А.И. Ревякин
А.Н. Островский и П.М. Садовский (к вопросу об их взаимоотношениях)*

А.Н. Островский нашел в П.М. Садовском, кроме идеального артиста, удивительно верно воплощавшего характеры его пьес, и замечательного друга, с которым он с большим удовольствием делил часы досуга.

Нам неизвестна точная дата начала их знакомства, но уже в 1847 г. они находятся в коротких отношениях, и первая пьеса Островского — «Картина семейного счастья», законченная в феврале этого года, — предназначалась для бенефиса Садовского. Садовский ввел начинавшего тогда драматурга в круг своих ближайших друзей — Л.П. Косицкой, И.Е. Турчанинова, Ф.С. По- танчикова и других артистов, жадно тянувшихся к новому, реально-бытовому направлению в театре.

Садовский не сочувствовал крайним воззрениям своего времени. Он не был ни реакционером, ни революционером. В идейно-политической борьбе тогдашних направлений он примыкал к славянофилам. Драматурга и артиста сближала не политика, а эстетика. Оба они были увлечены реализмом и предпочитали тематику «низкую», связанную с повседневностью, социально-бытовой прозой жизни, которую они превращали в чистое золото искусства.

Особенности реализма Садовского, манера его игры впервые были проницательно схвачены А. Григорьевым. Сопоставляя его игру с игрой Щепкина, он заявил, что Садовский играет лица, тогда как «Щепкин играет по большей части страсти, взятые отвлеченно от лиц», что для Щепкина характерны вспышки «толкующего комизма», а Садовскому присущ комизм, определяемый свойствами персонажа, которого он играет, «отрешаясь от собственной личности» 1. Эта оценка стала для дальнейшей театральной критики руководящей.

Утверждая Щепкина великим реформатором театральной игры и родоначальником реалистического сценического искусства, А.А. Кизеветтер писал: «В игре Щепкина личность самого артиста не всегда без остатка растворялась в создаваемом сценическом образе. В этом смысле творчество Прова Садовского было более совершенным и полным выражением сценического реализма...»; «Садовский пошел дальше Щепкина» 2. О том же говорят Н. Эфрос 3, С.К. Шамбинаго 4, В.А. Филиппов 5 и другие театроведы.

В силу своего более последовательного реализма и, в частности, особого житейского опыта Садовский еще до появления пьес Островского ярко выделялся среди артистов Московского Малого театра способностью к воспроизведению бытового репертуара. Отмечая мастерство Садовского в изображении «купеческих типов», А. Григорьев сравнивал его в 1849 г. с Григорьевым-вторым из Петербурга, приобретшим свою популярность воплощением купцов и приказчиков. При этом находил его игру «истинно-превосходной» 6.

Надо полагать, с каким восторгом воспринимал Островский игру Садовского — идеального артиста для его произведений. И с какой радостью встречал Садовский первые пьесы Островского, которых ему так не хватало для того, чтобы развернуть все свои способности. Не имея возможности вследствие цензурных запрещений играть ни в «Картине семейного счастья», ни в «Своих людях», он «целых полгода не расставался с этой пьесой («Свои люди — сочтемся!». — А.Р.), возил ее всюду с собою и охотно читал ее желающим слушать» 7.

С проникновением пьес Островского на сценические подмостки П.М. Садовский становится непременным исполнителем их главных ролей. Расправляя крылья своего могучего дарования, он способствует театрально-драматическому триумфу Островского. Творческое общение драматурга и артиста, скрепленное человеческими симпатиями, превратилось в теплую дружбу, их обоих обогащавшую и радовавшую.

Но безоблачная дружба, связывавшая конгениальных друг другу драматурга и артиста на протяжении более двадцати лет, была омрачена размолвкой или, по выражению С.В. Максимова, «серьезными недоразумениями» 8. Эту размолвку очень тяжело переживал сын артиста — М.П. Садовский. Отвечая драматургу, упрекавшему его в том, что он давно не был у него, М.П. Садовский 5 января 1870 г. писал: «Главная причина этого заключается в том, что мне то нездоровится, то делишки были, то меня какое-нибудь лицо задерживало; но не скрою от Вас, что, кроме сказанного, меня останавливало и то обстоятельство, которое Вы называете в своем письме "неудовольствиями с моим отцом". Хотя вряд ли Вы найдете более уважающего Вас человека, как я, — но все-таки в моем сердце больно и тяжко отзывается это, как Вы называете, неудовольствие... Вы знаете людей, как немногие знают, и легко поймете, что всякий неблагоприятный отзыв об отце, будь он даже справедлив, непременно подействует на сына грустно» 9.

