Фольклорно-обрядовая лексика в Костромских говорах
(на материале словаря А.В. Громова «Лексика льноводства, прядения и ткачества в костромских говорах по реке Унже»)

Статья подготовлена при финансовой поддержке РФФИ. Проект No 18-012-00809 А «Диалектное исследование лексики и ономастики костромского края»

В статье фольклорно-обрядовая лексика рассматривается на материале словаря А.В. Громова «Лексика льноводства, прядения и ткачества в костромских говорах по реке Унже». Данный словарь по своему типу является отраслевым региональным словарём, описывающим лексику, связанную с процессами выращивания, обработки льна. В изучаемом лексикографическом источнике на фоне терминологической лексики заметны слова, характеризующие процесс труда с точки зрения его принадлежности к кругу действий, традиционно сопровождаемых у славян обрядом. Большинство устойчивых выражений по своему генезису восходит к общеславянским поверьям, однако некоторая их часть является северорусской по происхождению и бытованию. Устойчивые выражения, паремии, зафиксированные в словаре Громова, характеризуются (на фоне данных других диалектных словарей) структурностилистической вариативностью, но сохраняют устойчивость в отношении своих пространственно-временных координат и этнокультурных связей.

Ключевые слова: язык фольклора, фольклорно-обрядовая лексика, словарь А.В. Громова, лексика льноводства, прядения и ткачества, костромские говоры, костромское Поунжье.

Язык фольклорных текстов в настоящее время привлекает повышенное внимание со стороны исследователей-лингвистов, особенно диалектологов. К нему всё больше обращаются не только потому, что он позволяет глубже других источников проникнуть в духовный мир народа, но и потому, что «русский фольклорный лексикон, территориально дифференцированный, исторически меняющийся и обладающий этнокультурной спецификой» [8, с. 5], помогает постичь его живой язык. Многие учёные (Л.И. Баранникова, М.А. Бобунова, Н.С. Ганцовская, А.С. Герд, А.П. Евгеньева, И.А. Оссовецкий, С.П. Праведников, А.Т. Хроленко и др.) подчёркивают, что язык фольклора – это особая разновидность национального языка, специфическая метасистема, имеющая сложный состав и генезис, обусловленные как разнообразием жанров, так и географической принадлежностью текстов. Так, от местности к местности, по словам И.А. Оссовецкого, варьируется и жанровый состав, и языковые особенности фольклорного корпуса, обладающего иногда значительными диалектными различиями [7, с. 67]. В то же время многие фольклорные тексты, изначально призванные сопровождать обряд, строго регламентированный процесс, подчинявшийся сложившемуся веками канону, были и с точки зрения языка достаточно устойчивы. А.П. Евгеньева, отмечая эту особенность фольклора, пишет: «...понятие «язык устного народного творчества» принципиально не отличается от понятия «язык художественной литературы», так как тот и другой – язык словесного искусства, язык художественных произведений» [4, с. 7]. Диалектное в своей основе (фонетика, грамматика, лексика), устное народное творчество имело и общие черты: поэтические формулы, подход к обзору лексики, характерные типы грамматических конструкций и др. [1, с. 76] то есть язык фольклора - это литературная форма существования диалекта, имеющая местную языковую базу, но наддиалектная по характеру отбора материала и принципам его применения в речи.

Словарь «Лексика льноводства, прядения и ткачества в костромских говорах по реке Унже», составленный выдающимся краеведом костромского Поунжья А.В. Громовым [2], включает отраслевую лексику, связанную с выращиванием и уборкой льна, его обработкой, изготовлением ткани, функционирующую в Кологривском, Мантуровском, Макарьевском, Межевском районах Костромской области. Однако кроме терминологической лексики здесь приводится некоторое количество фольклорных единиц, различающихся в жанровом отношении. В словаре их немного, но они ценны тем, что, включённые в контекст живой народной речи, имеют ярко выраженную региональную окрашенность.

Фольклорная лексика в словаре Громова представлена словами и устойчивыми выражениями, сопровождающими обрядовые действия, сопряжённые с льноводством, прядением, ткачеством как трудовыми процессами, а также словами и выражениями, относящимися к исконно обрядовым номинациям, но впоследствии развившими переносные значения (фразеологизмы). Данные единицы подаются в словарной статье к заголовочной лексеме, являющейся непроизводным словом относительно дериватов (прядея́ – пря́ха и пряде́юшка) или стержневой для устойчивого сочетания (веретено́ – напрясть на кривое веретено; наво́й – ехать в крёстные (в кумовьё, в сватья, в свахи, на свадьбу); прясть – прясть на шесть деревень, на седьмое село).

Проанализируем фольклорную лексику в контексте словаря Громова.

