Морозов Н. Г. (Кострома)

ТРАДИЦИИ ДРЕВНЕРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ В СТАТЬЕ В. В. РОЗАНОВА «С ВЕРШИНЫ ТЫСЯЧЕЛЕТНЕЙ ПИРАМИДЫ»

1. Высоко оценивая значение древнерусского литературного наследия, «золотого по форме, по чекану: золотого и по содержанию, по духу»1,Розанов ощущал и трагическую перспективу развития отечественной словесности. Люди древней Руси, считал Розанов, по национальному складу характера оказались восприимчивыми к влиянию Византии, но в этом обнаруживался и гибельный момент: «Славянские же певучие говоры, заунывные тягучие песенки и весь “зимний сон” сказок предвещал литературу из чистого золота, как и странное призвание князей из-за моря говорило о народе безвольном, бесхарактерном, не могущем “управиться с собою и учинять у себя свой собственный наряд”. Говорит о народе пассивном, мягком, “зазевывающемся” при зрелище другого народа и всегда готовом побежать и “сделать так же, как он”»2. Эти мысли Розанов высказывал в статье «С вершины тысячелетней пирамиды. (Размышления о ходе русской литературы)», которая по своему общему тону напоминает «Слово о погибели русской земли», известный памятник древнерусской литературы времён татаро-монгольского нашествия.

2. Крушение монархической России В. Розанов воспринял как общенациональную катастрофу, явившуюся следствием реализации негативных свойств национального характера в общественно-исторической и литературной деятельности русских. Уподобляясь, в известной мере, древнерусскому книжнику, Розанов доискивается до космических истоков, высчитывая «мировой гороскоп» общерусской трагедии, вспоминая, вслед за своими древнерусскими предшественниками, былую славу Руси, любуясь и гордясь расцветом её культуры и литературы, в первую очередь.
В контексте оценок, рассуждений Розанова о судьбах общественно-исторического бытия России отчётливо выражается мысль о младенчестве русских, не сумевших удержать и сохранить золотую духовность киевских времён в процессе создания державы Российской. Великая литература, вознесённая книжниками древней Руси и вознёсшая высоко Россию в мировом общественном мнении, стала, как ни прискорбно это признавать, причиной гибели русской державности, со всеми вытекающими из этого последствиями.
3. То, что Розанов в других своих работах называет «женственностью» русского народа по отношению к грубому и прагматичному миру западных стран, — есть, в сущности, ловушка для любой западной экспансии. Пришелец будет незаметно для него «переработан» и затем сокрушён Россией. Происхождение этой уверенности Розанова в благоприятном для России и русских исходе любого нашествия коренится в евангельском призыве: идти с нехристианином два поприща вместо одного, чтобы обнаружить перед ним тупиковость, гибельность такой дороги и вернуться на стезю добра и жизни. Это, кстати, Розанов относит и к самому русскому народу, подпавшему, по его мнению, под иго бездуховности. Русский мыслитель опирается здесь на известный разговор Ставрогина с Шатовым («Бесы» Ф. М. Достоевского): «Истинный Вечный Бог избрал убогий народ наш, за его смирение и терпение, за его невидность и неблистание, в союзе с Собой и этим народом...»
Отсюда:
— Смирись, гордый человек! — брошенное русской интеллигенции, — т.е. «не изменяй своему Богу, Богу смирения, Который призвал тебя в сыновство». Ибо тогда, без идеала и помощи Божией, — мы погибнем3.

И здесь Розанов опять рассуждает как древнерусские книжники, усматривавшие в бедах злой и беззаконной татарщины наказание за утрату благочестия, главного духовного сокровища Руси, о котором упоминается в «Слове о погибели русской земли». Надежда на обретение духовности русским народом и придаёт статье «С вершины тысячелетней пирамиды» оптимистический характер вопреки печальному тону заключительных строк.