Станислав Кузьменко

Документы о родословной А. А. Зиновьева в собрании Государственного архива Костромской области

Материал, легший в основу настоящей статьи, я собирал в 2018–2019 гг. при работе над более общей темой – историей Троицкой церкви с. Федькова слободка Чухломского уезда (к приходу которой относилась д. Пахтино – родина А. А. Зиновьева). Работа над этой темой еще не завершена; частично результаты исследования были опубликованы в 2019 и 2020 гг. в журнале «Чухломская быль» (издается Чухломской районной библиотекой). Ныне, в связи со 100-летием со дня рождения А. А. Зиновьева, я специально обобщил почерпнутые из документов Костромского архива сведения, касающиеся истории семьи философа.

Примечание: все ссылки на документы, если не указано иное, относятся к фондам Государственного архива Костромской области.

Д. Пахтино впервые упоминается в дозорной книге 1615 г. по Чухломскому у.[1]. Более ранние переписи по этой местности не сохранились. Д. Пахтино входила в состав волости Федькова слободка. В 1615 г. в волости был Троицкий погост, 23 жилых деревни, 2 пустых деревни с еще стоявшими постройками и 6 застарелых пустошей. Впоследствии название волости перешло к погосту.

За дозорной книгой 1615 г. хронологически следует писцовая книга по Чухломскому у., опубликованная с датировкой «1628–1635 гг.»[2]. При сопоставлении двух переписей видно, что если в 1615 г. подавляющее большинство земель Чухломского уезда относилось к «черным» (государственным) землям, то ко времени составления писцовой книги весь фонд здешних «черных» земель был роздан помещикам и вотчинникам. В частности, все земли волости Федькова слободка к 1630-м гг. перешли в разряд поместных и вотчинных. Первым владельцем Пахтина был московский дворянин Михаил Иванович Дурной (Дурново), получивший поместье в Федьковой слободке по государевой грамоте 1626 г.[3]

В документах Костромского архива самые ранние сведения о составе прихода Троицкой церкви, что в Федьковой слободке, относятся к началу XIX в. (метрические книги Троицкой церкви, сохранившиеся с 1801 г.[4], и клировая ведомость 1836 г.[5]). В составе прихода тогда было 11 деревень (в т. ч. Пахтино) и 2 усадьбы. Если не считать расселения в 1836–1837 гг. одной из этих деревень (д. Финиково) помещиком, то впоследствии состав прихода практически не менялся.

Можно сказать, что условная[6] территория прихода Троицкой церкви, известная по поздним документам (XIX – нач. XX в.), идентична территории старинной волости Федькова слободка. Количество жилых деревень на этой территории на протяжении XVII–XVIII вв. существенно сократилось, но деревни стали более многодворными.

В начале XIX в. деревней Пахтино владел подпоручик Иван Антонович Шипов, получивший ее по наследству от матери Анны Ивановны Шиповой. После смерти И. А. Шипова, около 1825 г., поместье перешло к его вдове Александре Алексеевне Шиповой, а затем, в 1833 г., к его сыну гвардии штабс-капитану Алексею Ивановичу Шипову[7]. В 1847 г. А. И. Шипов умер без прямых наследников[8], и в 1851 г. какие-то его наследники (видимо, дальние родственники) продали Пахтино капитану Дмитрию Сергеевичу Купреянову, который, в свою очередь, в 1856 г. продал деревню гвардии подпоручику Александру Андреевичу Перфильеву. После отмены крепостного права до 1873 г. крестьяне д. Пахтино фигурировали как временнообязанные г-ну Перфильеву, а затем уже как крестьяне-собственники[9].

Перейдем к рассмотрению родословной А. А. Зиновьева. Традиционно принято выстраивать родословие по мужской линии. Работа с этой целью была предпринята сотрудниками Костромского архива Л. Н. Рудацкой и И. И. Соколовой в 2012 г.[10] Было выяснено, что дед А. А. Зиновьева со стороны отца Яков Петрович происходил из крестьян д. Гусево прихода Никольской церкви с. Арсеньевой слободы на юге Чухломского у. (ныне Антроповский р-н), причем род Якова Петровича был коренным для д. Гусева: здесь проживали не менее 5 поколений его прямых предков. Крестьяне д. Гусева до отмены крепостного права были государственными, а не помещичьими. Связано это, по-видимому, было с тем, что Арсеньева слобода с окрестными деревнями в XVII в. составляла вотчину Галичского Новоозерского монастыря[11], а при секуляризации 1764 г. монастырские имения отнимались в казну. Прадеда Якова Петровича звали Зиновий Никифоров (ок. 1782–1849). Как предположили Л. Н. Рудацкая и И. И. Соколова, по имени Зиновия Никифорова получилась фамилия «Зиновьевы», что весьма вероятно, т. к. фамилии у крестьян стали массово появляться только с отменой крепостного права, современником чего и был сын Зиновия Никифорова Никифор Зиновьев (род. в 1812 г.) – дед Якова Петровича.

Не менее интересно проследить ту линию в родословной А. А. Зиновьева, которая связана с д. Пахтино. Жена Якова Петровича Параскева Прокопьевна (1866–1943), т. е. бабка А. А. Зиновьева со стороны отца, была коренной жительницей д. Пахтино. Ограничившись ревизскими сказками XIX в. и метрическими книгами, можно установить 3 поколения ее пахтинских предков – крепостных крестьян.

Самое старое из этих поколений представлено супругами Осием Филипповым (р. ок. 1735–1739 гг.[12], ум. в 1806 г.) и Неонилой Мокеевой (р. ок. 1756 г.[13], ум. в 1827 г.). Судя по разнице в возрасте, Неонила Мокеева была второй женой Осия Филиппова. После смерти Осия Филиппова в его доме остались вдова и дочь Параскева Осиева (р. ок. 1796[14]). По достижении брачного возраста, около 1810 г. Параскева Осиева была выдана замуж за крестьянского сына Ивана Степанова из д. Заречье Солигаличского у., входившей, как и Пахтино, в состав большой вотчины И. А. Шипова[15]. Причем Иван Степанов был поселен в доме жены.

У Ивана Степанова (р. ок. 1790–1793 г.[16], ум. в 1861 г.) и Параскевы Осиевой (р. ок. 1796 г., ум. в 1865 г.) родилось всего 9 детей, в числе которых были 2 сына, ставших взрослыми: Александр (род. в 1821 г.) и Прокопий (1827–1885). Старший сын Александр Иванов в 1843 г. женился на крестьянской девице из Пахтина Марфе Ефимовой (1825–1860). Прокопий Иванов в 1849 г. женился на крестьянской девице Анастасии Ивановой (ок. 1832–1911) из «одновотчинной» д. Максаково. К сожалению, в метрической записи о свадьбе Прокопия Иванова не указано, к какому уезду и губернии относилась д. Максаково, а в списке населенных мест Костромской губ.[17] деревень с таким названием нет. Здесь может оказаться небесполезным воспоминание Владимира Александровича Зиновьева (младшего брата философа) в его краткой переписке с директором Чухломского музея Г. И. Лебедевым в 1975 г. – В. А. Зиновьев написал, что его бабушка Параскева Прокопьевна рассказывала, что «ее проиграл барин в карты и что она вместе с куклами и другими игрушками приехала в Пахтино»[18]. Поскольку Параскева Прокопиева на самом деле (см. далее) родилась в Пахтине, и к тому же после отмены крепостного права, к ней это сообщение никак относиться не может. По-видимому, воспоминание В. А. Зиновьева является отголоском реального события, связанного с матерью Параскевы Прокопиевой – Анастасией Ивановой.

Согласно ревизской сказке 1858 г., в доме Ивана Степанова в Пахтине жили: сам Иван Степанов, его жена Параскева Осиева, сын Александр Иванов с женой и сын Прокопий Иванов с женой и детьми (в то время – 2-мя дочерьми)[19].

Брак Александра Иванова с Марфой Ефимовой оказался бездетным. После смерти Марфы Ефимовой в 1860 г. от чахотки, имя Александра Иванова на страницах метрик Троицкой церкви больше не встречается. Вероятно, он женился вторым браком где-либо в другом приходе, куда и переселился. Так или иначе, хозяином дома Ивана Степанова стал его младший сын Прокопий Иванов.

У Прокопия Иванова и Анастасии Ивановой на протяжении 1851–1873 гг. родилось 9 детей, причем рождались только дочери: Екатерина (1851–1917), Параскева (1853–1855), Анна (род. в 1857 г.), Анисия (род. в 1860 г.), Любовь (род. в 1861 г.), Татьяна (род. в 1864 г.), Параскева (1866–1943), Ольга (род. в 1870 г.), Евдокия (род. в 1873 г.). Если ориентироваться только на метрики Троицкой церкви, о судьбе дочерей Прокопия Иванова можно утверждать следующее. Параскева (1-я) умерла во младенчестве. Екатерина, Любовь и Параскева (2-я) и были венчаны в Троицкой церкви, и жили в ее приходе – по крайней мере, первое время после замужества (Любовь). Татьяна упоминается в 1886 г. как замужняя крестьянка в качестве восприемницы при крещении ребенка своей сестры Параскевы; из этой записи видно, что Татьяна вышла замуж в соседнем приходе. Анисия и Ольга упоминаются девицами (в 16-летнем возрасте) как восприемницы при крещении детей пахтинских однодеревенцев. О дальнейшей судьбе Анисии и Ольги ничего не известно, но вряд ли можно сомневаться, что они были выданы замуж в соседние или более удаленные приходы. Вероятно, то же самое следует предположить об оставшихся Анне и Евдокии. Те дочери Прокопия Иванова, о замужестве которых в метриках Троицкой церкви есть прямые свидетельства, вышли замуж примерно в одном возрасте (18-19 лет), так что можно сделать вывод, что в семье Прокопия Иванова дочери выдавались замуж последовательно, в порядке старшинства.

