200 — 500 душ, оценить эстетическое впечатление от вздыбившихся на земляной круче островерхих частоколов и ко- ренастых, выдвинувшихся навстречу врагу башен. Ввести коэффициент на историческую разницу восприятия очень трудно, но этому помогают старинные изображения, которые раскрывают мир, увиденный художником несколько столетий назад, — мир, преломленный через призму времени.

Безвестный изограф на одной из древних икон чухломского Авраамиева монастыря изобразил град Чухлому, который казался ему, по сравнению с убогими деревушками, величественным и красивым, с высокими зданиями и мощными укреплениями. Сквозь специфику мировосприятия и иконографические традиции проступают в наивном рисунке реальные черты, позволяющие дополнить образ древнерусского города Чухломы. Приземистые башни, одной высоты со стенами, заняли места по углам крепости; между башнями, под их охраной, расположились ворота. Внутри цитадели художник нарисовал три разных башнеобразных объема. Левый, очевидно, изображает храм, который находился в том же месте, где стоит сейчас переделанный до неузнаваемости Преображенский собор; средний ярусный объем, скорее всего, представляет дозорную вышку, столь необходимую при низких башнях, а правый, надо полагать, в образной форме запечатлел одну из повалуш — высоких, многоэтажных клетей, входивших в состав княжеских и боярских хором.

Достоверность отдельных деталей рисунка подтверждается переписными книгами XVII века и археологическими данными. Во время раскопок Л. Казаринова в 1922 году под слоем грунта было обнаружено основание юго-западной башни. Квадратная в плане башня была срублена из трех саженных бревен (около 6,5 м). Для большей устойчивости башни со стороны озера был вбит ряд свай. Три венца обгоревших бревен и остатки пола — все, что сохранилось от чухломской твердыни, простоявшей до XVIII века.

Беспокойно протекала жизнь чухломичей в XVI веке. Закончившаяся междоусобная война и включение Галичского княжества в состав Московского государства не принесли долгожданного покоя, более десяти раз в течение столетия, как ураган, проносилась татарская конница, сея по дороге смерть и горе. Не миновали чухломские земли и польско-литовские интервенты. В 1609 году сильный отряд Лисовского напал на Чухлому, но взять крепость не смог. Снова запылали окрестные деревни, заголосили бабы, покидая родные места, потянулись пыльной лентой стада, угоняемые захватчиками. Оскудел Заволжский край, опустели села, заросли бурьяном пашни, разбрелись по белу свету мужики, лишь прибавилось, крестов на погостах. В самой Чухломе, по данным дозорной книги 1615 года, значилось тридцать дворов с тридцатью душами мужского пола.

Только к середине века немного оправился от бедствий город. Заискрились золотом новосрубленные избы, количество дворов достигло семидесяти, оживился торг и увеличилась на озере флотилия рыбацких лодок.

Рис. 26. Изображение «града Чухломы» на старинной иконе (копия с фотографии Г. Я. Лебедева).

Переписные книги первой половины XVII века строго фиксируют чин и добыток царских холопей, чтоб не было убытку российской казне и порухи в государевой службе. Выцветшие записи приказного дьяка, сделанные наспех более трех столетий тому назад, позволяют заглянуть в далекое прошлое Чухломы: на территории кремля стоял двор бояр Майковых, а рядом возвышались прикрытые валами хоромы Бориса Ивановича Морозова — воспитателя царя Алексея Михайловича, того самого лиходея и лихоимца, которого требовал выдать для расправы разъяренный народ Москвы в сполошные дни июня 1648 года. Недалеко от собора вокруг небольшой площади, как верные слуги, образовали каре воевод- ский двор, приказная изба и подворье Авраамиева монастыря.

Рис. 27. Чухлома. Наличник Преображенского собора. 1746 г.

А за пределами крепостных стен на зеленом склоне, как бы сползающем в озеро, маячили темными пятнами посадские дворы. Худые, покосившиеся клети тяглого люда стояли вперемешку с добротными избами «со связью». Были на посаде и боярские дворы. За высоким забором стояла хоромина Григория Ивановича Майкова. В крепости же он содержал «осадный двор» на случай вражеского нападения. Обосновались на посаде и бояре Катенины. Прижавшись к косогору, стоял бо- ярский двор Семена Образцова-Невельского.

Среди серой однообразной посадской застройки выделялись и другие боярские владения: Аталыкова, Беловой, Шипова.

Крепость Чухломы просуществовала до 1727 года, когда «великий пожар» в своем неистовом буйстве уничтожил все постройки. Во всепожирающем пламени погибли боевые башни и стены града Чухломы, в огненном фейерверке исчезли казенные и частные дома. Только пепел и тлеющие головешки остались от городского кремля.

