ВОСПОМИНАНИЯ
о Л. С. Васильеве

На снимке изображены (по рядам – снизу вверх, внутри рядов – слева направо): впереди – Л. С. Васильев; первый ряд: В. В. Якимов, Р. А. Никитин, А. В. Соловьёва, В. Ю. Рыбникова; второй ряд: И. Ш. Шевелёв; третий ряд: В. Г. Смирнов, В. Ю. Дыренков, Л. П. Матросова; четвёртый ряд: С. А. Матюгин, В. Н. Захаров; пятый ряд: Г. П. Морозов, М. А. Кокшарова, А. Ф. Румянцева, А. П. Нечаев, А. И. Серобаба, А. С. Кокшаров; шестой ряд: Г. Н. Наумкина, В. А. Романчук, Ф. А. Иванов. Фото А. Сыромятникова. 1 июля 2004 г.

Верность выбранному пути

Не верится, не укладывается в голове, что тебя уже нет, что ты не позвонишь, не пришлёшь письма или открытки, не поздравишь с Новым годом или днём рождения, не расскажешь о своём житье-бытье… При встрече не произнесёшь излюбленной фразы: «А помнишь, Валя, как мы были на Дубовой…», не скажешь, что было в таком-то году, такого-то месяца и числа. (У Лёни была феноменальная память!)

Всё началось со знакомства и дружбы в школе № 11 города Йошкар-Олы, куда я перешёл после окончания семилетней школы. Уровень преподавания по ряду предметов в новой школе был очень высоким. Осталась добрая память о наших учителях: физики – С. С. Леухине, литературы – А. Ф. Белявиной, математики – Т. И. Александровой, впоследствии получившей звание Заслуженного учителя Марийской АССР, черчения – Б. А. Яковлеве. На протяжении всех последующих лет Лёня, приезжая в Йошкар-Олу, обязательно навещал Юлию Серафимовну Наумову – классного руководителя нашего класса.

Дом Лёни располагался совсем рядом со школой, и я частенько бывал у него. Лёня с мамой жили в обычном бревенчатом доме, какими и была застроена большая часть города. Сразу было видно, что в доме проживает интеллигентная, культурная семья – уютно и чисто, красивая старинная мебель, диван, много книг, в том числе и по искусству. На стене большая картина Лёни – дубовая роща на реке Кокшаге, картина знакомой художницы Атлашкиной, написанная в своеобразной манере.

Мама Лёни, Елена Семёновна, всегда была гостеприимна, приветлива, непременно приглашала к столу, угощала чаем, тем, что было в доме. В эти годы она преподавала химию в Политехническом (ранее Лесотехническом) институте, была хорошо знакома со многими известными людьми города.

Моя семья – мама, отец, бабушка, младшая сестра Зоя – тоже жила в собственном доме на улице Колхозной, за которой начинались болота, а за ними аэродром. Родители переехали в Йошкар-Олу в 1936–1937 годах из Санчурского района Кировской области, снимали комнату в деревне Берёзово. Мама сначала работала на городской почте, а когда началась война и в городе появилось много раненых, стала вместе с отцом работать в протезной мастерской.

С началом войны из Ленинграда был эвакуирован военный завод, проходная которого оказалась в конце Колхозной улицы, через два дома от нашего. Возник целый посёлок деревянных сборных домов для рабочих и инженеров завода. Один из таких домов был переоборудован для семилетней школы № 5, в которой я учился.

До перехода в 11-ю школу я увлекался рисованием – делал натурные зарисовки и акварели, копировал картины Левитана и Тропинина, рисовал портреты знакомых и родственников. В шестом и седьмом классах занимался в фотокружке и кружке юннатов.

Однако вернёмся к началу учёбы в 11-ой школе, знакомству и дружбе с Лёней Васильевым. Он рассказал, что уже несколько лет занимается в изо студии Дома пионеров, и предложил мне посещать занятия в студии. Руководил студией известный художник и преподаватель черчения в нашей школе Борис Алексеевич Яковлев. Лёня рассказал, что в молодые годы он учился в Суриковском институте в Москве, был знаком с художниками М. Куприяновым, П. Крыловым, Н. Соколовым, известными под псевдонимом «Кукрыниксы». Для нас, студистов, Борис Алексеевич был очень уважаемым, внимательным и достаточно строгим учителем. (В 2002 году отмечался 100-летний юбилей Б. А. Яковлева. Его картины – в основном пейзажи – теперь находятся в Музее истории Республики Мари-Эл.)

Яльчик. В Куяре мы пробыли недолго, ночевали в большом деревянном доме и могли продолжать рисование на следующий день. На озере Яльчик пробыли несколько дней, и тоже Борис Алексеевич всё организовывал так, что нам казалось это само собой разумеющимся. Он никогда не делал поучений, замечаний, что и как надо рисовать, и мы сами видели, у кого получается лучше. Могли одновременно с занятиями поплавать в озере, позагорать. Здесь я увидел, как Лёня отлично плавает, спокойно заплывая далеко от берега. Главное, что всегда в этих поездках было весело и свободно.

Изостудию могли посещать ребята любого школьного возраста. Занятия проходили в большой комнате, рисовали портреты и писали акварелью натюрморты. В хорошую погоду весной и осенью и, конечно, летом непременно выходили на «натуру», в загородные места – дубовую рощу на реке Кокшаге.

Особенно запомнились две поездки с Борисом Алексеевичем – в посёлок Куяр и на большое озеро

Я сейчас думаю, что Борис Алексеевич видел и хорошо понимал, что из нас едва ли получатся художники. Но то, что мы полюбим красоту природы, прикоснёмся к искусству, поможет нам стать в будущем и лучше и добрее.

Но вот и десятый класс школы. Учителя стараются, чтобы лучше подготовить нас к выпускным экзаменам.

Весной 1952 года школьные годы остались позади. Лёня закончил с золотой, я с серебряной медалями, и мы могли надеяться на поступление в московский вуз. Сборы в дорогу были недолгими – в руках чемоданы, деньги спрятаны в укромных местах.

Воспоминания написаны в 2011 году. (Здесь и далее – прим. ред.)

Лёня собрался поступать в Московский архитектурный институт, а я – в Суриковский. Как мы добирались до общежития аспирантов в Черёмушках, в котором проживал двоюродный брат Лёни – Женя Богомолов, без улыбки не вспомнишь! Долго ехали на трамвае до конца маршрута, дальше надо было идти пешком. Вдалеке величественно возвышались корпуса нового высотного здания МГУ на Воробьёвых горах. Перед нами большое полураспаханное поле – пришлось с чемоданчиками топать по грязи…

Женя встретил нас приветливо и на следующее утро повёз в московские вузы. Первым был Суриковский институт, расположенный в районе Таганской площади. Мрачноватое здание, тёмные коридоры и не очень приветливый приём. Оказалось, что для поступления в институт нужно представить свои художественные работы, о чём я совершенно не знал. Затем добрались до МАИ, расположенного на улице Жданова, ныне Рождественка. Здание МАИ

было в глубине участка за оградой, перед входом – фонтан и уютный зелёный дворик; широкая красивая лестница с огромным зеркалом вела в приёмную на втором этаже. Мне всё так понравилось, что я тоже решил поступать в МАИ вместе с Лёней, рассуждая, что и здесь пригодится умение рисовать.

Оказалось, что для окончивших школу с меда лью достаточно было сдать два экзамена – рисунок и черчение. За месяц до экзаменов для поступающих были организованы подготовительные курсы по этим предметам. Иногородним можно было устроиться в студенческом общежитии, расположенном по Ярославскому шоссе напротив скульптурной композиции Веры Мухиной «Рабочий и колхозница» – сим вола советской эпохи.

Но вот с 1-го сентября начались занятия в институте. В МАИ действовала отработанная годами система образования, позволяющая после шести лет обучения стать полноценными специалистами в области жилищно-гражданского, промышленного строительства и градостроительства. Специализация по соответствующим факультетам начиналась с четвёртого курса. На пятом и шестом курсах следовали преддиплом и дипломный проект по выбранным студентами специальностям. На младших курсах преподавались общеобразовательные предметы – такие как математика, строительная физика, геометрия, геодезия, а также рисунок и живопись. По некоторым предметам проводились практические занятия.

Уровень преподавания был высоким благодаря привлечению крупных учёных и специалистов, директоров ведущих научно-проектных организаций:

таких, как Б. Р. Рубаненко – директор ЦНИИЭП жилища, Б. С. Мезенцев – директор ЦНИИЭП общественных зданий, Г. А. Градов – директор ЦНИИЭП учебных зданий. Лекции читали такие видные учёные, как Н. И. Брунов – по истории искусств, А. В. Бунин – по градостроительству, Н. М. Гусев – по строительной физике и многие другие преподаватели.

Вместе с тем в институте, как и в других вузах страны, была кафедра марксизма-ленинизма, при званная внедрять в студенческую среду идеологическую благонадёжность и преданность Советской власти. Смерть Сталина весной 1953 года и после дующее правление Хрущёва мало что изменило в роли этой кафедры.

На первом курсе мы с Лёней оказались в разных группах. Естественно, что у каждого из нас появились новые друзья в своих группах. Так же случилось и с общежитием для иногородних студентов. На младших курсах нас расселяли по частным домам в Подмосковье (мне пришлось пожить в Мамонтовке по Ярославской железной дороге, затем в Удельной по Казанской ж. д.). И только на старших курсах нас стали расселять в общежитиях Москвы. К сожалению, я не помню, где Лёня жил в студенческие годы.

После первого курса во время летних каникул мне посчастливилось участвовать в археологической экспедиции в раскопках Великого Новгорода XI–XII веков – в лаборатории, где мне доверили фиксировать тушевой графикой наиболее интересные предметы обихода древних новгородцев. На раскопках работали студенты историко-архивного, педагогического и архитектурного вузов. С нашего курса был Женя Константинов из 5-ой группы – хороший друг Лёни Васильева.

На третьем курсе института в летние каникулы я начал работать в качестве техника в реставрационной мастерской Моспроекта, руководимой Владимиром Яковлевичем Либсоном. Участвовал в обмерах известных памятников архитектуры Москвы. В одном из них – городской усадьбе Охотниковых (гимназия Л. И. Поливанова), построенной вскоре после 1812 года, в обмерах главного фасада мне помогал Лёня Васильев.

После четвёртого курса полагалось пройти строительную практику. Мы с Лёней договорились с руководством факультета провести её в родном го роде Йошкар-Оле. В строительном тресте, занимающемся жилищно-гражданскими объектами, нам предложили участвовать в закладке нового жилого дома в центральной части города. Нас ознакомили с организацией строительства, работой предприятий, поставляющих строительные детали и конструкции, с проектом нового жилого дома. Под руководством прораба мы произвели разбивку дома на участке.

Закончилась практика тем, что нас попросили сделать макет нового театра, который должен был завершить формирование главной площади города. Макет был выполнен в лепной мастерской треста и был выставлен на обозрение жителей города.

На старших курсах института я был увлечён современной, в том числе и зарубежной, архитектурой. При распределении на работу после окончания МАИ для меня не было проблем – получил направление в бригаду «Горстройпроекта» в город Темир-Тау, где шло строительство крупнейшего в стране металлургического комбината – Казахстанской Маг нитки.

С осени 1958 года началась работа Лёни в реставрационной мастерской Костромы.

Л. Васильев (слева) и В. Ненароков. Фото 1957 г.

Слева направо: Л. Васильев, Г. Логинови В. Ненароков. Йошкар-Ола. Фото 1954 г.

В годы, когда церковное зодчество предавалось опале, разрушались, а то и сносились ещё сохранившиеся после 30-х годов храмы, в Костроме Лёне удалось восстановить колокольню церкви Спаса в торговых рядах.

С 1964 года Лёня начинает заниматься проектом реставрации Государственного музея-заповедника А.Н. Островского «Щелыково».

Затем привлекается к большой работе по созданию музея-заповедника «Сибирская ссылка В. И. Ленина » в Шушенском, что на юге Красноярского края.

После Шушенского Лёне предстояла работа по реставрации дома и усадьбы декабриста Волконско го с мемориальной зоной «Декабристы в Иркутске». Была командировка в далёкий сибирский Иркутск. Эта работа была приурочена к 150-летию восстания декабристов в Санкт-Петербурге.

Характерной чертой Лёни была простота, скромность и уважительное отношение к простым людям. В среде знакомых и друзей был весел, мог рассказать анекдот.

Со школьных лет, посещения изостудии и во всей последующей жизни нашим общим другом и верным товарищем был Гена Логинов. Он родился в августе 1934 года – в том же году, что и мы с Лёней. Но семейные обстоятельства сложились так, что ему пришлось жить и работать только в Йошкар-Оле, и работать в основном на заводе. Гена всегда был добрым и отзывчивым товарищем, старался помочь другим людям, любил искусство, хорошо рисовал, писал стихи.

Приезжая в Йошкар-Олу в разное время с Лёней, мы непременно встречались с Геной; к сожалению, редки были наши встречи. Был и такой случай в 1977 году, когда Лёня и Гена приехали одновременно в Москву, и мы встретились, наконец, втроём в моей квартире.

Слева направо: В. Ненароков, Л. Васильев и Г. Логинов. Москва. Фото 1977 г.

Слева направо: Л. Васильев, В. Ненароков и Г. Логинов. Йошкар-Ола. Фото 2000 г.

К большому сожалению, после тяжёлой болезни Гена первым ушёл из жизни – в декабре 2004 года.

Всю свою жизнь Лёня тепло и нежно относился к своей маме. Не было ни одного года, чтобы они не встречались и не были вместе, чаще всего в Йошкар- Оле, затем в Костроме или в Геленджике, где летом любила отдыхать Елена Семёновна. Лёня, вспоминая маму после её ухода из жизни в 1995 году, говорил: «Мама для меня – всё».

Л. С. Васильев с Е. С. Васильевой. Фото около 1960-х гг.

Лёню Васильева всегда волновала судьба архитектурных памятников, в том числе и города, с которым была связана его юность. Он обожал город своего детства и юности. Очень расстраивался, что в последние десятилетия в Йошкар-Оле всё больше нарушается цельность и сомасштабность, стиль архитектуры – как в центре, так и на окраинах города; застраивается его любимая Дубовая роща.

В свой приезд в Йошкар-Олу летом 1992 года, когда в реставрационной мастерской Костромы не было заказов и сотрудников распустили без зарплаты, Лёне удалось сделать очень много для родного города и других мест Республики Марий Эл. Он выполнил проект колокольни для Тихвинской и новой Троицкой церквей. Участвовал в экспертизе проектов реставрации в городе Космодемьянске, Шереметьевского замка в посёлке Юрино, проекта восстановления колокольни храма в селе Нурма; по храму в селе Ежове он выполнил рабочие чертежи.