Из церковно-приходской летописи Троицкой церкви[20] видно, что в 1881 г. Прокопий Иванов был избран церковным старостой Троицкой церкви[21] и затем состоял в этой должности до 1884 года включительно[22]. Согласно метрической записи, он умер 6 ноября 1885 г. в возрасте 58 лет от чахотки.

Со смертью Прокопия Иванова сложилась ситуация, подобная вышеописанной относительно его деда. В доме остались вдова хозяина и дочери-девицы. Это вызвало необходимость выдать замуж ту дочь, которая была на очереди (т. е. самую старшую из остававшихся в доме дочерей-девиц), так, чтобы не она переехала жить к мужу, как обычно, а чтобы муж переехал в дом покойного тестя. Такой дочерью и оказалась Параскева Прокопиева – бабушка А. А. Зиновьева. В своей автобиографической книге[23] А. А. Зиновьев упоминает, что его дед Яков Петрович переехал жить в дом к своей жене, а с помощью метрических книг этот факт получил объяснение.

Свадьба 19-летнего Якова Петрова и 19-летней же Параскевы Прокопиевой состоялась 26 января 1886 г., т. е. через 2,5 месяца после смерти отца невесты Прокопия Иванова. Родина Якова Петрова – д. Гусево нынешнего Антроповского р-на – находится от Пахтина в 20 км (по прямой). Это обстоятельство – удаленность родины жениха от родины невесты – само по себе было обычным для здешних мест. В отходнических уездах Костромской губ. сложилась традиция выбирать невест не из ближних, а из умеренно удаленных деревень. В зимнее время устраивались своего рода ярмарки невест – т. н. беседки и свозы. Об этом написал, в частности, Д. Н. Жбанков, в 1883–1889 гг. служивший земским врачом в Солигаличском у.: «По беседкам и свозам разъезжают все женихи, допускаются повсюду все молодые люди, знакомые и незнакомые, ближние и дальние. Обыкновенно на каждой беседке женихи остаются недолго, потанцуют, поиграют и отправляются на другую беседку, так что с вечера они посетят 5-10 беседок и сделают 20-40 верст»[24].

В автобиографической книге А. А. Зиновьева можно прочесть, что вскоре после выхода замуж и рождения Александра Яковлевича, отца философа, Параскева Прокопьевна «тяжело заболела неизлечимой экземой ноги и осталась инвалидом на всю жизнь», и из-за сознательного воздержания у нее с супругом детей больше не было. Метрические книги Троицкой церкви вносят небольшое уточнение в это сообщение. Согласно метрическим книгам, у Якова Петрова и Параскевы Прокопиевой родилось трое детей: Анна (1886–1887), Александр (1888–1964), Михаил (1890–1890), но из них двое умерли во младенчестве, так что в живых остался только Александр Яковлевич.

Анастасия Иванова – вдова Прокопия Иванова – на 25 лет пережила мужа. Т. к. ее зять Яков Петров, будучи отходником, большую часть года жил в Москве, ей принадлежала главенствующая роль в доме. Это видно по делу «О нетрезвости и неприличных действиях в храме и приходе священника Троицкой церкви, что в Федьковой слободке, Александра Альбова» 1890 г.[25], в котором деле[*] Анастасия Иванова выступила свидетелем.

Священник Александр Иванович Альбов (род. в 1849 или 1850 г., ум. после 1919 г.) был перемещен к Троицкой церкви с. Федькова слободка в 1885 г. на место умершего престарелого священника Николая Якимовича Троицкого (1812–1885). Из характеристики, данной благочинным Альбову в 1896 г., на следующем месте его службы, следует, что Альбов имел «весьма неровный и довольно тяжелый характер»; «он вообще суров, раздражителен, вспыльчив, неприветлив и часто задумчив, и под воздействием мрачного настроения духа нередко проявляются в нем большие странности в словах и действиях и во всем внешнем его поведении»[26]. В 1890 г. в Костромскую консисторию, на имя епископа Августина, поступило прошение, оформленное как коллективное – от «прихожан села Троицы Фетьковой Слободки Чухломского уезда», с десятками подписей под ним. В прошении выражалось «единогласное» недовольство священником Альбовым вообще («требоисправления и славы в приходе исправляет всегда пьяный со всевозможными безобразиями и произношениями неприличных выражений») и сообщался ряд конкретных примеров недостойного поведения священника. Консистория постановила произвести по существу прошения формальное следствие. Духовным следователем по данному делу был назначен священник с. Троицы, что у Голов, (с. Мальгино) Александр Левашов. Следствие производилось 27–28 апреля 1890 г. в Федьковой слободке в доме причетника Николая Авксентиева Скворцова (1836 – ок. 1913), куда были приглашены для дачи показаний, во-первых, лица, подписавшиеся под прошением, во-вторых, упоминаемые в прошении как свидетели и, в-третьих, лица, которые были выдвинуты обвиняемым священником как свидетели в его пользу. Из материалов следственного дела можно догадаться, что инициатором разбирательства был церковный староста Дмитрий Мелентиев Власов (ок. 1827–1898)[27], которого священник в 1889 г. уличил в самовольном распоряжении лесным угодьем, переданным в церковь благотворителем. Власов постарался собрать неблагоприятные факты о священнике за всё время его 4-хлетней службы в Федьковой слободке, усилить их и подать в нужном свете. При составлении прошения он даже пошел на откровенный подлог, т. к. среди подписей оказались имена таких лиц, которые в то время отсутствовали в приходе. Лица, действительно подписавшиеся под прошением, на следствии в большинстве своем показали, что особых претензий к Альбову не имеют, что они подписались, не зная содержания прошения, потому «что многие из прихода уже подписались». И если бы сам Альбов в своем объяснении по существу прошения не оговорил себя, то, вероятно, дело бы обошлось для него благополучно.

В прошении упоминается случай, произошедший в доме Анастасии Ивановой: дескать, священник Альбов в 1886 г. в день Николая Чудотворца, «бывши со славою в деревне Пахтине, в доме Настасьи Ивановны отшиб запор, запиравший дверь в избу, и, ворвавшись, хотел было побить Иванову, но был остановлен народом»[28]. Сам Альбов в своем объяснении представил дело так: «При славе в Николин день в деревне Пахтине совершено было крещение в доме Настасьи Ивановой, при котором по местному обыкновению дан был мне платок, но так как по ее состоянию платок сей мне показался очень плохим, то я, кончивши славу в деревне, пришел снова к дому Настасьи Ивановой предложить ей переменить данный мне платок, в то время входные двери были заперты защелчкой. На стук мой кто[-то] вышел и, спросивши, на что мне нужно, по получении ответа дверей не отпер, но удалился в избу; я, подождавши несколько, снова начал стучать, и от более сильного стука щеколда прискочила и двери отворились, я взошел в дом и бросил им платок; в то время, когда я взошел в дом, кто-то убежал по деревне за крестьянами, которые, прибежавши, избили меня, как им хотелось, так что я в течение полугода чувствовал повреждение руки и сильную боль спины и груди»[29]. Анастасия Иванова в своем показании представила эпизод в гораздо более мягкой версии: «Три года тому назад, в наш местный праздник, Св. и Чудотворца Николая, священник Александр Альбов был у меня в доме не только «со Святыней», но и для совершения таинства Крещения, что и исполнено им было, как следует; обошедши все селение и исполнивши обряд окропления домов нашего селения и нас, домохозяев, св. водою, он снова зашел ко мне в дом с заявлением, чтобы я отдала ему следуемые за его требоисправление деньги. Когда же я заявила ему, что деньги отданы уже отцу диакону, он с этим не согласился и снова требовал денег. По вторичному моему заявлению и по убеждению сторонних лиц об этом, он удалился из моего дома. Личных оскорблений с его стороны по отношению ко мне я не встречала»[30]. Между прочим, этим показанием устанавливается, что местным праздником в д. Пахтино был день Николая Чудотворца – 6 декабря. По метрической книге видно, что 6 декабря 1886 г. состоялось крещение первого ребенка Якова Петрова и Параскевы Прокопиевой – Анны (умерла во младенчестве). К сожалению, Анастасия Иванова была неграмотной, а потому случай, в силу которого мог бы сохраниться ее автограф, был упущен: вместо нее по ее просьбе расписался крестьянин д. Баршкадина Алексей Александров Мухин (1858–1915).

Консистория сочла доказанным, что А. Альбов тяжко оскорбил своего диакона Алексея Кудрявцева (1827–1904) словесно, а прихожанина Ивана Савельева Мшенкова (ок. 1839–1911) и просфоропеку Анну Федорову «действием», и на этом основании запретила Альбову священнослужение на месяц. В постановлении консистории далее отмечалось: «…так как священник Альбов, по его показанию, несколько раз выталкиваемый из домов своих прихожан и битый ими, не может иметь должного от них уважения, то, на основании 191 ст. Уст. Дух. Конс., удалить его от настоящего места, предоставив ему право в течение двух месяцев со дня объявления указа приискивать себе другое священническое место»[31].

А. Альбову удалось своевременно обменяться местами со священником с. Ваганова Галичского у. Федором Ивановичем Зотиковым (1855–1914). Зотиков согласился перейти в с. Федькову слободку, очевидно, потому, что в с. Коровье – соседнем приходе – была его родина, здесь жила его мать-вдова и служил диаконом единокровный брат Евгений Иванович Зотиков (ок. 1843–1903).