На месте древнего деревянного храма «усердием и на средства» прихожан, в том числе особенно чухломича Нелюбова, начали возводить в годы прихода к власти Елизаветы Петровны каменный Преображенский собор. Любопытный памятник провинциального зодчества середины XVIII века находится в плохом состоянии. Судя по деталям и музейным фотографиям, здание сочетало новые принципы структуры культовых зданий с типичным древнерусским декором. Уцелевшие наличники нижнего яруса свободно могут быть датированы концом XVII века.

Здания, строившиеся в первой половине XVIII века в провинциальных городах, представляют значительный интерес для истории архитектуры, так как позволяют лучше разобраться в процессе становления русской классической архитектуры и уяснить ее своеобразие, связанное с использованием народных традиций.

Шли годы, буйные травы покрыли некогда грозные валы и пустыри. С 1834 года городская управа начала сдавать в аренду под капустные огороды пустовавшие внутри крепости земли. Более полустолетия на месте древних улиц и боярских дворов произрастала капуста и картофель. А в 1890 году начали засыпать рвы и разбили на территории кремля городской сад.

Новой жизнью зажил кремль Чухломы, оберегая теперь здоровье людей. Приятно побродить по тенистым аллеям между гигантских деревьев, взобраться на бровку вала и полюбоваться ширью озера, окаймленного синей полоской дальнего берега, и словно сошедшим с иконы изысканным силуэтом Авраамиева монастыря.

АВРААМИЕВ МОНАСТЫРЬ, ЧТО НА СТАРОМ ГОРОДИЩЕ. Авраамиев Городецкий монастырь самый интересный памятник, связанный с Чухломой. Его основание относится к началу истории города Чухломы. Трудно даже сегодня ответить: город возник раньше или монастырь? В беспокойные годы княжеских распрей начинается продвижение Москвы на север. Верный оплот московских князей, Троице-Сергиев монастырь посылает ревнителей веры в суровые языческие земли, с помощью креста и евангелия закрепляя новые богатые территории. Одинокий инок Троице-Сергиевой обители Авраамий с посохом и дорожной сумой брел не спеша по пыльным дорогам в полуночные края. Поля сменялись чесами, недели — месяцами.

И вот однажды остановился он в безлюдном крае, по- раженный его богатством и красотой. Приглянулось Авраамию место, и обосновался он среди лесов с редкими поселениями обрусевшей чуди. Фанатизм Авраамия привлек к его пустыни в районе нынешнего села Озерки и других сподвижников. Но не смог усидеть на одном месте монах, одержимый идеей обращения язычников в «веру Христову». Оставил он великую пустынь и перебрался на новое место, возле которого позднее раскинулось село Коровье. Недолго пробыл Авраамий и здесь. Снова его миссионерский дух заставил двинуться в путь. На этот раз он осел в забытом чудском «урочище Чухлома на городище», где и скончался в 1375 году.

Небольшой Покровский Городецкий монастырь, основанный Авраамием на останках городища, где в XI веке жил его тезка и «брат во Христе» Авраамий Ростовский, со временем превратился в известную и богатую обитель. Будучи в Чухломе, надо обязательно посмотреть Авраамиев монастырь. Добираться к древнему городищу Чухломы лучше не автобусом, а на лодке. Словно путеводный маяк, возвышается колокольня монастыря. По мере приближения абрис монастырских построек становится все четче и четче, зеленый холм растет и растет; прорисовываются острые контуры елей и рыжие полосы обрывистого берега. Проплывают мимо островки отточенных, как шпаги, камышей, пролетают тяжело взмахивая крыльями дикие утки, проносятся маленькие, словно игрушечные, стремительные чайки. Еще несколько десятков ритмичных взмахов весел и из-за темного бугра, увенчанного главами Авраамиева монастыря, как необыкновенный корабль, выдвигается ажурный силуэт Покровской церкви села Ножкино. Она расположена ниже монастыря и дальше. Ее уменьшенные расстоянием размеры придают постройкам Авраамиевой обители какую-то особую величественность и монументальность. Водяная гладь озера как бы стремится усилить это впечатление.

Возле берега лодка попадает в сказочное королевство лилий и кувшинок. Эластичные, упругие стебли обвивают весла, цепляются за лодку, как будто хотят вас удержать и заставить еще полюбоваться плавучим ковром из цветов и листьев, прошитых тонкими нитями осоки. Лодка, пробравшись наконец сквозь зеленые сети, мягко врезается в берег. Нога утопает во влажной, пружинящей, словно дышащей почве. Высокая сочная трава, изгибаясь в поклоне, расступается, обдавая острым терпким запахом земли и пряным ароматом цветов. Тишина... вековые ели несут бессменный караул у забытых полуразвалившихся монастырских стен. Тропинка, петляя среди лиловых стволов сосен, бежит вверх. Много людей, молодых и старых, сильных и немощных, подымались по ней. Какие трогательные молитвы и страстные проклятия слышали монастырские церкви. Сколько сил было положено на их постройку, с каким трудом был воздвигнут за тридевять земель от Москвы в тревожное Смутное время первый каменный храм. Как талантливо выбрали каменных дел мастера место, завершив природную красоту делом рук человеческих.