В 1994 году в журнале «Марий Эл: вчера, сего дня, завтра» в номере, посвящённом 410-летию Йошкар-Олы, вышла достаточно критическая Лёнина статья «Судьба архитектурного наследия ЙошкарОлы », где он пишет о пренебрежительном отношении городских властей к памятникам старины*.

* См. эту статью в наст. изд., стр. 239–243. связаны с согласованием его проектов в «Росреставрации ».

Обычно во время многочисленных командировок в Москву или поездках в Йошкар-Олу через Москву он непременно останавливался у нас дома на Украинском бульваре. Как правило, приезды были

Лёня хорошо знал памятники старины в Москве, мог рассказать об авторах проектов. С детства Лёня много читал, великолепно знал историю искусств и архитектуры. Особенно высоко ценил классический период русской архитектуры. Прекрасно разбирался в классической музыке, из русских композиторов более всего любил творчество П. И. Чайковского. Не случайно вспоминал в одном из писем наше посещение в 1953 году дома-музея композитора в Клину.

Неоднократно Лёня обращался ко мне с просьбой приобрести интересующую его книгу в Москве либо грампластинку классической музыки.

В свою очередь – за что я ему очень благодарен, – посылал или привозил представляющие для меня интерес книги. Даже на далёкую Кубу, где мы всей семьёй были в командировке с 1985 по 1987 год, он послал книгу И. Ш. Шевелёва «Принцип пропорций » и очень беспокоился о нашем нелёгком пребывании в Гаване – в непривычном для нас тропическом климате.

Л. С. Васильев. Фото А. Сыромятникова. 1999 г.

В последние годы Лёня подарил мне альбом фотографий «Губернский город глазами костромских фотографов», изданный в 1991 году, а также «Историю учреждения Костромской епархии» архиепископа Костромского и Галичского Александра, изданную в 2004 году.

Запомнилось, как в один из моих приездов в Кострому мы с Лёней и И. Ш. Шевелёвым поехали в Галич, чтобы посмотреть, как идёт реставрация колокольни церкви Василия Великого, которой в это время занимался Лёня.

…И вот перед нами с высокого места открылся необыкновенно красивый вид на озеро Галичское, на берегу которого возвышалась колокольня храма Василия Великого среди невысокой жилой застройки. Мы повстречались с настоятелем храма, у которого и заночевали. У батюшки была очень приветливая супруга и несколько детишек. На обратной дороге мне запомнилась колокольня, стоявшая на высоком месте отдельно от храма. Сохранились фотографии, сделанные мною в этой поездке.*

Последняя встреча с Лёней была в Крутицком подворье, где он пробыл несколько дней, ночуя в служебном помещении подворья. С трудом уговорил его побывать у меня дома и лишний раз убедился, как трудно ему с плохим зрением передвигаться, особенно по многочисленным переходам и лестницам.

В последнем письме от Лёни, в котором он поздравлял нашу семью с Новым годом, было фото внучек Саши и Даши, а также вырезка из областной газеты «Экологический вестник “Око”» с небольшой заметкой «Вновь над Волгой малиновый звон». В ней сообщалось о восстановлении колокольни Знаменского храма на Нижней Дебре, полностью разрушенной в середине 30-х годов, и великолепно воссозданной по его чертежам.

Лёня очень надеялся, что при его жизни начнётся восстановление Костромского кремля с величественным собором, проект которого он выполнил, не дожидаясь официального заказа.

В одном из последних приездов в Москву Лёня, зная место моего рождения – Санчурский район Кировской области, – подарил мне пятый том «Энциклопедии земли Вятской», в котором приводятся данные по развитию планировочной структуры городов в XVI–IX вв., в том числе города Царёвосанчурска.

Вспоминая Лёню, поражаешься его невероятному трудолюбию, целенаправленности и необыкновенной верности выбранному пути – возрождению исторической среды русских городов**.

Письма Л. С. Васильева В. И. Ненарокову и З. И. Юдиной

Валя, здравствуй! Ты снова замолк, не подаёшь признаков. А ведь я ничего о тебе не знаю – где и как работаешь, чем дышишь. Этой весной исполняется 25 лет нашего с тобой знакомства. Правда, ещё с осени 1949 года мы были в одном, 8-м, классе. Но лишь с весны 1950-го мы сблизились, на почве рисования. Тогда ты познакомился с Геной. Как это далеко! Но никогда не забуду того времени. Например, нашу с тобой прогулку на Дубовую, к иве, вечером 13-го мая 1950 года, где мы нарвали по букету черёмухи, возвращались в сумерках полями, потом через Вараксино. А в мой день рождения, 14 июня, ты пришёл к нам и принёс пироги. Я, не зная, что

они твои, усиленно потчевал тебя ими, а ты отказывался; потом последовало моё смущение, когда ис тина открылась. И т. д. Многое вспоминается. И главное – нам было по 16 лет. Теперь 41-й, со всеми последствиями, и внешними и внутренними. Превратились в смиренных отцов семейства и скромно доживаем свой век. Осталось не так уж и много. Лучшая, большая половина жизни позади.

Но хватит лирики. Валя, в какой уж раз обращаюсь к тебе с просьбой. Прошу, не откажи. В Москве ещё можно достать грампластинку «Концерт для скрипки с оркестром» Я. Сибелиуса, в исполнении Г. Шеринга (только его). Она стоит 70 коп. Будь добр, поищи её. Меня об этом очень просили. Она может быть на улице Герцена (против консерватории), на пр. Калинина («Мелодия»), на ул. Кирова, в Ветошном (Сапунова) проезде. Извини, что доставляю хлопоты, но у меня нет выхода.

* См. эти фотографии на цветной вкладке, стр. XVIII.

** К воспоминаниям прилагаются письма Л. С. Васильева 1975–2008 гг., написанные им В. И. Ненарокову и его младшей сестре Зое Ивановне Юдиной (род. 1939) из Костромы и Йошкар-Олы. Даты писем, не указанные Л. С. Васильевым, установлены по содержанию писем их публикатором и даны в квадратных скобках. Письма печатаются с незначительными сокращениями. Примечания к ним сделаны редакцией.

Напиши мне о себе. Бываешь ли в Й-Ола?

Мой привет Оксане, Елене Ивановне*, детям.

Твой Лёня В.

23/III-75 г.

Напиши свой домашний и рабочий телефоны.

* * *

Дорогой Валя! Поздравляю тебя с днём рождения!

Жалею, что не смогу быть с тобой в этот день. У меня масса дел, которые накопились в моё отсутствие, во время болезни и командировки в Ленинград. Встретимся и обязательно отметим это позже. Мне очень не хватало тебя в Питере. <…> Был на службе в Троицком соборе Лавры <1 нрзб.> слышал звон к вечерне. И всё же, впечатления противоречивые. Я почувствовал (не в первый раз), что гармония, доведённая до монотонности, лишённая цезур, контрастов, превращается в средство психического угнетения, душевной дис гармонии, навязчивого кошмара. Желаю тебе, Валечка, счастья, здоровья и сил оставаться личностью, наперекор всему.

Твой до конца. Л. В.

Большой привет Люде и Юлечке**. 10 августа 1982 г.

* * *

Здравствуй, дорогой, хороший мой Валя!

Очень виноват я перед тобою, что давно не писал, не ответил на письмо. Спасибо за открытку с видом кубинского дворика***. В самом деле, архитектура Кубы очень интересна, своеобразна, и то, что кубинцы чтят свою старину, делает им честь (особенно, принимая во внимание трудную междуна родную обстановку, соседство гигантской свиньи – Соединённых Штатов).

Ещё одна причина – отчего задержался с ответом: это желание достать обещанную новую книгу Шевелёва. Наконец я нашёл её, в Московской лавке архитектора, по дороге в Й-Олу, откуда пишу, где провожу отпуск, где не был ровно два года.

* Оксана – Ксения Николаевна Ненарокова (род. 1935), жена В. И. Ненарокова с 1962 г. по 1975 г. Елена Ивановна Кедрова – мама К. Н. Ненароко вой.

** Жена и дочь В. И. Ненарокова.

*** Письмо написано на Кубу, по предположению адресата, в 1986 году.

Надеюсь она дойдёт до тебя (было бы обидно, если бы она пропала в пути). <…>.

Валечка! За этот год я устал, как никогда. Всё время, прожитое в Костроме, был загружен работой и, по привычке, работал и дома, вечерами, и в выходные. Веду сразу три церкви в Костроме (XVII– XVIII вв.), по фотографиям (+ обмеры), подготавливаю проекты воссоздания колоколен, четвериков, глав, крестов и т. д. Всё очень интересно, требует внимания и времени. Это наполняет жизнь (и слава богу!). Сделал проект деревянного надгробия Ефиму Честнякову. Помнишь костромского художника, мир сказки, детей? Его выставка была в Москве, Париже, Италии. Сделал проект пристройки к зданию Присутственных мест в Костроме, с завершением угла одного из кварталов, выходящих на главную площадь (естественно, в формах классики, как и само здание Захарова). Это моя инициатива. Возбудил страсти, и «за», и «против». В общем, планов много, чувствую, что многое мог бы сделать – лишь бы крылья не обрезали. Не обходится и без недоброжелателей – но где их нет? Главное же – я могу работать и верю: хоть что-то из моих замыслов осуществят. Живу один, схимником, без баб – как это хорошо!

Давно не был в Й-Ола. Милый город нашего детства и юности, но как он изменился! Многих домов, целых улиц уже нет. Поднялись новые громады. Общий уровень градостроительства весьма скверный. Понятие ансамбля, вкуса, своеобразия начисто отсутствует.

Остаётся вздыхать по старине да по прошедшей жизни.

Сегодня пошёл к вам. Сначала к Зое. Но она была на даче. Поговорил только с Мариной* (какая славная девчушка!) и с котом Васей (он меня очаровал: тигровый солидный зверь с зелёными глазками). К родителям, но мамы не было, она на дежурстве (Марина сказала), а отец, видно, заснул. По крайней мере, на мои звонки никто не открыл. Зайду ещё раз, на неделе.

Здесь я числа до 26–27-го октября.

Был у Гены. Ходили мы (с ним и с Зиной**) на его садовый участок. Что-то делали по хозяйству. Потом сели в его домике (уже с печкой, оклеенном обоями) вокруг стола, «приняли» символически и, нагруженные картошкой, поехали обратно.

Гена такой же милый, как всегда. Дочки большие и постепенно превращаются в девиц (а мы в старикашек).

Валечка, желаю тебе с успехом завершить второй год и приехать с сознанием интересно и с пользой прожитого. Так оно и есть. Ты молодец, что поехал в такую даль, прочь от «Госгражданстроя», опозорившего себя и как будто разогнанного (ты читал об этом, конечно).

Передай мой большущий привет Люде, Юлечке. И, конечно, самый тёплый привет от моей мамы (она благодарна тебе) и Гены нашего.

До свидания, мой хороший Валя.

Жму лапу.

Твой Л. В.

P. S. В книге много опечаток. Сличим и исправим при встрече. Напишу ещё из Й-Ола.

* Марина (род. 1970) – дочь З. И. Юдиной.

** Жена Геннадия Андреевича Логинова. Л. С. Васильев. Об архитектурном наследии Костромского края

Валюша, дорогой! Пишу тебе второе письмо с родины (из Й-Ола). Вчера, наконец, поехал к Ивану Александровичу и маме. Это был мой пятый заход. Прежде никак не мог их застать: то она была на дежурстве, то в саду. Очень приветливо, хорошо меня встретили, угостили домашней наливочкой, втроём освоили бутылочку на кухне. Читали твоё последнее письмо, от 30 сентября (оно шло сюда 25 дней!). Приятно и грустно было. Грустно оттого, что не было тебя, и от неотвязного сознания, что лучшее в жиз ни, молодость – уже позади… Потом зашёл к Зое. Потрепался с ней минут двадцать, распрощался и отправился восвояси. В этот день, 26 октября*, они все вместе были на Марковском кладбище и вернулись к вечеру. Моё впечатление – мама и отец выглядят прекрасно, и хотя она жаловалась, что нет минуты покоя (хлопоты с садом), это и хорошо: этот активный образ жизни не даёт стариться. И хорошо, что купили этот сад. Зоя – милая, по-прежнему. Маринка становится прелестной девой, ей 16 лет. Саша** – симпатичный парень. Очаровал меня Тимофей, роскошный кот, непременный член Зоиной семьи. Он любит лежать на телевизоре и в эти минуты напоминает сфинкса.

Отпуск мой на исходе. Завтра отправляемся в Кострому, я и мама. Она хочет пожить у меня до на чала следующего года. Конечно, я рад этому.

С Геной видимся мало. В основном прихожу к нему вечером, на неделе. Дочки его выросли, и, по жалуй, хорошие выйдут люди. Гену очень любят.

Видел, имел честь быть представленным супругу Нины (сестры Гены). Он мылся в Гениной ванной.

* В оригинале описка: «сентября».

** Александр Владимирович Юдин (род. 1963) – сын З. И. Юдиной.

И знаешь, впечатление тягостное: практичный хохол, из Курской области, труженик на мясокомбинате. Гора мускулов. Бедная Ниночка! И Галя*, и Зина его недолюбливают. А Гена с ним мил и добр («ради се стрички »). Ну, да он и не может быть другим. Нина стала мамашей, у неё дочка.

Вот часть й-олинских новостей.

Валь! Получил ли ты книгу Шевелёва? Дай знать. Послал её бандеролью. Дойдёт ли?

До свидания, Валюша. Не скучай.

Успеха тебе в делах, здоровья и счастья.

Большой привет дочке и Люде. От Гены, моей мамы большие, увесистые приветы. Жму лапу. Твой Л. В.

P. S. С 31/X – я в Костроме.

Посылаю новые открытки с нашего города.

[27 октября 1986 г.]

* * *

Дорогой Валя! Ни разу не писал тебе за это время, а идёт уже третий месяц, как я здесь. Практически всё лето провёл я в Й-Ола, чего не было с нашей школьной поры. 40 с лишним лет пролетело с того времени – и какими мы стали! Даже природа, вечная и неизменная, как нам говорили, неузнаваемо изменилась. О нас и говорить нечего. Мы на исходе отпущенного нам срока, на будущий год загремим на пенсию.

Я обогнал вас с Геной, 14 июня мне исполнилось 59. Через 10 дней – твой черёд, а Гена догонит нас 29 августа.

