Ф.Д. Нефедов

III. Заволжье

Я кончил с Поволжьем. Теперь перехожу к этнографии притоков Волги.

Я посетил местности, лежащие по рекам Шексне, Унже, Узоле, Оке и Каме. Если исключить прибрежье Оки, быт населения которого сходен с бытом жителей Поволжья, то получим очерк жизни и нравов, главные черты которого будут общи всему населению, разбросанному по берегам названных рек. Но чтобы не разбрасываться в массе подробностей, я ограничу свои наблюдения только Заволжьем: сюда войдут уезды Макарьевский, Кологривский, Ветлужский и Варнавинский Костромской губ., Семеновский и Макарьевский Нижегородской губ., мы познакомимся с этнографией селений, расположенных по берегам трех рек, лесам и удольям названных уездов. Все эти селения за Волгой идут на север и восток; отсюда название – Заволжье.

В первом отделе моего очерка я заметил, что Волга разделяет губернии Ярославскую и Костромскую географически на две части: юго-западную, идущую по правому берегу, и северо-восточную – по левому берегу. Это деление относится одинаково и до Нижегородской губернии. Здесь я прибавлю, что такое же точно деление можно сделать и в этнографическом отношении.

Вид Заволжья представляет громадное, почти необозримое пространство; все оно покрыто дремучими лесами, в которых медведи и олени составляют до сих пор обычное явление; непроходимые и обширные болота тянутся на многие версты; озёра, реки и ручьи встречаются постоянно; берега, ложбины и удолья усеяны валунами и разными видамя окаменелостей, свидетельствующими о юрской формации. Деревни и села, с окружающими их полями, изредка встречающиеся города дополняют вид этой суровой и неприветливой местности. Чем дальше удаляешься к северо-востоку, тем реже и реже попадаются селения. Между местными жителями существует поговорка, указывающая на глушь края: «Буй да Кадый чорт три года искал». В истории заселения этого края, как известно, участвовали три элемента: финские племена меря и черемисы и славяне. Первыми являются меря, за ними черемисы, от которых немало досталось первым; наконец, пришли славяне и примучили мерю и черемис, после чего народность первой поглотилась славянскою, а черемисы отодвинулись на восток, где и теперь их можно встретить в незначительном числе в Таншаевской волости и других на границе Ветлужского уезда с Вятской губернией. По вероисповеданию население разделяется на православных и раскольников всевозможных толков. Грамотность стоит на самой низкой степени развития, и в большинстве селений кроме церковного причта и волостного писаря не найдешь человека, который бы умел читать. В раскольничьих селениях грамотность больше развита, но далеко не представляет явления преобладающего. Язык народа богат особенностями, резко отличающими говор Заволжья от говора других местностей России. Это мы увидим далее, когда перейдем к народным песням и обычаям. Занятия жителей составляет хлебопашество, почти не вознаграждающее труды, лесные промыслы и мелкие ремесла. Влияние лесопромышленников на экономический быт населения далеко не благоприятно. Следующий разговор, который я вел с жителем г. Макарьева (на Унже), лучше всего доказывает высказанное положение.

– Мужички у нас народ простой и честный, – говорил макарьевец. – Глухая сторона! Нигде они, кроме Макарьева, почти не бывали. По весне-то, как пройдет лед, сгонит иной плот до Юрьевца, а там и засел опять, и круглый год никого не видит. Живут в бедности: фабрик и заводов никаких нет… Глухая сторона. Недаром у нас говорят: одно-то облачко упало, а другое над Макарьевым висит.

– Что же это означает?

– А это – что народ здесь темный. А вот весной-то, с плотами приходят сюда сверху Унжи – от Кологрива, Ветлуги, Вятки и других мест, так те мужички еще проще. Сгонит мужичок плот-от к Макарьеву, увидит тебя и спрашивает: «Ты, добрый человек, макарьевский?» – «Макарьевский». – «На-ка сосцитай, сколько у меня денег-то. Мне купец за сгонку дал». – Вот какой народ! Лесопромышленники и надувают же их! Нарядят сверху-то согнать лес, скажут только: «Гоните, ребята, деньги в Макарьеве отдадим». Те и гонят. Пригнали, лес сдали; а хозяева запродали его и сами уехали. Только их и видели. А другие пригонят лес в Макарьев, по уговору; лесопромышленники говорят: «расчета здесь не будет, гоните, ребята, с молитвой в Юрьевец или Пучеж». Те пригонят туда, а там опять то же самое: лес запродан, а хозяев самих и дух простыл. Онамеднись у нас по Макарьеву артель, человек в пятьдесят, ходила, милостыню собирала. Пригнали они плоты-то, а расчета им хозяева и не дали.

– Значит, лесопромышленники сильно обижают мужичков?

– Ничего, говорят, мужик обрастет.

– Обрастет?

– Да. Стриги, говорят, мужика три раза на году, он обрастет. Ну, и стригут!

Вот население Заволжья, с нравами и обычаями которого нам предстоит теперь познакомиться.

Начнем с обрядов рождения.

Хотя земства и прилагают свои попечения о сохранении народного здравия, но пока их старания дальше добрых намерений не идут, если не считать за реальное осуществление одной или двух бабок на уезд, состоящий из 50–60 тыс. женщин. Обязанности бабок исполняют старухи крестьянки; они называются повитухами. Едва новый человек узрит свет Божий, повитуха кладет его в корыто и начинает мыть; затем, немедленно, принимается новорожденного парить, приговаривая: «парится, гладится (имя). Не хватайся за веник, хватайся за Божью милость. Вырастешь большой, будешь в золоте ходить, будешь в серебре ходить, будешь бабушек да мамушек дарить».

По окончании этой операции, вероятно, очень чувствительной для нового человека, так как за все время паренья младенец орет благим матом, – «бабушка» свивает ребенка и снова причитает:

– «Озепишшо, уроцишше, поди от раба (имя)».

Последние слова произносятся с тою целью, чтобы кто не сглазил новорожденного (не озепал), уроки – бы не нашли*, утишина бы не взяла.