Чем ближе подходишь к обители, тем сильнее выступают раны, нанесенные этому практически неизученному памятнику северного зодчества. Густая листва бережно укрывает от посторонних взоров небольшой Покровский храм.

За зеленой стеной скромно приподымает свои узорчатые главы одна из древнейших каменных церквей Чухломского района.

В Солигаличской летописи, составленной в XVII веке, сообщается, что в 1608 году в Городецком монастыре «по вере и обещанию... царя Василия Иоанновича» начата строением каменная церковь Покрова Богородицы. Смерть царственного покровителя, годы междуцарствия и лихолетий задержали возведение каменного храма. Освящение Покровской церкви состоялось только в 1632 году. О завершении в эти годы первенца каменного строительства — обители Авраамия — свидетельствует и камень в южной стене храма. Резная надпись сообщает, что в сентябре 1632 года погребена в монастыре сестра царя Михаила Федоровича — княжна Е. В. Долгорукая 16 .

Много претерпел этот редкий памятник начала XVII века на своем веку. Особенно значительным переделкам подвергся Покровский храм в связи с началом в 1857 году строительства нового Ильинского собора. Огромная масса собора, примкнувшего к северной стене древнего памятника, вызвала разрушение придела Ильи, а также древней колоколенки, и буквально задавила изящную постройку XVII века. Безвкусные формы собора в духе тоновских построек, получивших «высочайшее утверждение», наглядно демонстрируют разницу между живым, одухотворенным искусством древнерусских зод- чих и омертвевшим, казенным мастерством архитекторов академического толка. Словно овеществленная иллюстрация из учебника по истории архитектуры, стоят в чухломской глухомани два забытых храма. Насколько поэтичнее произведение артели каменщиков, возводивших в годы «великого московского разорения» монастырскую церковь по типу обычного приходского храма. С какой любовью выкладывали они бесхитростный узор из поставленных на ребро кирпичей, отвечая нарастающим стремлениям к праздничной нарядности, изукрашенности культовых построек, внося новые светские мотивы в сдержанные, возвышенные формы храма. Надо хорошо присмотреться, чтобы оценить, как художественно тонко развивается тема арочного фриза, начатая на полукружиях апсид и получившая завершение в декоре барабанов; столь же явственно проходит композиционный прием, сочетающий крупный шаг кронштейнов с дробным ритмом поребрика. Он мажорно звучит в завершении стен храма и как бы затухает вверху под луковицами главок.

Мирское начало, проникающее в искусство XVII века с общечеловеческим стремлением украсить дело своих рук, получило образное отражение в Покровском храме. Небольшие размеры сооружения, живописность комплекса, масштабность и характер деталей ассоциируются с жилыми постройками и языком архитектуры, говорят о сложной идеологической борьбе религиозного и светского мировоззрения.

С душевной болью входишь в пролом стены под готовый обрушиться свод Покровской церкви. Здание строили опытные мастера, знакомые как со столичными памятниками, так и с художественными школами Поволжья. Мастера, возводившие первую церковь Авраамиева монастыря, не довольствуются простой схемой бесстолпного храма, получившего распространение еще в XVI веке. Пространство храма они дополняют значительным объемом трапезной. К канонически строгому прямоугольнику плана смело пристраивают асимметричный придел с крыльцом и завершают весь комплекс небольшой звонницей. Несмотря на это, зодчие строго со- блюдают религиозную символику — на тонкую скорлупу свода они ставят один барабан с окнами и четыре глухих, чтобы создать освященное веками пятиглавие.

Более решительно поступают безвестные строители церкви Рождества Христова, которые увенчивают композицию храма тремя кирпичными шатрами, как бы свидетельствуя о церковных разногласиях и расколе. Точная дата возведения этого интересного сооружения неизвестна. В описании монастыря 1701 года о ней говорится уже, как о каменной церкви «о трех шатровых главах». Писцовые книги 1627—1635 годов свидетельствуют, что в первой трети XVII века Христорождественский храм был еще деревянным: «...а в монастыре церковь каменная Покров пречистые богородицы, да в приделе Илья Пророк, да церковь Рождества Христово древяна, да на монастыре же келья игуменская, келья келарская, келья казенная, пять келий братских, келья хлебная, келья гостиная, да под монастырем; двор конюшенный, двор коровий». Скорее всего, церковь Рождества Христова построена во второй половине XVII века.