Как дела твои, Валя? Как с работой, как Юля, Люда, здоровы ли? Вот снова (в 4 раза) подняли стоимость проезда в пригородных поездах. А у вас дача, и туда надо ездить. О машине, стоимости бензина и говорить страшно. И всё это на фоне наших нищенских заработков… Вдобавок и этой работы лишают. Я собирался выехать отсюда 3 августа, вчера, и уже добыл, с трудом, прямой билет. И вдруг – телеграмма от Шевелёва: извещает, что «в связи с прекращением финансирования проектная группа мастерской, на август, распускается по домам», и без содержания. Пришлось сдать билет. Теперь думаю выехать 24-го, если билет достану. Живу, сам понимаешь, как птичка Божия. Благо, у мамы пенсия неплохая. О маме. Она по-прежнему слабенькая, всё приходится делать одному. Плюс проектные работы

– и костромские и здешние, для местной церкви. Ввязался я в Тихвинскую церковь (что в парке), сделал контрпроект колокольни, паперти, ограды, вообще курирую её. Батюшка принял мои варианты.

* Галя – двоюродная сестра Л. С. Васильева.

Вчера сделал два варианта Успенской часовни, которую хотят поставить на ул. К. Маркса, напротив Лен. садика, рядом с уничтоженным Воскресенским собором. Занимался Краснодемьянском, Юринским замком (экспертиза), сделал проект восстановления колокольни церкви в селе Нурма (на Санчурском тракте). У вас был два раза, надо ещё зайти.

У Гены та же история, на август их разогнали. В общем, второй отпуск.

Поздравляем тебя, Валюша, – я, Гена, моя мама

– с днём рождения. Желаем бодрости, здоровья и веры в будущее, несмотря ни на что. Передай мой привет и лучшие пожелания Юлечке, Люде и всем хвостатым обитателям вашей благословенной квартиры.

Твой старый ЛВ

г. Йошкар-Ола.

4 августа 1993 г.

* * *

14/VIII-94 г.

Валя, дорогой! Поздравляем тебя (мама, Гена и я) с днём 60-летия. Как ни грустно, а мы уже старцы. Желаем тебе здоровья, бодрости и надежды на лучшее. Мы постоянно вспоминаем тебя. Как-никак, а за плечами 45 лет совместно проведённой жизни (хотя и жили мы в разных местах). И, главное, воспоминания юности.

Гену вижу не часто, хотя он и без работы (на за воде). Их опять распустили – до сентября. Но у него огород, семья. Да и у меня дел хватает. Я ввязался в проектные работы по Ежовскому храму, и работа, надо сказать, огромная. Дали помощника, но он ни чего не умеет. Всё ложится на меня. Приходится делать исследования, замеры и пр. Эскизную стадию сделал. Сейчас – рабочие чертежи, инженерное обследование, фотофиксация. Работаю урывками, ибо главное – мама. А она чуть жива. Устаю, как пёс. Тяжёлый выдался год. Давно пора в Кострому, но мама не пускает (т. е. – как её бросишь?). В Костроме освятили мою часовню*. Был Патриарх и соответствующие торжества.

До свидания, Валюша. Жму лапу. Привет Люде и Юлечке.

* * *

* Часовня во имя великомученика Феодора Стратилата у Вечного огня освящена Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием II.

Дорогие Люда и Валя! Давно собираюсь написать вам о своём житье-бытье. И всё что-то мешает. Всё, что окружает, настолько абсурдно, безотрадно, что и говорить не хочется.

Итак, 20 января, в день, когда вернулся в Й-Ола, тут же поехал в больницу. Ещё до поездки туда Лара* предупредила, что у неё договорённость с врачом о том, что маму продержат там ещё неделю. Но тут лечащая сестра, опять со слов врача, заявила, что её выписывают немедленно. <…> Вечером отвезли домой, положили на тахту, на спину, и в течение 1,5 месяцев в таком положении она и лежала. Поворачивать её на бок она не давала («больно-больно!»). Образовались пролежни, с кровью. Не буду посвящать в малоприятные подробности с «судном», постоянной сменой грязных простыней и т. д. Постоянные крики, слёзы, рыдания… есть отчего сойти с ума. Спасибо Вове**. Он каждый день приходит, и вместе с ним мы как-то обихаживаем её. Его она слушается, и, кроме того, он физически сильный: приподнимает её, а [я] в этот момент меняю простыни, делаю новые компрессы на ранки. Постоянные стирки, уборка, вызовы врачей – плохо с сердцем. Делали уколы, сейчас перестали. Перешли на обычные лекарства. Бегаю по больницам, на комиссии ВКК*** (пытаюсь оформить на инвалидность – ради бесплатных лекарств, которые сейчас очень дороги). Пойду и сегодня. В последние дни, с тех пор как 23 февраля сняли лангетку со стопы сломанной ноги, стали класть её на бок. Чуть-чуть боли в спине уменьшились.

<…>

Жалко её, очень жалко. Мама была для меня всем в жизни. И я ничем существенным не могу помочь ей, бессилен.

Валя, Людочка! Я ещё раз хочу поблагодарить вас за великолепные подарки, сделанные вами мне. Какие вы внимательные, добрые. Никогда не забуду этого. И Зоя, приходившая сюда, проведать маму, принесла нам варенья и ещё что-то. И ещё одни зна комые, по Ежовскому монастырю, с которыми я ра ботал прошлым летом, навещали меня и также чтото приносили. Ужасно неловко чувствовал себя при этом, отказывался. Всё это трогательно, конечно. Столько добрых на свете людей! Хотя и скверных – хватает. Пусть их и меньше. Беда, что именно они делают погоду в обществе, ибо честолюбивы и рвут ся к власти.

Пусть урывками, но продолжаю проект Троицы****. Перехожу к деталям (окна, порталы и пр.). Сегодня поеду снимать копии на РЭМ*, через знакомого архитектора. Делаю бесплатно, всё жду, когда у них, у церковников, проснётся совесть и они сами предложат мне что-то. Но пока молчат.

* Двоюродная сестра Л. С. Васильева.

** Двоюродный брат Л. С. Васильева.

*** Правильно: ВТК (Врачебно-трудовая комиссия).

**** Троицкая церковь Йошкар-Олы.

Знаете ли вы, что Гена стал дедушкой? 9 января с. г. дочь его – Таня – подарила ему внучку. Теперь полубессонные ночи, крик, визг, пелёнки. Нет ему покоя, даже на старости лет.

Что нового у вас. Все ли здоровы? Сейчас ходит грипп. Хочется побывать в Москве, походить по старым улицам, заглянуть в Казанский собор (на Красной площади). Его я толком не видел. В Москве, кроме вокзалов, я нигде не бываю. Как Юлечка? Славные у тебя дети, Валя. Кстати, Дима уже переехал на новое место?

Как поживают Микки и Кокоша?

До свидания, милые и хорошие мои.

Дай вам Бог здоровья, сил. Ваш Л. В.

27 февраля 1997 г.**

Оказывается зима на исходе, скоро весна. Время летит незаметно.

* * *

Дорогой Валя!

Прости, что не пишу тебе. Постоянно о тебе, о вас думаю, а заставить себя сесть и написать письмо – не получается. Виною – моя вечная неорганизованность и, в конце концов, одиночество – нет надо мною направляющей руки, женской. Теперь я понял

– плохо человеку быть одному. А что делать – не знаю. Жениться вновь – и поздно и глупо. В общем, я в сомнении, как жить дальше. Валечка! Поздравляю тебя, старенького, с днём рождения и желаю тебе всего самого хорошего. А главное – здоровья и душевного покоя. Как у тебя домашние дела, как Люда, Юлечка, что слышно о маме твоей, Зое? Всем им привет – милым, добрым людям.

Я уже третий месяц в Костроме. Странно, но за год моего отсутствия в ней я от неё отвык. <…>

Немного о себе. В мастерской нашей абсолютная безработица (для проектировщиков). Почти все разбежались, а оставшиеся пробавляются случайной халтурой. Я же, видя всё это, подал заявление нашему Владыке и теперь числюсь епархиальным архитектором. Работы много, и интересной. Правда, оклад маленький, но это не главное. С голоду не умру, у меня и пенсия. Основное – я кому-то нужен и есть некая цель жизни.

* РЭМ – Ротационная Электрографическая Копировальная Машина.

** Описка. Надо: 1995 г.

Вчера ездили с Владыкой в Буйский район (на северо-запад, около 100 км) в Железно-Боровский монастырь. Там два храма XVIII века, два одно этажных корпуса (в них школа), остатки стен. Всё нужно восстанавливать. Места вокруг чудесные. Чистый воздух, леса, луга.

Помогаю Шевелёву в проектировании церкви Серафима Саровского для Костромы. Кстати, Валя, если будешь писать мне, пиши на его адрес (см. на конверте). Мой почтовый ящик сломан, вырван замок (местная шпана). (Народ вокруг мерзкий.)

Вот такие дела, Валечка. Грустно жить на свете. Все мои мысли о маме. Нет мне покоя. И не будет никогда.

До свидания, мой дорогой.

Жму руку.

Твой Лёня.

9 августа 1995 г.

P. S. Деревянную церковь по моему эскизу во Франции построили и освятили. Делали вятские плотники. Цветные фотографии покажу. Это Сильванез, недалеко от Марселя, в горно-лесистой местности, церковь Троицы.

* * *

Дорогой Валя! Нет слов для самооправдания. Давно сделал проект и до сих пор не выслал*. Боюсь, что он уже ни к чему, время упущено. Высылаю на всякий случай, вернее, делаю попытку, что бандероль такого рода, в виде трубки, примут на почте. Собственно, уверенность, что не примут, удерживала меня. А на днях мне сказали, что принимают. Попробую.

Конечно, лучше было бы вручить лично, но выехать в Москву возможности нет.

Должен 60 тысяч. Как лучше: послать переводом или отдать при встрече?

Собирался к середине июня в Й-Ола, на могил ку, всем наобещал, а ничего не вышло. Столько работ свалилось (включая авторский надзор), что и думать было нечего. Последние недели пропадал в Галиче (колокольня, Паисий). Всё сдаточные (или вроде того) объекты. Устал, надоело всё до осточертения <…>. Долго туда не поеду теперь. 18 июня должен на 4–5 дней ехать в Мантурово (270 км на восток) делать церковь с колокольней**. Пока обмер руин и проект трапезной и колокольни. Колокольни нет совсем, остались валуны основания.

* Проект церкви Казанской иконы Божией Матери в Тарбееве был сделан Л. С. Васильевым в апреле 1997 г. Использован не был. Церковь построена по проекту В. И. Ненарокова.

** Храм Николы Мокрого. I пол. XIX в.

Письма Л. С. Васильева В. И. Ненарокову и З. И. Юдиной

Самое главное – восстановление Знаменской колокольни на Дебре, здесь. Начинаются практические работы. Много и других заданий – церкви, часовни и пр. Помощников нет!

Как видишь, зашиваюсь. Это пусть не оправдывает, но отчасти объясняет моё молчание.

Поверь, постоянно вспоминаю о вас, думаю. И благодарю судьбу за то, что вы есть на свете. Я ж – недостойный.

Спасибо тебе и Люде за всё, что вы делаете для меня, за внимание.

Дай вам Бог сил!

Ваш Лёня В.

Юлечке поклон.

14 июня 1997 г.

Сегодня Родительская суббота.

Был в храме. Сейчас работаю.

* * *

Приближается день рождения – ваш, Люда, и Юлечки. Поздравляю вас с этим достопамятным событием. Желаю вам побольше светлых дней, здоровья, удачи в ваших делах. И дай нам Бог пережить это страшное, позорное время, которое переживает наша несчастная страна.

Валя, а как у тебя дела? Строится ли церковь в Долгопрудном, в какой стадии она сейчас? Думаю, последние финансовые катаклизмы, от коих мы все страдаем, отразились и на ней.

Так везде. Но странно: несмотря ни на что, Церковь не желает сдаваться. Пусть понемногу, но восстанавливаются старые храмы и даже делаются попытки строить новые. Сужу по себе: здесь, в Ко строме, восстанавливаем колокольню на Дебре, придел у Ильинской церкви за Волгой, учреждён общественный комитет по воссозданию взорванного в 1934 году Кремлёвского ансамбля (проект давно сделан) и т. д.

Меня пригласили в Ярославль для восстановления колокольни церкви в Норском (пригород, на берегу Волги – конец XVIII века) и строительства но вой, шатровой часовни в Брагино. Проекты сделал, начнут с часовни.

Работы хватает. А сил – всё меньше. И то – 64 года! 40 лет назад мы окончили наш институт. Целая жизнь прошла. И скольких сверстников, и тех, кто моложе нас, мы потеряли! Нынче умерли сразу несколько моих товарищей по работе*.

Напиши мне, Валя, как мама, Зоя?

Жму руку. Ваш Л. В.

16.10.98 г. * По-видимому, имеются в виду следующие сотрудники КСНРПМ: инженер-сметчик, начальник проектного отдела и однофамилец автора В. Н. Васи

* * *

Дорогой Валя! Поздравляю тебя с днём рождения. Вот ты и догнал меня. 71 год! Неужели мы такие старые? Грустно… 29 августа и Гене было бы столько же, но его нет. Дико! И душа не примиряется с этой мыслью.

Зоя писала, что ты в обиде на моё молчание. Прости, Валя, не обижайся. С тех пор, как Гены не стало, я, кажется, и сам наполовину умер.

Желаю здоровья, и не поминай лихом.

Ваш Л. В.

10.8.2005 г.

Уезжаю в Галич.

* * *

Милые, дорогие Валя, Люда, Юлечка!

Ещё раз – с Новым годом. Шлём лучшие пожелания – Шура*, девочки и я.

Вот наши внучки: слева Саша (ей здесь 9 лет), справа Даша (ей 6 лет). Вот так. В них наше будущее.

Целуем.

4 января 2007.

* * *

Милая, дорогая Зоя!

Поздравляю тебя с Днём рождения, наступления весны. Все мы устали от зимних холодов, от гололёда. Никогда, кажется, зима не была такой тягостной. А, может, тут ещё присоединились разные болезни, спутники нашего возраста.

Невольно на память приходят стихи Фета:

«Но верь весне: её промчится гений,

Свободою и радостью дыша;

Для светлых дней, для новых откровений

Переболит страдавшая душа».

Зоенька, желаю тебе возможного здоровья, сил и бодрости, всего самого лучшего. Я с благодарной памятью обращаюсь к тебе. Сегодня, 4 апреля, исполнилось 13 лет, как мы похоронили мою маму (умерла она 2 апреля 1995 г.). Ты приходила к нам и читала над нею псалмы.