Какова же причина возникших между Островским и Садовским «неудовольствий»?

С.К. Шамбинаго, попытавшийся приоткрыть завесу этой тайны, видит причину недоразумений в том, что Островский еще при жизни Агафьи Ивановны, первой своей жены, сблизился с артисткой Марьей Васильевной Васильевой. По мнению С.К. Шамбинаго, П.М. Садовский, «в высшей степени щепетильный в вопросах семьи и брака», дружески расположенный к Агафье Ивановне, всем сердцем жалевший ее, не сочувствовал взаимоотношениям Марьи Васильевны и Александра Николаевича и на этом основании отказался «бывать в новом семейном доме» 10.

Это объяснение размолвки нам кажется безосновательным.

Отстаивая свою гипотезу, С.К. Шамбинаго делает ряд произвольных допущений и фактических ошибок. Он пишет: «С 1863 г. по Москве стали распространяться слухи, что между создателями "нового слова" в драматическом и театральном деле наступило охлаждение, что прежние закадычные друзья разошлись» 11.

Но в действительности таких слухов в это время не было и не могло быть. В 1864 г. и в первой половине 1865 г. Островский и Садовский, по свидетельству К.Н. Де-Лазари 12, Н.Е. Вильде 13 и других современников, находились в самых дружеских отношениях. То же подтверждает и переписка драматурга. В апреле 1864 г. Александр Николаевич пишет Е.П. Ковалевскому: «П.М. Садовский просит уведомить, что он не может быть в Петербурге, уже начались репетиции спектаклей» 14. Через месяц, 23 мая, он, находясь уже в Щелыкове, спрашивает Марью Васильевну: «Здоров ли Пров Михайлович? Поклонись ему от меня» 15.

П.М. Садовский находился с Марьей Васильевной в очень хороших отношениях, и ее сближение с Островским не вызывало с его стороны осуждения. «Неудовольствия» между Островским и Садовским возникли отнюдь не из-за Марьи Васильевны. Поэтому-то даже тогда, когда эти «неудовольствия» начались, отношения между Марьей Васильевной и Провом Михайловичем оставались по-прежнему дружественно-товарищескими. В январе 1868 г. драматург, находясь в Петербурге, просил Марью Васильевну: «Уведомь Пров Михайловича, что общий наш друг Е.Н. Эдельсон умер скоропостижно» 16. Ровно через три года драматург, памятуя о своем «неудовольствии» с артистом, предупреждает Марью Васильевну, чтобы она, доставая взаймы деньги, не обратилась к нему, что, очевидно, было вполне возможным: «К Прову Михайловичу лучше не обращайся» (т. 14, с. 198; см. также с. 145).

С.К. Шамбинаго дал неверное представление не только о причинах и сроках размолвки между Островским и Садовским, но и о взаимоотношениях драматурга с Марьей Васильевной и Агафьей Ивановной. Вот как он рисует эти отношения: «В мае 1863 г. в труппу Малого театра вступила Марья Васильевна Бахметьева, по сцене Васильева. Всегда увлекавшийся женщинами драматург стал за ней ухаживать, начался роман... Марья Васильевна к концу 1864 г. родила сына Александра. Положение Островского усложнилось. Властолюбивая, цепкая, с тяжелым характером, она требовала, чтобы драматург на ней женился. Островский очутился в весьма тягостном положении: он был сильно привязан к Агафье Ивановне, не решался сказать ей правды. Но она сама откуда-то все узнала. И вот "Марфа посадница" стала "хиреть", "чахнуть"» 17.

В действительности все происходило иначе.

Вместо очередного, якобы легкомысленного романа с молоденькой артисткой было глубокое увлечение. Драматург радовался детям и с добрыми надеждами создавал новую семью. Старая семья оказалась фактически уже разрушенной, так как все дети Агафьи Ивановны, кроме взрослого Алексея, умерли и сама она уже давно была обречена неизлечимой болезнью. Но Островский, глубоко уважая и ценя Агафью Ивановну как друга, ни под каким видом не хотел ее оставлять одинокой.

