Л. И. Сизинцева

Несостоявшийся пассажир «философского парохода» И.Х. Озеров

Перестройка вернула к жизни мечты русского народа о благополучном, цивилизованном рыночном государстве. Что из этого получилось, мы уже знаем. С мечтами вернулось из небытия и имя И.Х. Озерова, пребывавшее в забвении все советские годы. Сегодня о нем вспоминают авторы солидных академических трудов и предприниматели, левые и правые, студенты и специалисты-практики[1], переиздаются его фундаментальные  труды и  публицистические брошюры[2].

Возможно, объяснить этот интерес можно тем, что «главным пунктом размышлений И.Х. Озерова было повышение благосостояния общей массы простых людей, можно сказать, в интепретации неолиберала Л. Эрхарда, — “благосостояние для всех”. Основой его теоретических раздумий всегда был богатый жизненный опыт и эмпирический материал, который этот ученый получил, будучи также практиком – банкиром, директором правления крупных компаний и общаясь с простыми рабочими людьми во время публичных лекций»[3].

Его жизнь воспринимается сегодня как захватывающий роман: от бедности – к богатству, из крестьян – в финансисты, члены Государственного совета, после революции – правительство Скоропадского, арест, спасение от изгнания, лагерь, ссылка, возвращение, дом для престарелых и смерть в блокаду…[4].

О начале этой биографии мало что известно. В словаре Брокгауза и Ефрона сказано лишь: «Род. в 1869 г. в крестьянской семье». Сегодня иногда биографы дополняют эти сведения, помещая немногое известное в исторический контекст[5].

В.Л. Телицын написал о начале так: …«родился 28 апреля 1869 г. в деревне Занино Муравьинской волости Костромской губернии в очень бедной крестьянской семье»[6]. Волость, разумеется, была Муравьищенская, просто воспоминания И.Х. Озерова, которые использовал автор, были написаны в конце 1930-х гг., многое забылось. Кроме того, после ареста и ссылки на Соловки появился внутренний цензор, что сказалось в акцентах на нищете и бедствиях детства и юности.

Очень добросовестно сделана справка в биографическом словаре «Русские писатели». А.В. Лавров, готовя статью, не ограничился воспоминаниями И.Х. Озерова, но обратился к метрикам, официальным документам из университетского архива. В результате стали известны точные даты жизни и   место рождения: 28.04. (10.5) 1869, усадьба Занино Чухломского уезда Костромской губернии – 10.5.1942, Ленинград[7].

И так, не деревня, а усадьба, и усадьба – не из последних: именно фрагмент с картины «Занинская мельница» украшает суперобложку книги «Костромская усадьба». Там и можно подробно прочесть и о её владельцах Катениных, которым она принадлежала с 1725 г., — о самодурстве меломана и деспота Н.Ф. Катенина, о прошении, которое подал в Сенат крепостной крестьянин Николай Озеров, мечтавший о свободе[8] (сегодня трудно сказать, был этот крестьянин однофамильцем или родственником нашего героя). Библиотека, собранная сыном Н.Ф.,  И.Н. Катениным, в 1885 г. легла в основу Чухломской земской библиотеки. С ним же предание связывает и трагическую историю его дочери, заживо замурованной за любовь к садовнику[9].

И.Х. Озеров в воспоминаниях мельком упоминает о том, что его бабушка по отцу, Кира, жила экономкой в усадьбе Катениных. Судя по всему, это было уже при Н.И. Катенине, человеке не только просвещенном, но и обучавшем своих крепостных грамоте, платившем им пенсии, поддерживавшем молодых либералов, друзей своей племянницы.

После смерти владельца усадьбы Кира Озерова уехала жить к своему сыну Иннокентию, который выучился на деньги старшего брата и учительствовал в Парфеньеве и в Нерехте[10]. Так что мать экономиста, может быть, и была безграмотной, но об отце вряд ли можно было это сказать. Впрочем, мальчику было всего два года, когда умер отец. Обида на дядю осталась до глубокой старости: он не помог осиротевшей семье, не поддерживал племянника и позже [л.11, 37, 38].

Раннее детство будущего экономиста прошло в деревне, где он видел живое, природное (позже он противопоставлял это мертвечине городской жизни). После смерти отца вдова с сыном и дочерью переехали в Чухлому. Мать разводила цветы, летом жила огородом, а зимой шила одежду отходникам [л.1].

