2. Пойма Унжи: весеннее половодье не спасает луга.

В предыдущем посте я рассказывал о лугах Костромского польдера. Их отличает полное отсутствие весеннего затопления. С момента создания дамб и заполнения Горьковского водохранилища в 1956 году они стали лугами суходольными, но в течение нескольких десятилетий сохраняли ещё растительность и облик пойменных лугов, а также высочайшее разнообразие животного мира. Сохранялась здесь и система природопользования, сложившаяся еще в начале ХХ века – регулярное ежегодное сенокошение всех пригодных для этого площадей, а на пустошных и бедных лугах проводился выпас скота. При этом в начале 90-х годов ХХ века, в силу известных обстоятельств, обрушивших сельскохозяйственное производство России, на большей части этих лугов сенокошение прекратилось, а выпас скота существенно сократился. В результате богатейшие луга, ради сохранения которых и создавался Костромской польдер, деградируют и в недалеком будущем могут исчезнуть. А как же обстоит дело с пойменными лугами в долинах не зарегулированных рек, ежегодно заливаемых весенним половодьем? Режим поемности, то есть ежегодного затопления весенним паводком там сохраняется, и должен, казалось бы, обеспечивать преимущество пойменной растительности, способствуя сохранению лугов.

В качестве примера можно взять левый приток Волги – Унжу, реку в Костромской области, впадающую в Волгу под городом Юрьевцем. В своем среднем течении Унжа полноводная таежная река с хорошо разработанной широкой долиной. В далекие 70-80-е годы я хорошо знал Унжу от Мантурово до Макарьева, много километров прошел по лугам и окрестным лесам, не раз бывал на многих пойменных озерах, сплавлялся по Унже на лодках и плотах. Луга в то время были неотъемлемой частью речной долины, занимая в некоторых местах более 50% общей площади поймы. В то время, как и сейчас, каждую весну река выходила из берегов, полностью заливая луга. Через одну-две недели они освобождались от полых вод, получив тонкий слой ила - основу своего плодородия. Казалось бы, именно этот процесс должен поддерживать длительное существование лугов.

Но посетив Унжу в 2016-2019 гг., я не узнал знакомые места. Более-менее открытые угодья сохранились лишь в прирусловой части, где река переносит и откладывает большое количество песка, образуя отмели и пляжи. Но сразу же за узкой прибрежной полосой песчаных наносов, там, где раньше были богатейшие пойменные луга, начинались почти сплошные заросли ивняков.

Левый берег Унжи напротив п. Карьково. Сразу за песчаными наносами, там, где раньше были прибрежные луга, начинаются заросли ивняков. Фото автора, 2019 г.

Деревья и кусты ив достигали высоты 3-5 метров, смыкаясь вершинами над узкой дорогой. Несколько десятков лет назад я часто ходил этой дорогой, по обе стороны которой расстилались широкие луга. Сейчас я шел как в трубе, среди густых ивняковых зарослей, смыкавшихся над головой.

Ивовые кусты в прибрежной части поймы смыкаются над головой, превращая дорогу в «трубу». Фото автора, 2019 г.

Луговой растительности здесь нет и в помине, а пространство между ивами занимали заросли таволги и крапивы.

Таволга и крапива среди ивовых кустов. Фото автора, 2019 г.

И лишь отойдя от русла метров на триста-четыреста, между плотными куртинами ив на более возвышенных участках поймы я встретил небольшие поляны с луговой растительностью. Но и их уже начал захватывать вездесущий шиповник, образующий местами сплошные заросли в десятки и сотни квадратных метров.

Одна из самых больших луговых «полян» среди кустов – последние открытые пространства в пойме Унжи. Фото автора, 2019 г.

Вот так наступает на луга древесно-кустарниковая растительность на левом берегу Унжи. На горизонте церковь Воскресения в п. Карьково, а вот саму Унжу не видно из-за затянувших луга ивняков. Фото автора, 2019 г.

Ширина поймы Унжи в районе п.Карьково достигает полутора-двух километров. Раньше это были в основном открытые луговые пространства с озерами и протоками. Среди лугов кое-где возвышались отдельные сосны и тополя. Небольшие островки лесной растительности с преобладанием вязов и дубов, к которым примешивались сосны и березы, с густым подлеском из черемухи, крушины, красной и чёрной смородины, прижимались к берегам пойменных озер. С лугов был прекрасный обзор как на берег реки, так и на леса надпойменной террасы. По открытым луговым просторам можно было обойти всю пойму, лишь кое-где пересекая узкие перелески.