Через два, три дня ребенка крестят, после чего восприемники отправляются в дом отца крестника, где и предлагается угощенье, состоящее из водки и каши. Ребенок передается бабкой матери, а последняя, если пора рабочая, передает няньке, девочке лет девяти или десяти, на попечение и под присмотром которой ребенок и остается до тех пор, пока перестанет нуждаться в чужой помощи. Ребенок должен переносить все: перенесет – так будет жить, а не перенесет – умирай, слез будет немного. До восьми–десяти лет, т.е. до того времени, когда юный член семейства может сколько-нибудь помогать в работах отца, на ребенка не обращается никакого внимания. Говорят, что отец иногда забывает, как зовут его ребятишек. В эту пору нежного возраста на мать возлагается только одна нравственная обязанность: из всех сил сдерживать себя, не бранить своих детей чертом и не посылать к черту. В противном случае дитя будет утащен нечистою силою.

Любимыми забавами детей бывают следующие игры: шаром, мячиком, в бабки (козанья), лошадки и др. Но девочки большей частью играют только в стряпню: разводят глину и приготовляют из нее различные печенья. Когда игра бывает общая, то малыши устраивают свадьбы, с соблюдением всех обычаев и обрядов, которых держатся взрослые. Свадьбы эти улаживаются таким образом: мальчик выбирает себе невесту (обыкновенно устраивают несколько пар), тут бывает и вой невесты, и приезд жениха, и пир; по окончании всего отправляются в шалаш, сделанный заранее мальчиками, там молодых укладывают спать те, которые играют роль свах. Особых песен у детей нет, а поют они те песни, которые слышат от взрослых.

Среди этой простой обстановки незаметно подрастает молодежь, и прежние малыши обратились в парней и девок. После уборки льна начинаются посиделки. Нанимается особая изба, и первый вечер открывается пиршеством, которое состоит из дешевых лакомств и, нередко, водки. На посиделки собираются девушки и парни: первые являются с работой, а вторые с гармоникой и балалайкой. Весь вечер проходит в песнях; в некоторых селениях бывают и пляски. Но с наступлением святок, характер посиделок изменяется, и самые посиделки уже называются беседками. К песням присоединяются игры, разные представления и ряженые. Девушки по-прежнему являются с работой, но никто ничего не делает. Вместо лучины изба освещается двумя, тремя сальными свечами. Девки сидят на лавке и пощелкивают подсолнечные семечки; около них – парни; полати и печь наполняются ребятишками, которые, свесив головенки, с любопытством глядят за ходом святочных забав; из-за перегородки выглядывают старческие лица и тихо улыбаются. Девки и парни запевают:

«Ишшо кто у нас не женат?
Розан мой, розан, виноград зеленый!»

При этих словах песни встает парень и начинает ходить по избе. Песня продолжается:

«Кто гуляет холостой?
Розан мой, розан, виноград зеленый!
А Иван-от не женат,
А сын Петровиц не женат;
По цисту полю гуляет,
Ярово поле глядит,
Ярую пшеницу.
Выбирай девицю».

Парень берет за руку девку, которая ему по душе, и ходит с ней до конца песни:

«Еще вышел указ
Целоваться двести раз,
Полтораста на заказ».

Тут молодчик обнимает девушку и целует ее, сколько ему будет угодно. Эта игра носит название «женить» и продолжается до тех пор, пока все парни не выберут себе по девице.

– Давайте тушить столбушку! – раздается голос. Тотчас же кто-нибудь из парней подходит к столбу, подпирающему полати, и говорит:

– Столбушка загорелась. Марша, ступай тушить! – Девушка подходит, и парень целует ее шесть раз, причем рукам своим дает полную волю. Нескромность парня не вызывает ни малейшего протеста со стороны девицы, наоборот, кто застенчив, о том девки отзываются так: «що за парень, ни разу и не хватит».

Игры продолжаются, сменяются хороводами и плясками. Хоровод поет:

«Заря моя вецерняя,
Игра, гульба веселая.
Стали играть, разыгрывать,
Меня младу свекровь крицит:
«Сноха моя, боярыня,
Поди домой, послушайся».
Ой, я, млада, не шла домой, не слушалась,
Игры, гурьбы не портила,
Подруженек не гневила;
Мила дружка утешила.
Заря моя вецерняя… (снова также до «меня младу»).
Меня младу лада зовет (муж):
«Иди жена, боярыня,
Иди домой, послушайся».
Ой, я, млада, пошла домой;
Пошла домой, послушалась;
Игру, гульбу попортила,
Подруженек разгневила».

Одна песня следует за другой, звуки балалайки сливаются с гармоникой, а изба дрожит от молодецкого топота.

– Ряженые, ряженые!

Показались два парня в берестяных масках и с деревянными лопатками в руках; они подходят то к той, то к другой девице и спрашивают:

– Сколь набить аршин набойки?

Девка говорит. Ряженый бьет ее по спине лопаткой столько раз, сколько она пожелала себе аршин набойки.

– С сушеною рыбой! Кому сушеной рыбы? – кричит новый ряженый, держа за спиной пару сухих лаптей.

Требование сушеной рыбы удовлетворяется точно таким же образом, как набойка: ряженый бьет лаптями девок по спине и чему попало.

В избе крик и хохот.

Влетает еще ряженый, это – наездник. Он с нагайкой и дугой, перекинутой через плечо, бегает и хлещет нещадно девок, так что все убегают, и изба остается совершенно пустою. Появление новых ряженых собирает разбежавшихся, и в избе снова начинаются представления и шутки ряженых. К числу самых любимых сцен, которые разыгрываются на святочных беседках, относится сцена под названием: «Афонька новый и барин голый». Это – диалог, который ведется между барином и его слугою, Афонькой, и есть не что иное, как сатира на старый помещичий быт. В ней изображается тип барина и его отношения к своим крестьянам, у которых хозяйство доведено до такой степени совершенства, что хлеб в поле стоит «колос от колоса, не слыхать человечьего голоса», из рогатой скотины только «таракан да жужелица» и т.д. К сожалению, народная сатира, по форме изложения, так мало литературна, что делать из нее извлечения положительно неудобно. То же самое нужно заметить и относительно большинства святочных представлений, которые возбуждают в зрителях такой искренний восторг, какого не может у образованного человека вызвать ни одна из первоклассных комедий.