В словарной статье к слову прядея́ со значением ʻженщина, которая занимается ручным прядением, умеет прясть’ [2, с. 52], употребляющимся повсеместно на территории костромского Поунжья (о чём говорит соответствующая помета в словаре – Повсем.<естно>), приводится два словообразовательных синонима пря́ха и пряде́юшка, имеющих специальную стилистическую помету Фольк.<лорное>: «У ленивой пряхи и про себя нет рубахи» (посл.). Мак.<арьевский район> Ил.<ьинское>; «Ты пряди, прядеюшка, Вот тибе куделюшка, Вот те пряха, вот те лен, Вот те десять веретён» (частушка). Мант.<уровский район> Фат.<ьяново> [2, с. 52]. Как видно из примеров, рассматриваемые лексемы часто включаются в контекст произведений различных жанров устного народного творчества. Здесь они служат средством выражения особой экспрессии: от разговорного пря́ха до ласкательного пряде́юшка относительно нейтрально-официального для диалектной речи слова прядея́. Данные дериваты, равно как и заголовочная единица, являются примером типичного северорусского употребления, фиксируемого, по данным СРНГ, не только в Костромской, но и в Архангельской, Вологодской, Псковской, Вятской, Олонецкой областях [10, т. 33, с. 78]. Наличие подобной лексической парадигмы у регионально маркированного слова ещё раз подтверждает тот факт, что диалект – это своего рода «язык в языке», имеющий внутреннюю стилистическую систему, где есть относительно нейтральная, разговорнопросторечная и высокая лексика. Роль последней исполняют фольклорные единицы, применяемые в народной поэзии, а также в контексте обрядов, обычно строго регламентированных, а потому нуждающихся в «высоких» средствах выражения.

Паремия прясть на шесть деревень, на седьмое село, устойчивые выражения напрясть на кривое веретено, ехать в крёстные (в кумовьё, в сватья, в свахи, на свадьбу) в словаре Громова приводятся под знаком «▲» (треугольник), в отличие от ромба «♦», за которым подаются устойчивые словосочетания, имеющие прямое терминологическое значение (например, ♦ сеять лен в три пальца ʻбрать семена льна тремя пальцами и разбрасывать их по полю’, ♦ сеять лен горсточкой ʻбрать семена льна горстью’, ♦ сеять лен в два следа ʻсеять, бросая семена дважды с одного места, чтобы не было просева’ [2, с. 19–20] и т.д.). Рассмотрим их.

Прясть на шесть деревень на седьмое село. В фольклорной традиции русского народа было выработано множество установок и правил по отношению к труду. Обычаи, обряды, приметы и запреты сопровождали практически все этапы трудового процесса, чем и обусловлено значительное количество пословиц и поговорок, посвящённых теме труда. Так, в словарной статье к лексеме прясть в словаре Громова приводится паремия прясть на шесть деревень, на седьмое село. Как объясняет лексикограф, «данное выражение содержало наказ девушке-невесте так прясть, чтобы для своей свадьбы приготовить приданое: холсты и «повязки» (свадебные полотенца) для семьи жениха и его родных из многих деревень и «подножник» (отрезок холста под ноги) для венчания в церкви» [2, с. 46]. Здесь наблюдается синкретичность обрядовых мотивов: с одной стороны, пословица прясть на шесть деревень, на седьмое село имеет значение ʻпрясть много, качественно’, то есть характеризует процесс и результат труда; с другой стороны, как видно из пояснения, приведённого в словарной статье, напрямую связана со свадебным фольклором, а именно предсвадебными обрядами, подготовкой приданого невесты. Такая взаимосвязь не случайна. Лён издревле считался ценным материалом, поэтому девушки-славянки в приданое включали вещи изо льна, льняную ткань, пряжу. Как отмечает Л. Нидерле, «Платъ, платьно, сукно, ткань, тканина – древнейшие славянские понятия, а производство их исторически засвидетельствовано с конца языческого периода. Лен является древнейшим индоевропейским культурным растением, и Ибрагим Ибн-Якуб сообщает о чехах, а Гельмольд о балтийских славянах, что они умели ткать из льна весьма тонкие ткани, которые в торговле заменяли деньги» [6].