Забыть ли это!

Целую. Да хранит тебя Господь.

Лёня.

[4 апреля 2008 г.]

Публикация А. В. Соловьёвой

льев (1931–1996), архитектор-реставратор А. П. Чернов (1938–1998) и бывшая главным архитектором мастерской в 1957–1975 гг. К. Г. Тороп (1917–1997).

* А. П. Мелешенкова – бывшая жена Л. С. Васильева.

Л. Н. Васильева

Людмила Николаевна Васильева (род. 1932) – инженер-конструктор.

В 1958–1967 гг. – техник-конструктор, в 1967–1997 гг. –

инженер-конструктор, ст. инженер-конструктор КСНРПМ. Живёт

в Костроме.

Был великий труженик и человек большой души

Приехал Л. С. Васильев в Кострому в сентябре 1958 года и прямо с вокзала отправился в бывший Ипатьевский монастырь, т. к. не знал, где находилась наша мастерская. Оттуда его и проводили в реставрационную мастерскую – нашу проектную группу, которая располагалась в Больших Мучных рядах, помещение № 34. Мы его встретили, напоили чаем. Он нам очень понравился: скромный, интеллигентный молодой человек – ему тогда было всего 24 года.

Сотрудники проектной группы реставрационной мастерской. Слева направо: Н. Г. Меркушина, Л. С. Васильев, Л. Н. Васильева. Фото 1959 г.

В год его прихода в мастерскую бывший Ипатьевский монастырь был утверждён историко-архитектурным музеем-заповедником. В то время мона стырь был заселён жильцами – более 100 квартир. Работы по восстановлению ансамбля бывшего монастыря начались ещё в 1954 году – с восстановления

Воспоминания относятся к 2011 году. Первая часть их написана автором, вторая записана на цифровой носитель А. В. Соловьёвой и ей же расшифрована. Публикуемые воспоминания выверены автором.

крепостных стен и обелиска возле палаты бояр Романовых. Леонид Сергеевич сразу включился в работу по архитектурно-археологическим обмерам и исследованию фасадов Архиерейского корпуса. Окна фасадов были перебиты, необходимо было делать зондажи и находить следы первоначального декора и обрамления оконных проёмов. Он к данной работе относился очень серьёзно, и благодаря его упорному труду и научным исследованиям были восстановлены фасады Архиерейского корпуса.

В реставрационной мастерской. Сидят: неизвестная, В. Фёдоров. Стоят: А. П. Мелешенкова, неизвестная, В. С. Шапошников, Л. С. Васильев, Л. Н. Васильева, Н. Г. Меркушина. Фото 1963 г.

К 1964 году было освобождено южное крыло Архиерейского корпуса от жильцов, тогда и начали мы с ним здесь работать вместе: архитектор Л. С. Васильев и конструктор Л. Н. Васильева. Работа наша была не из лёгких: составляли акты технического состояния и разрушения здания, обследовали стропила, перекрытия, стены и фундаменты, ставили маяки на трещины. С Леонидом Сергеевичем я работала на восстановлении всего Архиерейского корпуса, а также Братского корпуса.

Свадьба Н. Меркушиной и В. Губарева 10 декабря 1962 г. Слева направо сидят: К. Г. Тороп, Коля Мелешенков, В. С. Шапошников, стоят: А. К. Благовещенский, В. П. Чулков, И. Ш. Шевелёв, молодые, Л. Н. Васильева, Л. С. Васильев, А. П. Мелешенкова, П. Г. Григоревская.

Л. С. Васильев и К. Г. Тороп в Ипатьевском монастыре. Фото около 1960-х гг.

Л. С. Васильев и К. Г. Тороп в Ипатьевском монастыре. Фото около 1960-х гг.

Л. С. Васильев (слева) и водитель А. С. Иванов в Щелыкове. Фото 1967 г.

Л. С. Васильев в Щелыкове. Фото 1960-х гг.

В 1963–1964 гг. мы с ним работали по реставрации дома А. Н. Островского в Щелыкове. Обследовали стропила, перекрытия, состояние сруба, фундаменты (фундаменты были заложены на глубину всего 50 см.). И к восстановлению дома драматурга Леонид Сергеевич подходил очень ответственно; он встречался с внучкой А. Н. Островского, М. М. Шателен, ездил с ней в Москву на завод, где изготовлялись обои по заказу музея-заповедника. Кроме мемориального дома, Леонид Сергеевич выполнил проекты реставрации Голубого дома, дома В. И. Соболева, Никольской церкви в Бережках, могилы А. Н. Островского.

Работали мы вместе и на следующих памятниках: церкви Иоанна Богослова в Ипатьевской слободе, церквах за Волгой – Ильинской и Спаса-Преображения, Вознесенской церкви в Мельничном переулке и церкви и колокольни Спаса в Красных рядах. Церковь Спаса-Преображения имела значительные разрушения – она расположена на горе и от сточных вод стали разрушаться булыжные фундаменты, появились трещины на сводах и стенах. Были проведе ны работы по укреплению фундаментов и сводов.

Чаепитие в проектном отделе. Сидят (слева направо): А. М. Малафеев, Е. И. Марев, А. И. Соловьёв, К. Г. Тороп, В. И. Маршелихина, Т. В. Кильдышева, Л. Н. Васильева, П. А. Григоревская. Стоит Л. С. Васильев. Фото начала 1970-х гг.

Проект восстановления колокольни церкви Спаса в Красных рядах был выполнен Леонидом Сергеевичем по фотографиям, т. к. ни чертежей, ни самой колокольни не было, сохранился только первый ярус колокольни и фундаменты. Проект им был выполнен по собственной инициативе, а потом им и К. Г. Тороп были приложены большие усилия для убеждения в необходимости восстановления колокольни.

Так как никаких материалов и литературы по восстановлению конструкций и укреплению их не было, мы с Л. С. Васильевым ездили в командировки за опытом. Так, мы были два раза в Ленинграде – в городской и областной реставрационных мастерских,

В гостях у Л. Н. и В. Н. Васильевых. Слева направо: Л. С. Васильев, Л. Меньшиков, Л. Н. Васильева, В. Н. Васильев. Фото Н. Васильева. 1968 г.

где знакомились с подобными памятниками архитектуры и проектами реставрации. Были поездки в Ярославль, Владимир, Прибалтику, где мы набирались знаний и опыта.

Леонид Сергеевич, чтобы иметь больший контакт с бригадами рабочих, организовал учёбу их по курсу архитектуры и реставрации.

В 1971 году ему было присвоено звание Заслуженного работника культуры, и в этом же году он получил трёхкомнатную квартиру.

У него была семья: супруга Александра Павловна и дочь Татьяна, родившаяся в 1961 году. В данный момент Татьяна Леонидовна работает реставратором по станковой живописи (реставрирует иконы), имеет двух дочерей – Александру и Дарью.

Поздравление проектной группы. Ок. 30.4.1961 г.

Дочь и бывшая жена Л. С. Васильева: Т. Л. Васильева и А. П. Мелешенкова в их квартире на ул. Подлипаева. Фото 1991 г. Их отношения после расставания в начале 1976 г. и развода в начале 1982 г. мало-помалу восста - новились с возвращением Л. С. Васильева в Кострому в 1986 г., хотя воссоединения семьи не произошло.

Л. Н. Васильева. Был великий труженик и человек большой души

Весной 1976 года Леонид Сергеевич перешёл на работу в Рязанскую реставрационную мастерскую. У меня сохранилось его первое письмо из Рязани.

«Здравствуй, Люсенька! Прими мой привет и знай, что всё это время я постоянно вспоминаю, думаю о вас, о нашей работе, о колокольне Спаса и вообще о Костроме. Как-никак, из памяти не выкинешь 18 лет жизни в Костроме, и, наверно, лучших дней. Впереди скука, старение и надеяться уже [не] на что.

Всё собираюсь написать вам, но уж больно ленив на письма. Хоть бы вы написали мне.

Люся, меня очень занимает судьба нашей колокольни. Что с ней сейчас? Начали делать шпиль? Помимо металлической конструкции там ведь нужно возвести кирпичный 8-гранный стакан под ним, кирпичный. В этом я надеюсь на Вадю*. Мною сделаны все шаблоны на профиля, кроме этого стакана. Пусть он сделает их, работа небольшая.

Если нужно моё присутствие, вызовите меня через трест, хоть на неделю.

Особенно беспокоит меня процесс оштукатуривания колокольни. Дело в том, что прежде необходимо исправить погрешности каменщиков (капители колонн, всех, кроме одной, карниз аттика под люкарнами). Надо бы мне приехать и самому показать, как и что. Подумайте о предложении И. Коваленко о включении его в бригаду штукатуров. В этом случае он сам будет подтёсывать кирпич там, где он не соответствует шаблонам штукатурным. Заготовлена ли известь? Ведь штукатурка должна быть известковопесчаной. И если добавлять цемент, то в минимальном количестве, а лучше бы без него. И, конечно, бригадиром надо поставить Калямина**.

Что нового у вас: по работе, в нашей проектной группе? Была ли и будет ли прогрессивка за I квартал? Надеюсь, Шуре*** выдадут заработанную мною часть.

Пишу из Солотчи. Живу здесь в бывших монастырских кельях, в отдельной комнате, с 12 мая. Командировка месячная. Занимаюсь огромной Трапезной церковью. Обмерил план 1 этажа, уточнил обмеры фасадов. Веду раскопки основания гульбища, должен его восстановить.

Пишите мне, не забывайте.

Мой привет всем проектникам и Калерии Густавовне.

При очередной пьянке не забудьте пропустить за меня рюмашенцию.

Ваш старый Л. В.

23 мая 1976 г.»

* Архитектор Вадим Сергеевич Шапошников.

** Речь идёт о Н. И. Калямине. Его воспоминания см. на стр. 279–280.

*** Жена Л. С. Васильева, А. П. Мелешенкова.

Вот такой человек – Л. С. Васильев: он, даже уехав из Костромы, проявлял искреннюю заботу о своих детищах-памятниках и о своей семье.

Вместе с Леонидом Сергеевичем мы работали на памятниках и в Костромской области: в Галиче, Солигаличе, Чухломе, Макарьеве. Проводили обсле дования, составляли акты технического состояния и разрушений.

В феврале 1967 года прошёл отчёт о проектных и живописных работах нашей мастерской. В нём участвовали архитекторы К. Г. Тороп, Л. С. Васильев, И. Ш. Шевелёв, Н. М. Новожилова (прораб), А. М. Малафеев – реставратор живописи, искусствовед А. В. Кильдышев; кажется, были и резчики. Была выставка наших проектных и живописных работ. Отчитались на «хорошо».

За время совместной работы с Л. С. Васильевым у нас было много трудностей и сложностей с решениями укреплений разрушаемых конструкций; пример: восточное крыло Архиерейского корпуса. Своды были разобраны или обрушены, удалены металлические связи. Стены имели отклонения от вертикали, трещины по вертикали и горизонтали, рас слоение кладки. Стены сильно нагружать было нельзя, и нами было принято решение не восстанавливать кирпичные своды, а сделать их имитацию, т. е. делались плоские перекрытия, а к ним крепились своды из тёса, оштукатуренные; к металлическим двутавровым балкам крепился металлический каркас, а к нему – сетка-рабица, по которой выполнялась прочная штукатурка.

С Л. С. Васильевым на восстановлении и реставрации Архиерейского корпуса Ипатьевского монастыря, дома А. Н. Островского в Щелыкове, церкви и колокольни Спаса в Красных рядах и на других объектах работали следующие сотрудники КСНРПМ: старший инженер-конструктор Л. Н. Васильева, прорабы Л. М. Новожилова и В. А. Чапыгин (который продолжает работать в мастерской и в настоящее время). Каменщики: К. И. Кулигин, И. Я. Коваленко, Л. П. Шишов, А. И. Петров, К. И. Беляков; плотники: И. Ф. Каргин, С. И. Титов, П. И. Смирнов, Николай Арсеньевич Самарин; кровельщики: В. К. Квасников, А. И. Соловьёв, В. И. Луданов; штукатуры: Владимир Гордеев, Николай Калямин и другие. Все эти люди трудились в мастерской от 10 до 40 лет и более.

Леонид Сергеевич очень хорошо относился к сотрудникам и рабочим, любил людей без различия рангов, был ко всем и всегда внимательным, боялся обидеть любого человека. И все сотрудники: проектировщики, живописцы, резчики, рабочие – относились к нему с большим уважением и любовью.

Он любил находиться в обществе своих коллег и друзей. При встречах на чаепитиях, в поездках по обмену опытом, на экскурсиях он всегда читал стихи любимых поэтов: Пушкина, Тютчева, Жуковского.

Он любил помогать всем безвозмездно, но сам обычно от помощи отказывался, старался лишний раз никого не беспокоить своими просьбами. Попадая в больницу, никогда не звонил, сообщал об этом только после выписки.

А как он любил свою семью: маму Елену Семёновну, сильно переживал её уход из жизни; с каким теплом в голосе он говорил о супруге Александре Павловне, дочери Тане и внучках Саше и Даше – он всегда восхищался ими и был очень рад, что они у него есть, заботился о них.

Внучки Л. С. Васильева, Саша (слева) и Даша. Фото 2002 г.

С 1995 г. Леонид Сергеевич начал работать в должности архитектора в Костромском епархиальном управлении. Зарплата у него была мизерная, но Когда Лёня приехал в Кострому, первые дня два-три он ночевал прямо в мастерской. Потом он квартиру на Шаговой нашёл, и когда он женился, ему дали квартиру на Текстильщиков, на втором этаже. Но ведь он ещё воспитывал и приёмного сына, Колю, и квартира была им мала. Министерство культуры сказало: если ему не дадут квартиру (это мне Александра Павловна рассказывала), то его заберут в Москву. И тут Павлов, это был наш директор – он у нас пробивной был, – он стал хлопотать, и Лёне дали трёхкомнатную. А когда он вернулся в нашу мастерскую, он поменял однокомнатную квартиру в Ярославле на однокомнатную в Давыдовском.

Потом он уезжал в Йошкар-Олу, сильно заболела мама. Мама умерла 2 апреля 1995 года, и в апреле же он вернулся в Кострому, тогда он уже в епархии работал.

трудился он над проектами не покладая рук и несмотря ни на что: к этому времени он был уже болен и заметно утратил после операций зрение.