Знала ли Агафья Ивановна о любви мужа к Марье Васильевне? Да, знала и, по семейным преданиям, от самого Александра Николаевича, не считавшего возможным скрывать от нее свою связь с Марьей Васильевной, когда у них появились дети. Можно не сомневаться, что она, по своей необычайной житейской мудрости, приняла эту весть спокойно. Ведь Агафья Ивановна с самого начала своих взаимоотношений с Островским понимала, что она, малограмотная, ему «не пара», и поэтому давно была готова к тому, что Островский женится на девушке своего круга. Агафья Ивановна считала себя не вправе закрывать Александру Николаевичу путь к новому семейному счастью, и это являлось причиной ее отказа оформить свой брак с ним официально, церковно 18. Н.А. Никулина, ученица Островского, утверждает, что его брак с М.В. Васильевой «был с согласия его первой супруги. Она, умирая, благословила их обоих» 19.

Не скрывал Островский свои отношения с Марьей Васильевной и от всех ближайших друзей: А.А. Рассказова, Ф.А. Бурдина, Н.И. Музиля, Н.Е. Вильде и др. На квартире Марьи Васильевны эти друзья нередко и собирались.

Агафья Ивановна умерла в начале марта 1867 г. Ссора Островского с Садовским произошла, вероятно, в 1866 г. На какой же почве? Совершевво ясно, что не на той, о которой пишет С.К. Шамбинаго.

28 июля 1866 г. Н.А. Дубровский сделал в своем дневнике следующую запись: «В Сокольниках я пробыл до первого часу, а оттуда отправился в кружок (т. е. Артистический кружок. — А. Р.), думал встретить там Островского, ибо он был дежурный, но его не застал, а застал одного Прова Садовского, с которым мы выпили... по бутылке лимонной воды с коньяком и разъехались по домам. Мне все хочется каким бы то способом ни было столкнуть Садовского с Островским и покончить эту ссору Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем. Пров, однако, сильно освирепел на Островского и ни в каком случае первый не хочет протянуть ему руку, да и за дело этому рыжему черту, — он иногда бывает очень глуп» 20.

Как видно, Садовский желал примирения, видел его возможность, но не хотел протянуть руку первым, так как считал виновником недоразумения Островского. Если бы причиной ссоры являлись взаимоотношения драматурга с Агафьей Ивановной и Марьей Васильевной, то Садовский не мог бы так легко идти на примирение. Ведь именно в это время Агафья Ивановна болела особенно тяжело. А самое главное заключается в том, что Дубровский не мог бы назвать размолвку Садовского и Островского пустой ссорой Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем, если бы ее причиной были семейные отношения Александра Николаевича. Дело было совершенно в ином.

Причина ссоры между Островским и Садовским остается невыясненной. Но что можно предполагать?

Прежде всего этой причиной могло быть недовольство драматурга поведением и творческим режимом артиста. Возлагая надежды на огромный опыт, на знание сцены, на интуицию, Садовский работал над своими ролями все меньше и меньше и чрезмерно много времени проводил с приятелями в Артистическом кружке. Вследствие этого он 9 сентября 1865 г., играя роль воеводы, уснул по-настоящему в сцене сна. Потрясенный драматург, упрекая артиста, сказал ему много горьких слов: «Сбились вы, Пров Михайлович, и сбились совсем!» 21.

Островский в эту пору непримиримо отстаивал для любого артиста, как бы велик он ни был, постоянную сознательную работу над ролями, строгий жизненный режим. Особенно резко выговаривал он тем из своих друзей, которые отличались излишней приверженностью к «хрусталю». Когда 14 сентября 1860 г. Н.А. Дубровский перед спектаклем в Красно-воротском театре пожаловался Островскому на головную боль, то Александр Николаевич укоризненно заметил ему: «Да ты поменьше кути-то!.. а то посмотри, какая у тебя рожа-то». Дубровский оправдывался: «Да какое кучу — голова болит, я тебе говорю, а ты говоришь: "кучу"». «Да оттого она и болит» 22, — невозмутимо подтвердил драматург. Островский не раз и позже упрекал Дубровского за его пристрастие к горячительным напиткам. Это весьма не правилось Дубровскому, и вот, очевидно, происхождение его фразы: «... да и за дело этому рыжему черту, — он иногда бывает очень глуп».

Создавая в 1865 г. Артистический кружок, драматург вменял ему в задачу «приподнять нравственный уровень артистов», отвлекать их от «всяких излишеств, рано разбивающих жизнь» (т. 12, с. 26, 28). Возможно, что возникшие между драматургом и артистом «неудовольствия» усугублялись какими-то разногласиями по части ликвидации хозяйственных неурядиц Артистического кружка. На это как будто и намекает С.В. Максимов: «Не на мир они побранились (вопреки народной пословице) в то роковое время, когда от неумелого хозяйства вконец распадался московский артистический кружок, в который наш драматург влагал всю свою душу» 23.