Трудно сейчас оценить по суховатому изображению Авраамиева монастыря в XIX веке все значение утраты этого уникального памятника, разобранного до основания. Возможно, он был также «зело предивен» и красив, как Успенская церковь Алексеевского монастыря в Угличе, получившая в народе название «Дивной». Судя по рисунку, Христорождественский храм очень напоминал монастырскую церковь Иоанна Предтечи в Казани. Этот известный сейчас только по фотографии И. Ф. Борщевского редкий памятник был сооружен в 1649 году и мог послужить образцом для братии Авраамиевой обители. Из этой интересной группы трехшатровых храмов, построенных в монастырях Углича, Казани и Чухломы в годы идейных69 брожений, уцелел только один. Может быть, в связи с этим так и останется незаполненной страница в истории отечественного зодчества, посвященная этим оригинальным произведениям XVII века, которые дали бы возможность более детально проследить сложный процесс взаимовлияний деревянного и каменного зодчества.

Среди высокой травы и кустарника, в западной части монастыря, видны развалины древнего Николаевского надвратного храма. Время его возведения устанавливается достаточно точно по дарственным надписям на двух евангелиях. Вкладчик Тарх Никифоров пишет: «159 (1650) года сентября в 20 день положил сию книгу... на престол Николе Чудотворцу в новую церковь, что на святых воротах, в каменную церковь при келаре старце Авраамии Пименове». Судя по музейным фотографиям Николаевского храма, он тоже представлял историко-художественный интерес как пример раннего устрой- ства ярусного основания под церковную главу.

Некоторое представление о виде Авраамиева монастыря до его перестройки в XIX веке дает план, выполненный землемером Костромской губернии коллежским асессором Григорием Поповым (?) 17 . План выполнен с «показанием существующего ныне в оном монастыре, всего каменного и деревянного строения», а целью составления чертежа было «назначение вновь места для постройки... каменного корпуса для жития». Этот корпус казарменного типа был выстроен в 1840-х годах. Его безликая громада уныло стоит по сей день среди одичавшей и еще более прекрасной в своей первобытности природы.

Молчат поседевшие ели, и только тонкие линии чертежа, проведенные свыше ста лет назад, воскрешают забытый облик старинного монастыря.

Тихо бредет странник, потерявший веру в людей, на призывные певучие звуки колоколов. Со скрипом, словно нехотя, открывается небольшая калитка святых ворот, и, сжав в руках шапку и привычно крестясь, боком протискивается «калика перехожая», обиженная жизнью. Пустынно на площади перед храмами, только согбенные черные тени иноков иногда скользят вдоль церковных стен. Красив вид от парадных ворот на живописную группу монастырских храмов. Низкие крылечки со стертыми ступенями выброшены вперед, приглашая зайти в «божий дом». Постепенно нарастая, развиваются объемы трапезных, приделов и самих церквей, распускаясь наверху в причудливые созвездия куполов на приземистых барабанах и вскинутых ввысь острых шатрах.

Замыкая площадь с северной стороны, вытянулись в ряд два ветхих деревянных корпуса «монашествующей братии», а во главе их, дальше от мирской суеты, встал огромный сруб настоятеля монастыря. За ним, как бы отделяя хозяйственный двор от жилой половины, расположилась еще одна группа братских келий. К северной стене, рядом с настоятельскими хоромами, прижалась банька. В самом отдаленном углу был сооружен из кирпича добротный скотный двор, а по соседству с ним построили специально сарай для экипажей; дальше, ближе к кельям, были устроены погреба и хлебные амбары. Невольно после перечисления монастырского добра возникают картины идейной борьбы «нестяжателей», требовавших отречения церкви от всех земельных богатств. Над притихшими зарослями неуклюже вздымаются грузные, фальшивые массы Ильинского храма и колокольни XIX века. Тяжело подымает пропорционально плохо увязанные ярусы громадная колокольня. Как монумент победе «стяжателей» гордо возвышается ее глава над поверженными идейными противниками и полуразрушенными произведениями XVII века. Ни одной души! Словно заколдованное «царство-государство», вырисовываются контуры построек среди густой зелени. Сквозь проломы стен, которые окружили монастырь в 1764—1768 годах, видно белесоватое блюдечко озера, а вдали маячит силуэт Чухломы — города, который сумел побороть невзгоды, пре- одолеть косность и невежество.

ЗАШТАТНЫЙ ГОРОД ЧУХЛОМА. Современная планировка города, а во многом и его облик обязаны XVIII столетию. В 1780 году составляется вместе с другими провинциальными городами Российской империи регулярный план Чухломы. Один из «архитектурии гезелей», работавший в Комиссии строительства столичных городов, расчерчивает на белоснежном ватмане правильный рисунок будущих улиц. На месте старого торжища у стен кремля с помощью рейсшины и треугольника наносится прямоугольник площади. Это новый центр купеческого города. Площадь с торговыми рядами делается, большой. Ее территория равна участку всего города Чухломы XV века. На целых триста метров протянулась она вдоль озера. По сторонам площади были предусмотрены места для постройки «вновь каменных обывательских домов».

