А.П. Дурилов – кандидат философских наук, доцент, почётный работник высшей школы РФ.

Зияющие пустоты Александра Зиновьева

Чтение текстов А.Зиновьева (социологических романов-исследований и прежде всего исповедального автобиографического романа «Зияющие высоты») занятие малоприятное. Точнее сказать совсем неприятное. Оно бьёт по нервам и угнетает психику, хотя временами и может вызывать нездоровый смех: такой смех, называемый чёрным юмором, по свидетельству В.Франкла помогал выжить в Освенциме.(См. работы венского психиатра Виктора Франкла, который добровольно выбрал для себя роль узника Освенцима, где провёл пять лет с целью психологического эксперимента изучения границ и возможностей выживания человека в нечеловеческих условиях: «Психолог в Освенциме», «Человек в поисках смысла», «Основы логотерапии»). Не является такое чтение лёгким и с точки зрения понимания зашифрованной в нём научной информации: глубоко продуманной и с логической точки зрения безупречной методологии социального исследования и собственно социологической теории, включающей этические взгляды и моральную позицию автора.

Такое чтение прямо противоречит философской установке восточных единоборств не допускать злых мыслей, не видеть зла, не думать о зле, не говорить о зле, ибо всё творчество Зиновьева (за исключением его логических трактатов) – это крик боли от ясного видения зла, царящего в мире и страстного желания помочь людям и прежде всего самому себе в его преодолении. В этом отношении он напоминает того одинокого волка, воющего на луну, которого он изобразил на обложке своей книги «Гомо советикус». Зиновьев весь сконцентрирован на зле, царящем в этом мире. Вместе с тем он напоминает Диогена, который белым днём с фонарём искал человека в мельтешащей по улице толпе и кричал петухом, чтобы привлечь внимание сограждан. Это необходимо иметь в виду для понимания сути личности Зиновьева, которая неотделима от его творчества и во многом помогает понять и объяснить и творчество, и жизненный путь самого автора.

Более или менее адекватно уяснить идеи Зиновьева можно только в контексте его личности и всего его жизненного пути, и одной из труднейших задач исследователей его идейного наследия является практически невозможная задача проведения границы между личностью, идеями и обстоятельствами их появления на свет. Но именно в случае с Зиновьевым, как может быть нигде, исследователю необходимо помнить, что величие философа и истинность его философии - независимые друг от друга ценности, индивидуальные особенности мыслителя необходимо исключить из объективной оценки его мышления. Ведь к истинности мысли не имеет отношения то обстоятельство, что эта мысль кому-то принадлежит: дважды два – четыре, даже, если это говорит параноик.

Маниакально-депрессивный психоз и паранойя, мания величия и мания преследования являются неизбежным уделом человека, который на всех углах во всеуслышание кричал о своей гениальности. Как иначе понимать семнадцатилетнего студента, заявляющего следователю на Лубянке: «Государство – это я!», как понимать человека, включившего в перечень своего потенциального «Я» едва ли не всех утопистов и сатириков за всю историю человечества, который выступил с претензией на создание нового вероучения и в итоге отождествил своё «Я» с Богом? Мысль о клинике невольно возникает и тогда, когда имеющий мировое признание логик позволяет себе публично высказывать массу взаимоисключающих, несовместимых друг с другом суждений об одних и тех же исторических событиях, социальных явлениях, политических деятелях. И сам Зиновьев неоднократно утверждал, что всем своим прогрессом человечество обязано людям, которые были отклонением от нормы и что самых близких друзей он находил среди психически больных, а нарушения психики являются неизбежной платой за ту страшную борьбу с обществом, в которую он вступил ради самого же общества.

Балансирование на грани разума и безумия – это сознательная методологическая установка Зиновьева. Она является приоритетом именно философии, которая изучает мышление не с точки зрения анализа техники рассуждения, а с целью выяснения возможности или невозможности постижения реальности с помощью тех или иных норм мышления. Поэтому исторически философия критически относилась к ряду имевшихся норм мышления и предлагала их изменение или переосмысление. Возможность мыслимости или немыслимости чего-либо задаётся определёнными концептуальными рамками, специфической для данной культуры мифологической, философской, научной картиной мира для тех или иных школ мысли. Возможность избежать иллюзии мышления, то есть безумия, в этом случае зависит от того, насколько мыслящий правильно выбирает поле приложения мышления и его способы. Развитие современной философии, а также исследование исторического развития науки и культуры приводят к мнению о том, что граница мыслимого и немыслимого всегда есть, но что она вместе с тем изменчива.

Такая установка неизбежно должна была привести к непримиримому конфликту со своим непосредственным социальным окружением, которое, как утверждает Зиновьев, является главным и основным средством социального контроля над личностью со стороны государства и общества. В итоге получилась судьба, которая выразилась в произведениях, напоминающих «Исповедь» Августина Блаженного и «Историю моих бедствий» Пьера Абеляра, взятых как единое целое.

