НАША СЕМЬЯ

Отец мой, Александр Митрофанович Григоров (1867—1915), окончил в Москве лицей цесаревича Николая, затем учился в Горном институте, но бросил его, поступил в Алексеевское военное училище в Москве и по окончании вышел подпоручиком в лейб-гвардии Санкт-Петербургский полк, стоявший в городе Варшаве. Учился отец отлично, окончил лицей с золотой медалью, а военное училище — первым, почему и был выпущен в гвардию. Полк отца входил в состав 3-й гвардейской пехотной дивизии, в которую также входили лейб-гвардии Волынский, лейб-гвардии Литовский и лейб-гвардии Кексгольмский полки, все они были расквартированы в Варшаве. Здесь, в Варшаве, отец и познакомился со своей будущей женой, моей матерью.

Моя мать, Вера Александровна, родилась в Варшаве 13 января 1870 года. Ее отец, полковник Александр Лукич Матвеев, в то время был начальником артиллерии Варшавской крепости. Почти все его дети — братья моей матери — тоже были военные, и со стороны моей бабушки, урожденной фон Минкельде, остзейской дворянки, родственники также были преимущественно военными. Братья моей матери, мои дяди, и впоследствии жили и служили в Варшаве, а мамина сестра Ольга Александровна была замужем за А.Н. Колмаковым, имевшим чин полковника и служившего в варшавском полицейском управлении.

Бракосочетание моих родителей было совершено 7 мая 1899 года в церкви лейб-гвардии Литовского полка. После женитьбы отец вышел в запас, вернулся в Александровское и принялся за хозяйство в усадьбе, в то же время активно участвуя в общественной жизни. Отец был постоянным гласным уездного и губернского земств, в 1904—1906 годы он являлся председателем Кинешемской уездной земской управы. Был отец и попечителем многих учебных заведений, в том числе Григоровской гимназии в Костроме, основанной его дедом, а моим прадедом.

Всех нас, детей, у отца было четверо — старшая сестра Людмила (1900—1937), брат Митрофан (1902—1937), я и младший брат Иван (1914—1942). Во время моего раннего детства в нашей усадьбе Александровское состав семьи был таков: самая старшая — владелица усадьбы Анна Николаевна, моя бабушка по отцу; затем — отец, мать, старшая сестра Людмила, старший брат Митрофан и я; дядя с отцовской стороны — Алексей Митрофанович, называемый в семье «Дюдя», тетки — Мария Митрофановна и Людмила Митрофановна (горбатая).

Распределение обязанностей в семье было таково: отец был главным ведущим, Дюдя ведал оранжереей, садом и огородом, тетя Маня — молочным хозяйством и скотоводством, а тетя Милюша — птицеводством. В доме бразды правления — ключи, кухня, кладовая — были в руках моей матери. Кроме родных, в доме проживала воспитанница матери (взятая из костромского приюта незаконнорожденная дочь костромского дворянина А.И. Бирюкова).

Скотоводство и молочное хозяйство в усадьбе развивались на научной основе. Поставлена была задача путем селекционного отбора вывести из местной новую породу молочного рогатого скота. Стояли приобретенные дипломированные породистые быки голландской породы, покупка их производилась в имении графа Кейзерлинга в Ковенской губернии и в одном из хозяйств в Восточной Пруссии. Каждый бык прибывал с дипломом-родословной, и я помню их всех по именам: Синьор, Маркграф, Леонард, Матейс, Дромад. Имелись также и современные сельскохозяйственные орудия: бороны Вандаль, плуги Сакка, культиваторы, жнея-сноповязалка, был построен амбар-элеватор для хранения зерна. Все это стоило больших затрат, для чего отцом была взята ссуда под залог имения в размере 25 тысяч рублей.

В развитии молочного хозяйства и скотоводства деятельное участие принимала сестра отца — моя тетка — Мария Митрофановна, впоследствии служившая в Смоленском губернском земстве в должности инструктора молочного хозяйства. В послереволюционное время она (до 1933 года) работала специалистом по животноводству в совхозе Издешково Смоленской области.