Углы площади вдоль Успенской улицы, очевидно для большей импозантности, закреплялись «питейными домами». Всего в городе, имевшем в 1816 году 115 дворов и 669 человек населения, было намечено четыре питейных заведения, три церкви, одна пивоварня и ни одного учебного заведения.

От площади веером расходятся прямые отрезки улиц, упирающиеся в полукруг земляного вала, который ограничивает городок. Функции этой насыпи не сторожевые, а хозяйственно- экономические. Только в четырех местах улицы прорезали насыпь и вырывались на убегающие вдаль тракты. Названия улиц были связаны с этими наезженными многими поколениями дорогами. Они в свое время сбегались к воротам Чухломской крепости. На север протянулась Преображенская улица (Лу- начарского), выводившая на солигаличскую дорогу; на восток — Кологривская (Свободы), переходившая в дорогу в город Кологрив; на юго-восток — Галичская (Октября), которая вела в град Галич; и, наконец, на юг — Буевская улица, превращавшаяся за пределами городской черты в тракт на город Буй. Все эти четыре улицы заканчивались рогатками и заставами. Возле этих символов порядка стояла полосатая караульная будка с дремлющим солдатом, который время от времени, поставив старое ружьишко в угол, подымал пунктирную перекладину и взимал от полушки до двух копеек за въезд в город.

Улицы, как люди, имеют свой характер, обладают определенным запоминающимся лицом. Большинство улиц Чухломы вам кажутся знакомыми с детства, от них веет каким- то особым радушием и приветливостью. Что-то необычайно родное, близкое в цепочке деревянных домиков, связанных лентой заборов, в упругой дощатой дорожке тротуара, бегущей вдоль улицы, в синеве далеких лесных далей.

Всю дореволюционную Чухлому, в пределах таможенного вала, можно обойти за полтора-два часа. Короткие улочки, подобно ручейкам, вливаются в огромное пространство торговой площади. На первый взгляд они кажутся похожими одна на другую. Большие раскидистые липы и кудрявые березы объединяют разноликую обывательскую застройку Чухломы. Геометрически правильные линии тротуаров и оград вносят порядок и придают единство городку. До 1837 года Чухлома не имела гражданских каменных зданий. Деревянные постройки всех рангов и видов полукольцом окружали старую крепость и площадь. Рубленые избы чередовались с домами, обшитыми по- хозяйски досками, простые тесовые кровли сменялись затейливыми покрытиями из серебрящегося лемеха, покосившиеся скромные калитки соседствовали с чванливыми резными воротами. Дерево... сплошное дерево — только что срубленное, плачущее янтарными слезами смолы и поседевшее от времени и непогоды; бревна в два обхвата и тонкие жерди, узорные охлупни и безликие тесины сухого леса и звонкого. Одна незамеченная искра — и страшный огненный шквал, раздуваемый ветром, обрушивался на город. В XVIII столетии в Чухломе не было пожарной команды, на воротах и заборах были нарисованы несложные орудия, с которыми был обязан хозяин выходить на схватку с «красным петухом».

Для борьбы с пожарами между Никольской и Кологривской улицами был сделан водоем. Небольшой пруд, окруженный зеленью и домиками, вносит сейчас в городскую застройку73 элементы деревенского пейзажа и уюта. Противопожарным целям служил и пруд, выкопанный на месте крепостного рва, со стороны площади.

Первое каменное здание Чухломы — Присутственные места — спряталось за высокими кронами деревьев на Октябрьской улице (Галичская). Здание, в котором размещались магистрат, дума, сиротский суд, а во дворе находилась кордегардия, встречало въезжавших в город из Галича. Облик этого здания типичен для николаевской эпохи:

суховатая сетка рустов в центре нижнего этажа, сандрики, гордо завершающие окна бельэтажа, и, наконец, неизменный фронтон с перечерченным из увража карнизом.

Много любопытных деталей деревянного зодчества можно увидеть на улицах Чухломы. Чухломские плотники в XIX веке, как и их солигаличские собратья, были известны даже в стольном граде. Каждый год десятки сотен мужиков из окрестных сел и самой Чухломы, заткнув острый топор за кушак и вскинув на широкие плечи котомку с нехитрым скарбом, отправлялись на заработки. Искусство этих умельцев и их учеников до сих пор привлекает внимание. Трудно пройти мимо дома No 9 по Октябрьской улице и не задержать свой взгляд на кружевном убранстве наличников. На этой улице, бывшей Галичской, было открыто в 1820 году приходское училище. Училище было размещено в деревянном флигеле, который пожертвовал и привез из своей усадьбы «Нескучново» помещик Н. П. Лермонтов.