Поступив к Троицкой церкви с. Федьковой слободки в 1890 г., Ф. Зотиков первые несколько лет ютился с семьей в ветхом церковном доме. Затем в 1897 г. он построил на церковной земле собственный огромный дом. Крепко таким образом обосновавшись, Ф. Зотиков служил в Федьковой слободке до своей кончины в 1914 г. Именно этот священник 19 января 1909 г. венчал родителей А. А. Зиновьева – 20-летнего Александра Яковлевича Зиновьева и 17-летнюю Аполлинарию Васильевну Смирнову. В 1910 г. Ф. Зотиков крестил первенца А. Я. и А. В. Зиновьевых – Михаила (1910–1966), а в 1913 г. их дочь Анну (1-ю дочь с таким именем, умершую во младенчестве). Стоит также отметить, что Ф. Зотиков дважды крестил детей Василия Сергеевича и Анастасии Андреевны Смирновых (деда и бабки А. А. Зиновьева со стороны матери) – Александру в 1901 г. и Константина в 1913 г., хотя В. С. и А. А. Смирновы как жители д. Лихачево были прихожанами соседней Соборо-Богородицкой церкви с. Коровья.

Уже из самой продолжительности службы Ф. Зотикова на одном месте видно, что этот священник «сжился» с приходом. Благочинными он неизменно аттестовался очень хорошо. Тем не менее, и Ф. Зотиков стал фигурантом следственного дела: «По обвинению священника церкви села Федьковой Слободки Федора Зотикова в неисполнении пастырских обязанностей» (1904–1905 гг.)[32]. На страницах этого дела находятся автографы Параскевы Прокопиевой, т. к. она, в отличие от своей матери, была грамотной и смогла подписаться под своим показанием.

Дело, о котором идет речь, возникло по частной жалобе прихожанина – крестьянина д. Костино Федора Слободкина (1846 – между 1905 и 1918), обвинявшего своего священника в грубом обхождении с ним: в отказе от помазания, от крестного целования, от служения молебнов в его доме и т. д. На основании указа консистории дознание по жалобе Слободкина производил благочинный священник Михаил Ювенский. Между прочим, спрошенный на дознании заштатный псаломщик Николай Скворцов показал, что Слободкин – «человек не миролюбивый и не пользующийся расположением наших прихожан»[33]. Представляя акт своего дознания в консисторию, Михаил Ювенский подытожил: «…по моему мнению, означенное дело есть клевета, как это видно из свидетельских показаний, – придуманная с целию очернить священника Зотикова»[34]. Консистория согласилась с мнением благочинного, однако Слободкин послал повторную жалобу, поместив в нее указания на поступки священника Зотикова не только по отношению к нему, но и к некоторым другим прихожанам, которые вместе со Слободкиным подписались под жалобой.

Консистория сочла нужным назначить формальное следствие и поручила его производство священнику с. Озерки (соседний с Троицким приход) Филарету Ивановичу Изюмову (1851–1916)[35]. Ф. Изюмов был весьма интересной личностью. В 1884 г. он был рукоположен во священника к Ризположенской церкви с. Озерки, где и прослужил до своей кончины из-за скоротечной нервной болезни в 1916 г. Его статьи о жизни прихода неоднократно печатались в Костромских епархиальных ведомостях[36], а в 1909 г. он опубликовал краеведческую работу об истории села, где служил[37]. В 1900-е гг. он неоднократно назначался духовным следователем. С 1910 г. и до смерти он состоял благочинным 4-го Чухломского округа, к которому относилась Троицкая церковь с. Федьковой слободки. Один из сыновей Ф. Изюмова, Павел Филаретович (1900 – ок. 1945), стал учителем начальной школы в Озерках (у него в 4-м классе учился А. А. Зиновьев, см. далее), другой сын, Александр Филаретович (1885–1951) получил известность как деятель русского зарубежья (с 1923 г. работал в Русском заграничном историческом архиве г. Праги, где с 1934 г. был зам. директора).

При производстве формального следствия о священнике Зотикове был опрошен более широкий круг свидетелей, чем при производстве дознания. В качестве свидетеля со стороны Зотикова выступила и Параскева Прокопиева. Она дала такое показание: «…священник нашего прихода о. Феодор при служении своем всегда был исправен и случаев его небрежности по службе указать я не могу; о благолепии нашего бедного приходского храма неусыпно заботится и для его украшения изыскивает возможные средства, так что благодаря его просьбам мои родственники деревни Мижуева Бахваловы украсили живописью наш храм на свои средства. Случаев неисправности священника в требоисправлениях указать не могу; знаю, что у нашего соседа Никандра Григорьева (один из упомянутых во 2-м прошении Слободкина. – С. К.) священник в св. Пасху с иконами в прошлом году не был, но это произошло не по небрежности священника, но потому, что Никандр Григорьев ругал его в открытое окно вместо того, чтобы – по обычаю соседей и всех прихожан – встретить с благоговением святыню и служащий причт у входа в дом; священник при этом ему – Григорьеву – никаких возражений не делал и оскорблений не наносил; по моему мнению – священник при этом совершенно не виноват. Вообще Никандр Григорьев человек грубый, не пользующийся расположением своих соседей и уважением в нашем приходе. Слышала я, что была вражда у священника и с другим моим соседом Петром Дмитриевым (также упомянут во 2-м прошении Слободкина. – С. К.), но из-за чего, не знаю, – думаю, что это вышло при погребении его родственницы Надежды Яковлевой, когда не были заплачены деньги, завещанные в пользу храма умершею. Вообще Петр Дмитриев человек скромный и никого из соседей не обижающий. Слободкин в нашем приходе расположением других не пользуется и вообще он человек не миролюбивый, часто нетрезвый; таковы же и другие подписавшиеся к его второму прошению, которые только из них мне известны, об Охлопкове и Иване Васильеве я ничего не знаю. Больше по этому делу показать я ничего не могу».

Консистория, рассмотрев формальное следствие, пришла к выводу о виновности Зотикова. Назначенный в 1905 г. на костромскую кафедру, после умершего епископа Виссариона, епископ Тихон наложил резолюцию на протоколе консистории: «22 сентября 1905. В настоящем деле, по моему мнению, являются виновными как священник Зотиков, так и сам жалобщик крест. Слободкин. Первый усвоил себе привычку по личным неудовольствиям на прихожан лишать их религиозных треб (в том числе и Слободкина), а последний неуважительно относился к своему пастырю и позволял себе даже в храме при свидетелях поносить в лицо священника, хотя впоследствии сам же обратился с жалобой на священника к Епархиальному Начальству. Принимая во внимание сие последнее, а также и то, что и благочинный, и прихожане вообще хорошо отзываются о священнике Зотикове и вполне довольны его службою в приходе, нахожу возможным заменить Зотикову месячную епитимию (предложенную консисторией. – С. К.) двухнедельной, но при этом внушить ему чрез благочинного, чтобы оставил навсегда эту манеру – лишать прихожан треб из-за личных неудовольствий на них». Резолюция была приведена в исполнение. Священник Зотиков 2 недели находился на покаянии в Авраамиевом монастыре. Кроме этого, никаких последствий для Зотикова дело не имело: в клировые ведомости отметка о его взыскании не заносилась, а в 1906 г. он был награжден скуфьею «за отлично-усердную и полезную службу по духовному ведомству»[38].

Так или иначе, дело священника Зотикова создало повод, благодаря которому сохранились автографы бабушки А. А. Зиновьева Параскевы Прокопиевой. Она, как ближайший (наравне с матерью) воспитатель будущего философа, оказала значительное влияние на становление его мировоззрения. Об этом он поведал в автобиографической «Исповеди отщепенца»:

«После … рождения отца бабушка тяжело заболела неизлечимой экземой ноги и осталась инвалидом на всю жизнь. Ее жизнь превратилась в сплошное страдание, но она так и не позволила ампутировать ногу. Боли в ноге были особенно сильными по ночам, так что в течение более чем пятидесяти лет у нее не было ни одной ночи, когда она спала бы. Весьма возможно, что это беспрерывное страдание, происходившее на наших глазах, и терпение, с каким это страдание переносилось, внесло свою долю в развитие психологии и даже идеологии обреченности на страдания в нашей семье.

<…> Дедушка и бабушка много читали и пересказывали нам, внукам, прочитанное. Они были религиозными, но без фанатизма, в каком-то романтическом, сказочном и даже детском смысле. Бабушка перенесла непрекращающиеся физические страдания в течение стольких лет лишь благодаря вере и постоянным молитвам. Я много раз слушал ее разговоры с Богом и со своей ногой. Впоследствии я замечал, что непроизвольно следовал ее примеру. Изобретая свою систему жития, я припоминал кое-что из того, что усвоил в детстве. Например, я разговаривал с болевшими частями тела как с особыми существами. Я старался убедить их в том, что их болезненное состояние вредит нам обоим. Когда нападала бессонница, я коротал время изобретенными мною молитвами, похожими на те, которые бабушка твердила в течение более чем пятидесяти лет бессонной жизни. Многое из этого я приписывал моим литературным персонажам. Например, бабушка каждую ночь благодарила Бога за то, что он дал ей жизнь, говорила, что другим живется еще хуже, что страдания суть тоже жизнь. В книге "Живи" эта мысль стала лейтмотивом жизни главного ее героя. Только, в отличие от бабушки, он был атеистом и не выдержал испытания до конца. Между прочим, идея сделать этого героя безногим возникла под влиянием воспоминаний о болезни бабушки. То, что я сделал причиной несчастья моего героя атомные эксперименты, было делом второстепенным.

<…> Бабушка и мать, не подозревая того, "открыли" принципы педагогики, которые потом принесли мировую славу А. Макаренко: воспитывать не каждого ребенка индивидуально, а как членов коллектива, причем коллектива трудового. Как только мы чуть-чуть подрастали и были в состоянии что-то делать, мы включались в трудовую жизнь семьи».