Бо́льшая часть лексики, связанной с льноводством, является общеславянской, однако иллюстрации к паремии прясть на шесть деревень, на седьмое село в словаре Громова говорят о включённости её скорее в северорусский речевой обиход: «Мать цясто говорила мне: «Пряди на шесть деревень, на семоё село». И вот приехали меня сватать. Свёкор выговариваёт у моих родителей: «Жениху – деветь повязок, матоцьке – на пару, золовкам: Груньке – на юбку, Наташке – на кофту, мне самому – на рубаху» с географическими пометами Мант.<уровский район> Гус.<ево> [2, с. 46]. Интересно, что в словаре В.И. Даля к слову прясть приводится объёмный ряд пословиц и поговорок, примет, посвящённых прядению. Среди них находим такие, как: тонко прясть – долго ждать; села невестка прясть: берегите деверья глаз; мужик не прядёт, да без рубашки не ходит; а баба и прядёт, да не по две носит; если прясть на Гаврила, то работа не впрок и др. [3, т. III, с. 432]. Однако в их числе нет паремии прясть на шесть деревень, на седьмое село, представленной в словаре Громова, к тому же не в одном контексте. Здесь приводится ещё и иллюстрация к оттенку значения ʻмного напрясть’, поданному после специального знака «//»: «Ну ты, дева, наверно, напряла в филипповки на шесть деревень, на семоё село» с географической пометой Мант.<уровский район> Ус.<олье> [2, с. 46]. В самом полном и достоверном лексикографическом источнике настоящего времени, собравшем пословицы и поговорки русского народа, – «Большом словаре русских поговорок» авторов В.М. Мокиенко и Т.Г. Никитиной (М., 2007) данная паремия фиксируется только со ссылкой на отраслевой словарь Громова [5], что позволяет сделать вывод о локальной ограниченности устойчивой единицы, включённости её не только в северорусский, но и исключительно костромской узус.

Устойчивые выражения напрясть на кривое веретено, ехать в крёстные (в кумовьё, в сватья, в свахи, на свадьбу) исконно связаны с фольклорнообрядовой тематикой, но с течением времени они развили переносные значения и стали соотносится с устным народным творчеством опосредованно.

В словарной статье к лексеме веретено́ даётся фразеологизм напрясть на кривое веретено. Издревле у славян веретено наделялось магическими свойствами: это орудие прядения было и оберегом, и целительным средством, использовалось как непременный атрибут в любовной магии, семейных обрядах, однако с ним было сопряжено и множество запретов, обусловленных такими его свойствами, как способность вращаться и острота [9, т. I, с. 340–342]. Любое искажение формы веретена во время прядения предвещало беду. Поэтому думается, что устойчивое сочетание напрясть на кривое веретено происходит от поверья, связанного с прядением: кривое веретено даёт плохую пряжу, о чём говорят половицы и поговорки, зафиксированные, например, В.И. Далем: «Кривое веретено не надёжа (не оденет)», «Кривое веретено не исправится», «Сделала дело худое, переломила веретено кривое» [3, т. I, с. 197]. В современных северорусских говорах данное выражение употребляется в переносном значении ʻнаговорить, обмануть, ввести в заблуждение’, что отмечено в словаре Громова: «Кто-то досадить захоцёт, наговорит на ково-то – вот товда и скажут: “Напрядёт она тибе на кривоё веретено, только слушай”» Мант.<уровский район> Еф.<имово> [2, с. 39].

Другой вариант этого фразеологизма – напеть на кривое веретено с семантикой ʻразбранить коголибо’ – функционирует, как свидетельствует СРНГ, не только в костромских говорах, но и в говорах центра России, Владимирской и Ярославской области [10, т. 4, с. 137].

Другой пример исконно обрядового устойчивого оборота находим в словаре Громова в словарной статье к лексеме наво́й с семантикой ʻзадний вал ткацкого стана, на который навивают основу’ – ехать в крёстные, в кумовьё, в сватья, в свахи, на свадьбу [2, с. 64]. Данное выражение имеет значение ʻшутливое приглашение помочь в довивании основы на навой’, то есть является своего рода средством речевой выразительности, иносказанием, в основе которого лежит образ, связанный с традиционными семейными обрядами: «Коли самой нельзя довить основу на навой, мама, бывало, крикнёт: «Ну, девки, кто поедёт в крёстныя?» Я не раз издила: крепко держусь за конець плетня, а мама под станом подтягиваёт меня к навою» Мант.<уровский район> Мос.<лово>; «Соседка смиялась: “Не придёшь ли ко мне в кумовьё”» Мант.<уровский район> Хляб.<ишино> [2, с. 64]. Эвфемизмы были распространены в поверьях славян, так как подобные лексемы помогали избегать употребления в речи табуированных слов и выражений, связанных с боязнью нечаянно навести порчу, накликать беду. Труд считался важной сферой жизни славянина, а потому и отношение к трудовым действиям было трепетным, требовало строгого соблюдения правил, в том числе и правил языкового табу. В «Большом словаре русских поговорок» фразеологизм ехать в крёстные (в кумовьё, в сватья, в свахи, на свадьбу) фиксируется только со ссылкой на словарь Громова. Ни в словаре Даля, ни в СРНГ этот устойчивый оборот не отмечается, что позволяет сделать вывод о северорусской и у́же, костромской, природе этого выражения.