Немало образцов народного мастерства и на соседней улице имени Горького. С незаурядным вкусом и художественным тактом выполнен небольшой трехоконный особняк со светелкой, крытый мелкой щепой, напоминающей рыбью чешую (дом No 26). Очень эффектно смотрятся светлые ажурные наличники на фоне темной бревенчатой стены в доме на углу улицы Горького и Калинина. Дом был куплен в деревне Конеево и перевезен в Чухлому. Есть основания предполагать, что сруб значительно старше наличников.

Встречаются любопытные детали деревянного зодчества и на других улицах. Но более всего сохранила облик старой Чухломы Рыбачья слобода. С незапамятных времен на отлогих склонах вдоль берега озера селились рыбаки. Рыбный промысел издавна кормил чухломичей, недаром на гербе дореволюционной Чухломы красовались две скрещенные железные остроги на голубом фоне безбрежной водной глади. Знаменитые чухломские караси до сих пор составляют одну из достопримечательностей города.

Флотилия лодок покорно уткнулась носами в берег; разделяя их, врезались в озеро мостки, чуть отступя от воды выстроились рубленые сараи и избы, связанные заборами. Некоторые домики взобрались на косогор и, упершись в земляной откос, взирают своими белесыми окошками на водную гладь. По промоинам и овражкам сбегают к озеру тихие, уютные улички. Время словно отступило назад, сохранив патриархальный облик Рыбачьей слободки. Здесь меньше узорных деталей, меньше кичащихся своей красотой и благополучием зданий. Исключение составляет дом No 11 по улице Луначарского (бывшая Преображенская). Его резное убранство поражает своей необычностью. Широкая деревянная бахрома повисла вдоль карниза, окно светелки обрамили спаренные с резными поясками столбики, поля фронтона покрыл сочный растительный орнамент, словно снятый со стен дворца, выполненного в стиле барокко. Сочетание геометрически правильных линий и живописного свободного рисунка, суховатого пиленого узора и сочного пластичного орнамента, народных форм и классических мотивов выделяет это здание, запечатлевает его в памяти.

Улочки Рыбачьей слободки, расчертившие прибрежные склоны, очень живописны. Избы, сараи, ограды сливаются в общем синевато-пепельном колорите, в который врываются золотые пятна новых построек и рыжеватые полосы железных крыш. Но лицо города Чухломы представляла торговая площадь.

«О ТОРГОВЫХ ЛЮДЯХ И О ЛАВОЧНЫХ МЕСТАХ». Вся общественная жизнь города была сосредоточена на торговой площади. Громадное по масштабам города пространство, замощенное камнем, что являлось редкостью в провинции, с широко раскинувшимися рядами добротных лавок составляло гордость чухломских обывателей. С почтением выстроились во фронт вокруг площади лучшие здания города, подобострастно взирая на магазины с богатыми товарами. Все примитивные взаимоотношения провинциального городка, с его несложной житейской мудростью — «по деньгам и почет» — читаются в гордо выставивших напоказ свою красоту каменных домах, окруживших площадь.

Примкнув друг к другу, словно ища поддержки, вытянулись вдоль красной линии казенные учреждения и купеческие дома. Лицом к озеру встали дома купцов Тагановых (ныне библиотека), Климовых (здание музея). На углу Никольской улицы (современная улица В. И. Ленина) расположилась чайная купцов Большаковых. Довольно безликое двухэтажное каменное здание с изящной металлической решеткой служит в наши дни гостиницей. Помещение бывшего клуба дворянского собрания занял гастроном, а в первом этаже дома купцов Ильичевых удобно разместился книжный магазин. Дом Ильичевых, род которых известен в Чухломе с XVIII века, необычайно типичен. Фасад каменной части здания выполнен по одному из образцовых проектов на семь окон с четырехпилястровым портиком в центре. Некоторую индивидуальность купеческим палатам придает деревянная светелка с балконом. Снова обращает на себя внимание тонкий рисунок железной решетки, говорящий о мастерстве местных кузнецов.

Среди построек противоположной стороны выделяется здание бывшей городской управы, уступившей место детскому дому.

В ансамбль площади входит и Успенская церковь, частично замыкающая ее северную сторону. Этот каменный храм старше площади, чем и объясняется некоторая случайность его расположения по отношению к ней. Успенская церковь была построена на полушки и алтыны прихожан и вступила в строй задолго до составления регулярного плана Чухломы.

По данным «Статистического описания соборов и церквей Костромской епархии», она построена в 1730 году, но некоторые исследователи (например, В. Г. Брюсова), датируют Успенский храм 1695 годом. Однако в строгой симметрии постановки колокольни, в прямолинейном рисунке наличников приделов, в завершении лопаток барабана, превратившихся в пилястры, чувствуются художественные веяния новой архитектурной эпохи. В остальном храм чрезвычайно типичен и, возможно, именно благодаря этому он так хорошо вписывается в столь же обычную картину русского провинциального города. Прелесть этого уголка города не в гармоничной красоте архитектурных форм, не в поражающих изысканностью рисунка деталях, а в необычайной естественности всей застройки, в ее внутренней связи с окружающей средой. Храм очень хорошо поставлен и читается со многих точек в городе, усиливая выразительность его спокойного силуэта.