Среди родственников Зиновьевых особая роль в судьбе семьи принадлежала Андрею Андреевичу Бахвалову (1860 – после 1920). Он был женат на старшей сестре Параскевы Прокопиевой – Любови Прокопиевой (род. в 1861 г.). Андрей Андреевич был выходцем из богатой семьи. Основателем рода Бахваловых, т. е. первым носителем фамилии «Бахвалов», был дед Андрея Андреевича – Федот Трофимович Бахвалов (1812–1901). Федот Трофимович происходил из семьи крепостных крестьян д. Афонасово прихода Троицкой церкви с. Федькова слободка. Очевидно, Федот Бахвалов отличался недюжинной предприимчивостью. По упоминаниям в метриках видно, что к 1853 г. он освободился от крепостной зависимости (причем с 1856 г. стал писаться в метриках с фамилией), а к 1865 г. перешел в купечество. В 1857 г. он переселился со своей семьей из д. Афонасово в ус. Корючево – соседнее с Афонасовом поселение, также в приходе Троицкой церкви и неподалеку от Пахтина. Корючево было более «престижным», т. к. здесь жили дворяне, хоть и весьма небогатые. К 1875 г. Федот Трофимович перешел в мещанское сословие, в каком состоянии и умер в 1901 г., в возрасте 89 лет. Как и многие богатые выходцы из крестьян, Федот Трофимович делал крупные пожертвования в свою приходскую церковь, т. е. в данном случае – в Троицкую церковь. Между 1863 и 1866 г. он пожертвовал колокол весом в 81 п. 29 ф. (1338 кг)[39], а в 1895 г. – еще больший колокол весом 142 п. 22 ф. (2335 кг)[40], жертвовал также предметы убранства (напр., в 1881 г. – «деревянный крест в величественном виде»[41]), а по духовному завещанию отписал Троицкой церкви пустошь Сусолову с лесными и сенокосными угодьями[42].

У Федота Бахвалова было 4 взрослых сына, один из которых – Андрей Федотович Бахвалов (род. в 1834 г.). В 1853 г. вольноотпущенный крестьянин д. Афонасово Андрей Федотов венчался в Троицкой церкви с вольноотпущенной же крестьянской девицей Александрой Геннадиевой из д. Межуево (прихода Соборо-Богородицкой церкви с. Коровья). Их сын Андрей Андреевич Бахвалов родился в 1860 г. и был крещен в Троицкой церкви. В Троицкой же церкви Андрей Андреевич Бахвалов венчался с Любовью Прокопиевой в 1880 г.[43] Затем здесь были крещены их дети Андрей (род. в 1881 г.) и Вера (род. в 1884 г.). В записи о рождении сына Андрея Андрей Андреевич Бахвалов указан мещанином, а в записи о рождении Веры – крестьянином. По этим же записям видно, что еще в 1884 г. семья Андрея Андреевича проживала в Корючеве. В последующие годы, начиная с 1886 г., Андрей Андреевич неоднократно упоминается как восприемник при крещениях и поручитель на свадьбах; в этих записях он значится или как крестьянин д. Межуево, или как чухломский мещанин, проживающий в д. Межуево[44]. Таким образом, около 1885 г. Андрей Андреевич переехал в деревню, где была родина его матери.

В качестве отходника Андрей Андреевич жил, в основном, в Москве. Здесь он стал главой артели. В начале XX в. он выстроил в Москве, на ул. Большая Спасская (неподалеку от Сухаревской площади) собственный каменный 2-хэтажный дом. А. А. Зиновьев об А. А. Бахвалове в «Исповеди отщепенца» пишет: «Этот человек был богатым домовладельцем в Москве, содержал большую артель (до ста человек). Как и другие, он имел дом в деревне. Мой дед и отец до революции были мастеровыми в его артели и жили в его доме. Хотя они и были близкими родственниками хозяина дома, они жили в самой плохой комнатушке в сыром подвале. Это объясняется отчасти тем, что дед и отец не помышляли насовсем поселиться в Москве, а отчасти личными качествами деда и отца, которые были беспомощными в житейском отношении чудаками и не умели постоять за себя. Их спасала только высокая квалификация в их деле, их золотые руки. <…> В революцию он (Бахвалов. – С. К.) потерял капитал, дело и собственность. Но он до смерти жил в лучшей квартире своего бывшего дома»[45].

В упомянутую комнатушку в подвале дома на Большой Спасской приехал и сам А. А. Зиновьев в 1933 г., в 11-летнем возрасте. О своем первом появлении в этом доме, куда его привел с вокзала старший брат Михаил, он вспоминал: «Мы подошли к приземистому дому. Над воротами была вделана плита с именем бывшего владельца дома, моего двоюродного деда Бахвалова. Эта плита сохранялась еще в послевоенные годы. Мы вошли во двор, похожий на каменный колодец, и спустились в глубокий подвал»[46]. Здесь будущий социолог и философ провел свои годы учебы в московской средней школе, сюда же вернулся после войны. Дом памятен не только его связью с А. А. Зиновьевым. В доме имел квартиру известный инженер-химик, один из изобретателей карболита (первой отечественной пластмассы) Василий Иванович Лисев (1881–1938), чухломский уроженец, а у Лисева в первой половине 1920-х гг. многократно останавливался ученый и богослов П. А. Флоренский, работавший в те годы на заводе «Карболит» и в Московском электротехническом институте[47]. Дом сохранился доныне.

В Костромском архиве удалось выявить несколько автографов А. А. Бахвалова. На одном из документов[48] присутствует не только автограф, но и упоминание дома на Большой Спасской. Документ представляет собою доверенность, оформленную в 1916 г. А. А. Бахваловым на имя московского присяжного поверенного Н. П. Зыкова для ведения тяжбы с наследниками И. А. Херова, крупного лесопромышленника из крестьян Чухломского у. Инициатором дела был Херов, известный в уезде мироед, склонный к сутяжничеству[49]. В 1910 г. он оспорил право А. А. Бахвалова на земельный участок в Чухломском у., купленный в 1908 г., – якобы этот же самый участок много ранее был куплен Херовым. Костромской окружный суд в 1913 г. удовлетворил иск Херова, а поданная тогда же апелляционная жалоба осталась без последствий. Затем Бахвалов решил оспорить решение Костромского суда в Московской судебной палате. Ввиду того, что И. А. Херов утратил дееспособность, а вскоре умер, производство затянулось и до революции так и не было окончено.

В каком ремесле специализировался А. А. Бахвалов и его артель? Однажды, а именно в 1890 г., он был упомянут в метриках Троицкой церкви как мастер «Московского живописного цеха». По воспоминаниям Алексея Александровича Зиновьева (младшего брата А. А. Зиновьева), Яков Петрович с сыном Александром Яковлевичем до революции были «богомазами»[50]. Следовательно, артель, в которой они работали, специализировалась на живописных и, по-видимому, отделочных работах в храмах.

Из документов Костромского архива видно, что А. А. Бахвалов многие годы был благотворителем Троицкого храма с. Федькова слободка. Самое раннее из выявленных упоминаний его в этом качестве относится к 1901 г.: «…на средства прихожанина Чухломского мещанина Андрея Андреева Бахвалова произведены по храму следующие ремонтные работы: а., окрашены в Троицком главном и боковых приделах иконостасы; переменены в окнах рамы и переплеты; б., окрашены масляною краскою по всему храму стены и потолок; окрашена масляною краскою кровля храма и в., отбелен наружный фасад и колокольня храма»[51]. Имеет значение выше процитированное показание Параскевы Прокопиевой в деле Зотикова (1905 г.): «…мои родственники деревни Межуева Бахваловы украсили живописью наш храм на свои средства». Речь идет о той живописи, которая фрагментарно и в плохом состоянии сохранилась в интерьере Троицкого храма доныне. Эта живопись ковром покрывала все стены храма и включала в себя множество композиций и орнаменты между ними. Учитывая, что в сообщении 1901 г. говорилось о простой малярной отделке храма, сохранившуюся живопись следует датировать 1902–1904 гг. По ней можно судить о художественном уровне артели А. А. Бахвалова.

В 1907 г. А. А. Бахвалов, уступая просьбе причта, согласился на свои средства возвести заново часовню вместо старинной ветхой, находившейся примерно в 200 м от Троицкой церкви, вне селения, близ лесной дороги в ус. Корючево (этой же дорогой шли в церковь из Пахтина). Было получено разрешение консистории, и уже к ноябрю 1907 г. часовня была готова[52].

В церковно-приходской летописи Троицкой церкви об усердии А. А. Бахвалова к храму сообщается следующее. В записи за 1916 г.: «В сем году по разрешении Его Преосвященством по указу Костр. Духовн. Консистории от 5-го дня мая за № 5270 приступлено к ремонту и исправлению полов как в настоящем Троицком храме … так и в трапезе. Во св. алтарях ни в котором полов не касались. Полы исправлены усердием и доброхотною жертвою благотворителя деревни Межуева крестьянина Андрея Андреевича Бахвалова. Он же Андрей Андреевич Бахвалов взял на себя, чтобы окрасить полы и исправить рамы и в них стёкла»[53]. За 1917 г.: «Настоящий храм весь обновлён усердием благотворителя живущего в Москве Андрея Андреевича Бахвалова. Иконостас и стены все промыты. Столярная работа во всём иконостасе покрыта вновь и окрашена белилами, а резьба и старая позолота везде покрыта бронзированным порошком. Окна все исправлены, равно и двери, стёкла везде вставлены новые, где требовала того необходимость»[54]. За 1918 г.: «Благотворителем, проживающим в городе Москве, Андреем Андреевичем Бахваловым три года как начата ремонтировка тёплого и холодного храма, но остановилась в 1918 г. по причине дороговизны материалов ... Окраска исправленных полов отложена на неопределённое время, потому что нет продажи постного вареного масла для окраски»[55].