В продолжение вечера девушки не раз выбегают на улицу и гадают. Они смотрят через потный хомут, только что снятый с лошади, в зеркало, чтоб увидеть суженого. Вытаскивают из кучи дров полено, и если оно суковато, то суженый нехорош на лицо и сварлив; если же полено гладко, то суженый и красив, и добр, и обходителен. Приносят курицу в избу; ставят перед ней воду и сыплют зерна овса или пшеницы. Если курица начнет пить воду, то муж будет пьяница, если станет есть зерна и торопиться – будет непременно обжора; если же будет есть умеренно, то – хороший муж. Берут два зеркала и выходят на улицу; одно зеркало стеклом обращают к месяцу, а другое к стеклу первого и смотрят во второе зеркало. Сколько изображений луны получится, столько будет детей. Выходят на перекрестки, чертят круг первым огарком, т.е. который остался от первой сгоревшей свечи или лучины в тот вечер, в который происходит гаданье, становятся в этот круг и слушают. Если гадальщица услышит стук топора, – в текущем году должна умереть; если стук молота о наковальню, то ей жить богато; если звон колокола, то ей умирать; если же звон колокольчика, то выйдет замуж.

Святки миновали – и опять возвращаются к посиделкам, которые оканчиваются с наступлением масленицы. Масленица проходит в еде блинов, катаньи с гор и на лошадях и заканчивается сжиганием соломенной куклы или костра. В начале весны первый дождь встречается парнями и девушками песнею:

«Дождь, дождь!
На бабину рожь,
На дедову пшеницу,
На девкин лен
Поливай ведром!»

В семик девушки отправляются в лес завивать березку. Они приносят с собой козули (круглые лепешки), яйца, масло, сметану и т.п. Придя в лес, завивают на березе кольца, сквозь которые целуются одна с другой, приговаривая:

– «Здравствуй! кум и кума, березку завивши!»

Завивая березу, они поют песню о березыньке; потом водят хороводы и заключают празднество уничтожением всего съестного.

Перехожу к свадебным обычаям.

Брак у всех жителей Заволжья освящается церковью, кроме раскольников, у которых таинство заменяется «родительским благословением» и жениха с невестой в церковь не возят. Есть свадьбы, имеющие двойственный характер, собственно свадьбы и венчания. Венчание предшествует свадьбе. После сговора жениха с невестой ведут прямо венчать. Из церкви новобрачные едут в дом отца молодого, где бывает обед или ужин. Затем молодой провожает свою жену в дом родителей ее, где она и остается на неделю, две и более. Тут уже и начинается свадьба: пойдут пиры, девичники и т.п. Во все это время между молодыми не существует никаких супружеских отношений, и они называются женихом и невестой. Такой обычай существует в южной части Макарьевского уезда Костромской губернии и Семеновского – Нижегородской. Есть еще обычай, известный под именем «самокрутки», который встречается в уездах Семеновском и Пошехонском. Если родители девушки не соглашаются на брак дочери, то девушка убегает и тайно обвенчивается с возлюбленным. К подробному ознакомлению с этими обычаями я еще буду иметь случай возвратиться, а теперь остановлюсь на свадебных обычаях, которые наиболее общи всему Заволжью.

Посиделки, беседки и хороводы дают возможность парням и девкам знакомиться друг с другом и «заводить любовь». Но этого оказывается недостаточно. В зимнее время устраиваются, так называемые, «свозы»; для своза избирается преимущественно ближайшее село, где бывают базары, и затем уже деревни. Свозы состоят в том, что на улицу собираются девицы, а парни приезжают на лошадях. Здесь молодец высматривает себе суженую; то же делает и его мать.

В 18 лет почти каждый парень старается жениться; главный мотив – иметь лишнюю работницу в семье. Когда какая-нибудь девка приглядывается, парень просит свою мать (отца никогда), чтобы она засылала сваху; мать подговаривает одну из своих близких родственниц отправиться свахой, так как специально занимающихся сватовством женщин нет.

Сваха приходит в дом приглянувшейся парню девки и, обращаясь к матери последней, говорит: «у тебя есть товареч, у меня – купеч» или «у тебя есть невестка, а у меня женишок»; если мать желает выдать свою дочь, то говорит: «милости просим», а если нет, говорит: «у меня не отдажная». Когда сваха услышит привет: «милости просим», то, не выходя из избы, делает договор о выкупной цене и приданом. Выкуп, «кладка» или «вывод» бывают различны, смотря по состоянию невесты и жениха: от 20 до 50 рублей.

На другой день является жених со своими родными на «смотрины»; приносит с собою вино и подарки невесте. Жених, невеста и нареченные сваты садятся за стол и договариваются снова о приданом и выкупе. Договор заключают битьем по рукам и молчаньем. Отец жениха, по окончании молчанья, наливает своего вина и подает отцу невесты. Невеста, как увидит, что отец подносит свату вина, начинает выть:

«Не заруцяй меня, батюшка, не давай своей правой руки цюжому цюжанину: цюжой отец и мать уродились они безжеланные. Не пей, кормилец-батюшка, ты цяру зелена вина: зелено вино обманциво. Ты пропьешь меня молодешеньку, зеленым-зеленешеньку, ровно травинку недорослую, ровно ягодку недоспелую, ровно пашеньку недозрелую. Сожнешь пашеньку – не выспеет, сорвешь ягодку – не воззреет, скосишь травиньку – не вырастет: то и мне, молодешеньке, не вырасти, не вымужать, с могутой силой не справитьця. Во цюжих людях надо жить-то умеюци: надо всякому уноровить, старому, и младому, и холостому – не женатому; надо старому для старости, а младому-то для младости, холостому для женитьбицы, удалу добру молодцю для удалости».

В невестах (в «сговоренках») девица бывает недели две; у нее ходят подруги, помогают ей шить приданое и поют песни, сама «сговоренка» каждый день, раза три-четыре, уходит за перегородку, где у нее стоит коробка с приданым, и воет:

«Ишшо що (цо) я, молодешенька, зауныла, заумолкнула, сижуци призадумалась, цюжих басенок принаслушалась. Хороши ваши басенки, хорошо больно и слушать, как без горя, без круцинушки, без пицяли великие; у меня же, молодешеньки, много горя и круцинушки, и пецяли великие: що перво горе-круцина – молодешеньку замуж дают, ровно травинку недозрелую, ровно ягодку недоспелую» и т.д.