Жители городка были поглощены заботами о хлебе насущном. «Мысль там работала лишь над тем, как наловить побольше рыбы …, куда лучше пойти, чтобы дичи набить, или где теперь можно ждать грибов, в каком месте… какую рассаду посадить или в какой день сажать капусту, и если хорош будет урожай капусты, то дать обет сходить на богомолье пешком в монастырь Авраамиевский, а то и подальше, к Феодосию Тотемскому» [л.15],- писал мемуарист.

Восьмилетним мальчиком И.Х. Озеров увлекся чтением житий святых, тайком совершал аскетические подвиги [л.1]. Упомянув об этом, он, не замечая противоречия,  высказал много презрения к «темноте и невежеству» чухломичей, которые поклонялись чудотворной иконе Царицы Небесной из Муравьищ. Он писал: «Суеверное население Чухломы твердо верило, что если помолиться старой иконе, то молитва скорее и вернее дойдет до Бога, и потому иконы старого письма  особенно ценились, это, б.м., объясняется и тем, что там были и староверы, и в числе моих родственников» [л.11].

С презрением вспоминал он веру жителей городка костоправам и повитухам. Объяснял ее тем, что «врач был какой-то ссыльный поляк, давно забывший медицину, и всей ею ведал фельдшер и в подмогу ему местные знахари: кто спрыскивал с каких-то камушков, кто с какой-то свечи или иконы, и все это, конечно, за деньги или подарки. И меня не раз так спрыскивали»[л.15].

Много личных обид связано было у И.Х. Озерова с чухломичами, они казались ему черствыми и жестокими, зачастую неблагодарными, но он объяснял это обстоятельство бедностью, которая царила в маленьком городке, невозможностью честно заработать деньги, обеспечивающие нормальный по меркам того времени образ жизни.

Мать отдала  мальчика  в училище.  Учение давалось хорошо, и учитель И.А. Шумилов посоветовал отправить мальчика в гимназию. Это было достаточно сложно, потому что поступать приходилось в первый класс, поскольку в училище не преподавались древние языки. Именно эта сторона учения оказалась самой трудной: по его собственному признанию, «город взял тебя, и на твою нежную душу налегли герундии, супины, аористы и разные исключения, и наполнилась душа мертвечиной, падалью, и чем больше было её в душе, тем больше хвалили тебя» [л.17].

Судя по упоминанию правил латинской грамматики, речь в этом отрывке идёт о костромской гимназии, где автор учился в 1881-1889 гг., это по её вине «душа превратилась в кладбище» [л.17]. Возможно, гуманитарные науки, история и латынь, действительно трудно давались мальчику, а, может быть, в этом преувеличении чувствуется уже и внутренний цензор конца 1930-х гг. , — в то время считалось обязательным чернить жизнь до 1917 года.

«Проходил день за днем, — вспоминал в старости известный ученый, — и я не видел прорастания новой жизни. Я видел фигуры в истории, как бы сделанные из папье-маше, которые кто-то дергал, и они воевали, покоряли друг друга, вводили новые привычки в жизни, разрушая старые, и снова уходили в могилы, но они не были для меня живыми: они были не наполнены кровью, их вены, артерии, у них не билось сердце… Я читал и Илиаду, и Геродота, и Ксенофонта, но красота их лишь иногда мелькала, как бы через щелку, сквозь те же аористы и плюсквамперфекты, и, мелькнув, пропадала, как сладкое видение, и опять все погружалось в те же ненавистные исключения»[л.17].

Даже библейские сюжеты,  «великолепные и поэтические сказания, являлись передо мной в безобразных рамках : отсюда и досюда…». «И душа моя умирала, и кроме данного момента меня перестало что-либо интересовать… Я стал скептиком во всем, в жизни людей нет творчества настоящего, живого…»[л.17]. Здесь полезно вспомнить, что годы учения пришлись на переходный возраст.

Чтобы содержать сына, мать переехала в Кострому, а дом в Чухломе сдавала в аренду. Она стала содержать «нахлебников, беря по десять рублей на всем готовом, – и помещение, и стол, и белье, и стирка… Что оставалось ей, – одному Богу известно, и как она выворачивалась, не знаю : мне больно было её спрашивать»[л.19]. Сестра училась в монастырской школе, — вероятно, И.Х. Озеров имел ввиду училище при Богоявленском монастыре, обучение в котором было бесплатным, а девочки получали специальность сестер милосердия Красного креста.

Будущий экономист вспоминал: «Жажда знания у меня была так велика, — а обращаться к учителям в том классе я не решался, что я помню, как я решил не терять времени и изучать Кострому и ее улицы, дома. И каждый день намечал себе такие-то улицы, ходил по ним и отмечал дома, и заносил их на клочки бумаги, и думал, что это имеет ценность для меня. Так я был наивен и тянулся к знанию»[л.30].