На кладбище Троицкой церкви сохранился мраморный памятник Федота Трофимовича Бахвалова (1812–1901). Это единственный мраморный памятник, появившийся на этом кладбище. На памятнике имеется надпись: «Дорогому дедушке от любящих внучат Андрея и Любви Бахваловых», из чего видно, что памятник заказан (по-видимому, в Москве) и привезен Андреем Андреевичем Бахваловым. Кроме того, на кладбище с. Коровья сохранился каменный памятник матери А. А. Бахвалова – Александры Геннадьевны Бахваловой (1834–1901). Хотя надпись на памятнике: «Дорогой матери от сына» – не упоминает имени сына, не приходится сомневаться, что и этот памятник установлен А. А. Бахваловым.

В Костромском архиве выявлены также автографы деда и бабки А. А. Зиновьева со стороны матери – Василия Сергеевича (ум. ок. 1933 г.) и Анастасии Андреевны (1868–1937) Смирновых. Их деревня Лихачево, находившаяся в 5 км от Пахтина, относилась к приходу Соборо-Богородицкой церкви с. Коровья, хотя была недалека также и от Троицкой церкви с. Федькова слободка. По воспоминаниям А. А. Зиновьева, деревня Лихачево «была большая сравнительно с нашей (Пахтино. – С. К.) и очень красивая. <…> Почти все дома в ней были крашеные, многие двухэтажные»[56]. По сведениям за 1914 г., в Пахтине было 12 дворов[57], а в Лихачеве – 19 дворов[58].

А. А. Зиновьев в «Исповеди отщепенца» вспоминал:

«Родители моей матери (Василий и Анастасия Смирновы) были довольно богатыми людьми. Помимо дома в деревне, самого богатого в округе, у них были дома в Петербурге. Дед был предпринимателем, какие тогда в большом количестве появлялись в России. Не знаю точно, в чем состояло его дело. Знаю только, что он сам был мастером на все руки и работал вместе со своими рабочими. О размерах его богатства можно судить по тому факту, что в результате революции у него пропало двести тысяч рублей наличными.

<…> Я помню деда и бабку по матери весьма смутно. Жили они в основном в Ленинграде. В революцию дед потерял капитал, дело и дома в Петербурге. Но дом в деревне у них сохранился. Уже после смерти деда бабушка отдала дом под медицинский пункт. Когда в доме хотели разместить сельский совет, она погрозилась его сжечь. И ее волю выполняли вплоть до исчезновения деревни вместе с десятками других деревень в результате коллективизации.

<…> Во время НЭПа мой дед снова стал частником. Будучи сам хорошим мастером и организатором дела, он стал сравнительно зажиточным снова. Годы НЭПа вообще были годами вспышки того образа жизни, какой доминировал в наших краях. Но он уже был обречен. Люди не верили в устойчивость этого состояния. Дед и бабка уже не копили деньги, как перед революцией, а проживали их. Они вели широкий образ жизни. Когда они приезжали в деревню, то устраивали пиры с участием десятков людей. У бабушки развилась страсть раздавать вещи всем кому попало. Эта страсть, по всей вероятности, была врожденной в нашем роду. Она перешла и к моей матери».

В воспоминаниях В. А. Зиновьева (младшего брата А. А. Зиновьева) имеется уточнение, что Василий и Анастасия Смирновы в коллективизацию были раскулачены, т. к. практиковали наемный труд и имели водяную мельницу[59]. Их дом в Лихачеве, состоящий из двух изб (зимней и летней), соединенных через поветь, был отобран. Василия Сергеевича сослали, однако «спустя какое-то время его вернули, учли, что он человек “рукастый” и очень нужный. Но он вернулся очень больным и вскоре в Ленинграде умер». Согласно В. А. Зиновьеву, бабушка Анастасия Андреевна после раскулачивания и смерти мужа жила вместе с Зиновьевыми в Пахтине. Она сильно болела и в 1937 г. умерла[60].

Неподалеку от своего дома в Лихачеве Василий Сергеевич Смирнов в 1907 г. построил часовню. Сохранилось дело об устройстве этой часовни[61]. С этим делом мне пока ознакомиться не довелось, но можно считать несомненным, что в деле под соответствующим прошением есть подпись Василия Сергеевича.

Дом Смирновых в Лихачеве, в котором действительно многие годы находился медицинский пункт Тимошинского (упраздненного в 1951 г.) и затем Коровского сельсоветов, простоял примерно до 1974 г. Около 1972 г. он был запечатлен на цветных слайдах жителем Ленинграда, приезжавшем в те годы летом с семьей погостить в Лихачеве. Как жилая деревня Лихачево прекратило свое существование в кон. 1980-х гг.[62]

Автограф Анастасии Андреевны Смирновой сохранился благодаря тем же обстоятельствам, что и автографы Параскевы Прокопиевой, – а именно, в следственном деле по обвинению клирика, в данном случае – диакона-псаломщика с. Коровье Василия Либерова (дело относится к 1911–1912 гг.)[63].

Василий Федорович Либеров (род. ок. 1862 г.) прежде возникновения данного дела уже 5 раз был судим, и каждый раз консистория выносила решение о виновности. Впервые он стал клириком в 1884 г., будучи рукоположен во диакона к церкви с. Шартаново Чухломского у., а в силу возникавших следственных дел он три раза отрешался от мест, со временным запрещением священнослужения и низведением во псаломщика. Обвинения состояли в нетрезвости, грубости к священнику, оскорблениях, нанесенных церковным сторожам, и т. п. После Шартанова Либеров служил в с. Тонкине Варнавинского у., в с. Ильинском-Шихматовых Нерехтского у., в бывшем городе Судае Чухломского у., а в 1899 г. был определен на псаломщическое место к Соборо-Богородицкой церкви с. Коровье Чухломского у. В 1905 г. он был разрешен в священнослужении как диакон с оставлением на штатном месте псаломщика. Священник с. Коровье Никанор Суворов (служил священником в с. Коровье с 1899 г., причем с 1909 г. состоял благочинным 1-го Чухломского округа) доводился Василию Либерову двоюродным братом. Между прочим, в своем показании по делу 1911–1912 гг. священник Никанор Суворов заявил, что «устал носить на своих плечах эту родную ношу (двоюродный брат)», что Либерову ранее «всё прощалось, но и терпению есть мера и конец»[64]. За время службы в Коровье у Либерова уже было одно дело – в 1908 г., за оскорбление дочери умершего священника Арсеньева, по которому он был послан на месяц в Аврааамиев монастырь с запрещением священнослужения. Дело 1911–1912 гг. возникло по жалобе на Либерова прихожанина церкви с. Коровье, крестьянина д. Скрипина Михаила Трифонова Матвеева. Матвеев обвинял Либерова в постоянном пьянстве, сообщал о нанесенном ему Либеровым оскорблении, но упоминал также ряд инцидентов с другими прихожанами, вплоть до драк, и грубость Либерова к священнику и штатному диакону. Как написал сам Либеров в своем донесении в консисторию, истинным инициатором дела являлся священник Никанор Суворов. Следствие по указу консистории производил в январе 1912 г. священник с. Ножкина Василий Острогский. На следствии не только были опрошены свидетели, указанные стороной обвинения, но и произведен малый повальный обыск (опрос домохозяев прихода по жребию) для выяснения общего морального облика Либерова. Анастасия Андреевна Смирнова опрашивалась как свидетель в силу того, что, по заявлению жалобщика, именно в ее доме произошел один из инцидентов, а именно, Либеров поссорился с крестьянином с. Мосеево Сергеем Попелкиным, причем выйдя из дома, подрался с ним. Спрошенный на следствии крестьянин Попелкин подтвердил обвинение, а Анастасия Андреевна дала такое показание: «Псаломщик Либеров около пяти лет тому назад 18 августа пришел ко мне в дом выпивши, я его угощала, после чего он встал из-за стола и пропел многолетие моему мужу, а потом мне, а бывший у меня в гостях Сергей Попелкин мешал ему петь, я просила его выйти вон, драки между ними никакой не видала; бывает, что священник наш и диакон Ильинский служат в нашей часовне (т. е. часовне, поставленной Смирновыми в Лихачеве. – С. К.) без Либерова, почему не знаю». Хотя на следствии часть свидетелей и подтвердила случаи безобразного поведения Либерова из-за пьянства и буйного характера и случаи его отсутствия на службе в церкви, но некоторые свидетели, спрошенные при повальном обыске, не имели особых претензий к Либерову или говорили, что он хотя и пьет, но не напивается, а драк и ссор с его участием не видели. К сему следует добавить, что в клировых ведомостях, например, за 1903, 1905, 1906, 1908 гг. Либеров аттестовался с «очень хорошим» или «отлично хорошим» поведением. Так или иначе, по следственному делу 1911–1912 гг. консистория признала Либерова безусловно виновным и, учитывая предыдущие следственные дела, присудила к лишению диаконского сана и исключению из духовного ведомства.

Частные факты грамотности Параскевы Прокопиевой и Анастасии Андреевой, между прочим, служат иллюстрацией более общего факта: благодаря отходничеству в Чухломском уезде среди всех уездов Костромской губ. был самый высокий процент грамотного населения, в т. ч. женского. По переписи 1897 г., среди населения обоего пола от 10 лет и старше грамотных было вообще по губернии 27,7%, а в Чухломском уезде – 42% (отдельно среди мужчин – 70,4%, среди женщин – 25,5%). Если в Чухломском уезде, в среднем, грамотной была 1 женщина из 4-х, то в Ветлужском уезде (противоположный крайний пример) – одна из 22-х[65].

Сохранился дореволюционный снимок[66] дома Зиновьевых в Пахтине, на котором запечатлен вынос покойника из дома. С помощью метрической книги удалось установить, кого именно хоронили, и точно датировать снимок. А именно, 18 февраля 1911 г. скончалась крестьянская вдова д. Пахтино Анастасия Иванова в возрасте 80 лет. Анастасия Иванова, дававшая показания по делу священника Альбова, доводилась А. А. Зиновьеву прабабушкой. 20 февраля 1911 г. состоялись похороны, на которые, судя по штемпелю на обороте снимка, был приглашен фотограф из Чухломы Дмитрий Павлович Июдин (1874–1945). На снимке, помимо родственников (среди которых – дочь покойной Параскева Прокопиева и молодая Аполлинария Васильевна Зиновьева) и однодеревенцев, запечатлены священник Ф. Зотиков и псаломщик Александр Алексеевич Кудрявцев. Дом на момент съемки был совсем новым: известно, что Яков Петрович Зиновьев (табличка с именем которого видна на углу дома) построил его к женитьбе сына[67], т. е. к 1909 г.