Невеста воет одна, а иногда ей помогает в этом труде любимая подруга. Если же сама невеста не умеет выть, то нанимают особую женщину, специалистку по части вытья.

За день до венчанья сговоренка обращается к подругам:

– «На дворе день вицеряетця, красно солнышко закатаетця, добры молодци коней поят, красны девушки воду носят. Истопите, мои подруженьки, истопите, моя голубоньки, про меня баньку-мыленку в достальные, в последние во душах красных девушках!»

Невеста с подругами собирается в баню. Тут она воет:

– «Дай, кормилича-матушка, виницков пароцку, да мыльча кусоцик!»

Как только выйдут на улицу, невеста причитает:

– «Свитит свитлый мисяц; свити, мисяц, не просвицивай, не запнутця бы мне, молодешеньке, за билые снежны грудинки, не сронить бы дивью красоту, мне цесную воспохвальную. Растворись ты, баня порушка, пропусти молодешеньку мне помытця, попаритця в достальные, в последние во душах красных девушках!»

В бане более смелая и бойкая из подруг (а случается и женщина) причитает сговоренке:

– «Достальная банька постная, а потом будут молошные. Парься усок, глатця усок, завтра усок, дадут мяса кусок».

Девицы в бане пьют вино и пиво. Когда пойдут от бани, невеста завоет:

– «Раскатися, баня-поруша, до последнего бревнушка! Ты рассыпься, каменка, до последнего камешка! Смыла дивью красоту, мне цесную воспосхвальную».

Воротившись домой и подойдя к сеням, она просит брата:

– «Отвори, братец-батюшка, свою новую горенку, ты пусти молодешеньку в свою новую горенку, в свитлую свитлицю; прищипало у меня, младешеньки, мои резвые ноженьки!»

Брат отворяет дверь, но подруга тотчас же опять затворяет. Тогда невеста обращается к снохе:

– «Отвори, сноха милая, свою свитлую горницу» – и т.д.

– «Отвори, кормилец-батюшко, свою свитлую горницю» – и т.д.

– «Отвори, родима матушка, свою свитлую горннцю» – и т.д.

Мать отворяет дверь, и невеста с подругами входит в избу.

– «Благодарю, кормилича-матушка, за баньку за порушу в достальные, во последние. Смыла дивью красоту, да цесную воспохвальную».

В тот день, когда бывает у невесты баня, приезжает свадебный поезд жениха к невесте с запасом (с гостинцами). Как только все гости усядутся, невеста начинает причитать:

– «Що за пир, за бисидушка, що за гости: али званые, али жданые? Я не знаю, молодешенька, да цюжие цюжанины».

Родители невесты обносят дарами родных жениха (платками и полотенцами); невеста причитает:

– «Не прогневайтесь, кормилицы-батюшки, на мои дары скудные, на мои дары бедные!»

После даров гости поднимаются домой; невеста обращается к отцу жениха:

– «Ты скажи, цюжой цюжанин, своему сыну: не слуга ему я верная, не посылоцка скорая; посылать станет, не дождетця, а и дождетця, так правды не скажу».

Жених с поездом (гостями) уехали; невеста обращается к своей матери:

– «Ишшо ходить, кормилича-матушка, на великих на радостях, ты меня избываюци, за небеса хватаюци, до полу не притыкаюци».

На следующий день, назначенный для венчанья, невеста встает вместе с последними петухами и завоет, еще не умываясь:

– «Петухи ли вы петухи, деревенцкие обужатели, на що рано вы поете, меня младу будите? Що мои-то кормильцы, ище спят-то, желанные, на великих на радостях, меня-то они избываюци, меня они изживаюци. Уж как мне-то, молодешеньке, мне седняшная ноць не спалась, не лежалася; мне успалося малешенько, мне свидилось многошенько, мие привидился престрашный сон!..»

Перед самым приездом жениха за невестой к венцу сговоренная сидит с подругами за занавескою; она обращается к родному брату:

– «Подступись, братец-батюшко, ты ко мне в занавестоцку, на горемышную лавоцку».

Брат приходит и дает деньги в подарок («на слезы»). Затем невеста обращается ко всем своим родным с такими же словами, как и к брату. К матери воет:

– «Ишшо що, кормилича-матушка, младешеньку замуж даите, зеленешиньку сбираите? Али я вам не работнича, али я вам не помошнича? Али ты, кормилича-матушка, нигде меня не хватишься? Как придет лето теплое, работа тяжелая, ты пойдешь, кормилича-матушка, на работу тяжелую, не увидишь, кормилича-матушка, впереди ты поглядоцку, подешь да оглянешься, позади нет постижецки, худые работницы: ты тогда меня и хватишься».

Раздаются колокольчики и бубенцы: то поезд жениха подъезжает к дому невесты.

– «Що не пыль запылилася, не туман затуманился, голосит невеста: запылилась путь-дороженька, затуманились добры кони, добры кони Ивановы. Завали-ка, братеч-батюшко, ты путь ту дороженьку; запри-ка ты свой теплый двор: не пройти бы, не проехати, що цюжому цюжаиииу, цюжому сыну отечьскому, с своим родом племенью. Уж вы выдьте-ка, подруженьки, на батюшков широкий двор, на матушкин красен крылеч; поглядите-ка, подруженьки, на цюжого цюжанина: не по-холопски ли с коня встает, по писаному ли крест кладет».

Дружка (шафер жениха) первый сходит с телеги и отправляется в избу, а остальные гости ждут на улице приглашения. Когда дружка идет в избу невесты, то приговаривает:

– «Я по улице иду, грудоцки разбрасываю, Исусову молитву творю: «Господи Исусе Христе, помилуй нас»; по синецкам иду, Исусову молитву творю «Г. И. Х.» и т.д.; по мосту иду, по калинову, Исусову молитву творю и т.д.; за скобу берусь, за луженую берусь, я дружка молодой. Сватушка молодой, свахонька молодая, сами ли вы двери отворите? (Говорят из избы: «Господь благословит, сам отворяй».) Двирецки отворяю, на пяту становляю, через порог шагаю, по полу иду, по зыбуцему иду, Исусову молитву творю: «Г. И. X.» и т.д. Стану я перед Спаса образа, перед мать присвятую Богородицю, кстися, правая рука, поклоняйся, буйная голова! Ждали ли вы седнишний день гостей, варили ли штей? Нашего князя новобрашного приехал добрый поезд, весь скруцен, изнаряжен и по саноцкам запряжен. Есть ли палати намь класть халаты, есть ли полици нам класть рукавицы, есть ли крюки нам класть кнуты, есть ли спицки свахам вишать кицки? А мне, дружке молодому, пожалуйте скамеицку дубову, нашим добрым коням дайте сено по колено, а овса по шшотки. Принимайте нашего князя новобрашного».