Между тем 1880-е гг. были отмечены в Костроме значительной политизацией учащейся молодёжи. Это было связано с пребыванием в городе в первой половине десятилетия «якобинца» П.Г. Зайчневского и экономиста, революционера  В.В.Берви-Флеровского[11]. И.Х. Озеров учился в шестом классе, когда он вошел в кружок самообразовния, члены которого читали легальную и запрещенную литературу, обсуждали ее. Весной 1888 г. гимназисты–члены кружка провели первую в Костроме маёвку, после чего все участники оказались под гласным надзором полиции, а Озеров был подвергнут домашнему аресту[12].

Сам он вспоминал так: «я попал в одну политическую историю, правда, благополучно для меня кончившуюся лишь карцером и лишением отпуска из пансиона на полгода, а допрашивал и жандармский генерал, и прокурор»…[л.19]  В самом деле, могли и исключить из гимназии, как исключили из училища его сестру (правда, потом её опять приняли).

Отозвалась неблагонадежность сына на матери, ей запретили держать нахлебников. К тому времени дом в Чухломе сгорел, не будучи застрахованным, и семья осталась «без ничего»[л.19].  В этот трудный момент один из знакомых порекомендовал гимназиста в качестве учителя к владельцам мануфакутуры Зотовым, где, по словам Озерова, «мне дали , на всем готовом, 25 р. в мес[яц], которые я и отдавал матери с сестрой, на прожитие оставяляя себе много-много рубль или полтора в мес[яц] на бумагу, перья. Уже, конечно, ни о каких костюмах и речи быть не могло, а ходил в том, что было ранее у меня» [л.19].

Речь, вероятно, шла о детях Владимира Андреевича (1836-1908) и Натальи Александровны (1842-1910) Зотовых. Александр (1863-1908) был значительно старше гимназиста Озерова, он к этому времени уже должен был закончить гимназию, а вот младшие, Андрей (р.1867), Татьяна (р.1868), Анастасия (р.1875) и Николай (р. 1877), вполне годились ему в ученики.

Примечательно, что в качестве учителя И.Х. Озеров был рекомендован именно после того, как он «попал в политическую историю». Можно предположить, что это лишь больше склонило в его пользу работодателей, — В.А. Зотов славился в Костроме своими либеральными взглядами, охотно участвовал в благотворительности и т.д..

В одном классе с Озеровым учились сыновья священника Андроникова, доктора Борейши, многих состоятельных костромичей. Юноша стыдился своей нищеты, строил здания из картона, коллекционировал бабочек…  Все закончилось в 1889 г., когда юноша закончил гимназию с золотой медалью и поступил на юридический факультет Московского императорского университета.

Условия жизни оставались тяжелыми : «Я должен был помогать семье и потому тратил на себя очень мало, покупая хлеб накануне, чтобы он зачерствел, и потому я ел его меньше. Жил в комнатушке, платя по 6 рублей за койку. Голодал»[13].

Однако, конец лишениям уже был виден. Университетский курс был завершен также блестяще, как и гимназический, никакие политические события более не смущали его душу: появилось живое дело, которое полностью захватило его. При кафедре финансового права его оставили «для подготовки к профессорскому званию». Затем, как тогда было принято, он предпринял научную поездку в Германию, Англию, Францию, Швейцарию.  Результатом стажировки стала в 1898 г. защита магистерской диссертации «Подоходный налог в Англии и экономические условия его существования», в 1899-м — докторской по теме «Главнейшие течения в развитии прямого обложения в Германии». Изучая опыт Европы, он примером для подражания считал Америку (Америка идет на Европу. М., 1903. Отчего Америка так быстро идет вперед? М., 1903). Позже читал курсы финансового права в Петербургском и Московском университетах, Московском коммерческом институте и на Бестужевских женских курсах.

Его научным руководителем был профессор И.И. Янжул, фабричный инспектор первого призыва, много сделавший не только для экономической науки, но и для практики. Он принимал участие в разработке фабричного законодательства, отстаивал интересы рабочих. Собственно, по его пути и пошел И.Х. Озеров. Он возлагал надежды на кооперацию, видел выход для России в просвещении народа: «Да, этот гигант – Россия спит, дремлет… Много богатства у него – подумаем только о Сибири, Кавказе – у нас есть свои моря, горы, как в Швейцарии, реки,  — но сам он в плену “тьмы”. Но проснется он и развернет свои силы… Ему нужно было укрепить свою нервную систему (железные дороги, почтовые и телеграфные сети), сделать себя самодовлеющим, нужно было развить промышленность… Это стоило громадного напряжения, и не хватало средств на оборудование головы. Теперь наступает момент приняться и за эту последнюю…»[14].