Расположенная на пригорке среди уютных деревянных домиков и раскидистых деревьев, Успенская церковь чем-то напоминает поленовский «Московский дворик». Что-то родное, близкое и в то же время далекое, уходящее приковывает ваше внимание к этому уголку города. Трудно объяснить чувство, которое возникает, когда смотришь на согнутые временем домики, на тускло поблескивающие кресты, перечеркнутые электрическими проводами — это встреча с историей родины и в то же время прощание с отжившим ее периодом. Есть какое-то непередаваемое ощущение причастности к прошлому, и оно иногда возникает именно в таких, казалось бы, непримечательных местах.

Торговая площадь Чухломы с позиций сегодняшнего дня — заурядный городской центр с разностильными малоэтажными зданиями, маловыразительный и сильно устаревший. Но вправе ли мы прилагать к застройке прошлого века современную мерку? Очевидно, надо вводить какой-то временной коэффициент. Кроме того, картину площади дополняла небольшая часовня Параскевы Пятницы, отжатая торговыми рядами в менее бойкий, затишный северо-западный угол. Часовня — заступнице торговых людей — была поставлена не только, чтобы снискать ее покровительство, но и в память о страшной моровой язве 1455 года. Давно исчез этот памятник, а несколько лет назад были разобраны и последние представители благополучия чухломских купцов — торговые ряды.

На территории площади, занявшей почти сорок тысяч квадратных метров, разбили сквер, посадили цветы. Мало кто сейчас обращает внимание на замощенные площади, на обычные булыжные камни. А у них довольно интересная история!

...С начала XIX века в течение более десяти лет с каждой въезжавшей в город подводы взымался налог на замощение площади. Аналогичные меры, но в больших масштабах принимал еще Петр I. В 1714 году для ускорения строительства Санкт-Петербурга самодержец издал указ, требовавший, чтобы каждый корабль и даже телега, прибывавшие в столицу, привозили бы определенное количество камней для зданий «Северной Пальмиры». Через сто лет, исполняя строгий наказ городских властей Чухломы, стражники в мундирах оста- навливали у заставы груженые телеги и скрипучие возы и требовали по два булыжных камня или взыскивали налог в пять копеек. Тринадцать лет, с 1815 по 1828 год, укладывался ряд за рядом на собранные деньги привезенный окрестными жителями булыжник. С каждым летом рос каменный островок среди вязкой черной грязи, образуя достойный постамент для купеческих лавок.

Развеялся ореол купеческой славы, а камни, заросшие травой, лежат на площади Чухломы.

ПЕРВОСТАТЕЙНЫЙ КУПЕЦ ИЮДИН. Трудно составить правильное суждение об архитектуре определенной эпохи, не представляя людей того времени, не зная их интересов и вкусов. Архитектура мертва без людей. Это пустая, потерявшая свою прелесть и значение скорлупа, каменная коробка, лишенная человеческого тепла и уюта. Нужно уметь заселить пустые комнаты, наполнить залы людьми, поставить воинов на боевых площадках башен. Если вы обладаете таким даром, то тогда ничем не знаменательная на первый взгляд улица с потерявшими свою индивидуальность зданиями вдруг оживет, сделается интересной. На углу у фонарного столба с закопчен- ным стеклом замрет сутулая фигура извозчика в армяке и картузе. На фоне Присутственных мест вырастет городовой со сверкающей кокардой. Заполнится праздной публикой городской сад. Франтовато одетые чиновники и молодцевато подтянутые «душки-военные», распираемые от гордости помещицы в тугих корсетах и, словно заморские попугайчики, барышни в ярких платьях наполнят дорожки, оживляя скромные оттенки зелени броскими красками своих нарядов.

Изменится и торговая площадь. Над монотонными рядами лавок появятся аляповатые вывески с фамилиями чухломских богатеев. За прилавками встанут бородатые купчины с золотыми цепочками на животах. Во всех углах площади возникнут, как заклятие, надписи: «Магазин Июдина», «Торговля Июдина», «Лабаз Июдина»... Июдин... Июдин... Семь раз прогремит и откликнется, словно эхо, фамилия первостатейного купца — Федора Ивановича Июдина.

Июдины были не случайные люди в Чухломе. В одной из дозорных книг 1615 года уже отмечается двор Ивашки Иудина. Два столетия выбивался род Июдиных в «люди». Наконец, в один из дней 1807 года Федор Иванович удостоился великой чести быть занесенным в Санкт-Петербурге в бархатную книгу знатнейшего купечества Российской империи. Исход XVIII века и начало XIX были золотым временем для чухломских купцов, когда эти представители города, ставшего синонимом косности и скуки, вели обширную заграничную торговлю.