Он сильно переживал развал КСНРПМ, ликвидацию проектной группы и базы мастерской; очень волновался о сохранности архива КСНРПМ. Он звонил мне и советовался, чем можно помочь сохранению и восстановлению дела реставрации. Его волнения были не напрасны – на сегодняшний день мастерская совсем пришла в упадок.

Он сильно был расстроен и удручён, когда епархия отстранила его от дел. Причин не знаю, но для больного человека это было смерти подобно. За время его работы в епархии восстановлены многие городские и сельские храмы и построены новые по его проектам.

Леонид Сергеевич любил жизнь, но был не доволен пошлостью современной жизни.

В последние годы он жил один, увлечённый любимой работой, книгами, классической музыкой. Часто звонил мне, и мы вспоминали дни работы, наших коллег. И Лёня часто просил у меня прощения – не обидел ли он меня когда-нибудь в годы совместной работы: «Люсенька, прости!», я отвечала: «Лёнечка, мне нечего тебе прощать, ты меня никогда не обижал».

Л. С. Васильев был архитектором от Бога, а человеком он был интеллигентным, добрым, большого ума и большой скромности. И бессребреник.

В общем – Леонид Сергеевич Васильев был великий труженик и человек большой души.

Светлая ему память.

16 января 2011 г.

*

Он ужасно не любил одеваться, хотя Александра Павловна и настаивала на этом, но не помогало. Он всегда опрятный был, но чтобы менять часто «гардероб» – это было не для него.

Как он питался всегда: «Лёнечка, давай с нами чай пить!» – «Нет, нет!». Он нальёт себе сладкого чая, у него всегда был чёрный хлеб, горбушка, и по грызёт, поест. Всегда отказывался. А когда (он уже один жил) приходил ко мне: «Люсь, у тебя есть яблоки? » (У меня всегда в ящике яблоки.) – «Да бери, ешь». – «Да нет, мне только два яблочка, щи сварить ». Он всегда в щи яблоко добавлял. А так – нет, ничего не возьмёт, что предложишь. Он вообще не принимал подарки, для него было важно внимание.

Любил он всё-таки общаться с людьми и всегда на всяких общественных мероприятиях бывал, не ходил только на демонстрацию. А вот на субботники он обязательно ходил – как же не помочь рабочим? И ходил на все субботники с нами. Мы убирали мусор

около памятников архитектуры, внутри их или, например, на нашей базе, или в любом объекте: в Музее деревянного зодчества мы убирали всю стружку, весь мусор из здания, а потом мыли стены там. Я всё его руки жалела: такие у него руки были, так он чертил – как кружева у него были чертежи.

Приезжали к нам ярославцы, грузины, много было встреч. И свои встречи-чаепития были, на которых он всегда стихи читал. Петь-то, конечно, он не пел с нами.

К Калерии Густавовне относился уважительно, очень уважительно, я не знаю к кому он неуважительно относился, по-моему, и нет таких. Была копировщица, он всегда: «Нина Николаевна», «Ниночка». Всегда: «Сделай, пожалуйста». Так же и с Полиной Антоновной Григоревской; она с 1951 года работала у нас, тоже копировщицей, потом архивариусом. А рабочие… Квасников был, Луданов, кровельщики, штукатуры, плотники, резчики. С живописцами он вообще был в хороших отношениях.

Но не уважал он тех людей (таких у нас было 2 человека), которые не знали – и не знают до сих пор

– могилы родной матери. Один из них архитектор, которого Лёня мог бы пригласить помогать работать с чертежами, когда уж начал слепнуть, но Лёня его не звал – отторжение у него было от таких людей. А простых людей, рабочих, он очень любил, никогда не обидит ни курьера, ни уборщицу, никого, ни секретаршу никогда не обидит.

С Кильдышевым у Лёни были дружеские отношения, но больше он дружил с Черновым, с Шевелёвым. Это были его друзья. Был у нас ещё Валера Баранов, Валерий Васильевич, с ним они тоже дружили хорошо. Дружил с ребятами-живописцами, он мог пойти к Жене Ильвесу, к Саше Малафееву.

Был у него друг Саша Некрасов, он сейчас заграницей. Тоже архитектор, они в Шушенском вместе были. Потом друг у него в Ярославле, Саша Рыбников. С Рыбниковым у него были очень хорошие отношения. Лёня даже в последнее время, когда здесь что-нибудь возводил, приглашал его на консультацию по конструкциям.

Когда мы ездили в Ленинград, летом это было, ехали мы поездом, а поселили нас в общежитие городской реставрационной мастерской на Васи Алексеева. Это было общежитие для приезжающих на повышение квалификации, что ли. И однажды поселили нас в одну комнату большую, два места там было: «Вы муж и жена? Какой он обходительный!». Я говорю: «Нет, нет!» А однажды ехали мы с ним во Владимир, тоже в командировку, уже по обмену опытом. Сели в поезд, а у меня была верхняя полка, так

он с проводницей договорился, чтобы дала мне нижнюю полку, пусть боковую, но нижнюю. Она подходит и говорит: «Какой же заботливый у вас муж!». Вообще, он женщин любил, он не мог их обижать.

В Ленинграде тогда жила Галина Авенировна Ружевская, которая была у нас архивариусом несколько лет. Адрес её у нас был, и было свободное время, и мы позвонили, встретились и поехали все в Пушкино. Он говорит: «Я должен вам показать Пушкино и все его парки». Он нам всё рассказывал, всё показывал – всё, до ниточки. И был очень доволен, что и нам показал и сам посмотрел.

Щелыково он любил ужасно.

Когда люди наши уходили из жизни – хоть рабочие, он всегда ведь провожал. Вот Квасников – кровельщик, Иван Фёдорович Каргин, Кудряшов, Полина Антоновна (копировщица) – в общем, всех. Он не мог не проститься с этими людьми, которых он уважал. А Женя Ильвес когда умер, в том же восьмом году, ведь он принёс вдове две тысячи рублей. Его привёз зять, но стоять Лёня уже не мог, постоял немножко, отдал деньги: «Люсенька, я не могу много, вот две тысячи рублей, но я Ире должен помочь».

Про смерть свою он говорил часто, говорил: «Ну, скоро и я». И говорил похоронить его у Ильинской церкви, на берегу Волги, хотя там давно уже прекратили хоронить. Но я думаю, что он всё равно доволен, что похоронен у храма, хотя и другого*.

А 2-го апреля он позвонил и сказал: «Вот сорок дней Женечке, а я даже уже не могу выйти». Говорил: «Люся, я тоже скоро уйду из жизни. Вот мамочке сегодня година, Жене сорок дней. Они меня зовут». Он чувствовал, чувствовал… Я ему всё собиралась позвонить. И не позвонила…

Л. С. Васильев. Фото В. В. Белоусова. Весна 1999 г.

* Л. С. Васильев похоронен на кладбище Александро- Антониновского храма в Селище.

В. А. Чапыгин

Василий Андреевич Чапыгин (род. 1942) – техник-строитель.

В 1969–1998 гг. – прораб, старший прораб, в 1998–2012 гг. – инженер, старший инженер, начальник производственно-технического отдела КСНРПМ (ныне – ГП КО «Костромареставрация »). Живёт в Костроме.

С Леонидом Сергеевичем работать было очень хорошо

С Леонидом Сергеевичем я встретился впервые где-то в 1965 году, когда работал в объединении «Промтовары» начальником строительного отдела и в реставрационную мастерскую мне приходилось обращаться за проектной документацией. Леонид Сергеевич остался в памяти такой: в костюме, в домашних тапочках и с резинкой стирательной на нитке, на шее. Дальше, когда я уже работал в реставрационной мастерской, мы вели реставрацию Архиерейского корпуса в Ипатьевском монастыре – бригада Ивана Яковлевича Коваленко. Леонид Сергеевич частенько к нам ходил, потому что мы делали работы без проекта, как говорили в то время – «по старым следам»; и когда какой-то вопрос возникал, в котором мы не в состоянии были разобраться, – звали Леонида Сергеевича. Он моментально тут же приходил и сразу забирался на леса – в хорошем пальто, не переодевался, весь испачкается, измажется – и лез в то самое место, куда надо. Проём или участок стены, участок арки – он лез туда, смотрел сам, там кропотливо всё изучит и потом уже может тут же дать ответ на наш вопрос или скажет: «Я посмотрю, сделаю и завтра вам приду покажу». В основном он очень был такой дотошный, до каждого кирпичика добирался и нам объяснял то, как нужно делать.

По поводу его качеств как архитектора: очень грамотный архитектор, графика у него изумительная, такой я, может быть, и не видел; чертил, как говорят, «с листа»; мне так, например, ничего не сделать, как

Воспоминания записаны на цифровой носитель А. В. Соловьёвой и ею же расшифрованы; автором выверены.

он делал. Когда мы уже восстанавливали колокольню церкви Спаса в рядах – прежде чем мы её начали делать, – Леонид Сергеевич занимался изыскательскими работами, исследовательскими, ездил в Ленинград, там была подобная нашей колокольня, что-то брал он оттуда, что-то брал с фотографий, и в основном его чертежи у нас были, но он постоянно был с нами, с бригадой. Это было, по-моему, в середине-70-х годов. И опять он лез на самый верх, даже разметку производил, потому что там было очень много ярусов, и при переходе с каждого яруса на ярус нужна была его рука и его присутствие.

Большую работу мы с ним делали по Макарьево-Унженскому монастырю. Там объектов было много, и все работы мы производили при его присутствии. И также он во всё вникал, и все чертежи были, но, случалось, что начинаешь где-то раскрывать

– то ли проём, то ли что: «Леонид Сергеевич, что-то непонятно ». – «Ой, ничего не трогайте, я приеду, я сам разберусь». Л. С. Васильев на кровле Успенского собора. Паисиев монастырь, Галич. Фото около 1997 г.

В. А. Чапыгин. С Леонидом Сергеевичем работать было очень хорошо

С Леонидом Сергеевичем ещё мы работали в Следове, в бывшей усадьбе Следово. Его у нас, в мастерской, тогда уже не было, он работал в епархии. И когда мы в первый раз подъезжали к Следову, он говорит: «Василий Андреевич, на Следово в прошлом году были выделены деньги, и мы начали строить часовню». Увидев часовню, я говорю: «Леонид Сергеевич, такая высокая – как водокачка, таких не бывает». – «Ты прав, надо разобраться». И когда он разобрался, оказалось, что каменщики, строившие часовню, в его отсутствие на метр или полтора возвели её выше, чем положено. Он заставил уже нас, реставраторов, разбирать где-то на полтора метра. А уже были сделаны и арки, и всё-всё. Затраты, конечно, мы понесли, но мы её до нормального вида опустили, а потом уже стали восстанавливать арки, окна круглые и свод. Когда мы закончили – это был ноябрь месяц, – кровлю мы не крыли: деньги кончились.

Работали мы с ним в Щелыкове на восстановлении дома А. Н. Островского в 1970-м году. То же самое: была наша бригада – плотников, каменщиков, маляров. Мы в первый раз приехали и делали ремонтно- реставрационные работы: дорожки, заборы, крылечко и внутреннюю отделку – полы выравнивали, двери; их где заменяли, где выравнивали (они были просевшие, кривые). В это время в Щелыкове жила внучка Островского, Мария Михайловна Шателен. В доме какая-то кладовочка была с такой же

Часовня Всех Святых в д. Следово Судиславского района. Проект Л. С. Васильева (2000 год). Фото начала 2000-х гг.

дверью, и мужики говорят: «Чего, Василий Андреевич, делать с этой дверью?» Я говорю: «Она просела, её надо снять и отреставрировать и поставить на место». А она как раз проходила мимо и говорит: «Нет, это было всё и при Александре Николаевиче, это всё мемориальное, вы это не трогайте ».

С Леонидом Сергеевичем работать было очень хорошо, он болел душой за каждый объект, за каждую деталь, за каждый кирпичик – чтоб не валялся, а пошёл в дело. Он очень добросовестный, грамотный, относился к делу с душой. С рабочими у него всегда был контакт, особенно с бригадой Ивана Коваленко; они всегда с ним находили общий язык.

А со мной был такой случай. Закончили мы работы в Макарьево-Унженском монастыре, и приехал утром Леонид Сергеевич на нашем автобусе из Костромы. Он у нас принял работу, мы погрузили рабочих своих в автобус и поехали обратно в Кострому. По дороге немножко с рабочими выпили, и он с Львом Сергеевичем Корольковым, бригадиром сантехников, завёл разговор о литературе, о наших писателях старых, поэтах, ну и я вставил слово: «Они, Леонид Сергеевич, вели свободный образ жизни, не работали, занимались только своей писательской деятельностью». За что на меня он очень обиделся и сказал: «Жил бы ты в их время, то торговал бы ты керосином в лавке!»

Н. И. Калямин

Николай Иванович Калямин (род. 1951) – строитель.

В 1972–1983 гг. и 1986–1993 гг. штукатур, штукатур-маляр, бригадир штукатуров-маляров КСНРПМ; в настоящее время работает в частной строительной организации Чухломского района. Живёт в деревне Починок Чухломского района.

Я благодарен Богу и судьбе

Я работал под контролем Леонида Сергеевича на колокольне церкви Спаса в рядах, на Архиерейском корпусе в Ипатьевском монастыре, в Щелыкове, в Макарьево-Унженском монастыре, в Галиче.

Леонид Сергеевич требовательный был чело век. Не придирался, нет, но очень требовал. Ошибёшься в размерах – в архитектурных деталях, в расстояниях между декоративными поясками или в стыке карнизов, – он (сам – на земле) поднимет вверх карандаш и по карандашу определит, что получилось больше, чем надо. Затем залезет на леса, измерит, заставит переделывать. Уберём лишнее, потом снова придёт замерять.

Штукатурили фасад колокольни. Контроль был жёсткий, до каждой мелочи он доходил, чуть ли не каждый миллиметр учитывал. Свои шаблоны мы делали по его чертежам. Прежде, чем работать, все шаблоны проверит, даже если ушли миллиметры – переделывать. Если случались мелкие изменения в лекалах, шаблонах, изменял их, потом новые синьки приносил. Шаблоны все проверял по синькам, да и на глаз. «Чего придирается?» – думали мы. «Вы всё же исправьте, я завтра приду». Не придёт завтра, придёт послезавтра, всё промеряет. Очень любил, чтобы всё делалось согласно чертежам.

Пришёл он как-то «не в форме», в осеннем пальто, замёрз. А мы думаем: угостим его – подо бреет, может, и не заставит нас переделывать. Нет, всё равно – полез на леса и заставил всё равно переделывать.