Он мечтал о том времени, когда «Образование рассеет мрак, окружающий рынок, человек делается смелее, подвижнее, он не будет только неповоротливой улиткой, приросшей к своему утесу: волны экономической жизни в настоящее время высоко поднимаются, и нужно, чтобы человек умел вовремя отрываться от утесов, переменять место, припособляться к новым условиям, и здесь на государстве лежат крупные задачи – вот почему задача расширения кругозора у населения, задача народного образования играет крупную роль в настоящее время»[15].

И.Х. Озеров надеялся, что культурные мероприятия сделали бы Россию более привлекательной для въездного и внутреннего туризма и тем самым перекрыли канал, «по которому наше золото утекает за границу, — это наши туристы и путешественники, значительное количество которых в настоящее время привлекает заграница более высокой культурой этой последней. Тогда этот поток сократился бы и, обратно, красоты нашего Кавказа, Сибири, Волги, Крыма могли бы привлечь туристов с Запада и Америки, которых теперь страшит наша отсталость, наша некультурность»[16].

Правда, время было уже иное. Попытки улучшить положение рабочих, идя путем просвещения, сблизили его с С.В. Зубатовым, основателем «полицейского социализма». Созданная ими организация, по сути дела, была прообразом профсоюзного движения, где забота о материальном благополучии была оторвана от политики. Общество стало выпускать небольшие популярные брошюры для рабочих, автором которых стал известный народник Л. Тихомиров. С просьбой об организации лекций рабочие пришли к И.И. Янжулу, а он направил их к Озерову. «Профессор Озеров увлёкся этой идеей и обещал привлечь к чтению лекций преподавателей Московского университета. Он же составил для рабочих проект устава нового общества[17].

В 1901 году в помещении Исторического музея в Москве началось чтение лекций для рабочих. В чтении приняли участие профессора И. Х. Озеров, В. Э. Ден, А. Э. Вормс, А. А. Мануйлов, В. И. Анофриев, Н. Ф. Езерский и другие[10]. Лекции вызывали у рабочих огромный интерес…. В сентябре 1901 года по инициативе Зубатова был создан “Совет рабочих механического производства”, осуществлявший руководство и контроль за деятельностью собраний. …Совет также принимал жалобы от рабочих и выступал в их защиту в случаях притеснений со стороны фабрикантов. В таких случаях московская администрация в лице Зубатова и Трепова оказывала Совету поддержку и производила на фабрикантов давление. В феврале 1902 года Общество организовало забастовку на Шёлковой мануфактуре и в течение месяца выдерживало противостояние с фабрикантами»[18]. Социал-демократическая пропаганда была остановлена, рабочие поняли, что решить насущные проблемы можно, не занимаясь политикой.

Однако студенты Московского высшего технического училища, для которых политическая репутация была гораздо важнее реального положения рабочих, пригрозили бойкотировать лекции профессора Озерова, если он не порвет с Зубатовым[19]. Иван Христофорович сдался. Однако идея просвещения рабочих была по-прежнему дорога ему. Он верил в будущее кооперации, потребительских обществ, которые считал школой самоорганизации и самоуправления (Озеров И.Х.Что такое общество потребителей? Как его основать и вести. СПб., 1896). В 1906 году издал книгу «Большие города, их задачи и средства управления», став одним из основоположников теории городского планирования.

В 1909 году его избрали членом Государственного совета от Академии наук и университетов. К 1917 году он был акционером и членом правлений Русско-Азиатского банка, Ленских золотых приисков, Эриванского цементного завода, Тульского земельного банка, Акционерного общества Ханжонкова, Российской писчебумажной фабрики, издательства Сытина, спичечной фабрики Лапшина и других. Столько претерпевший от голода и нищеты в детстве и юности, он стал миллионером.

При этом, по словам Е. Ефимова, «он годами ходил в одной и той же одежде, не шиковал в ресторанах, ездил во втором классе. В 1911 году он завещал все свои капиталы на экономическое образование населения, бесплатное распространение миллионными тиражами своих книг и статей, “призывающих к творчеству”, по всем деревням, селам, волостным правлениям, фабрикам…»[20]. Впрочем, это не мешало ему уступить различным соблазнам – «был непрочь, по его словам, “выпить и погулять с балеринами”, пробовал наркотики, писал (анонимно) киносценарии для А.А. Ханжонкова (“за сто рублей каждый”)»[21]. Публиковал ритмизованную прозу, что чуть не стало причиной его отставки из университета.

