Вольдемар Голубев

Вот я рассказал о Широкове и понял, что теперь не обойтись без подробностей из жизни и работы другого яркого человека и талантливого руководителя — Вольдемара Петровича Голубева.

Вольдемар Голубев особенно запомнился мне в то время, когда он был заместителем председателя горисполкома, то есть заместителем у Широкова. Воистину два медведя в одной берлоге. Поначалу им очень сложно было понять друг друга. Дело в том, что Вольдемар Петрович считал, что у него, как у заместителя, должен быть определен круг вопросов, которые он мог бы решать сам, ни с кем не согласовывая, даже с Широковым. А Широкову это не нравилось.

Однажды весной, в распутицу, когда как обычно горисполком решил ограничить проезд большегрузных автомобилей по городским дорогам, к Голубеву пришел начальник строительства Абрам Вайсер и попросил разрешения на 50 пропусков для своих грузовиков. Голубев понял, что Вайсеру отказывать нельзя, иначе стройки могут остановиться. Он позвонил в горкомхоз и попросил выдать пропуска. Но в горкомхозе отказали, сославшись на то, что, мол, Широков сказал, чтобы без него никому ничего не давали. Тут уж помимо всего прочего было задето самолюбие Голубева: в горисполкоме вопросы строительства курировал он.

Голубев пошел к первому секретарю горкома партии Тихомирову и попросил его вмешаться. Тот вызвал Широкова и отругал. Широков вернулся от секретаря горкома чернее черной тучи и с порога заявил Голубеву:

- Ты здесь не с того начинаешь. Я без тебя все решу, что надо.

Вольдемар Петрович возмутился:

- Как это — без меня? Это моя компетенция, и прошу за меня мои вопросы не решать и впредь.

Разругались капитально и два года после этого работали, находясь в конфронтации. Перед выборами Голубев пришел в кабинет Широкова и без обиняков заявил:

- Чтобы я еще с тобой работал — не будет этого! В гробу я видел такую работу и тебя.

Широков на него прикрикнул. Но Голубев не промолчал:

- Ты на меня голос не повышай. Я сам кричать умею и послать могу подальше, чем ты меня послал. Так что никаких моих кандидатур в свои замы не выставляй. Ты, видимо, ищешь себе мальчика на побегушках, а я не мальчик.

На следующее утро Широкова как подменили. Он пригласил Голубева к себе в кабинет и совершенно другим тоном сказал:

- Что мы с тобой делим? Ты за дело болеешь, и я за дело болею. Давай попробуем еще раз?

К чести Широкова, надо сказать, он круто изменился. Голубев впоследствии так рассказывал мне об их совместной работе:

- Виталий Федотович ни одного моего вопроса без меня не решал. Если кто-то из строителей приходил к нему, он перво-наперво спрашивал: «Вы были у Голубева? Нет? А что же ко мне пришли? Идите и решайте с ним».

Тем не менее это не означало, что между двумя такими разными людьми как Широков и Голубев, воцарилась тишь да благодать. Широков был авантюрного характера и, если что-то задумывал — шел напролом. Голубев же прежде чем что-то отрезать, семь раз отмерял. Поэтому споры между ними возникали часто. Но это как раз был тот случай, когда одна голова — хорошо, а две — лучше.

Однажды консенсус между ними чуть не рухнул. В тот год в Костроме планировали построить две школы. Одну в Якиманихе (проект был уже готов), вторую в поселке Первомайском, на улице Боровой (проект делать еще не начинали). И вот на заседании исполкома горсовета Широков неожиданно предлагает начать строительство со школы на Боровой. Все голосуют за это предложение. Один Вольдемар Петрович против.

- Вы что, с ума сошли, — спорит он. — На Боровой не только проекта школы нет, но еще и жилой квартал не построен. Надо в Якиманихе начинать, там все готово: сети, площадка, проект.

Но его не слушают, а поддерживают Широкова. Виталий Федотович закрыл заседание и подсел к Голубеву:

- Неужели ты меня не понял, Вольдемар Петрович? Если на Боровой не начнем строить школу, то мы туда и коммуникаций не подведем никогда, и жилого квартала не построим.

Голубев все понял: Виталий Федотович таким образом намеренно отрезал себе все пути к легкой жизни, заставлял себя сделать больше, чем мог. И ведь построили тогда две школы! Строительство заняло больше года. А если бы начали строить в Якиманихе, то на Боровой школа не появилась бы еще лет пять.

Когда Голубев вынужден был уйти работать на домостроительный комбинат, Широков искренне сокрушался по этому поводу:

- Ну что ты, Вольдемар Петрович, сделал? Что ты сделал? Я собираюсь уходить и думал, что ты придешь на мое место.

На что Голубев с присущей ему прямотой ответил:

- Я вовсе не хочу на твое место. Здесь шагу нельзя ступить без согласования с обкомом партии или облисполкомом. Ты как-то ухитряешься проводить свою линию, а я в таких условиях не смогу.

И это действительно было так. Вольдемар Петрович не отличался дипломатическими способностями, не мог рассчитывать ходы. Всегда и во всем был прям, что не служило на пользу карьере. Зато его очень ценили и уважали все, кто с ним сталкивался по работе. Помню, архитектор Эльвира Смирнова посвятила Вольдемару Петровичу такие строки:

Незаменимых, может, нет,

Но дело не увидит свое,

Коль кто-то дело то любя,

Его не взвалит на себя.