Раз мешали нам, как нужно сделать, леса. Когда леса сняли, упущение стало особенно видно. Потребовал, чтобы леса восстановили на один ярус, всё лишнее срубили, заштукатурили заново и покрасили.

Воспоминания записаны А. В. Соловьёвой; были посланы автору.

А то была ошибка в каменной кладке. Он заметил, что поле стены было больше, чем надо (заметил с улицы, по карандашу), – и надо было срубить поясок и сделать заново.

Обязательно проверял ручную работу в углах, когда они продолжали карнизы: чтобы кривизны не было. Замки над арочками – тоже ручная работа. Чуть не каждый день забежит – проверит.

Не носил зимнее пальто, ходил всегда в демисезонном. Залезет на леса, замёрзнет, но всё вымеряет, всё скрупулёзно.

Другой раз нам не нравилось: сделали – надо ломать. Строгий был, щепетильный.

А то работаем, штукатурим, и штукатурку дела ем по-современному, гладкую. Он приходит: «Ребята, берите тёрку и делайте ямочками, делайте грубоватую ». Покажет откос со старой штукатуркой: «Не надо штукатурки прямой, как стрела, надо чтобы новая штукатурка не отличалась от старой. Чтобы не было прямизны, по циркулю, не было ровных углов. Делайте от руки». Если шовчики между кирпичами в старой кладке видны были, надо, чтобы и в новой так же.

Работали мы в Галиче на рядах – карнизы, колонны. Он приезжал туда по делам; может, и не по этим. Мне врезалось в память, как он прямо на полу на вокзале разложил в уголку, где народ не проходит, чертежи и, сидя на корточках, просматривал их и всё записывал в тетрадь.

Интеллигентный человек, хотя и со строителями всю жизнь. На «вы» всегда, по имени, а если постарше человек – по имени-отчеству. Никогда грубого слова от него не слышал. Всё объяснит, покажет, если спросишь. Когда не понимаешь сразу, объяснит по нескольку раз. Знал и по деревянному строительству, всё расскажет, даже если и торопится. Расскажет на ходу, и всё понятно, и какая работа когда была выполнена.

Знаю я, что он делал проект ограды на могилу профессора Ф. А. Голубинского, похороненного недалеко от трапезной церкви Иоанна Богослова в Ипатьевской слободе. Он ещё нас хотел привлечь для каменных работ – могилу раскопали какие-то «хорошие» люди, памятник на могиле разбили, и вот в это время (конец 90-х) уже другие люди восстанавливали надгробие*.

* Группа «Почин» при Костромском общественном фонде культуры и Костромском отделении ВООПИиК. (Прим. ред.)

Встретились мы с ним в Чухломе, когда я уже в

мастерской не работал, а Леонид Сергеевич, наверное, уже в епархии был. Мы работали на храме, и Леонид Сергеевич подошёл, поздоровался, а потом дал нам старинный рецепт состава для покраски, отпечатал и дал. Состав надо было варить, и получал ась как бы водно-эмульсионная краска, а тогда её не продавали. Этот рецепт до сих пор у меня цел.

Как архитектор и как человек он был редкий талант. Я благодарен Богу и судьбе, что работал с ним. Если бы этого не было, неизвестно, кем бы я был теперь, может, хулиганом каким. Отношение Леонида Сергеевича к работе, к людям – это запомнилось навсегда, и это стало примером.

Фрагмент проекта ограды к могиле Ф. А. Голубинского у церкви Иоанна Богослова. Автор – Л. С. Васильев. Октябрь 1989 г.

Л. П. Матросова

Людмила Полиектовна Матросова (род. 1953) – архитектор-реставратор высшей категории.

В 1975–1995 гг. – архитектор КСНРПМ, в 1995–2002 гг. – начальник проектного отдела ГП «Костромареставрация», в 2002– 2005 гг. – консультант комитета по охране и использованию культурного наследия Костромской области.

С 2006 по 2012 г. работала в департаменте культурного наследия, культуры и туризма и департаменте государственного имущества и культурного наследия Костромской области заместителем начальника департамента и начальником отдела охраны. Живёт в Костроме.

Удивительный и неоднозначный человек

Мы ехали на «конторском пазике» в Щелыково. Четверо таких взрослых, таких заумных, таких матёрых реставраторов и я, практикантка, – только что принятая на должность техника-архитектора в Костромскую специальную научно-реставрационную производственную мастерскую. Ехали долго, дороги были длинно-ухабистые, зато именно в таких командировках и поездках люди раскрываются иначе, чем в душных кабинетах. Леонид Сергеевич, видя моё девчачье смущение и часто непонимание многих дорожных и производственных разговоров, вдруг стал рассказывать о маренных складках, сохранившихся на костромских просторах после ледникового периода, в которых спрятались городки и деревни, об этимологии названий с окончанием на «-ма» (Кинешма, Кешма, Кострома, Чухлома), в которых прослеживаются угро-финские истоки, о проекте реставрации дома Волконских в Иркутске, прерываясь каждый раз, когда вдалеке от дороги появлялись вертикали заброшенных храмов, чтобы, торопясь, рассказать о барочных достоинствах одного или истории постройки другого… И всё это, так легко и естественно звучавшее в его монологе, погрузило меня в ступор. То, что было развлекательной беседой – по его мнению, – мне казалось приговором моей студенческой глупости. Но чувство это ослабло, когда приехали в усадьбу, и с такой же поспешностью и желанием всё успеть объяснить

Воспоминания написаны в 2011 году, дополнены в 2014 году.

Леонид Сергеевич рассказывал о том, как искали в толстом наслоении обоев в доме Островского тот слой обоев, которыми были оклеены комнаты Александра Николаевича при его жизни в усадьбе и по образцу которых были заказаны новые обои. Как просчитать размер перестроенного проёма, как подобрать аналог печам в доме.

Это потом я поняла, что в архитекторе и реставраторе Л. С. Васильеве не было ничего напускного, ничего надуманного. В нём всё уживалось одновременно и естественно. Работа, интересы, личные тревоги, профессиональная дотошность, увлечённость, начитанность, образованность и нетерпимость, вспыльчивость, свободомыслие, независимость во всём, горячность, часто непоследовательность, иногда профессиональная ревность, но не было желания утвердиться в чьих-то глазах, поразить знания ми. Всё шло от желания просто рассказать, просто поделиться переполняющей информацией. Это я чувствовала в нём до последних дней, пока – свыше

– было позволено знать и работать с этим удивительным и неоднозначным человеком, каким для меня был и остаётся Леонид Сергеевич. О том, что сделано Л. С. Васильевым для Костромской земли, говорят сохранённые при его участии и восстановленные им памятники. Я могу ошибаться, но, по-моему, больше половины реставрационных работ проводилось и до сих пор ведётся по его проектам, потому что и работа, и ссоры с начальством, и множество эскизов к состоявшимся проектам, и все его интересы были единым сплавом, были личной жизнью. Это было и в Костроме, и когда уезжал работать над мемориалом в Шушенское, и когда, бросив всё, уехал работать архитектором в Рязань, потом главным в Ярославль. Неуживчив ость? Мне кажется – внутренняя свобода, которая была ему по плечу.

Сказать, что с ним было просто, значит покривить душой. Чем сложнее и глубже человек, тем более он противоречив и более раним.

Я не думаю, что у Васильева остались ученики. Подмастерья – возможно, но реставратора с таким отношением, работоспособностью и профессиональной и человеческой интеллигентностью – после ухода Васильева – в Костроме нет.

Повезло всем молодым реставраторам, которым посчастливилось работать рядом с Леонидом Сергеевичем. Я не помню ни одного случая, чтобы «Лёня» кому-то из молодых не нашёл времени по мочь. Ходил с нами на объекты. Терпеливо и дотошно разъяснял один раз, два, три, сколько было нужно, чтобы был результат в работе. Раздражаясь, повторял «не стыдно не знать, стыдно не знать и не спросить». В каждом проекте было его участие, его знания и опыт, которого так не хватает начинающим архитекторам.

То, что Л. С. Васильев пришёл и остался в реставрационной мастерской в то время, когда главным архитектором была Калерия Густавовна Тороп,

не случайность. Сама яркая личность, она и коллектив лепила из себе подобных – не приспособленцев, но умных людей, со своим видением, со своим мироощущением, преданных идее возрождения русского города. В реставрации иначе нельзя. Верность принципу сохранения всего лучшего, что ещё не было утрачено на Костромской земле, держало этот коллектив индивидуумов.

Что ещё остро всплывает при слове «Васильев»? Пожалуй, его очень личное и тонкое чувство любви к маме. Его ироничное определение нас, молодых студентов: «чистая струя в мутном потоке реставрации». А ещё его удивительная память, когда он – слегка «подшофе» – часами читал, сидя у дверей служебного архива, Заболоцкого, когда цитировал Державина или Баратынского. Переполняющее его и по-детски искреннее негодование, когда ироничный Александр Михайлович Семёнов – конструктор проектного отдела – вздыхал и, зная реакцию Васильева, провоцирующее возвещал: «Всё надо снести и заасфальтировать», – а потом весь отдел слушал монолог Леонида Сергеевича, заканчивавшийся дверным хлопком и смехом, – такие вот развлечения были в проектном.

Я очень люблю этих двух глубоко ценимых мною людей – Калерию Густавовну Тороп и Леонида Сергеевича Васильева, которым многим обязана. Повезло мне с работой, с людьми, которые «животворили» мою жизнь «своим сопутствием».

Л. С. Васильев (крайний справа) среди реставраторов. Фото 1960-х гг. (Слева от Л. С. Васильева – прораб В. И. Помазков, левее – рабочие КСНРПМ)

А. С. Рыбников

Александр Станиславович Рыбников (род. 1952) – инженер, архитектор.

В 1982–1988 гг. – старший инженер-конструктор ЯСНРПМ, в 1988–1992 гг. – ведущий архитектор Ростовской реставрационной мастерской, с 1992 г. – директор Научно-производственной реставрационной мастерской «Яблоко». Заслуженный работник культуры РФ. Живёт в посёлке Борисоглебский Ярославской области.

Зовите меня просто Лёня

Моя первая встреча с Леонидом Сергеевичем Васильевым произошла в 1982 году, когда я посту пил на работу в Ярославскую реставрационную мастерскую.

До работы в сфере реставрации к своим 30 го дам я имел уже довольно-таки обширный послужной список – школа, завод, служба в армии, снова завод, 5 лет учёбы в институте на дневном отделении строительного факультета, работа на стройках Нечерноземья и оборонных объектах нашей страны. Последнее место работы – войсковая часть, где я в должности старшего прораба возводил корпус завода с убежищем от нейтронной бомбы. (Да, было и есть ещё, наверное, такое страшное оружие массового уничтожения, когда погибает всё живое, а здания и сооружения остаются неповреждёнными.)

Нашу часть по неизвестным мне государственным соображениям перевели в Симферополь, а я как вольнонаёмный офицер запаса имел полное право остаться дома и искать новую работу. Что я и сделал, явившись в Ярославскую реставрационную мастерскую, так как имел к этому заведению давний дилетантский интерес. Я неплохо чертил, рисовал, а уж опыт в строительстве (как я считал по молодости лет) был у меня достаточно богатый. Поэтому я и направился прямо к директору мастерской Виктору Даниловичу Шаульскому с предложением взять меня на работу прорабом на любой реставрационный объект.

Директор отнёсся к моему предложению нормально, сказав при этом: «Вот уволю скоро какого

Воспоминания написаны в 2011 году.

нибудь мастера, а ты пока поработай в научно-исследовательском отделе мастерской инженером-конструктором ». В. Д. Шаульский пригласил Леонида Сергеевича, который в то время был главным архитектором мастерской и непосредственным руководителем научно-исследовательского отдела, и сказал ему: «Вот пусть в отделе у Вас временно пора ботает ». И проработал я в должности старшего инженера-конструктора почти 10 лет.

Я сейчас не вспомню, как и когда мы сблизились и подружились с Леонидом Сергеевичем, но я уверен, что личная обоюдная симпатия появилась в первые дни нашего знакомства. Леонид Сергеевич заметно отличался от многих сотрудников мастерской своей интеллигентностью и доброжелательностью. Уже позже нас ещё больше сблизила общая любовь к Костроме, откуда родом мои предки и где Леонид Сергеевич много лет жил и работал.

В 80-е годы коллектив научно-исследовательского отдела Ярославской реставрационной мастерской был молодой, не считая двух мэтров реставрации – Ивана Борисовича Пуришева и Семёна Евгеньевича Новикова. Как-то само собой сложилось, что молодая активная мужская половина отдела сгруппировалась вокруг Леонида Сергеевича, хотя и часть молодых женщин тянулась к нашей компании. Разница в возрасте между нами и Леонидом Сергеевичем не замечалась, хотя она была значительна – в 15–20 лет. Даже много лет спустя я и мои коллеги по Ярославской мастерской, с которыми поддерживаю отношения, с улыбкой вспоминаем, как Леонид Сергеевич после дружеского застолья и 150 «грамм» «хорошего бургундского» вина говорил: «Сашенька,

Л. С. Васильев. Об архитектурном наследии Костромского края

 А. С. Рыбников. Зовите меня просто Лёня

Володенька, Ниночка и т. д., зовите меня просто Лёня!»

Его юмор, юношеский задор и какая-то детская наивность притягивали к нему молодёжь. Мы были на равных, хотя никто из нас – и никогда – не позволял себе панибратства. Для нас это был «уважаемый Леонид Сергеевич», авторитетный специалист, мастер своего дела, прекрасный человек.

О Леониде Сергеевиче проще вести речь, описывая те забавные случаи, которые с ним зачастую случались и которые характеризовали Леонида Сергеевича как доброго и неприхотливого в быту человека, аскета по жизни. Он и сам с удовольствием вспоминал эти случаи в хорошей компании.

В начале 90-х годов прошлого столетия вся страна впала в хаос и беспредел, народ жил по талонам на продукты питания. Я в то время с женой Ниной и дочерью Иллой жил в Борисоглебском монастыре посёлка Борисоглебский Ярославской области. Нам, как жителям сельской местности и работникам, реставрирующим местный монастырь, выдали талоны на основные продукты – крупу, сахар, вод ку. Моя жена Нина предложила собрать и отправить Леониду Сергеевичу посылку с продуктами, так как он, городской житель, нуждался в еде. Мы отослали посылку, весом около пяти килограммов – манную крупу (для его любимой кашки), рис, пшено, сахарный песок, шпроты. Он получил нашу посылку и по благодарил телеграммой.