Отец и мать невесты берут икону, хлеб и соль и просят гостей пожаловать в избу.

Невеста причитает:

«Що идет-то дружка хоборзко, говорит-то дружка говорко. Не пугай-ка меня, молоду; без тебя я напугана: испугал кормилеч-батюшка со кормиличей-матушкой, он своей-то правой рукою».

Жених и поезжаные входят.

Гости занимают места по указанию дружки. На почетном месте (под образами, в переднем углу) рядом с женихом, по правою руку его, садится тысяцкий (отец посаженый); на втором месте (рядом с женихом по левую руку) большой барин (близкий родственник) и т.д.; все занимают места, смотря по родству. Когда все гости усядутся по своим местам, дружка берет пирог, привезенный с собой, и режет, потом наливает вина и, обращаясь к отцу невесты, который бывает не за столом, как и все родные невесты, говорит: «Господи Исусе Христе, помилуй нас! Сватушко молодой, свахонька молодая, повыйдите, повыступите по край пола зыбучего, станьте перед нас на ноженьки стамучие. У нас ноги с подходом, руки с подносом, голова с поклоном, язык с приговором, цаша с питьем, язык с целобитьем, цаша того, кто любит его (жениха), цаша тех, кто (говорят: фто) любит всех, цаша деревянная, в цаше питья медвяные, цаша соловецкая, в ней питья примолодечкие. Извольте, сватушко, выкушать на доброе здоровье, ровно маслище коровье, ретиво серцё окатить, буйную головушку взвеселить, горе-круцинушку на радость положить; не горюйте о матушке о своей (называет имя невесты)». Когда угощение кончится, дружка говорит отцу невесты: «Ну, сватушко, давай нам товареч, а мы тебе денежки». Тысяцкий отдает деньги отцу невесты, а дружка отправляется за невестой, которая во все это время сидит завешанная за перегородкой. Пробираясь между гостями и зрителями к невесте, дружка говорит: «Г. И. X., помилуй нас! пораздайтеся, порасступитеся: постарее дядюшки, помоложе братчи-батюшки, – постарее тетушки, помоложе красны девицы, криношные блудничи, горшешные пагубничи, щобы мне, дружке молодому, на ножку бы не вступить, цюлоцка бы не замарать, башмацка бы не проломить. У меня, дружки молодого, глаза завидушши, ноги загребушши, руки захватушши, за п.....ку бы не хватить, бедушки бы не нажить, бесцестья бы не заплатить».

Подойдя к невесте, дружка говорит: «Ну, кормилица, оболокайся!» – и подает ей рюмку с вином; на дне рюмки положена серебряная монета; невеста вино выливает в платок (иногда отдает подруге), а монету берет себе (на слезы) и тотчас начинает выть:

«Не прошу, кормилич-батюшко, я ни злата, ни серебра, прошу, кормилич-батюшко, благословения великого!»

Отец благословляет и передает свою дочь дружке. Дружка выводит невесту к столу, где сидят гости.

Девицы поют:

Выводы, выводы,
Дороги славны выводы!
Выводил государь-батюшко
С середы под окошецко,
С горемыцного мостицка;
Он сдавал гостям на руки,
Одному гостю на веки,
Ивану-то Трофимовицю.
Добро тебе живовать,
Удалой добрый молодец,
Щё Иван да Трофимовиц,
Co душой красной девичей
Да Варварой Семеновной.

Невеста подходит к столу и причитает:

«Кстись, права рука, покланяйся, буйна голова, на все на четыре стороны. Вы здорово, гости любезные, не всякому наймё (по имени), вам всем вообще низкий поклон».

Жених приближается к невесте, целует ее и берет за руку; дружка сажает жениха и невесту за стол, на положенный на лавке войлок; но ни жених, ни невеста не хотят садиться, чтобы не пришлось сесть первому, тогда не будешь власти иметь. Когда, наконец, усядутся, жених старается наступить невесте на ногу так, чтобы никто не заметил, – как только жених приступит невесте ногу, невеста завоет:

«Ишшо що, кормилец-батюшко, не морозы ли лютые по подлавицью ходят, пришшипало у младешеньки ли правую ноженку?»

Девки в это время стучат под окном и зовут сговоренку водить хоровод.

«Отпусти, цюжой цюжанин, ко душам красным девицам в достальные, в последние меня на улоцку погулять». Позволения не получает. Начинаются дары. Подговариваясь к дарам, дружка говорят:

«Мы, сватушко, не для того сидим, що сдарья глядим, а що знатця хотим».

Едва сваха, мать невесты, подойдет с блюдом, на котором лежат дары (полотенца или деньги), девицы запевают «величание». Начинают с тысяцкого:

«Как у цароцки у серебреныя
Золотой вьюницок;
Как у свата, у Максима,
Дорогой его обыцай:
Где ни пьет, где ни ест,
Домой идет ноцевать.
– Уж ты, Анна, вставай,
Доць Максимовна, вставай!
– Не досуг, сударь, встрецать,
Уж я сына-то кацаю,
Себе сношеньку я цаю,
Себе сноху молодую,
Перемену вековую».

Холостым девицы поют:

«Кудрявцино, кудрявцино,
Кудреватый удал молодеч,
Ты Андрей, сын Демидовиц!
Уж и кто тебя спородил?
– Спородила родна матушка,
Воскормил, воспоил батюшка,
Воскацяла легка лодоцка.
– Скажи, кто у тебя кудерци завивал?
– Завивала-то милая сестра
Да свет Анна Демидовна!»

Когда кончится даренье, поезд начинает собираться к венцу: дружка ставит жениха и невесту на войлок и подводит к ним отца и мать, которые благословляют чету. Как только сойдут с войлока, брат невесты берет ее за косу и не отпускает до тех пор, пока не получит выкуп (копеек 5–10); войлок же берет кто-нибудь из родных и требует выкупа. В телегу (или сани), в которой поедет сговоренка к венцу, невесту сажает брат; она воет:

«Не сажай-ка, братец-батюшко, на цюжа добра коня!»