Ныне все было не так. Пройдя пойму от реки до выхода на коренной берег по заросшей ивняком дороге я встретил лишь несколько луговых полян среди густых молодняков и кустарников. Не обнаружив на этом отрезке прежних лугов, я решил пройти по пойме вдоль, надеясь хоть где-то найти не заросшие места. Но повсюду, где раньше были открытые луговые угодья, с широким обзором и видом на реку, мне приходилось продираться сквозь густые и высокие заросли шиповника. Во многих местах высота его превышала человеческий рост. Нередко вместе с ним росла крапива. Её растения также были выше моего роста, при этом никаких троп в пойме не было. Чтобы двигаться в этих джунглях, мне приходилось раздвигать стебли крапивы и шиповника руками. Вскоре открытые кисти рук были сплошь покрыты царапинами от колючек шиповника и волдырями от ожогов крапивы. Видимость в сплошных зарослях была нулевая, я не видел ни берега Унжи, ни лесов на коренной террасе. Пройдя более километра вдоль поймы, я понял, что тех лугов, которые я помнил, на левом, низменном берегу Унжи мне уже не найти. Хотя эти луга ежегодно заливались полыми водами, с прекращением сенокошения, они стали быстро зарастать кустарниками и деревьями.

Заросли шиповника на бывших унженских лугах. Фото автора, 2016 г.

Высокие паводки и пойменный режим не спасли эти луга. Решающим фактором, также как и в Костромской низменности, оказалось прекращение сенокошения, что еще раз подтвердило неспособность лугов существовать без внешнего воздействия, без подавления конкурентов в виде ивняков, шиповника и древесной растительности пойменного типа.

Превращение обширных луговых просторов в поляны среди ивняков и куртин шиповника привело к тому, что связанные с лугами птицы, такие например, как гуси, сосредотачиваются теперь лишь там, где луга сохранились.

Раньше гуси во время пролета останавливались по всей долине Унжи, выбирая наиболее крупные открытые пространства. Теперь больших площадей лугов уже не осталось, за исключением лугов на левом берегу Унжи, напротив города Кологрива. Эти луга поддерживаются регулярным сенокошением и выпасом скота. Каждую весну на кологривских лугах собирается от 10 до 17 тысяч пролетных гусей. Ныне Кологрив объявлен гусиной столицей России, а собирающиеся стаи пролетных гусей стали своеобразным брэндом этого города. Здесь проводятся посвященные гусям праздники, на которые приезжают любители наблюдать птиц и профессиональные орнитологи.

Гуси на кологривских лугах (фото из открытых источников)

Итак, луговые сообщества в долинах рек существуют благодаря ежегодному затоплению весенним паводком, сенокошению и выпасу скота. При этом только лишь весеннего паводка для сохранения лугов недостаточно. Луговым травам для длительного существования необходимо внешнее воздействие, обеспечивающее подавление конкурентов — кустарников и деревьев. Таким воздействием в течение последнего тысячелетия была хозяйственная деятельность человека, включающая и выпас домашних животных. Раскорчевка и вырубка пойменных лесов и кустарников, а затем регулярное сенокошение и выпас скота – вот набор условий, необходимых для устойчивого существования пойменных лугов. Не случайно один из выдающихся мыслителей ХХ века, чьи заслуги и значение в биологии сравнивают с вкладом В.И. Вернадского, Владимир Николаевич Беклемишев, в своей работе «Биоценозы реки и речной долины» высказался следующим образом: «Нет никаких сомнений, что поемные луга лесной полосы – искусственные, полукультурные антропургические образования, созданные топором и поддерживаемые косой».

И если мы это признаём, а не признавать этого нет никаких оснований, то возникает вопрос, имеющий ключевое значение для нашего понимания процессов эволюции современной нам земной жизни. Если луга возникли в результате хозяйственной деятельности и являются в значительной степени искусственными образованиями, то откуда же у луговых трав и множества связанных с ними животных так много глубоких и сложных приспособлений к совместному сосуществованию в составе лугового сообщества? Вряд ли эти приспособления могли возникнуть в течение последнего тысячелетия под воздействием хозяйственной деятельности, это слишком короткий срок для эволюционных процессов. Признав это, мы вынуждены допустить, что луга прошли длительный путь эволюции, сформировавшись задолго до начала хозяйствования человека. Но мы уже поняли, что без некоего постороннего воздействия, обеспечивающего луговым сообществам конкурентное преимущество, их длительное стабильное существование невозможно. Что же это было за воздействие, подавляющее таких мощных конкурентов, как деревья и кустарники? Иными словами, что сдерживало наступление кустарников и леса на луга в течение многих тысяч, а возможно и миллионов лет их эволюции до того, как в этот процесс включился человек со своим хозяйством? На этот вопрос я постараюсь ответить в следующем сообщении.