Прошёл год. Мы с Ниной поехали в Кострому к моим родственникам и решили, как всегда, навестить Леонида Сергеевича. Увидев нас, он страшно обрадовался, побежал в ближайший киоск за «хорошим бургундским», а Нину попросил посмотреть на кухне, что можно приготовить из запасов старого холостяка. Нина открыла шкафчик и с удивлением обнаружила там нашу посылочку, в целости и сохранности простоявшую в закромах Леонида Сергеевича целый год. Всё осталось не тронуто. На вопрос, почему же Леонид Сергеевич ни к чему не притронулся, а всё оставил на съедение мышам, он улыбнулся и стал рассказывать, какие хорошие и добрые зверюшки – эти мышки, которые даже в шторах и

тюле у него на кухне «прогрызли дырочки». Быт для Леонида Сергеевича был даже не второстепенным, а необходимо-обременительным занятием.

Леонид Сергеевич мог с восторгом рассказывать о прочитанной книге, об увиденном фильме и даже о детских мультиках. У него была хорошая подборка грампластинок с классической музыкой. Он хорошо знал мировую и отечественную архитектуру (но не очень жаловал современную).

В его однокомнатной квартирке в районе новостроек Костромы я бывал часто, один и с друзьями. Он всегда увлечённо рассказывал о своих старых и новых проектах реставрации храмов Костромы, показывал многочисленные чертежи, которые в больших рулонах лежали в углу на полу и на рабочем столе.

За годы совместной работы, а она продолжалась и после того, как мы разъехались – он из Ярославля в Кострому, я в Борисоглеб, – у нас сохранился хороший творческий тандем. Практически на каждый реставрационный объект в Ярославле – а позже и в Костроме, – за который брался Леонид Сергеевич, он приглашал меня в качестве консультанта.

Вспоминая о Леониде Сергеевиче, я всегда рассказываю, как он работал, когда один его глаз практически уже ничего не видел и давала о себе знать травма руки. В одной руке он держал лупу, а в другой – остро заточенный карандаш и строил храм на ватмане от основания до венчающего храм креста. Все его чертежи были выполнены аккуратно, профессионально, в стиле старых мастеров. Почерк его узнаваем.

Он бескорыстно делился своими знаниями, богатым жизненным опытом с молодыми коллегами и страшно не любил выскочек и профессиональных болтунов. Поэтому, как у каждого талантливого чело века, у него были недоброжелатели и завистники, что явилось одной из главных причин его ухода из Ярославской реставрационной мастерской.

Тот круг молодых людей, которые знали Леонида Сергеевича по работе в Ярославле и которым сегодня уже самим по 50–60 лет, продолжают по мнить и любить своего «Лёню».

А. П. Нечаев

Андрей Павлович Нечаев (р. 1959) – архитектор.

В 1988–2002 гг. ведущий специалист, главный архитектор проектов КСНПРМ, в настоящее время – генеральный директор ООО «Рестмастерская АПН». Живёт в Костроме.

Подобно свечке в темноте

Сейчас, после того как Леонид Сергеевич Васильев ушёл из жизни, очень многие говорят и считают, что являются его учениками, последователями, продолжателями его дела. Это не так, лишь единицы могут похвастаться этим.

Леонид Сергеевич был открыт для всех только снаружи, внутри он был замкнут, сосредоточен, одержим и очень редко впускал кого-либо в свою творческую деятельность, не терпел, когда кто-либо вмешивался в процесс проектирования или что-либо мешало этому. Возьму на себя смелость заявить, что я был практически единственным, кому он поверял свои планы, с кем откровенно делился мнением о работе, о людях, о реставрации и с чьим мнением считался. Мне позволялось даже вносить изменения и поправки в его чертежи, вести авторский надзор по его объектам, правда, когда я слишком зарывался, он слегка журил: «Андрюшенька, мальчик мой, это перебор», а сам, несмотря ни на что, прикрывал этот «перебор» своим влиянием, знаниями и авторитетом. С Леонидом Сергеевичем мы только один раз повздорили, и крепко, да и то не сами – помогли «добрые люди»: шепнули одному на другого. Три месяца не общались, Леонид Сергеевич при встречах отводил глаза; потом я плюнул на обиды, взял «малыша » (чекушку водки), закуски и поехал к Леониду Сергеевичу домой, приехал и сказал: «Дядь Лень, в чём дело? Объясни». «Андрюшенька, мальчик мой, забудь, прости дядьку Лёньку, всегда найдутся подлые и низкие людишки, склонные к зависти, готовые поссорить других из-за своих мелких амбиций».

Воспоминания написаны в 2011 году.

С Леонидом Сергеевичем я познакомился в мае 1988 года, когда после окончания МАрхИ (Мо сковского архитектурного института) приехал на работу в КСНРПМ (Костромскую специальную научно-реставрационную производственную мастерскую). Не знаю почему, но Леонид Сергеевич сразу выделил, выбрал меня среди других сотрудников мастерской, наверное, сказалось, несмотря на разницу в возрасте (я ровесник его дочери Татьяны), единство интересов, взглядов, увлечений. Очевидно, на сближение повлияло и то, что мы оба закончили один и тот же институт, и Леонид Сергеевич как бы взял надо мной шефство и опекунство, во всём поддерживал и защищал как ученика и, даже не побоюсь этого слова, как сына. Мне оставалось лишь как губке впитывать в себя все те знания, которыми Леонид Сергеевич щедро делился со мной, да и со всеми, кто проявлял к ним интерес. Леонид Сергеевич часто оказывал и материальную помощь, давая взаймы денег, а потом практически никогда не брал возвращаемые долги, мотивируя тем, что это его обидит. В последние годы, когда я начал работать самостоятельно, как руководитель проектной фирмы, я очень часто обращался за помощью к Леониду Сергеевичу, и он никогда не отказывал мне в ней – давал дельные советы, вносил замечания и на практике выступал в роли автора проектов, в качестве ведущего специалиста. Когда люди, с которыми я работал, которым доверял – обманули, предали меня, присвоив себе мои деньги, проекты и даже имя, единственным человеком, которому я пожаловался («поплакался в жилетку»), был Леонид Сергеевич. Выслушав меня, он сказал: «Андрюшенька, мальчик мой, со мной это тоже случалось, и не раз. Чёрт с ними, не обращай внимания, не трать на них своё время и силы. Работай лучше и больше, на зависть им, а время расставит всё и всех по своим местам».

Судьба распорядилась так, что последним, кто видел его живым (за 2 часа до смерти), был я. Я пришёл к Леониду Сергеевичу, чтобы обсудить проект восстановления Тихвинского храма в г. Макарьеве. Леонид Сергеевич был бодр и полон сил, у него была очень интересная идея, идущая вразрез со всеми принципами и постулатами реставрации. Он подготовил чертёж, как должен, на его взгляд, выглядеть этот храм, и написал предварительную пояснительную записку, объясняющую его идею. Мы около часа обсуждали и рассматривали это предложение с разных сторон, договорились о дальнейших действиях. Я попрощался с Леонидом Сергеевичем

и забрал документы с собой. После моего ухода (как выяснилось позднее) Леонид Сергеевич позвонил И. Ш. Шевелёву, обсудил с ним этот вопрос, заручился его согласием*. Когда на следующий день я узнал о смерти Леонида Сергеевича, я был потрясён, мне в это не хотелось верить.

Леонид Сергеевич Васильев был яркой, неповторимой творческой личностью, архитектором «до мозга костей», человеком с большой буквы. Он, подобно свечке в темноте, нёс тепло и свет и сгорел ярко и без остатка.

А. С. Рыбников (слева) и А. П. Нечаев на крыше церкви Вознесения на Дебре, продолжая реставрационные работы, начатые в 1987 г. по проекту Л. С. Васильева. Фото А. Охотникова. 4 сентября 2013 г.

* Для того чтобы переломить общественное мнение и мнение реставрационного совета в пользу нового решения, Леонид Сергеевич предложил создать лист с этим вариантом и пояснительной запиской Леонида Сергеевича. Но осуществлению замысла помешала его смерть. Каюсь, я понял, что без Леонида Сергеевича я с этим не справлюсь, и я выполнил проект реставрации в классическом, традиционном варианте, т. е. – каким он существовал ранее, таким я его и восстановил, без нововведений, предложенных Леонидом Сергеевичем. Однако союз трёх архитекторов, трёх авторитетов – Васильева, Шевелёва и Нечаева к нему включены в проект реставрации храма. (Прим. -авт.)

Т. М. Гуревич

Татьяна Михайловна Гуревич (род. 1943).

Кандидат технических наук, доцент кафедры строительных

конструкций КГСХА. Живёт в Костроме.

Костромской Барановский

Разные встречаются люди на жизненном пути. Есть такие, которые несут тепло, радость и наполняют жизнь особым смыслом. Таким подарком судьбы явилось для меня знакомство с архитектором Леонидом Сергеевичем Васильевым. Когда я вспоминаю его, мысленно произношу: «Свете тихий!».

Знакомству нашему предшествовали следующие обстоятельства. Был 1997 год. В микрорайоне Давыдовский на углу улиц Профсоюзной и Индустриальной строился Свято-Тихоновский храм по архитектурной идее и под непосредственным руководством о. Аркадия Таршкова. Так случилось, что лично мне поступило предложение от о. Аркадия познакомить наших студентов-строителей с тем, как возводится храм. Проектирование церквей в то время отсутствовало в тематике дипломов, и я имела довольно смутное представление об архитектуре, планировке и конструкциях храмов. О. Аркадий прекрасно провел экскурсию по стройке со студентами V курса, слушали его с большим интересом. Двое студентов, оба Саши, Кузьмин и Титов, захотели выполнить дипломный проект Свято-Тихоновского храма. О. Аркадий благословил нас и разрешил воспользоваться проектными материалами. Конструктивная часть проекта Свято-Тихоновского храма была выполнена архитектором А. П. Черновым, к тому моменту его уже не было в живых. Мы стали изучать литературу и проект. На стройке заканчивали возведение основного объема – четверика. В существующей маленькой церкви – в бывшей бытовке, внутри двора много этажного жилого дома, – находился макет Свято-Тихоновского храма, выполненный о. Аркадием. Храм был белый с золотыми главками. Макет мне показался симпатичным. Однако, по мере углубления наших познаний в данной области, проект нам нравился всё меньше. У нас возникло много вопросов и сомнений. Самое большое сомнение было связано с тем, что шатровое завершение храма опиралось непосредственно на четверик, в то время как традиционно шатёр опирается на восьмеричный барабан («восьмерик на четверике») или на ротонду. Своими сомнениями я поделилась со своей кузиной Эльвирой и её мужем Олегом*. Оба они опытные строите ли, но церквями никогда не занимались. И тут Эльвира предложила: «Давай я познакомлю тебя с Васильевым ». – «Кто это?» – «Это очень хороший архитектор- реставратор, работает в епархии. Он тоже говорил, что храм в Давыдовском строится неправильно ».

Вскоре в один прекрасный вечер состоялось наше знакомство в доме у Эльвиры и Олега. У меня сразу же появилось такое чувство, что я давно знаю Леонида Сергеевича, и у нас тут же установились доверительные отношения.

Через неделю состоялась встреча Леонида Сергеевича со студентами-дипломниками в нашем факультетском конструкторском бюро. Встреча была не официальной, за чаем. Просидели мы часа три. Леонид Сергеевич рассказывал много чрезвычайно интересного из своего опыта работы, так что время пролетело незаметно. Имея такого консультанта, мы уже действовали смелее. На стройке тогда работы приостановились, кажется по финансовым соображениям, и выше четверика ничего не возводилось.

Весной 1998 года наш дипломный проект был закончен и успешно защищён. С этими нашими разработками Леонид Сергеевич и я были приглашены на совещание к архиепископу Костромскому и Галичскому Александру. Владыка благословил внести предлагаемые нами изменения в рабочий проект. Вы полнил рабочие чертежи архитектор Андрей Павлович Нечаев, ученик и почитатель Васильева. Так над четвериком появился восьмеричный барабан, а уже над ним – шатёр.

* Эльвира Фёдоровна и Олег Иванович Смирновы. Воспоминания Э. Ф. Смирновой см. на стр. 296. Л. С. Васильев. Об архитектурном наследии Костромского края

В первоначальном проектном варианте колокольня Свято-Тихоновского храма имела шатровое завершение, аналогичное завершению основного объёма. Леонид Сергеевич сказал, что храм как бы «сбегает» с холма и шатровое завершение колокольни в этом случае ни к чему. Действительно, нулевая отметка колокольни находится примерно на 3,5 метра ниже нулевой отметки основного объёма.

В 2001 году Леонид Сергеевич выполнил корректировку архитектурного решения колокольни от шестиметровой отметки, до которой уже было доведено строительство. Третий ярус колокольни был не высокий и завершался небольшим пологим куполом с внутренним диаметром 2,2 метра. На чертеже колокольня выглядела красиво. Я стала разрабатывать конструкции и курировала стройку, познакомилась с квалифицированными каменщиками, очень сообразительными и добрыми людьми. Когда колокольня была закончена, мне она уже меньше понравилась, чем на чертеже – верхний ярус казался коротковатым. Я сказала об этом Леониду Сергеевичу. Он был лишен амбиций, я это знала. Он сокрушённо ответствовал: «Это я, старый дурак! Совсем упустил из вида этот эффект – чем выше объём, тем он кажется снизу короче, и его надо вытягивать».

Летом 2002 года строительство Свято-Тихоновского храма было завершено, и храм был освящён Патриархом Московским и всея Руси Алексием II.

Наше сотрудничество с Л. С. Васильевым продолжалось. Каждый год в числе дипломных проектов защищался проект православного храма, и Леонид Сергеевич являлся консультантом и рецензентом. Он приезжал в академию, встречался со студентами и говорил мне: «Какие у вас замечательные студенты, воспитанные и умные!». Это действительно так и было, потому что на такие темы отбирались самые лучшие студенты*.

* Так, одна из тех, у кого Л. С. Васильев был рецензентом, ныне старший преподаватель КГСХА Анна Фёдоровна Комарова в память о нём безвозмездно разработала электронные варианты памятника малолетним узникам фашизма по эскизу Л. С. Васильева. консультировать дипломные проекты архитекторов уже официально, с небольшой оплатой. Он предоставил для использования в дипломных проектах свои разработки, в частности, выполненные им архитектурные чертежи колокольни Богоявленского собора Костромского кремля.

