Шакелина С. П. (Кострома)

ОСОБЕННОСТИ ФИЛОСОФИИ В. В. РОЗАНОВА В ДВИЖЕНИИ РУССКОЙ РЕЛИГИОЗНОЙ МЫСЛИ

Вполне можно согласиться с Н. А. Бердяевым в том, что «…как это ни странно с первого взгляда, но именно из недр марксизма, — скорее, впрочем, критического, чем ортодоксального, — вышло у нас идеалистическое, а потом религиозное течение». Пожалуй, лишь В. Соловьёва нельзя в этом «обвинить», хотя и он в юности увлекался Писаревым и русским «нигилизмом», сменившим русских «идеалистов 40-х годов». В свою очередь, русский «нигилизм» перерос в революционно-демократическое движение, отличающееся в определённой степени аскетизмом. Пожалуй, в то время совершенно не воспринимался тезис о том, что материя первична, а сознание вторично лишь в рамках основного вопроса философии, и материалисты практически не обращали внимания на проблемы сознания, требующие своего решения. Представляется, что только Энгельса волновала эта проблема, о чём и его знаменитые письма 90-х годов. А затем нахлынула вторая волна позитивизма с его ярко сциентистской направленностью, отодвигая всё далее от человеческой личности истинно духовные ценности: искусство, мораль, философию и т.д. Материализм же в борьбе с позитивизмом был просто не в силах решать и проблемы духовности, к тому же материалисты были атеистами, и причём убеждёнными. Вот тогда и появилась русская философская школа с религиозной философией, как «альтернатива традициям русского “нигилизма”, утопизма, материализма и позитивизма».
Материалы свидетельствуют, что многие религиозные философы испытали на себе влияние марксизма — социально-политические условия предрасполагали к этому. Например, вышли из легального марксизма С. Н. Булгаков и Н. А. Бердяев, С. Л. Франк и П. Струве.
Совершенно своеобразно среди плеяды религиозных философов выделяется фигура Василия Васильевича Розанова, по словам Бердяева, «бесспорно гениального мыслителя и писателя, но определённого врага христианства, которого скорее можно было назвать нео-язычником». Что навело Бердяева на такие выводы? Может быть, вот эта фраза из «Места христианства в истории»: «Человек одинок, никто не видит его на этой кружащейся планетке, и он может делать на ней, что ему угодно. Нет никакого верховного закона над человеком, нет другой ответственности для него, кpoмe той, которую придумывают люди, сегодня условливаясь считать добром и злом одно, завтра — другое. Вся жизнь человечества, вся история его — это только игра случайностей, к которой невозможно относиться серьёзно, в которой нечему радоваться и не о чем сожалеть»? А, может быть, эта: «Я хочу сказать, что идея пассивного христианства имеет одну мучительную в себе сторону: “успокаивая” нас, она наконец оледенеет нас; мы становимся несколько похожи если не на “почивших” Лимонария св. Софрония, то на обыкновенную ледяную сосульку, и в таком виде не только говорим, думаем и чувствуем —
Спящий в гробе — мирно спи,
зрелище обледенелой в сущности христианской цивилизации, где есть все добродетели, но все номинально...» («Христианство пассивно или активно?»).
Пожалуй, эти мысли можно, действительно, сопоставить с экзистенциалистическим направлением идеалистического течения «философии жизни» и в то же время со стремлением наполнить жизнь истинным живым чувством.
И в то же время: «... Не понимаю, почему я особенно не люблю Толстого, Соловьёва и Рачинского... Последняя собака, раздавленная трамваем, вызывала большее движение души, чем их “философия и публицистика” (устно)». Вот уж поистине двойственность или «принципиальная беспринципность»...