Некоторое подспорье давало и птицеводство, которым занималась другая сестра моего отца — Людмила Митрофановна, называемая «тетей Милюшей». В годовалом возрасте она упала со стола, получив искривление позвоночника, и осталась на всю жизнь горбатой. Не получив, как ее сестры, вследствие физического недостатка, классического образования, тетя Милюша, наделенная хорошими способностями, сама постигла все науки, изучив языки, и была очень образованным человеком. Ее горбатость послужила причиной как некоторого отчуждения от остальных членов семьи, так и ее образа жизни. В воспитании нас, детей, она играла очень значительную роль: она была с нами круглый год, и зимой и летом, тогда как другие тетки — сестры отца — большею частью жили у нас в усадьбе только летом.

В целом все хозяйство давало дохода столько, что его с трудом доставало, чтобы оправдать расходы: ведь нужно было содержать рабочую обслугу для скота, молочной, сыроварни, полевого хозяйства.

Определенный доход шел и от енисейских золотых приисков, в которых по наследству от своего деда Александра Николаевича имел долю и мой отец. Какая сумма дохода ежегодно доставалась на долю отца, я не могу сейчас сказать, равно как и не могу сказать, какова была доля отца в этих приисках. Помню только, что ежегодно отец получал экземпляр годового отчета о деятельности приисков, в то время находившихся под управлением какого-то акционерного общества, в котором видную роль играл Б.К. Полетаев, внук моего двоюродного деда — Ивана Александровича Григорова. Помнится годовой отчет этого общества за 1912 год — было добыто золота 37 с половиной пудов.

Как было сказано выше, все Григоровы имели какую-то страсть к сооружению мельниц. Не избежал этого и мой отец. Но его мельница была уже не обычная, деревенская: с водяным колесом, стоящая где-нибудь в лесу, в уединенном месте. Недалеко от усадьбы на реке Медозе наряду с мельницей — высоким новым зданием с двумя мельничными поставами — была построена вполне современная плотина с водяной турбиной, от которой приводились в движение маслобойный завод, водонасосная станция и большая сложная молотилка. В усадьбу, где стояла водонапорная башня, был проведен водопровод, и вода поступала как к господскому дому, так и к скотному двору.

Хозяйство отца процветало, но однажды осенью (кажется, 1906 года) был сильный осенний паводок, мельницы, вернее турбины, пришлось остановить, мельник — житель одной из деревень километрах в десяти — отпросился домой, и весь мельничный комплекс остался без надзора. По неизвестной причине ночью вспыхнул пожар в льнотрепальне, а противопожарных средств не было никаких. Когда сбежались люди, огонь уже охватил и мельницу, и маслобойку. Сгорело все. Удалось отстоять только старую мельницу и старую молотилку. Потери и убытки были очень велики, и лишь спустя 8 лет приступили к восстановлению мельницы и плотины, но начавшаяся в 1917 году революция остановила эти работы.

Несмотря на гибель мельницы, молочное хозяйство продолжало развиваться успешно. Продукция — сливочное «парижское» масло, сметана, голландский сыр — производилось отличного качества и очень охотно покупалась известными тогда на всю Россию молочными торговыми домами «А.В. Чичкин» и «Братья Бландовы».

Но все эти доходы целиком поглощало содержание усадьбы, и на выплату ссуды и процентов по ней никогда не хватало денег. На моей памяти были случаи (в 1911 и в 1913 году), когда Дворянский банк, в котором были заложены земля и усадьба, давал объявления в газетах о назначении торгов на продажу наших земель. Помню даже, как в 1912 году приезжал оценщик банка для осмотра и оценки дома, что привело мою мать, бабушку и нас, детей, в неописуемый ужас. Но, мобилизовав все ресурсы, призаняв денег у старшей сестры отца, Анны Митрофановны (1862—1942), удалось уплатить проценты, сама же ссуда в 25 тысяч рублей так и осталась неуплаченной к 1917 году.

В общем же, несмотря на постоянное плохое денежное положение отца после пожара мельницы, ему удавалось сохранить в доме уровень жизни, достойный его положения. Отец неоднократно исполнял должность предводителя дворянства, был видным земским деятелем, попечителем многих учебных заведений, членом и председателем многих уездных и губернских общественных предприятий, обществ и т. д. Порядок в доме и в семье он поддерживал на должном уровне.