Ища причину «неудовольствий», возникших между драматургом и артистом, необходимо отметить и росшие между ними расхождения во взглядах на пути развития России и, в частности, в оценке западноевропейской культуры. П.М. Садовский занимал в этих вопросах до крайности ограниченную, славянофильско-почвенническую позицию.

Кроме того, как свидетельствуют Н.Е. Вильде и К.Н. Де-Лазари, Островский и Садовский в эти годы вели постоянный шутливый спор и нередко обменивались колкостями. И вот, возможно, в пылу спора Островский сказал артисту что-либо особенно обидевшее его, возмутившее его самолюбие. Н.Е. Вильде вспоминает: «Высокое мнение о заслугах и необыкновенном даровании Островского как писателя не мешало Садовскому относиться к нему, когда они сходились, довольно саркастически, и сколько комизма было в этих встречах двух друзей, связанных между собою и тесными узами сцены, равно близкой обоим, и взаимным уважением. Юморист Садовский начинал задевать чем-нибудь Александра Николаевича, разумеется, не касаясь никогда его литературной деятельности; тот добродушно, но также не без иронии разбивал нападки своего антагониста, и происходили такие смешные и курьезные споры и беседы, что я, бывало, слушая, хохотал до слез. Весьма любопытны были сцены и между ними, когда затрагивался вопрос о Западе и России, о цивилизации и о значении Петра Великого и его реформах. Александр Николаевич сочувствовал им, а Садовский, напротив, относился скептически и иронизировал. Столкновения и тут были в высшей степени забавными» 24.

Из шутливого непрерывного спора, из обоюдных колкостей при расхождениях во взглядах могла родиться и ссора.

Несмотря на возникшие между Островским и Садовским «неудовольствия», они сохранили обоюдное творческое и дружеское расположение. Драматург и артист продолжали уважать и любить друг друга, внимательно следить за успехами каждого, радоваться им, помогать друг другу, оставаться все время рядом, но разделенными перегородкой внешней отчужденности.

В середине ноября 1871 г. П.М. Садовский пишет драматургу письмо, в котором, отзываясь с высокой похвалой о комедии «Лес» («Вижу, что гений творчества не стареет и не умирает»), просит о предоставлении роли гимназиста Буланова своему сыну, «чем вы меня, — добавляет он, — очень бы обязали и вполне доказали бы душевное расположение, каковое во мне к вам нисколько и никогда не уменьшилось, несмотря на то, что житейские дрязги лишили нас на время возможности видеться, как в былые времена» 25.

Островский ответил на эту просьбу положительно, и М.П. Садовский 26 ноября выступил в Малом театре в роли Буланова. Его отец исполнял в этом спектакле роль Восьмибратова.

К чести А.Н. Островского и П.М. Садовского необходимо отнести и то, что «серьезные недоразумения» не нарушили их творческого контакта, и то, что они в конце концов помирились.

С.В. Максимов пишет в своих воспоминаниях: «Островский первым решился подать руку примирения» 26. Когда это произошло? Вероятнее всего в 1872 г., перед 25-летним юбилеем драматурга или в самый юбилей.

13 марта, накануне юбилея, А.Н. Островский получил благодарственное обращение Артистического кружка, подписи под которым открыл П.М. Садовский. 14 марта на концерте Артистического кружка П.М. Садовский исполнил заключительную сцену первого акта комедии «Свои люди — сочтемся!». После этого начались вызовы драматурга и артиста, и они выходили на сцену вместе, встречаемые громом восторженных, усиливающихся аплодисментов. Вот эта пламенная сердечность собравшейся на юбилей публики, очевидно, и растопила последний лед, если он еще оставался, в отношениях старых друзей, уже давно желавших примирения.

В тот же вечер, во время ужина по подписке, проф. М.Я. Киттары говорил о строящемся народном театре и о будущей роли в нем произведений Островского. После этого выступления встал П.М. Садовский и сказал: «Кто бы ни устраивал народный театр и каков бы он ни был — главным его представителем будет А.Н. Островский».

С.В. Максимов пишет, что «прежних теплых и близких отношений между Островским и Садовским не установилось» 27. Но им и не было времени установиться. В начале мая драматург выехал в Щелыково, а 16 июля П.М. Садовский умер.