Потом она прощается со всеми подругами, обнимается и с каждой воет.

Наконец, все гости уселись; дружка обходит весь поезд три раза и говорит:

«Милости прошу к нашему князю новобрашному в гости гостить!»

До половины дороги сговоренку провожают подруги, а некоторые до самой церкви. Всю дорогу невеста причитает.

После венца невесту отводят в сторожку, которая бывает при церкви, или в дом священника, и там свахи крутят ее (заплетают в две косы). В телегу теперь должен посадить жених (т.е. уж молодой муж), но невеста, насколько хватит сил, упирается, чтобы никогда не поддаваться мужу. От венца молодые отправляются со всем поездом пировать к отцу молодого-новобрачного. Молодых кормят отдельно и, как только они закусят, их отправляют «на подклеть» (отдыхать в отдельную комнату). Дружка берет за руки молодых и приговаривает:

«На подклеть вести, за хохол трясти, мельницу ковать, ячею пробивать».

Дружка и сваха провожают новобрачных до постели. Молодой, не снимая сапог и шляпы, садится на постелю; молодая подходит и говорит:

«Позволь с права уха шляпицю снять, на левое колено положить; позволь праву ноженьку разуть». (Обыкновенно в сапог молодой кладет деньги, и когда его разует молодая жена, то деньги берет себе.)

Дружка кладет молодых на постель и перекатывает их друг через дружку три раза, приговаривая:

«Ройся в шерсти».

На другой день бывает «беленье». Все обмываются водой холодной и моют молодых (последних обыкновенно уводят в отдельную комнату, приносят им воды и оставляют их, чтобы они мылись). Потом попируют и в тот же день разъезжаются, если свадьба бывает в рабочую пору, а если осенью или зимой, то пируют как Бог на душу положит.

На второй неделе, после Пасхи, молодых «окликают». Этот обычай окликания называется еще и «вьюницей». В субботу к молодым приходит толпа ребятишек-мальчиков. Они входят в сени, отворяют дверь избы и останавливаются на мосту; затем хором поют:

«Ой, юница, ой, молодая,
Подавай наши кулици!
Ежель нe подашь,
Кицку сшибем,
Ворота прошибем,
Тебя в хлев запрем,
Помелом заткнем,
Крюком вытащим».

Молодая выходит к ним с решетом, наполненным колобками, и оделяет каждого яз мальчиков. На следующий день, в воскресенье, между заутренею и обеднею, являются все женатые, сколько их ни есть в селении, и начинают:

«Эй, вьюница, эй, молодая!
Уж и дома ли хозяин с хозяюшкою?
Мы не воры пришли, не разбойницки,
Мы пришли певчи, окликальщицки,
Окликальщицки да велицяльщицки.
Эй, вьюница, эй, молодая!
Благословляй-ка ты, хозяин,
Новобрашных окликать,
Молодую велицать!»

Далее «вьюница» воспевает три «угоды», которые есть на дворе хозяина. Первая угода – «соловей гнездо вьет, малых детинек ведет». Вторая угода – «бело-яровы пчелы», и третья – есть «тесова кровать», на которой пуховая перина и подушка парчовая, на подушке парчовой вьюнец-молодец со «обрушной» со своей. Вьюнец по сенечкам ходит, в гуслицки играет, жену утешает. Он советует ей не плакать, говоря, что взял ее не силою, не «увозом увез», а по доброй воле и согласию ее родителей. Вьюница заключается обращением певцов к молодой:

«Ты бери-тка, бери
Свои золотые клюци;
Отпирай, отпирай
Окованны ларчи;
Вынимай, вынимай
Парцовы кошели;
Оделяй да оделяй
Нас певчов, молодчов (bis)
Да окликальщицков,
Окликальщицков
Да величальщицков.
Хоть по денежке
Да по копеецке,
Хоть по цароцке винча
Да по стаканчику пивча,
И уж сверх того
Да по красному яйцу».

До этого времени, хоть бы с момента свадьбы прошло более полугода, окликаемых зовут молодыми; но с вьюницей это оканчивается, и никто их больше не называет молодыми*.

Надо заметить, что как окликание, так и весь свадебный обряд и многие другие народные обычаи свидетельствуют о публичности, или общественности, которые у русского народа стояли когда-то на самой высокой степени развития. Всякое явление, всякий случай, как бы частен он ни был, – составлял предмет общего интереса; то, что, казалось, было только делом единичной личности, одного человека – было делом всех, в положении или участи одного принимали все живое участие. Ничто, кажется, частнее факта, как положение новобрачной до замужества: здесь дело касается интересов только одного мужа. На взгляд многих просвещенных людей может показаться дикостью, остатком варварства освидетельствование молодых утром после свадьбы. Иначе и быть не может, если станем рассматривать явление отдельно, без всякого отношения к другим явлениям народной жизни. Но раз мы соединим факты, комбинируем, мы ясно увидим, что и в данном случае выступает общее русской жизни начало: интерес одного – интерес всех, и все оказывают участие или сочувствие единичной личности, разделяют ее радость и горе, честь и позор, потому что эта личность есть член рода или общины, организм которых только и крепок взаимностью интересов отдельных членов… В факте же «окликания» молодых, кроме этого общего начала, нетрудно усмотреть другое начало, тесно связанное с первым и не менее его важное: это – признание со стороны народа, или общины, прав гражданства за вступившими в брак. После «окликания» новобрачных не зовут уже больше молодыми, а крестьянин и крестьянка, что – другим словом – молодые теперь уж сделались равноправными со всеми членами общины; ибо сама община признала эту равноправность: молодых мир «окликал»…

Опускаю описание народных празднеств, которые совпадают большей частью с каким-нибудь праздником церкви, и перейду прямо к народной медицине.

В каждом уезде Заволжья есть от земства врачи, один или два на весь уезд с населением от 80 до 100 тыс. человек. Но к помощи их народ не обращается, у него есть свои медицинские средства, свои доктора-знахари и колдуны. Только зажиточные мужики, в селе которых живет врач, иногда заглянут в квартиру «барина». Но знание ученого врача и в данном случае редко достигает цели.