Он пропадал на стройках. Он рассказывал мне о том, что всегда переживает за строителей, когда те сдают новый дом. Я сказал в ответ, что ж тут, мол, такого удивительного: боятся люди, вдруг какая-нибудь недоделка обнаружится.

- Нет, — ответил Вольдемар Петрович, — не о том ты. Строитель во время работы на доме в каждой квартире не одну сотню раз побывает, каждая комнатушка для него как родная становится. Но вот наступает момент — дом сдан. И строитель уже не может запросто войти в квартиру. Он уже стучится: «К вам можно?» Сдача дома — это всегда радостный, тревожный и несколько обидный момент одновременно.

Пришел однажды к Голубеву на прием один пенсионер из Октябрьского поселка. «Ничего в нашем доме, нет, — пожаловался он, — ни воды, ни газа, ни канализации. Что жильцам делать?» Голубев подключился к этому делу. Сначала воду в этот дом провели, потом газ, потом канализацию. Не сразу, но за год-полтора всё сделали.

- И вот, — рассказывает мне Голубев, — в один из приемных дней, смотрю, опять этот мужик в очереди сидит среди просителей. Высидел всю очередь, всех пропустил, а потом заходит и говорит: «Я пришел, чтобы вам спасибо сказать». Этот мужик столько счастья мне принес! Что строитель в своей жизни видит? Ничего. Только ругают все его. А тут — спасибо!»

До этого разговора я не мог предположить, что Вольдемар Петрович такой романтик, и что такая ранимая у него душа, хотя жизнь его не баловала.

Автомеханик по специальности, он вернулся с Отечественной войны в Кострому и поступил работать на завод имени Красина учеником фрезеровщика. И вот тут я хотел бы привести рассказ Вольдемара Петровича, как говорится, без купюр. Потому что в то время как раз и проявились его главные черты характера — решительность и желание работать с полной отдачей.

»Моего наставника звали Коля. И вот смотрю я, что этот Коля больше курит, чем работает. А станок у него крутится на одной скорости. Улучил я момент и заглянул в коробку скоростей, где должен быть набор шестеренок. Смотрю, а там пусто, все потеряно. Я пошел в техническую библиотеку, нашел чертежи, заказал по ним шестеренки. Их сделали здесь же, на заводе. И стал работать на всех скоростях.

Зарплата у меня пошла в два раза выше, чем у Коли. Он рассвирепел, позвал меня в курилку, послал к такой-то матери, сказав, что всем из-за меня скоро поднимут нормы. Я ответил, что пусть, мол, поднимают, но работать медленнее мне не в мочь. Потом Коля тоже привык быстро работать, стал получать хорошую зарплату».

Из фрезеровщиков Голубев ушел в инструкторы горкома комсомола (кстати, комсомольским секретарем был в ту пору Широков). Окончил физико-математический факультет педагогического института, сделал карьеру управленца. Вообще-то слово «карьера» Вольдемару Петровичу как-то не подходит. Должно быть, это потому, что в обычном представлении карьера — это путь все время наверх. А у Вольдемара Петровича только наверх не получалось из-за особенностей его характера. Но они с Широковым очень дополняли друг друга. И я горжусь тем, что работал вместе с этими двумя замечательными людьми, и что оба они многому научили меня в жизни.

Однако именно в пору работы с ними я часто попадал в трудные положения. Помню, строили в Костроме цирк. Главным был в этом деле, конечно же, Широков, который в то время работал зампредоблисполкома. Он задачу тогда перед собой поставил: сделать в нашем городе очень красивый цирк, лучше, чем в проекте. И для этого мне, тогда начальнику горкомхоза, поручил заказать ленинградскому комбинату живописно-оформительского искусства отливку на макушку цирка — фигуры двух шутов. Фигуры большие, дорогие. Я, честно говоря, пожалел денег. Когда я об этом сказал Широкову на планерке, он помрачнел и спросил, а что же я в таком случае делаю на планерке, если не желаю исполнять его распоряжения? Я понял, что мое неповиновение будет иметь для меня плачевные последствия. И пошел советоваться к Вольдемару Петровичу: что делать?

Голубев сразу сказал, что мой глупый поступок плохо для меня кончится, что Широков никакой бережливости в моем отказе не увидел, а увидел неисполнительность.

- Немедленно звони в Ленинград, заказывай этих шутов для цирка, — посоветовал Вольдемар Петрович, — и беги к Широкову, говори, что все заказано и будет сделано. Если ты этого не предпримешь — забудь о своей карьере вообще, потому что у Широкова есть одна неприятная черта: если он кого-то невзлюбит, то это надолго.

Я послушался совета Вольдемара Петровича. Не знаю, в тот ли момент или чуть позже, но я четко осознал одну вещь: люди — не ангелы, особенно руководители, те, кому ежедневно приходится решать десятки вопросов. Однако глядя из сегодняшнего дня в то время, я удивляюсь, насколько нынешние «не ангелы» отличаются от «не ангелов» прошлых лет.

Вот, к примеру, за какой проступки «погореть» тогда могли руководители. Дело было так: на праздновании 100-летия городского водопровода главному инженеру горкомхоза Шиханову (моему предшественнику на этой должности) преподнесли в подарок транзисторный приемник. А через несколько дней в областной газете «Северная правда» появилась разоблачительная статья «Под звон бокалов». В этой статье раскритиковали само празднование, но больше всего подвергли критике тот факт, что Шиханов совершил поступок, недостойный руководителя и коммуниста: взял дорогой подарок.

Все-таки люди в то время были более совестливые. И к моральному облику руководителя предъявлялись очень высокие требования.