19 июля 1872 г. Н.А. Дубровский писал драматургу: «Вот, любезный друг Александр Николаевич, и Прова не стало и осталися только мы с тобою последние из могикан. Не с кем мне теперь ни выпить всласть, ни побраниться с таким ожесточением, с каким я частенько ругался с покойником. Что Садовский в настоящее время незаменим и в особенности для русского репертуара, об этом мне с тобой толковать нечего — это ты знаешь лучше меня. Такие талантливые люди, как Садовский, родятся не часто, а еще реже появляются на театральных подмостках, одним словом, нам с тобой уже не увидать такого артиста, каков был Пров Садовский... Миша Садовский хотел послать к тебе телеграмму о смерти отца, но я ему отсоветовал» 28.

Островский до конца жизни вспоминал П.М. Садовского с чувством любви и уважения как артиста «первой величины» (т. 16, с. 111, 164), как человека редкой душевной щедрости (т. 12, с. 100), пользовавшегося глубоким сочувствием прогрессивных зрителей (т. 12, с. 113), потеря которого была огромным горем и для него, драматурга, и для всего русского театра.

* Публикуется по тексту статьи, напечатанной в кн.: Историко-функциональные исследования (М., 1967. С. 338-344); проведена унификация описания справочно-библиографических материалов.

1 Григорьев А. Обозрение зимней поры (сезона) // Москвитянин. 1852. № 8. С. 151, 156.

2 Кизеветтер А.А. М.С. Щепкин. М., 1916. С. 87, 129.

3 Эфрос Н. Пров Садовский. Пг., 1920. С. 23 и др.

4 Шамбинаго С.К. Пров Михайлович Садовский // Семья Садовских: Сб. ст. / Под ред. Филиппова В. М.; Л., 1939. С. 69 и др.

5 Филиппов В.А. Школа Садовского // Там же. С. 47, 51. См. также: Тальников Д. Система Щепкина. М.; Л., 1939. С. 53.

6 Григорьев А. Взгляд на состав труппы и репертуара 1848-49 г. // Отеч. записки. СПб., 1849. Кн. 7. С. 84.

7 Родиславский В. Пров Михайлович Садовский (Материалы для биографии) // Рус. вестник. СПб., 1872. Кн. 7. С. 447.

8 Максимов С.В. А.Н. Островский по моим воспоминаниям // Драматические сочинения А.Н. Островского, Н.Я. Соловьева и П.М. Невежина. СПб., 1909. Т. 1. С. 164.

9 Островский А.Н. Дневники и письма / Под ред. Филиппова В. М.; Л., 1937. С. 116.

10 Шамбинаго С.К. Пров Михайлович Садовский. С. 90.

11 Там же.

12 Де-Лазари К.Н. [Константинов]. Невозвратимое прошлое // Россия. СПб., 1900. 30 окт. № 545.

13 Вильде Н. Из моих записок // Московский листок. 1888. 12 нояб. № 316.

14 Островский А.Н. Полное собрание сочинений: В 16 т. М., 1953. Т. 14. С. 114, 127. Далее отсылки к этому собранию см. в тексте статьи (в скобках).

15 ИРЛИ. Ф. 218. Письма А.Н. Островского к М.В. Островской.

16 Там же.

17 Шамбинаго С.К. Пров Михайлович Садовский. С. 89.

18 Ревякин А.И. Москва в жизни и творчестве А.Н. Островского. М.. 1963. С. 39 и др.

19 Никулина Н.А. Об Островском // Театр. М., 1911. 27/28 нояб. № 964.

20 Дубровский Н.А. Мой служебный дневник, 1866, январь 13 — ноябрь 22 // РГБ. Ф. 94. Картон 2. Ед. хр. 21. Л. 40.

21 Де-Лазари К.Н. Невозвратное прошлое // Россия. СПб., 1900. 6 нояб. № 552.

22 Дубровский Н.А. Театральный дневник… // РГБ. Ф. 94. Картон 1. Ед. хр. 6. Л. 15-16.

23 Максимов С.В. А.Н. Островский по моим воспоминаниям. С. 164.

24 Вильде Н. Из моих записок // Московский листок. 1888. 25 дек. № 359.

25 Культура театра. М., 1921. № 2. С. 60-61.

26 Максимов С.В. Островский по моим воспоминаниям. С. 164.

27 Там же.

28 ГЦТМ.Ф. 200. Оп. 1. Ед. хр. 82.207.