Федор Зотиков находился со священником с. Озерки Филаретом Изюмовым в кумовстве и, по-видимому, в близких дружеских отношениях. С 1896 г. Ф. Зотиков был законоучителем в Коровском начальном училище (находившемся в ус. Тимошино, в 1 км от с. Федькова слободка), но в 1901 г. по неизвестным причинам он отказался от законоучительства в пользу Ф. Изюмова. В 1909 г., спустя 8 лет, Ф. Зотиков вернулся к преподаванию в названном училище[68]. Таким образом, в 1901–1909 гг. Ф. Изюмов, проезжая из Озерков в школу в Тимошине, имел возможность часто навещать Зотикова, т. к. путь лежал через с. Федькова слободка.

В июне 1914 г. состояние Ф. Зотикова стало настолько плохим, что он прекратил исполнять свои обязанности, и несколько месяцев на крещения и похороны в приходе Троицкой церкви приезжал Ф. Изюмов. Он же похоронил самого Зотикова, умершего от чахотки в октябре 1914 г.

Близ алтаря Троицкой церкви доныне сохранилась металлическая ограда с двумя коваными крестами внутри нее, причем один из них довольно массивный и дорогой, украшенный розанами, а другой крест заурядный – простой. Таблички на крестах не уцелели, но есть основания полагать, что кресты обозначают могилы священника Ф. Зотикова и его жены Серафимы Алексеевны. Серафима Алексеевна умерла в годы НЭПа, и простой крест вполне может быть отнесен к этому времени. В течение долгого времени (с начала 1920-х гг. до сер. 1950-х гг.) в с. Федькова слободка жил сын священника Ф. Зотикова Николай Федорович Зотиков (1885–1968) – учитель Тимошинской начальной школы. Названная школа около 1930 г. была переведена из ус. Тимошино (из здания б. земской школы) в с. Федькова слободка, в дом, выстроенный священником Ф. Зотиковым в 1897 г., – т. е. учитель Н. Ф. Зотиков отдал свой поместительный дом для школы, а сам перебрался жить в соседний небольшой дом, построенный священником Н. Благодатовым в 1915 г. Н. Ф. Зотиков в Чухломском р-не считался одним из лучших учителей. В 1930-е гг. у него учились младшие братья А. А. Зиновьева Алексей и Владимир (что отражено в их воспоминаниях). В 1948 г. Н. Ф. Зотиков за выдающиеся заслуги в деле народного просвещения был награжден орденом Ленина. В 1950-е гг., из-за старости, он переехал на жительство в Чухлому, где еще несколько лет проработал методистом в РОНО[69]. Очевидно, пока Н. Ф. Зотиков жил в Федьковой слободке, он ухаживал за могилами родителей, почему металлическая ограда и сохранилась до настоящего времени.

После умершего священника Ф. Зотикова в ноябре 1914 г. в Федькову слободку был определен Николай Иванович Благодатов (1849 – после 1919). Николай Благодатов с 1865 г. служил причетником при ц. Троицы, что у Голов, в с. Мальгино Чухломского у., а в 1884 г. был рукоположен во диакона, с оставлением на вакансии псаломщика. Не имея возможности занять штатное диаконское место в Мальгине, в 1892 г. Н. Благодатов по прошению перевелся на диаконскую вакансию в Ефремовскую церковь с. Ширь Кологривского у. В 1913 г. он уволился за штат, выхлопотав себе пенсию. По-видимому, открывшуюся за смертью Ф. Зотикова вакансию было сложно заместить ввиду малодоходности прихода, но заштатного диакона Н. Благодатова удалось уговорить, т. к. при назначении на место он был рукоположен во священника. Благодатов священствовал в Федьковой слободке в годы 1-й Мировой войны и революции. Он возобновил ведение церковно-приходской летописи Троицкой церкви, которую не заполняли священники А. Альбов и Ф. Зотиков. Записи Н. Благодатова, касающиеся невзгод военного и революционного времени, делают летопись особенно интересной[70]. Что касается событий в семье Зиновьевых, то по метрикам Троицкой церкви видно, что Н. Благодатов крестил детей А. Я. и А. В. Зиновьевых – Параскеву в декабре 1915 г. и Анну (2-ю дочь с таким именем, умершую во младенчестве) в июле 1918 г.

В мае 1919 г. из-за слабого здоровья, особенно ввиду постигшего весной 1919 г. легкого параличного удара, Н. Благодатов попросился окончательно за штат. Спустя несколько дней после того, как Н. Благодатов подал в отставку, состоялся сход прихожан Троицкой церкви с. Федькова слободка, вынесший постановление с просьбой о возведении в иерейский сан Александра Алексеевича Кудрявцева (род. в 1854 г.), служившего в Троицкой церкви псаломщиком с 1903 г., а в 1917 г. посвященного в диаконский сан, с оставлением на вакансии псаломщика. Текст постановления (приговора) гласит: «1919 года Мая 19. Мы, нижеподписавшиеся прихожане Троицкой церкви села Федьковой Слободки, собравшись сего числа на общее собрание при нашей церкви, слушали заявление священника нашей церкви отца Николая Благодатова о том, что он по слабости здоровья служить не может и послал прошение об увольнении его за штат, а потому мы, посоветовавшись между собой, постановили просить Его Преосвященство Преосвященнейшего Филарета Епископа Костромского и Галичского о назначении к нашей Троицкой церкви Александра Кудрявцева. Диакон Кудрявцев служит при нашей церкви шестнадцатый год, а всей его службы 35 лет, родитель его служил при нашей же церкви 50 лет[71], и нам желательно видеть потомка его священником при церкви. Диакон Александр Кудрявцев своим поведением, исправностью по службе заслуживает ходатайства нашего пред Его Преосвященством о посвящении его в сан священника к нашей церкви как человека, имеющего все добрые качества, в том и подписуемся»[72]. В числе подписей под прошением есть и подпись жителя д. Пахтино Александра Яковлевича Зиновьева (отца А. А. Зиновьева). Прошение было удовлетворено, и в июле 1919 г. Александр Кудрявцев был рукоположен еп. Севастианом (Вести) во священника в Успенском кафедральном соборе г. Костромы.

Метрические книги Троицкой церкви, завершающиеся 1919-м годом, документируют лишь первые месяцы службы А. Кудрявцева в качестве священника. Исполнителем обрядов в эти месяцы значится он один. Когда затем в причт был назначен псаломщик – неизвестно. Священник А. Кудрявцев крестил в октябре 1919 г. дочь А. Я. и А. В. Зиновьевых Анну (3-ю дочь с таким именем, выжившую). Несомненно, что А. Кудрявцев крестил самого А. А. Зиновьева в 1922 г.

Александр Кудрявцев и его жена Олимпиада Семенова были бездетны.

В 1927 г. священником в Федьковой слободке стал Николай Николаевич Лебедев (1882 г. р.). По-видимому, он был непосредственным преемником А. Кудрявцева, который или вынужден был оставить службу по болезни, или умер (во всяком случае, в одном из документов упоминается сход прихожан в 1929 г., на котором присутствовала «попадья Кудрявцева», но не сам А. Кудрявцев, – см. далее).

Биографические данные о Н. Н. Лебедеве, изложенные им самим, содержатся в деле о восстановлении его в избирательных правах[73]. Н. Н. Лебедев был сыном диакона Николаевской церкви с. Кадый Макарьевского у. [74], умершего в 1902 г. В 1901 г. Н. Н. Лебедев окончил Костромское химико-техническое училище им Ф. Чижова. Затем он служил в почтово-телеграфном ведомстве, сменив множество мест службы и должностей, в т. ч. состоял начальником почтово-телеграфного отделения. Его гражданская служба прерывалась участием в войнах: «…с 14 августа 1904 г. по 1 ноября 1905 г. был участником Русско-Японской войны, с мая по декабрь 1916 г. был в Русско-Германской войне на Южном фронте, с августа 1920 г. по декабрь того же года был в действующей армии Западного фронта в войну с поляками. Заведывал 12 телеграфной колонной»[75]. В Чухломской почтово-телеграфной конторе он кратковременно служил еще до революции. О своей биографии в послереволюционное время Н. Н. Лебедев сообщал: «…в 1919 г. попал опять в Чухлому участковым механиком, где прослужил до 1924 года; когда сократили участки, то меня перевели в надсмотрщики в той же Чухломе, а в 1924 г. с 1 октября, ввиду сокращения штата уволили от службы; до сокращения врач. комиссия признала инвалидом 4 группы с утратой трудоспособности 45 % из-за хронического ревматизма и эмфиземы легких. В 1920 г. я из Чухломы был командирован в Минск и находился при связи Запфронта, где окончательно подорвал здоровье»[76]. Согласно тому же объяснению Н. Н. Лебедева, его поступление в «служители культа» произошло из-за материальной нужды: «За период времени 1919–1924 год я приобрел в селе Троица-Слободка дом и в то же время был наделен землей; по землеустройству 24 года земля досталась вся переложная, местами заросшая кустарником и лесом. В течение 19–24 годов я приводил ее в порядок, но, не имея хорошей тяговой силы, орудий и с/х инвентаря, улучшение шло медленно, и я одной землей в количестве 2,5 дес. пахоты и 1,5 дес. покоса при 2 малолетних детях прожить не мог, да к тому же в 24 году случился неурожай, и я, чтоб не умереть с голоду и не найдя никакой работы, временно поступил служителем культа (диаконом) в соседний приход (с. Коровье. – С. К.), исходя из соображений, что я меньше принесу вреда, чем другой на моем месте, а также попутно изучу жизнь служителей культа. Вследствие поступления в служители культа я в 1925 году был лишен избирательных прав. В 1927 году я обращался в несколько учреждений, а также и на почту, об обратном приеме на службу, но уже как лишенного прав меня нигде не брали, хотя уже служба в культе мне надоела донельзя. Я решил поставить свое хозяйство, так чтоб можно было им существовать. Я в 1927 году осенью перешел тем же служителем культа (священником) в Троицу-Слободку, и вот через год, служа священником, обрабатывая землю своим трудом, пришел к твердому убеждению, что религия приносит вред»[77]. По совету председателя Чухломского союза безбожников Курочкина Н. Н. Лебедев выступил с публичным отказом от сана, напечатанным под заголовком «Религия и ее обряды приносят вред» в костромской крестьянской газете «Борона» в номере от 8 декабря 1929 г.:

«Прошу не отказать поместить в вашей газете мой отказ от должности священника села Троицы, Федькова Слободка, Чухломского района и разъяснить, что мой отказ вызван не материальной стороной, а полным убеждением о вредности моей службы, поддерживающей религиозный обман. Я вполне убедился, что религия и ее обряды приносят вред, что бог – выдумка и ложь, а потому и снимаю сан священника, не видя в нем ни святости, ни благодати, кроме благодати пожить чужим трудом. Призываю и остальных граждан не надеяться на несуществующего бога, а лишь на свои силы. Быв. священник Н. Лебедев».

По словам Н. Н. Лебедева в его заявлении (цель которого – восстановиться в избирательных правах, чтобы устроиться на работу), он способствовал закрытию Троицкого храма: «…22 декабря 29 г. у нас в селе было собрание верующих решить вопрос с церковью и причтом, и на собрании уже почти был решен вопрос, что церковь не закрывать, а приискать другой причт, чему способствовала попадья Кудрявцева, объясняющая, что заезжавший к ней благочинный советовал удержать церковь и двадцатку составить из бедноты и т. п., и призывала к продолжению церковной службы. Находящиеся на собрании от представителей власти предсельсовета и секретарь ячейки ВЛКСМ решили позвать меня для разъяснения гражданам бесполезности церкви и причта. Я явился и когда начал говорить, то многие кричали, чтобы меня угнать с собрания и не дать говорить, но некоторые просили выслушать и поступать, как вздумается. После выступления вопрос о выборе не только двадцатки, но и церковного совета отпал, также отказалась часть от сбора на содержание церкви и причта, и церковь решили оставить на произвол судьбы»[78]. Таким образом, Троицкая церковь с. Федькова Слободка была закрыта в 1930 г., в первую волну закрытия церквей (основная вторая волна пришлась на конец 1930-х гг.).

Из документов, обнаруженных Т. Н. Байковой в Чухломском районном архиве, известно, что Н. Н. Лебедеву удалось устроиться техником телефонной сети в Чухломский леспромхоз, но в августе 1933 г. он был уволен за неудовлетворительный ремонт линий, что было расценено как саботаж и вредительство, учитывая «классово-чуждое» происхождение Н. Н. Лебедева[79].

В 1933 г. всё ценное движимое имущество Троицкой церкви было увезено в Чухлому. Тогда же или несколько позже церковь стали приспосабливать под школу (например, помещение летней церкви было поделено на 2 этажа деревянным полом), но по неизвестным причинам затея с переводом школы в церковь не была реализована, и в годы войны все полы и многие оконные переплеты были распилены на дрова. В 1960-е гг. здание было частично разобрано на кирпич: а именно, были разобраны трапезная и алтарь. К 1970-м гг. в с. Федькова слободка были уничтожены все жилые строения. Кладбище при церкви давным-давно заброшено, так что не осталось ни одной именной могилы, не считая могилы Ф. Т. Бахвалова с мраморным памятником (сама могила лет 40-50 назад была осквернена гробокопателями). Уцелело около дюжины металлических крестов без табличек и 3 деревянных креста. Согласно метрикам Троицкой церкви, на этом кладбище были похоронены предки А. А. Зиновьева: пра-пра-прадед Осий Филиппов (†1806) и пра-пра-прабабка Неонила Мокеева (†1827), пра-прадед Иван Степанов (†1861) и пра-прабабка Параскева Осиева (†1865), прадед Прокопий Иванов (†1885), бывший церковным старостой, и прабабка Анастасия Иванова (†1911), похороны которой запечатлены на фотографии, – а также умершие во младенчестве сестры Анна 1-я (†1915) и Анна 2-я (†1919). Их могилы, в силу вышесказанного, утрачены.

А. Зиновьев в «Исповеди отщепенца» 5 раз упоминает, применительно ко временам своего деревенского детства, местного священника, причем дважды называет его имя: «отец Александр», а в 2-х случаях пишет: «наш священник». А именно:

1) «Икон в доме (доме Зиновьевых в Пахтине. – С. К.) было очень много. Священник отец Александр, часто бывавший у нас, говорил, что такие иконы могли бы быть украшением его церкви».

2) «Священник Александр, знавший ее (Аполлинарию Васильевну. – С. К.) с детства, называл ее солнечным человеком».

3) «У нас в доме иногда за столом рядом сидели священник и члены партии».

4) «Церкви начали закрывать в начале тридцатых годов, т. е. одновременно с коллективизацией. <…> Наш священник некоторое время жил как рядовой гражданин. Что с ним стало потом, не знаю».

5) «И наш священник говорил о том же (чтобы А. Зиновьев уехал учиться в Москву. – С. К.). Он простил мне грех с крестиком (эпизод относится к 32/33 уч. г. – С. К.).Он говорил матери, что во мне есть "искра Божия" и ее не загасит никакой атеизм».

2-е упоминание указывает на то, что речь идет об Александре Кудрявцеве, служившем в Троицкой церкви псаломщиком с 1903 г., священником с 1919 г. Однако это и остальные упоминания, если в них подразумевается Александр Кудрявцев, трудно согласовать с тем фактом, что в 1927 г. (когда А. Зиновьеву едва исполнилось 5 лет) священником в Троицкой церкви стал Н. Н. Лебедев, а в 1929 г. А. Кудрявцева, как кажется, уже не было в живых. 4-е упоминание, где отставка священника связывается с закрытием церкви, по документированным фактам соответствует ситуации с Н. Н. Лебедевым, но его вряд ли А. А. Зиновьев мог бы назвать «нашим священником». В 5-м упоминании, возможно, говорится о священнике с. Озерки, где церковь продолжала действовать до 1940 г.

В 1930 г. А. Зиновьев начал посещать школу – а именно, начальную школу в д. Лучкино, находившуюся от Пахтина в 3-х км. Об этом сам А. Зиновьев вспоминал так: « … у нас (в доме в Пахтине. – С. К.) квартировала учительница. Она ради забавы начала обучать меня письму, чтению и счету. В школу я пошел сразу во второй класс. Учительница хотела перевести сразу в третий, но воспротивилась мать по очень простой причине: моя сестра ходила во второй класс. Если бы я пошел в третий класс, на следующий год мне пришлось бы одному ходить в школу за восемь километров от нашей деревни, где было четыре класса (школа в с. Озерки. – С. К.)»[80]. В Озерках А. Зиновьев обучался в 1932/33 уч. г.

Школа в Озерках была основана в 1878 г. местным церковно-приходским попечительством, и хотя находилась в селе, фактически являлась земской. С 1884 г., со времени определения в с. Озерки, в школе преподавал Закон Божий священник Филарет Изюмов[81].

Школа в д. Лучкине (деревня относилась к приходу Ризположенской церкви с. Озерки) была основана в 1913 г. как земская школа, причем в ней законоучителем также был священник с. Озерки Филарет Изюмов[82]. После революции Озерковская и Лучкинская школы стали «школами I ступени», т. е. начальными школами. Имеются данные, указывающие на то, что Лучкинская школа на время закрывалась, возобновив свою работу в 1928 г.[83]

В Костромском архиве сохранились документы как Лучкинской, так и Озерковской начальных школ. К сожалению, документы именно за годы учебы А. А. Зиновьева отсутствуют. Хронологически самые близкие документы – отчеты (заполненные бланки с цифровыми данными) Лучкинской и Озерковской школ за 1933/34 уч. г.[84] По этим документам видно, что Лучкинская школа была однокомплектной, т. е. имела одно классное помещение, в котором один учитель одновременно обучал детей 3-х классов, а Озерковская школа была 2-хкомплектной – имела два классных помещения и, соответственно, 2-х учителей, один из которых обучал совместно 1 и 3 классы, а другой – 2 и 4 классы.

Отчет Лучкинской школы за 1933/34 г. подписан учительницей В. Чудецкой. К сожалению, пока невозможно сказать, она ли была первой учительницей А. Зиновьева. Как видно по ряду более поздних документов, учителя в Лучкинской школе довольно часто менялись: в 36/37 уч. г. учителем была Елизавета Николаевна Либерова (1897 г. р.), в 37/38 уч. г. – Константин Иванович Курицын (1914 г. р.), в 41/42–45/46 уч. гг. – А. И. Токарева (19 лет в 1941 г.), в 46/47–48/49 уч. гг. – Нина Александровна Прокуратова (17 лет в 1946 г.), в 1949/50 уч. г. – Смирнова.

В 1933/34 г. в Лучкинской школе к концу учебного года обучалось всего 23 школьника, а именно: в 1 классе – 12 школьников, во 2 классе – 6 школьников, в 3 классе – 5 школьников.

В паспорте Лучкинской школы за 1946/47–1949/50 уч. гг. имеется план школьного здания[85]. Лучкинская школа, по-видимому, была закрыта в 1950-х гг.