Народная медицина богата средствами. Привожу здесь только весьма немногие, которыми народ пользуется в различных болезнях.

1) От зубной боли: a) сера с черемухи, b) смола из трубки, c) табак класть на зубы, d) донце луковицы, e) гриб, поднятый на ель белкой, и f) подкуривать беленным семенем.

2) От кровей (у женщин): a) пить воду, скипяченную с луковым пером, b) настой травы деветер красный (из зонтичных растений), c) настой травы плакун (ползучее растение), d) настой корня (красный) марены.

3) При женских муках: a) поят порохом, разведенным в воде, b) трут деревянным маслом, c) поят солодом с водой.

4) От пореза: a) гнездом осы прикладывают, b) змеиной шкурой и c) сухим дождевиком.

5) От триппера и сужения мочевого канала пьют толченый хрусталь с водой.

6) После родов: a) пьют и подпариваются травою юдиком (из класса подорожников), b) подпариваются лошадиным калом, c) пьют настой подорожника и его корней (когда подводит живот).

7) От жабы пьют настой травы жабрея.

8) Корни балаболок (болотная лилия) сушатся для того, чтобы распаренными кормить детей для здоровья, для полноты.

9) От грыжи поят настоем корней ягодки, а ягодами этого растения девица румянится.

10) От желчи пьют настой зверобоя.

11) От обизора (озепишша) пьют настой травы обизорьницы (одуванчик); а водой, пропущенной через стебелек одуванчика, поят детей от запора. (Женщина объяснила мне это так: «Донца нет у ягиля этой травы, поэтому вода свободно проходит: так и у дитяти пойдет».)

12) От опухолей: a) подпаривают травой хмелевской (дикий хмель) и b) травой теплоух (зонтичное растение).

13) Лишайник (который растет на борах) пьют настоянный в воде для того, чтобы не носить детей.

14) От рожи прикладывают камчук-траву.

15) От поноса: a) пьют <настой> черемуховых ягод и b) лошадиный щавель.

16) От черной немочи пьют перелойницу (вьющ. раст.).

17) От дурмана (бахмура – головная боль) прикладывают к затылку молодой крапивы и пр.

Едва ли нужно говорить, что народ, пользуясь травами, обращает внимание только на наружную сторону растения; так, от кровей – травы с красным корнем, от белей – трава с белым корнем, от желчи (желтуха) – зверобой (желтый), от запора – ягиль без донца, от опухолей – листья мягкие. Следовательно, какой вид имеет болезнь, такой должна иметь и трава.

Кроме трав и разных снадобьев, важную услугу жителям Заволжья оказывают также заговоры и молитвы, с образцами которых мы уже знакомы и целебная сила которых имеет универсальное значение. Здесь я ограничусь проведением одного заговора. Это молитва от ногтя (т.е. когда лошадь храпит и катается).

«Встану я, раб Божий (имя), свежей водой умываюсь, чистым полотенцем утираюсь. Выхожу я, раб Божий, из дверей в двери, из ворот в ворота, под красное солнце, под светлый месяц, под цистые звезды. Молюсь я, раб Божий, на все на цетыре стороны, в навостоцной стороне есть океан-море, а в этом океане-море есть лад-камень; на этом камне есть 12 ногтей, 12 когтей. Подите вы, когти и ногти, в любезного моего живота (Карька) прямо в морду, из морды в правую ноздрю, из правой в левую, из левой ноздри в правое ухо, из правого уха в левое, из левого уха в переднюю правую ногу, из передней правой ноги в переднюю левую, из передней левой в заднюю правую, из задней правой в заднюю левую, и выйдите вы, когти и ногти, из любезного моего живота прямо в хвостец, и подите вы, когти и ногти, в места непроходимые, в болота топучие по мою жизнь и по его вовеки. Аминь».

Заговоры и молитвы в народе составляют секрет: если сказать другому – чудодейственная сила их пропадет.

Раньше уже было сказано, что заговорами и молитвами народ ограждает себя и от злых людей, и чертей, и колдунов. Но несмотря на это, колдуны пользуются большим значением. Исполнение всякого обычая и обряда не обходится без колдуна, его зовут к беременным женщинам, больным и «порченым». Колдуны могут напустить всякую болезнь и порчу. Наблюдения указывают, что народ идет всегда лечиться к тому же колдуну, на которого думают, что он напустил боль. Колдуны иногда сами сознаются, что грех их, а иногда говорят, что они не на того напускали, а на другого, только этот подвернулся на тот час. Всю силу избавления от болезни народ приписывает словам (нашептываньям) колдуна, но не тому, на чем было нашептано. Сколько бы ни уверяли, что в случае подействовали не слова колдуна, а его лекарства (вино, чай, набор травной; как груд-ной чай или различные припарки), народ не поверит: «без колдуна больной пользовался этим, скажут, да не помогло, а как пошептал колдун, так и полегчало». Колдуны есть добрые и злые; добрый колдун умереть может и без передачи своего ремесла, а злой не может умереть, – всего изломает, а не умрет, пока не передаст колдовство свое. Злой колдун и делает все зло, почитать его должно более, чем доброго. Злой колдун может боль напустить по ветру. Он знается с нечистым (невидимым, перехожим, водяным, лесным и т.п.).

Те же явления мы встречаем и у раскольников: они также верят колдунам, различным приметам, и умы их исполнены всевозможных суеверий и предрассудков. У них есть целая литература, но от знакомства с последнею миросозерцание их нисколько не становится правильнее. В среде раскольников существует и поэзия – духовные стихи; но от этой поэзии веет могильным холодом и смертью. Содержание их стихов – уничтожение страстей человеческих, уничтожение всего телесного и чувственного, борьба с искушениями дьявола, который одолевает раскольников-поэтов представлением женской прелести и всякого рода соблазнами, постоянное обращение к Богу за помощью и т.п. Попадаются между ними, правда, творения, не лишенные значения, и особенно один стих заслуживает внимания, – стих на разорение старообрядческих скитов по реке Керженцу. В стихе изображен и сам «генерал», нарушавший обители древнего благочестия. Но и это стихотворение пахнет риторикою. Между всеми вопросами, неотступно преследующими раскольничий мир, самым жгучим выступает вопрос о кончине мира. Астрономические явления, отечественные события и газетные известия, по временам достигающие глухих раскольничьих углов, истолковываются ими по-своему и нередко принимаются за знамения второго пришествия.