Таким образом, фольклорно-обрядовая лексика, бытующая на территории костромского Поунжья, является типичной для северных русских говоров, а иногда характеризует и ещё более узкий ареал распространения – несколько районов Костромской области, расположенных вдоль реки Унжи. В то же время слова и выражения, функционирующие в костромских говорах, представляют собой часть значительного по своему объёму и устойчивого с точки зрения пространственно-временных свойств массива северорусского фольклора.

1. Баранникова Л.И. К вопросу о развитии функционально-стилевого многообразия языка (статья первая) // Вопросы стилистики. – Саратов: Изд-во Саратов. ун-та, 1973. – Вып. 6. – С. 70–88.

2. Громов А.В. Словарь. Лексика льноводства, прядения и ткачества в костромских говорах по реке Унже: Учебное пособие. – Кострома: Инфопресс, 2012. – 118 с.

3. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка в 4-х томах. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003.

4. Евгеньева А.П. Очерки по языку русской устной поэзии в записях XVII–XX вв. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1963. – 348 с.

5. Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Большой словарь русских поговорок. – М: Олма Медиа Групп, 2007 [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://enc-dic.com/word/p/Pryast-na-sem-derevenna-sedmoe-selo-74991.html (дата обращения: 10.05.2018).

6. Нидерле Л. Славянские древности. – М.: Новый Акрополь, 2010 [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.historylib.org/historybooks/ Lyubor–Niderle_Slavyanskie-drevnosti/ (дата обращения: 10.05.2018).

7. Оссовецкий И.А. О языке русского традиционного фольклора // Вопросы языкознания. – 1975. – No 5. – С. 67–77.

8. Праведников С.П. Основы фольклорной диалектологии. – Курск: Издательство КГУ, 2010. – 230 с.

9. Славянские древности: этнолингвистический словарь: в 5-ти томах / под ред. Н.И. Толстого; Рос. акад. наук, Ин-т славяновед. – М.: Междунар. отношения, 1995–2012.

10. СРНГ – Словарь современных русских народных говоров / сост. Ф.П. Филин, Ф.П. Сороколетов. Вып. 1–47. – М.; Л.; СПб.: Наука, 1965–2014.

1. Barannikova L.I. K voprosu o razvitii funkcional'no-stilevogo mnogoobraziya yazyka (stat'ya pervaya) // Voprosy stilistiki. – Saratov: Izd-vo Saratov. un-ta, 1973. – Vyp. 6. – S. 70–88.

2. Gromov A.V. Slovar'. Leksika l'novodstva, pryadeniya i tkachestva v kostromskih govorah po reke Unzhe: Uchebnoe posobie. – Kostroma: Infopress, 2012. – 118 s.

3. Dal' V.I. Tolkovyj slovar' zhivogo velikorusskogo yazyka v 4-h tomah. – M.: OLMA-PRESS, 2003.

4. Evgen'eva A.P. Ocherki po yazyku russkoj ustnoj poehzii v zapisyah XVII–XX vv. – M.; L.: Izd-vo AN SSSR, 1963. – 348 s.

5. Mokienko V.M., Nikitina T.G. Bol'shoj slovar' russkih pogovorok. – M: Olma Media Grupp, 2007 [EHlektronnyj resurs]. – Rezhim dostupa: http://encdic.com/word/p/Pryast-na-sem-dereven-na-sedmoeselo-74991.html (data obrashcheniya: 10.05.2018).

6. Niderle L. Slavyanskie drevnosti. – M.: Novyj Akropol', 2010 [EHlektronnyj resurs]. – Rezhim dostupa: http://www.historylib.org/historybooks/ Lyubor–Niderle_Slavyanskie-drevnosti/ (data obrashcheniya: 10.05.2018).

7. Ossoveckij I.A. O yazyke russkogo tradicionnogo fol'klora // Voprosy yazykoznaniya. – 1975. – No 5.S. 67–77.

8. Pravednikov S.P. Osnovy fol'klornoj dialektologii. – Kursk: Izdatel'stvo KGU, 2010. – 230s.

9. Slavyanskie drevnosti: ehtnolingvisticheskij slovar': v 5-ti tomah / pod red. N.I. Tolstogo; Ros. akad. nauk, In-t slavyanoved. – M.: Mezhdunar. otnosheniya, 1995–2012.

10. SRNG – Slovar' sovremennyh russkih narodnyh govorov / sost. F.P. Filin, F.P. Sorokoletov. Vyp. 1–47. – M.; L.; SPb.: Nauka, 1965–2014.