В январе 1918 года Озеров  опубликовал в газете «Наше время» статью «Грядущие строители — голод и холод». В ней он писал: «Европейский пролетариат мы своей безумной детской попыткой создать социалистический строй не зажжем. Правда, мы застрахуем весь мир за наш счет от производства таких опытов, и, быть может, в этом состоит наша историческая миссия — быть навозом для истинной культуры»[22]. Это состояние ученого не прельщало, вероятно, именно поэтому он оказался в Киеве, стал экономическим советником при гетмане Скоропадском вместе со знаменитыми экономистами В.А. Косинским и М.И. Туган-Барановским.

Журналист Ю. Попов писал: «После установления на Украине в 1920 году военного режима Деникина вернулся в Москву и попал в руки ЧК. Допрашивал  Ивана   Христофоровича  Дзержинский. На вопрос, сможет ли советская власть победить в отдельно взятой стране, ученый ответил: пока в России недостаточно развита промышленность, только нарождается организованный рабочий класс, преобладает бедное, темное крестьянство, — не сможет. И глава ГПУ отпустил его, заметив: откровенный человек не опасен для нового строя»[23].

Однако, вероятно, более точен В.Л. Телицын, который считал, что с начала

1919 г. И.Х Озеров уже был в Москве[24]. Он читал лекции в 1-м МГУ, Индустриальном институте, в 1921-1927 сотрудничал с Финансово-Экономическим институтом Наркомата финансов, работал в Институте экологических исследований[25].

Однако власть забыла о нем ненадолго, да и он не заботился об этом.

Участие в журнале «Экономист» навлекло на него гнев В.И. Ленина. В списке ученых и литераторов, которых должны были выслать из страны, он

значился сначала под №58:

«58. ОЗЕРОВ Иван Христофорович               высылка приостановл[ена] до особого распор[яжения] по выяснению вопроса с т. Малышевым

…

31/VII – 22г.

Каменев Л.

Д. Курский»[26]

В августе – уже под №56: «56.  Озеров   Иван   Христофорович. Профессор финансового права. Приспособляющийся ко всяким режимам. Несомненно, стоит за буржуазно-помещичий строй. Реакционно настроен. Добровольно вернулся из пределов южной России, куда он бежал к Деникину в 1920 г. Готовился к побегу за границу, но был арестован. Сейчас активно не работает, но участвует в органах, враждебных нам. Как научная величина в настоящее время ничего ценного не представляет. Есть основание предполагать, что имеет связи с заграничными издательствами. Комиссия с участием т. Богданова и др. за высылку. Главпрофобр за высылку»[27].

Тем не менее, «философский пароход» в 1922 г. отправился без профессора Озерова. Кто знает, как сложилась бы судьба талантливого чухломича? Судьба всех кандидатов на высылку, оставшихся по тем или иным причинам на родине, была трагична, — достаточно вспомнить участь Н.Д. Кондратьева – и сравнить ее с карьерой уехавшего П.А. Сорокина…

Оставшись на родине, И.Х Озеров работал «за троих-четверых»[28]. Но сказывался возраст, и в 1925 г. его спасла пересадка «от обезьяны» (вспомним «Собачье сердце»). В 1927 г. он вышел на пенсию, но продолжал работать в библиотеках, много писал.

Справочники по необходимости лаконичны: «Вновь арестован 28 января 1930 года ОГПУ по обвинению в совершении преступлений, предусмотренных статьями 58-4; 58-6; 58-7; 58-8; 58-11; 58-13 УК РСФСР. По постановлению Коллегии ОГПУ от 13 августа 1930 года приговорен к высшей мере наказания с заменой 10 годами лишения свободы.  По заключению Прокуратуры СССР от 21 января 1991 года реабилитирован»[29].

1930 г. ученый провел в Бутырках, затем были Соловки и Беломор-Балтийский канал. В 1933 г. с диагнозом «эмфизема легких» его «сактировали» — отправили умирать. Он уехал в Воронеж, где отбывала ссылку жена.

Там его романтическая душа никак не хотела смириться с очевидным. Он писал в заявлении, поданном в ЦИК и НКВД: «Я не приемлю жизнь без творчества, и теперь не в состоянии жить без него и хотел бы побуждать творчество и в других… будучи в заключении, я много раз просил или освободить меня, так захотелось вернуться к своей работе…. Или расстрелять»[30].

Их освободили, реабилитировали, поселили в Доме престарелых ученых в Ленинграде. Там он и умер 10 мая 1942 г., был похоронен, как многие блокадники, на Пискаревском кладбище, далеко от родной, но нелюбимой Чухломы.