Но между раскольниками есть особые люди, старцы и странники, большей частью из отставных и православных дьяков, которые ходят из одного селения в другое и вопиют: «покайтеся, близко пришествие антихриста». Я познакомлю с проповедью одного из предсказателей. Четыре года тому назад странник начал проповедовать о пришествии антихриста и предсказывать, что в 1874 г. наступит кончина мира. В 1870–71 годах, по словам его, должны были обнаружиться следующие знамения пришествия антихристова.

В Нове-городе соберется митрополия из всех архиереев и игуменов для того, чтобы веру упразднить и церкви закрыть. Антихрист, которому исполнится уже к тому времени тридцать лет, пошлет по всей земле три тысячи палачей; эти палачи будут прикладывать на людей черные печати на лбу, на руке и на всех членах, по словам Ефрема Сирина. Почти все люди примут эти печати, а кто не примет, того палачи будут сажать в темницу и мучить. Через три года после того, т.е. в 1874 г., наступит второе пришествие, как видно из следующих слов священного писания (Ев. Лук. гл. 13): «се третие лето от нележе прихожду ища плода на смоковивце сей, и не обретаю: посецы ю убо… Господи остави ю и се лето, дондеже окопаю окрест ея и осыплю гноем. И аще убо сотворит плод; аще же ни, во грядущее лето посечеши ю». Это значит, что кончина мира будет в четвертом столетии, следующем за седьмою тысячей лет от сотворения мира. Вопрос о том, действительно ли через семь тысяч лет будет кончина мира, странник считал уже решенным: «Дело известное, – говорил он, – что представление света будет в восьмой тысяче лет от сотворения мира; это давно уже сказано, но не сказано прямо того, в котором именно столетии осьмаго тысячелетия будет представление света. Пустынники же и это знают, потому что они понимают священное писание, а в священном писании сказано, что смоковницу, т.е. вселенную, Бог посечет в четвертое лето. То же самое говорится и в 10 гл. Апокалипсиса, где ангел клянется, что лета уже не будет. Что под летом в том и другом случае нужно разуметь столетие – это видно из псалтиря, в котором будто бы сказано: у Господа тысяча лет наших век, а сто лет едино лето». Почему именно кончина мира должна быть в 1874 г., этого странник не объяснил, ограничившись только указанием на другие места священного писания, из которых будто бы ясно видно, что она наступит скоро. «Так, в 9 гл. Апокалипсиса говорится, что с неба спала звезда, которой дан был ключ от кладезя бездны; из кладезя вышел дым, а из дыма саранча; это речь идет о пароходе. Саранче дано мучить людей пять месяцев, а пароходы ходят только летом пять месяцев, и с них будто бы много сходит больных. У саранчи были брони как бы железные, а шум от крыльев ее – как стук от колесниц; очевидно, что здесь говорится о пароходах, которые покрыты железом, а от колес их бывает шум. В 16, 17 и 18 стихах той же главы говорится о войске, в котором всадники имели огненные брони, головы у коней были как у львов, и изо рта коней выходил огонь, дым и сера. Это первое горе. (Ст. 12 – Севастопольская война, огненные кони – железные дороги и пароходы). В 10 гл. в 10 ст. говорится о книжке сладкой в устах, а горькой во чреве: это значит, что людям только на словах обещают лучшее, а на деле выходит хуже. В 11 гл. в 1 ст. сказано: восстани и измерь церковь Божию и алтарь; это предсказание недавно исполнилось, когда велено было смерить, т.е. сократить причты при церквах. В 3 ст. говорится о двух свидетелях. Они уже явились и отправились на проповедь в Иерусалим, к нам не приедут, потому что у нас есть священные книги, а в Иерусалиме живут нехристи – турки. В 18 гл. ст. 11 зверь, т.е. антихрист, назван осьмым, потому что он пришел в осьмой тысяче лет. Следовательно, число 8 – число знаменательное, а так как по-славянски оно изображается буквой «и», то во всех местах библии, где поставлена эта буква в скобках «(и)», заключается предсказание об антихристе, хотя речь идет, по-видимому, совсем о другом предмете. Понять эти места может не всякий».

Этот пророк громит человеческие пороки, восстает против пьянства, курения табаку, деревенских хороводов, песен и т.п. Он учит, что все это есть великий грех, и рисует перед слушателями картину страшных мучений, которые получат грешники. Поучение свое странник излагает так:

«Земля стоит на столбах; столбы укреплены на площадке, а площадку подпирает большой зверь; в этом звере заперты грешные души: если бы не было этих душ, то и зверь жив бы не был. Суд над душами происходит на небе таким образом: каждый день в 12 часов Иисус Христос садится за престол, а против него по другую сторону – Божья матерь; к третьей стороне престола подходят ангелы и приносят добрые дела людей, а к четвертой – являются злые дела. Иисус Христос начинает судить, а Божья матерь принимает приношения за умерших. Поэтому, кто приносит за умерших пироги, тот пусть знает, что их принимает сама Божья матерь и что чем больше пирогов, тем скорее грешные души будут освобождены из утробы зверя. Один старец, который обмирал и потом снова возвратился на этот свет, рассказывал, что не все грешники в утробе зверя, а есть и другие для них мучения. Так, он видел девиц и старух, скованных цепями; девицы лежали на площади, а старухи подле площади, – это наказание за деревенские хороводы, на которых девицы поют и пляшут, а старухи смотрят. Потом он видел душу, заключенную в железный раскаленный шар, и молодого парня, который возит в тачке песок в яму и сам постоянно в нее падает, это – наказание за курение табаку. Видел человека, которого заставляют пить блевотину, это – наказание за пьянство и т.п.».

Все эти предсказания, ужасы загробных мук волнуют раскольничий мир, а пророк получает пироги, деньги и несет в кабак.

Отголоски слышатся и в населении православном, но это не мешает в Заволжье хороводам, и народная песня, постоянно создаваемая, громко раздается по селам и деревням.

По изданию: Труды этнографического отдела Императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете. Кн. IV. М., 1877. С. 57–69.

Публикация А.С. Власова и А.В. Соловьёвой

Опубликовано: 09.12.2021