Ну а как прикажете поступать по отношению к нему тех, кто может быть совсем не гениален и морально не беспорочен, туп, ленив, труслив, лжив, словом, выражаясь его словами, ублюдок и подонок? К таковым, согласно высказываниям Зиновьева, принадлежит большинство представителей человеческого рода и в особенности его коллеги учёные, философы и писатели. Может быть, непонимание и гонения навлекли на Зиновьева не столько его идеи, сколько его задиристый характер, ибо привычка хулить жрецов науки и поносить начальство завоевала ему сильнейшую неприязнь не только влиятельных особ, но и рядовых собратьев по цеху. Зиновьев не может принять ту старую, как мир, истину, что многие учёные, философы, писатели, являясь таковыми по своему официальному социальному статусу, в действительности ими не являются. Главное для них не наука, а возможность с помощью науки успешно устраивать свои личные дела, делать карьеру. Смысл своей профессиональной деятельности они видят не в том, чтобы совершать научные открытия, а в том, чтобы получать степени, звания, должности, премии и гранты. Как говорил Фридрих Ницше, «человеческое слишком человеческое». Может быть они не хуже и не лучше гениальных личностей типа Зиновьева, а просто другие? Зиновьев не может принять того, что всё в человеке проблематично, опасно, частично, недостаточно, относительно и приблизительно. Отдавать себе отчёт в этом – значит действительно быть человеком, быть идентичным самому себе, выйти на человеческий уровень. Напротив, вести себя радикально, предъявляя к человеку абсолютные требования – значит не осознавать относительности и спорности, составляющих первоначальную сущность человека, и, значит, быть совершенно слепым и пасть ниже человеческого уровня. Зиновьев сам признаёт, что средний человек есть возможность всего, чего угодно. В таком случае вся его философия, созданная методом эмпирических обобщений, есть лишь результат осмысления его собственного жизненного опыта и пригодна только для личного употребления, не представляя особой ценности для других людей, по-иному созданных и желающих жить по-другому. Не убедит в его безусловной правоте и тот факт, что аргументом в пользу своей философии он, как и многие другие основоположники вероучений, сделал собственную жизнь. Скорее наоборот. Вряд ли люди с воодушевлением примут истину, вытекающую из Евангелия от Зиновьева: ненормальны все, живущие не по принципам философии Зиновьева, весь мир сошёл с ума, и есть только один нормальный человек, и этот человек – Зиновьев!

Личностными качествами обусловлен и исповедальный, профетический, обличительный пафос всех писаний Зиновьева, категорический тон его высказываний. Такой безапелляционный и не терпящий возражений тоталитарный стиль мышления, имеющий своей целью преобразование мира в соответствии с принципами справедливости, является специфически русской национальной особенностью. В этом отношении Зиновьев выступает как типично русский искатель правды, понимаемой опять-таки чисто по-русски: правды-истины и правды-справедливости, взятых как единое целое. Вместе с тем радикализм, нетерпимость, крайности, присущие высказываниям Зиновьева, являются признаками также и той исторически новой общности людей, которой он дал имя «Гомо советикус»: «Кто не с нами, тот против нас». Ведь эта философия продиктована глобальной задачей, которую ставит перед собой её автор: спасти человечества от того эволюционного тупика, в который оно по его мнению попало. С этой точки зрения полуправда хуже, чем ложь, ибо создаёт видимость правды там, где её нет. Примером тому, по мнению Зиновьева, служит советская философия, которая по своей сути философией не являлась, а была лишь средством идеологического контроля над гражданами тоталитарного государства. Вокруг этой философии кормилась целая армия беспринципных карьеристов. Это была философия без мыслей и без философов. Такой же мерой Зиновьев оценивает и современную западную философию как философию социальной безответственности, обслуживающую потребности идеологии и политики «западнизма».( «Западнизм» - термин Зиновьева, взятый из его книги «Запад»). Словом, куда ни кинь – всюду клин.

Презрительно-пренебрежительное отношение Зиновьева к философам вытекает и из его последовательно материалистического решения основного вопроса философии об отношении мышления к бытию. Суть этого решения состоит в том, что всё идеальное в конечном счёте является проявлением материального и сводится к нему же. Никакого идеального, независимого от материального не существует. Идеальных сущностей, согласно его убеждению, наиболее чётко выраженному в книге «Логический интеллект», можно придумать сколько угодно, чем и занимаются, выражаясь его словами, «дикари, попы и философы». Такая заострённо огрублённая, если не сказать примитивная, позиция является следствием низкой философской культуры и непонимания специфики философии в её принципиальном отличии от науки. Статус философских проблем, к числу которых принадлежит также и проблема идеального, имеют только те проблемы, которые никогда не могут быть решены никакой наукой. Если бы это было иначе, философия уже давно прекратила своё существование, и это бы действительно означало конец существования человечества, поскольку философия есть высшая форма выражения достоинства человека как мыслящего существа. Именно при наличии лишь так понимаемой философии и становится возможной та свобода личности, которую Зиновьев провозглашает в качестве абсолютной ценности. Эта свобода, по его убеждению, состоит в противостоянии обществу и коллективу. Речь не идёт о свободе от общества, а о свободе в обществе ради самого же общества. Но такая свобода наиболее полное выражение может получить только в религии или в философии.