Подобно чудовищным змеям, ползли обозы, груженные сырьем и товарами, к притокам Северной Двины и Сухоны. Кули с пенькой, дорогие меха, мешки с льняным семенем перегружались на суда и по могучим северным рекам доставлялись в Архангельск. В «морских воротах» Древней Руси у Ф. И. Июдина были свои канатный и салотопный заводы. Из шелковистой пакли, похожей на выцветшие на солнце волосы крестьянских девушек, плели, как косы, крепчайшие канаты, в темных, вонючих помещениях, словно в аду, топилось сало в гигантских котлах. У бревенчатых причалов Архангельска деловито покачивались морские корабли Июдина. На своих судах доставлял в Англию и Нидерланды чухломской купец 1-й гильдии русское сало, прочные канаты, сибирских соболей и непревзойденную по выработке кожу. Обратно суда плыли с трюмами, заполненными бочонками с пряным вином, французской водкой, тонкими шелковыми тканями и добротным английским сукном. Чухлома была основной поставщицей винного зелья. Чухломские купцы наживали огромные капита- лы, снабжая заграничными винами и водкой не только всю Костромскую губернию, но и соседние.

Процветанию торговых дел Июдиных положило конец возобновление в 1809 году очередной русско-турецкой войны. За тридевять земель от Чухломы корабли Июдина с богатыми товарами были захвачены турецкими войсками. Пошатнулось положение кораблехозяина и заводчика, покатились слухи о разорении Федора Ивановича. Со злорадством вычеркнули соотечественники Июдина из списков купцов и записали его в мещане. Не помогло и официальное разъяснение Костромского губернатора, что в контрибуцию, которую должна заплатить Турция России после блистательных побед М. И. Кутузова, включена сумма стоимости кораблей и товаров, при- надлежавших Июдину, что ему причитается получить от турецкого правительства ни много ни мало один миллион 764 тысячи золотых рублей.

Через несколько лет в Государственный банк поступили из Турции деньги для господина Ф. И. Июдина. Но уроженец Чухломы, оценивший «признательность» сограждан, не захотел вести торговлю в своем родном городе и перенес ее в Одессу, на берега Черного моря. Покинули Чухлому и многочисленные торговые представители рода Июдиных. Приостановилась заграничная торговля чухломских купцов. Вместо чужеземных товаров в далекую Чухлому прибыли в 1814 году 119 пленных французов.

Однако отчие земли всегда остаются близкими, и красноярский купец Геннадии Васильевич Юдин, утерявший букву «и», но сохранивший любовь к своему роду, в 1902 году издает в Красноярске фундаментальный труд в двух томах: «Материалы по истории г. Чухломы и рода костромичей Июдиных». В предреволюционные годы состарившийся, совершенно одинокий библиофил с расстроенными коммерческими делами вынужден продавать свое имущество. За бесценок идут Ачинский винокуренный завод, золотые прииски, доходит очередь и до бесценного сокровища — редчайшей биб- лиотеки, насчитывавшей около 80 тысяч томов и 100 тысяч рукописей, среди которых были ценнейшие документы Российско-Американской компании, материалы о первых поселенцах на Аляске и освоении Сибири. Вначале Г. В. Юдин предлагает купить уникальное собрание царскому правительству. Но, получив отказ, идет на непатриотический акт и продает книги и рукописи американскому президенту. Представитель Теодора Рузвельта в 1907 году купил по дешевке, всего за 443 тысяч рублей, библиотеку, которой не было цены. Библиотека Юдина была известна многим любителям книг, ею пользовались красноярская интеллигенция, политические ссыльные, ученые. Работал в ней и В. И. Ленин в годы шушенской ссылки. Сейчас собрание, к сожалению, составляет костяк «Славянского отдела» Библиотеки конгресса США.

Другими глазами смотришь ныне на улицу Калинина, проходившую по округлой линии земляного вала и носившую имя Овальной, а часто называвшуюся Июдинской. Внимательно всматриваешься в обычный дом No 9 на улице Свободы, который, по словам старожилов, принадлежал Июдиным.

Чухлома уютный, зеленый городок со своим необычным сегодня лицом. Своеобразно выглядит город с озера. Разнообразные пятна серо-коричневых оттенков окружают большой, доминирующий над всем зеленый массив. Бывшая крепость Чухломы выглядит очень миролюбиво. Сочная зелень мягко спускается к воде и растекается по ее глади бесчисленными зигзагами. На темном фоне компактной застройки светится белая Успенская церковь. Дальше береговая полоса становится ниже и плавно переходит в синеющие дали, уменьшаются и домики, сливаясь в общую лиловатую массу.

Мне запомнилась Чухлома с низко нависшими над посеревшим озером, беспокойно мечущимися облаками, с тонким, как будто нарисованным акварельными красками силуэтом Авраамиева монастыря, с темными, насупившимися избами, сгрудившимися возле берега.