Учителем А. А. Зиновьева в 4-м классе Озерковской школы был Павел Филаретович Изюмов. О нем в «Исповеди отщепенца» сказано: «Школьный учитель настаивал на том, чтобы меня отправили в Москву. Он считал меня лучшим учеником за всю его учительскую деятельность. Он уверял мать, что я буду новым Ломоносовым». П. Ф. Изюмов родился 15 января 1900 г. в многодетной семье священника с. Озерки Филарета Изюмова, был 5-м ребенком в семье[86]. С 1913[87] по 1918 г. он учился в Костромской духовной семинарии. С 1920 г. работал учителем в Озерковской начальной школе, причем в 1923 г. прошел 2-хмесячные курсы переподготовки при Костромском ГубОНО, а в 1924 г. прошел переподготовку в Чухломе. Павел Филаретович был женат на Татьяне Сергеевне Свешниковой (1903 г. р.), работавшей в Озерковской школе вторым учителем с 1924 г. Татьяна Сергеевна окончила Чухломскую школу II ст. в 1920 г., обучалась на 1-м курсе естественного отделения 1-го МГУ, проходила переподготовку в Чухломе в 1923 и 24 гг.[88]

В акте обследования Озерковской школы от 16 апреля 1926 г. отмечается большая общественная нагрузка П. Ф. Изюмова: «Член ВИКа (волостной исполнительный комитет. – С. К.), член сельсовета, председ. лавочной комиссии, председ. Бюро ячейки ОДН (общество «Долой неграмотность». – С. К.), руков. секц. президиума Месткома, член комиссии по охране труда, член Ревизионной Ком. Уезд. Кассы взаимопомощи … руков. с. х. кружка при избе-читальне», причем в этом же документе высказывалось пожелание: «Заметная перегруженность общественной работой, заставляющая устраивать значительные перерывы в работе, говорит за необходимость в дальнейшем разгрузки зав. школой т. Изюмова от таковой»[89].

У П. Ф. и Т. С. Изюмовых было двое детей: Владимир 1927 г. р. и Борис 1928 г. р.

В Озерковской школе училось значительно больше детей, чем в Лучкинской, в силу того, что Озерковская школа обслуживала 18 деревень, а Лучкинская – всего 5. По состоянию на конец 1933/34 уч. года, в Озерковской школе числилось 122 ученика, из них в 1-м классе – 34 ученика, во 2-м классе – 23 ученика, в 3-м классе – 24 ученика, в 4-м классе – 41 ученик[90]. Во второй половине 1940-х гг. в Озерковской школе годовое количество учеников составляло всего 46-50 человек[91]. Уменьшение количества учащихся отражало бегство жителей из-за коллективизации и убыль населения из-за войны.

П. Ф. Изюмов заведовал Озерковской школой еще в 1942/43 уч. году[92]. Затем, по крайней мере в 1945/46 уч. г., заведовать школой стала его жена Татьяна Сергеевна[93]. В деле, состоящем из отчетности Озерковской школы за 1945/46 уч. г., некоторые справки, подписанные зав. школой Т. С. Изюмовой, написаны почерком П. Ф. Изюмова[94]. Самые поздние из таких документов имеют дату – апрель 1945 г., причем надо отметить, что в деле имеются справки вплоть до июня 1946 г. Не имея иных точных сведений, остается предположить, что в 1945 г. П. Ф. Изюмов умер. В дальнейшем Т. С. Изюмова еще долгие годы заведовала Озерковской школой. Не позже 1970-х гг. школа была закрыта.

Дед А. А. Зиновьева Яков Петрович, последние свои годы доживавший в Пахтине, умер в 1936 г. и был похоронен в Озерках[95] – а не в Федьковой слободке – по-видимому, в связи с тем, что в Озерках церковь в 1930-е гг. еще действовала, и здесь была возможность произвести погребение по церковному чину.

При проведении волостного деления до революции жители д. Пахтино предпочли находиться во Введенской волости, хотя остальные деревни прихода Троицкой церкви с. Федькова слободка относились к Коровской волости. После революции особое положение д. Пахтино относительно остальных деревень прихода сохранилось: д. Пахтино состояла в ведении Введенского волостного исполнительного комитета, а другие деревни прихода – в ведении Коровского ВИКа. Затем, при учреждении более мелкого деления на сельсоветы (в 1929 г.), д. Пахтино стала относиться к Санциловскому сельсовету, а остальные деревни прихода – к Тимошинскому сельсовету. Окраинное положение д. Пахтино в Санциловском сельсовете, возможно, сказалось, когда в 1940–41 гг. было приступлено к укрупнению колхозов, вследствие чего некоторые деревни решено было закрыть. Решение о выселении жителей д. Пахтино было принято в конце 1940 г., и в феврале 1941 г. семья Зиновьевых (Аполлинария Васильевна Зиновьева со свекровью Параскевой Прокопьевной и младшими детьми) вынуждена была переселиться в д. Княжово, где сначала жила в доме Федоровых вместе с семьей хозяев, а затем глава семьи Иван Николаевич Федоров подремонтировал свой старый пустующий дом на окраине Княжова, который и был предоставлен Зиновьевым[96]. Здесь, в скверных бытовых условиях, Зиновьевы вынуждены были ютиться все военные годы.

От этого времени сохранились автографы Аполлинарии Васильевны и Параскевы Прокопьевны Зиновьевых в «Списке верующих Озерковской церкви на 1943 г.»[97]. Надо пояснить, что Ризположенская церковь с. Озерки в силу кончины священника в 1940 г. прекратила действовать, хотя церковная двадцатка существовала, продолжала ежегодно переизбираться, платила все полагающиеся налоги. Вообще, к 1941 г. в Чухломском районе были закрыты все церкви – или окончательно, с соответствующим решением Облисполкома и ликвидацией имущества, или неопределенно-временно, с сохранением церковных двадцаток и имущества. По документам видно, что в 1940-е гг. в районе активно выступали за открытие своих церквей лишь верующие в Чухломе (община Успенской церкви), в сс. Озерки, Бушнево и Понизье. Они многократно обращались с прошениями в Райисполком и жалобами в вышестоящие инстанции (обычно облисполком). Однажды в ходе этой бесперспективной переписки община с. Озерки представила в райисполком список не только двадцатки, но и вообще всех верующих в приходе, которые сами вписывали свои данные (фамилию, инициалы, возраст и деревню, где проживали). Всего в списке фигурирует 161 лицо, в т. ч. Зиновьева А. В. и Зиновьева П. П. из д. Княжово.

Параскева Прокопьевна умерла «в одночасье» (т. е. скоропостижно) летом 1943 г. Ее похоронили в Озерках рядом с Яковом Петровичем[98]. Могилы утрачены.

По воспоминаниям Алексея Александровича Зиновьева, некоторое время дома в Пахтине пустовали, и он с матерью постоянно ходил из Княжова в Пахтино проведывать свой дом, где, между прочим, оставалась почти полностью обстановка. Затем, по Алексею А. Зиновьеву, в деревне были поселены сначала депортированные поволжские немцы, а затем крымские татары[99]. Документы, обнаруженные в Костромском архиве, подтвердили этот факт. В списке учеников Тимошинской школы за 1945/46 уч. год значатся 3 ребенка «татарской национальности», проживавшие в д. Пахтино[100]. Ведя в районе, охватываемом школой, учет всех детей школьного возраста, зав. Тимошинской школой Н. Ф. Зотиков в марте 1946 г. сообщил в РОНО о появлении «в подсобном хозяйстве Чухломского леспромхоза в бывшей д. Пахтино» 18-ти детей школьного возраста спецпереселенцев (немцев), и дети (1931–1939 гг. р.) были перечислены в списке[101]. В примечании указывалось, что дети по-русски говорить не умеют. По документам выходит, что Алексей А. Зиновьев только перепутал очередность: на самом деле сначала были поселены татары, а затем немцы. Или же немцы, указанные в документе 1946 г., были в Пахтине не первыми прибывшими сюда поволжскими немцами.

В августе 1946 г. Аполлинарии Васильевне Зиновьевой с сыном Владимиром и дочерью Антониной удалось вырваться из колхоза, и вся семья воссоединилась в Москве в подвале дома на Б. Спасской[102].

По документам, хранящимся в Чухломском райархиве, видно, что еще в 1950 и 1951 гг. в д. Пахтино жили: было 5 дворов и 7 человек населения[103]. Когда точно д. Пахтино стала нежилой – неизвестно. В 1960-е гг. еще стоял остов дома Зиновьевых. О дальнейшем можно прочесть в воспоминаниях В. А. Зиновьева, посещавшего родные места во второй пол. 1970-х гг.: «…здесь, на этих полях (в Пахтине. – С. К.), долгое время пастухи пасли скот от совхоза “Вигский”. В летнюю пору жили в остатках домов и что-то чинили и приспосабливали под себя. Так и жили до тех пор, пока по пьянке не спалили последний остаток Пахтина – дом Шаморановых, соседей по моему детству и отрочеству. А потом пастухи перешли на свое передвижное жилье»[104].

Хронологически подборку документов из Костромского архива завершают 2 письма Владимира Александровича Зиновьева (1931 – ок. 2014), посланные в Чухломский краеведческий музей в 1975 г. и отложившиеся в фонде директора музея Г. И. Лебедева[105]. В письмах В. А. Зиновьев, между прочим, выражал желание навестить родные места – очевидно, впервые после 1946 г. Автор писем делится некоторыми своими воспоминаниями и задает интересующие его вопросы относительно истории своей малой родины; к первому письму приложена карта-схема деревень (Пахтино и окрестности), составленная им по памяти. К сожалению, повествование В. А. Зиновьева содержит явные неточности (например, Пахтино почему-то названо селом) и страдает идеализацией дореволюционного деревенского быта, почему требует критического отношения.

Опубликовано: 21.10.2022