Философ совсем не обязан мыслить научно и принимать научные истины как высшие в последней инстанции, поскольку таких истин для философии попросту не существует. Это в очередной раз подтверждено в 1995 году Парижской декларацией ЮНЕСКО по философии. Для философа и философии, в соответствии с трёхтысячелетней философской традицией, сфера бытия чистой мысли самоценна независимо от истинности или ложности самой мысли, возможности или невозможности её практического использования. Бытие здесь понимается как совпадение жизни и смысла. Мыслить – значит просто быть. Пребывание в мысли – это также пребывание в едином. Знание в этом мире не становится знанием в качестве имущества некоторого субъекта, это просто знающее себя бытие. Ум действует особым образом, а именно простым своим существованием. Мысль в этой традиции понимается и как логос в качестве умопостигаемой первоосновы, содержания и конечной цели мира. Поэтому законы мира, в конечном счёте, эквивалентны законам мышления.

Однако, согласно Зиновьеву, никаких всеобщих законов развития мира и тем более какого-то космического разума нет. Мышление есть изобретение человеческой цивилизации (никакого разума-логоса не существует), оно в конечном счёте материально и является теоретическим инструментом решения практических задач, открывая для человека возможность успешного приспособления к окружающей среде. Поэтому высшим типом мышления, его идеалом и эталоном является мышление научное. Критерием его истинности является практика.

Зиновьева не удовлетворяет мысль как таковая, понимаемая в качестве высшей человеческой ценности. Мысль должна активно вторгаться в жизнь человека и общества, совершенствуя их в нравственном и интеллектуальном отношении, делая их более, гуманными и разумными. В своё время Карл Маркс обвинил всю предшествующую философию в том, что она, являясь формой отчуждённого сознания в обществе, основанном на эксплуатации человека человеком, оторвана от социальной практики, равнодушна к страданиям миллионов обездоленных и в таком своём качестве не имеет права на существование. Философия должна спуститься с небес абстракций в глубины человеческой нужды. Она должна служить историческому прогрессу в том смысле, в каком этот прогресс понимал сам Маркс.

Зиновьев, как и Маркс, также не воспринимает философскую мысль как ценность саму по себе, а понимает её как путь к частному результату или построению такой концепции, которой суждено превратиться в нечто категорически обязывающее для всех тех, кто способен в ней разобраться. Само стремление создать нечто подобное плохо совместимо с любовью к мудрости, чем изначально по своей сути является философия. Таким образом, критикуя марксизм в его классической и советской разновидностях как теорию, идеологию и политическую практику, Зиновьев сам остаётся в рамках марксистской парадигмы в понимании природы мышления, его функций и критериев истинности.

Ввиду свершившегося факта официального признания выдающихся заслуг Александра Зиновьева перед отечеством автор этой статьи, сам длительное время находившийся под влиянием его взглядов и обаянием его личности, счёл своим долгом указать на некоторые особенности его мышления, вытекающие из его русской советской ментальности. О них ещё задолго до Зиновьева и даже задолго до появления самого Советского Союза писал Николай Бердяев в книге «Русская идея»: утопизм, страстность, искренность, нетерпимость, любовь к неприкрашенной правде, аскетический элемент, ненависть к условной жизни, максимализм, радикализм, единство мысли и жизни, тоталитаризм, отрицание метафизической глубины. Всё это Бердяев называет феноменом суженого сознания, которое является неизбежным следствием фатального для России отсутствия философской культуры. Термин «феномен суженого сознания» в дальнейшем у Бердяева позаимствовали психиатры.

Не является изобретением Зиновьева и сравнение человеческого общества с крысятником, а его понятие «человейник», производное от сравнения человечества с муравейником, принадлежит Достоевскому. Словом, всё старо, как мир. «Мир лежит во зле», «Царство Божие не от мира сего», «Царство Божие внутри нас». Евангелие от Зиновьева мало чем отличается от Евангелия от Матфея, а в конечном итоге прав Вольтер, заявивший: «Мы покидаем этот мир таким же глупым и злым, каким и застали его при своём появлении».

Вместе с тем, тот в высшей степени рискованный эксперимент над самим собою, который осуществил Зиновьев, положив на алтарь познания и страстного искания истины всю свою жизнь, существенно обогатил современное гуманитарное знание. Поэтому творческое наследие Зиновьева, взятое в контексте его личности и судьбы, можно по праву назвать энциклопедией современных гуманитарных наук. Более того, такая героически подвижническая жизнь не может не вызывать уважения, восхищения и благодарной памяти соотечественников и всего человечества. Однако превращать личность Зиновьева в предмет культа и тем более пытаться создать из его сложного, многогранного и далеко неоднозначного учения очередной вариант тоталитарной идеологии не следует: сам Зиновьев по праву может быть назван жертвой тоталитарной идеологии. Жертвой, которая наивно полагала и до своего последнего дня верила в то, что совершила акт свободного выбора.