Благодаря инициативе и энергии Петра Петровича Щербинина наш строительный факультет превратился в архитектурно-строительный, кроме специальности «промышленное и гражданское строительство» появилась специальность «архитектура ». Пётр Петрович очень хорошо относился к Л. С. Васильеву, знал его полную непрактичность и немножко его опекал. Леонид Сергеевич стал Леонид Сергеевич всё время был в состоянии творческой работы. Зрение его катастрофически слабело, но он продолжал выполнять свои удивительные работы с тонкой прорисовкой всех декоративных деталей. Он всегда носил с собой маленькую старую логарифмическую линейку и на ней делал вычисления, поднося к самым глазам, вернее, к очкам. От калькулятора он отказывался.

Летом 2001 года был построен деревянный храм в Видяеве, проект которого безвозмездно разработал Л. С. Васильев. В газете «Северная правда» по явилась статья с фотографиями храма и экипажа подводной лодки «Кострома». В статье говорилось: «Храм потрясающий, и люди говорили огромное спасибо ». Я поискала в статье упоминания об архитекторе, но не нашла. Тут я не утерпела и позвонила в редакцию, телефоны которой были на последней странице газеты. Я представилась как доцент стройфака сельскохозяйственной академии. Кажется, мне отвечал зам. главного редактора. Я сказала, что упоминание об авторе проекта необходимо, что без архитектора ничего бы не было, тем более что он сделал это без всякой оплаты. В ответ услышала: «Я вам не студент, нечего меня учить». Я поняла, с кем имею дело, и повесила трубку.

Леонид Сергеевич стал уже совсем своим чело веком и иногда заходил к нам домой, моя мама рассказывала ему о военном времени, о фронте (она была под Сталинградом в 1942 году вместе с моим отцом – хирургом). Иногда он надолго пропадал, уезжал в Галич, там работал.

В 2003 году настоятель Свято-Серафимовского храма в Малышкове игумен Серафим (Фирстов) решил начать строительство нового каменного храма и обратился ко мне с этой задачей, поскольку я с 1995 года регулярно посещала этот храм и игумен Серафим исповедовал меня и причащал. Я познакомила игумена Серафима с Л. С. Васильевым. Леонид Сергеевич сделал три варианта архитектуры нового храма, но батюшка не вынес никакого окончательного решения. Леонид Сергеевич «пропал» из виду, на верное, уехал в Галич. Тем временем мне эта задача не давала покоя, я перебирала варианты размещения нового храма относительно старого*, советовалась с геологом Мирой Петровной Бессоновой, нарисовала генплан и эскизы фасадов. Мой неумелый эскиз фасада оказался помещён на календарь 2004 года. Наконец, Леонид Сергеевич объявился, ответил на мой звонок и приехал ко мне домой. У него была манера восхищаться любым пустяком, сделанным другим человеком, если это казалось ему удачным. Увидев мои эскизы, он стал превозносить мои заслуги и сказал, что теперь он совершенно ясно представляет себе наш новый храм и сделает архитектурные чертежи. И действительно, вскоре он принёс мне чертежи нового храма с тщательной прорисовкой архитектурных деталей. Позже он ещё раз выполнил чертежи, скорректировав завершения. Были сделаны инженерно-геологические изыскания, и мы с моей коллегой Еленой Ивановной Примакиной разработали проект фундаментов. Строительство выполнялось с листа по эскизным разработкам. Однако все несущие конструкции были тщательно рассчитаны и проработаны. На последнем этапе проект стропильной крыши был выполнен проектировщиками института «Костромапроект», где я работаю по совместительству.

* Вначале Свято-Серафимовский храм занимал здание бывшей земской школы, в котором в советское время располагались самые разные учреждения и организации; последней перед передачей здания церкви в 1994 г. там размещалась метеослужба. Л. С. Васильев. Об архитектурном наследии Костромского края

Здоровье Леонида Сергеевича становилось хуже, болело сердце, и он не ездил на стройку. Я жаловалась: «Что же вы меня бросили в таком трудном деле?!» А он отвечал: «Да, да, надо непременно поехать на стройку». А затем добавлял с каким-то лукавым оттенком: «Но, Танечка, вы такая умница, я вам полностью доверяю». Я сердилась. Но он уже в самом деле чувствовал себя больным и лечился периодически в городской и областной больницах в кардиологическом отделении. Я его навещала. Как-то во время моего посещения пришёл Иосиф Шефтелевич Шевелев, принёс чертежи какого-то объекта и вырезки – варианты архитектурного решения. Они стали живо обсуждать эти варианты. «Пойми, Лёня,

– говорил Иосиф Шефтелевич, – здесь непременно должно быть вот так…» – «Нет, нет, Ося, – деликатно и трепетно возражал Леонид Сергеевич, – здесь нельзя так делать, а нужно учесть вот это…» Я слушала диалог этих замечательно талантливых людей и, по своему легкомыслию, забавлялась этой сценой. Иногда у Леонида Сергеевича бывали приступы депрессии, тогда он не выходил из своей квартиры. В таком состоянии, «подшофе», он звонил мне. Я знала, что разговор будет долгий, оставляла все дела и слушала его монолог. Речь его была довольно невнятной, но я крепче прижимала трубку и слушала, потому что порою он говорил удивительные вещи. Душа его была совсем детская, и он обычно начинал с ностальгических воспоминаний о своей мамочке, о каких-то лужайках с полевыми цветами. Затем он углублялся в описание какого-либо исторического события с названием точных дат и

имён, у него были обширные познания в этой области и поразительная память. Он мог читать стихи, как правило, русских поэтов, Пушкина, Тютчева, Баратынского… Иногда вспоминал какой-нибудь старинный романс и даже пытался спеть чуть-чуть, а иногда говорил о симфонической музыке, чаще – о П. И. Чайковском. Заканчивал он свой монолог традиционно – просил передать поклоны моей «мамочке» и «пушистому котику» (так он упорно называл мою персидскую кошку). Однажды он рассказал, как ему в школе нравилась девочка, которая училась в балетной школе и очень красиво танцевала на вечерах. Я спросила, приглашал ли он её танцевать. «Что вы! Как это возможно? Я и думать об этом не смел, а только смотрел на неё издали, как на высшее создание».

У Л. С. Васильева не было телевизора. Я соглашалась с ним, что телевизор совсем не обязателен, что качество передач невысокое, и что лучше почитать книжку. Но однажды он позвонил мне и сообщил, что какой-то благодетель подарил ему телевизор, причём очень хороший. Я поняла, что в глубине души он рад подарку. И я, как хамелеон, повела речь о достоинствах телевизора, о том, что есть программа «Культура», можно слушать классическую музыку и т. д. Недели через две телевизор у него украли, вынесли в окно. Это было так обидно, так безобразно!

У моей мамы тогда зрение совсем стало плохим, и она перестала смотреть телевизор. Я его задвинула под стол, а потом подарила родственникам и сказала Леониду Сергеевичу, что тоже избавилась от этого презренного ящика. Без телевизора я обходилась три года и приобрела этот прибор уже после кончины Леонида Сергеевича.

Игумен Серафим называл Л. С. Васильева «Костромским Барановским».

Январь, 2011 г.

Проект храма Серафима Саровского из календаря на 2004 г. Автор эскиза – Т. М. Гуревич

Протоиерей Михаил Цико

Михаил Цико (род. 1967), в 1999–2007 гг. настоятель Свято Тихоновского храма, с 2007 г. – настоятель церкви Спаса в рядах. Живёт в Костроме.

«С плачущимся соплачет, а с радующимся сорадуется»

С Леонидом Сергеевичем мы познакомились в реставрационной мастерской, когда готовились документы для восстановления храма Иоанна Предтечи (начало улицы Островского) архитектором КСНПРМ Александром Петровичем Черновым. Леонид Сергеевич его тогда консультировал.

Когда распалась реставрация, Леонид Сергеевич окончательно перешёл в епархию и стал заниматься храмами и монастырями. В то же время у него было очень большое количество друзей и знакомых, которые просили у него помощи в проектировании, и он всегда выполнял их просьбы – кто бы ни попросил. И всегда – безвозмездно. Леонид Сергеевич рассказывал: «Я сделал проект одному человеку, он говорит, я тебе деньги заплачу». – «Не надо мне денег, мы в добрых отношениях, я тебе просто помог». Тот захотел отблагодарить, не знал, как, и притащил телевизор, этот телевизор стоял в углу. И телевизор этот у Леонида Сергеевича украли. Вот как это случилось: когда он работал дома, к нему залезли через окошко какие-то чудаки. Я так понимаю, что в округе шла молва, мол, этот человек великий и так далее, и вот решили поживиться. Залезли в окошко, открыли дверь, вошли два мужика, – как по том рассказывал Леонид Сергеевич, – его затолкну ли в ванную комнату, закрыли и начали искать ценности по квартире. И ничего не нашли – он жил очень просто, для него комфорт не существовал. Была чертёжная доска, была целая кипа проектов, были книги, у стены кровать стояла, так, чтобы где-то передохнуть. (Хотя – отвлекаясь от темы – он мог за ночь запросто проект сделать, я свидетель этому. Чего-то ему не понравилось, он переделает, и смотришь – он приносит совершенно другой вариант.) И вот, они побегали по квартире, ничего не нашли и вдруг увидели телевизор в углу – хватанули его, и дёру. «Хорошо, что забрали», – сказал Леонид Сергеевич. Вот такое у него было отношение к вознаграждению за свой труд. Вознаграждение – это память, это молитва. Я верю, что все те, кому он помогал, совершают молитву о спасении его души, и я, когда служу, всегда вспоминаю его имя на проскомидии и прошу у Господа милости, чтобы Господь даровал ему Царство Небесное, а его близким – здравие и благополучие. Он заслуживает доброго отношения, это был великий человек.

Воспоминания 2011 года. Записаны на цифровой носитель А. В. Соловьёвой и ею же расшифрованы; автором выверены.

Когда перевели меня на приход в микрорайон Давыдовский – храм святителя Тихона, – был 1999 год. Я пришёл к храму, и хотя видел храм и раньше, но как-то особого внимания не обращал – всё мимо-мимо, бегом-бегом; а тут пришёл, посмотрел: здание храма в завершающем состоянии, но общестроительных работ осталось много. Храм так расползся по этой горе, что меня объяло какое-то уныние. Думаю: «Господи, что с ним делать?» И – куда? Куда? Конечно, побежал к Леониду Сергеевичу. А он: «Ой, батюшка, я бы не хотел браться за этот храм, потому что у него есть архитектор, есть человек, который вёл строительство, и, в порядке этики, я бы не желал так поступать. Если он Вас бросит – это уже другой вопрос. Или он будет вести архитектурный надзор, а помочь – я готов помочь». Дело надо было спасать, и я долгое время просил Леонида Сергеевича: «Леонид Сергеевич, ну бросил человек!» – «Батюшка, вы ещё поговорите с ним, может, он всё-таки одумался». Он относился к тому зданию, которое сам проектировал и за которым вёл архитектурное наблюдение, очень ответственно и никак не мог решиться, чтобы о. Аркадию воспрепятствовать довести дело до конца. И только спустя какое-то время, может даже через полгода, организовали в епархии архитектурное собрание и о. Аркадия пригласили и многих архитекторов пригласили, Иосифа Шефтелевича, Владимира Георгиевича Смирнова. А о. Аркадий проигнорировал это собрание, не пришёл, и владыка сказал: «Леонид Сергеевич, о. Аркадий не же лает дальше заниматься этим храмом, уж не бросайте! » – и он, видя такое безвыходное положение, взялся и довёл этот храм до завершения, до сдачи.

Помню, я был у него, а его просят срочно сделать проект, он спрашивает у заказчика: а сколько там будет людей, а как это будет использоваться, а как это… как то…? Конечно, всё это дело архитектора, и он должен знать всё. И я потом подумал: а как хоть переводится «архитектор»? Он говорит: так это

– «главный строитель». Действительно, он был главный строитель с высокой буквы. Нарисует картинку (проект) – все пропорции соблюдены, и глаз воспринимает благоприятно. Когда меня перевели из Тихоновского прихода в храм Спаса в рядах, Леонид Сергеевич – утешающе: «Не переживай, батюшка, храм Спаса – это тоже мой объект». Хотя сил было у него уже несравнимо меньше. Как-то я смотрю – он в плохом состоянии, говорю: «Леонид Сергеевич, может, надо провериться, в больницу и т. д.?» – «Ну, не знаю, не знаю… Пока всё нормально, пока ещё это доделаю, это доделаю… » И тут вскоре, видимо, прижало крепко, я говорю: ну, поехали. Вот мы приехали в кардиодиспансер, он, видимо, там наблюдался. Разговариваем с главврачом: «Леонид Сергеевич, ведь вам это лекарство надо принимать ежедневно, а вы только в больнице пролечились и всё. Вы к себе так плохо относитесь». Он говорит: «Как плохо? Я сплю, я чай пью, я ем. Что ещё я должен делать со своим организмом? » – «Нужно лечение постоянное». – «Ну, лечение... А кто работу будет делать?» Не смотрел за собой, если бы присматривал, конечно, принёс бы ещё много пользы.

Здоровьишко, видимо, подводило, но всё равно

– он соберётся, придёт, промеряет, всё просмотрит. Помню, сколько забирались с ним на колокольню, обследовали стены. Он всё сам, ему не нужны помощники, он решил, что залезет, – взялся и полез, и на крышу, и везде, а ведь уже годы: человеку за 70 лет. Иногда удивляешься: столько желания поучаствовать, помочь. Он болел за своё дело и любил его

– дело восстановления, строительства, созидания. Смотрел на мир другими глазами, у него было своё видение всего (цвета ли, сооружения) – видение профессионала. Я так понимаю, что это был подвиг, и я думаю, это добродетельное деланье от Бога будет вознаграждено. Он был – не побоюсь сказать эти слова –

святой жизни человек. С юности, возможно, не пришлось ему быть человеком церковным, а вот в те годы, в которые я его знал, он в вопросах духовного плана рос на глазах.

Жалко – не хватает его, до сих пор я как-то томлюсь. Он был для меня наставник, потому что он меня учил и смирению, и терпению, и в то же время это был человек, который имел опыт за плечами; очень трудолюбивый, с желанием принести пользу людям, близким и всегда сопереживающий им. Вспоминается: кто такой христианин? Это тот, кто «с плачущимся соплачет, а с радующимся сорадуется». Действительно, умел участвовать в решении проблем других и таким образом приносить радость. Леонид Сергеевич заслужил добрую память.

Леонид Сергеевич удивительный в том плане, что он был очень дружественный, любил с людьми и поговорить, и как-то поддержать человека, и помочь

– он многим помогал, очень многим. Я помню, как-то пришёл к Леониду Сергеевичу, а там гость – его приятель, и Леонид Сергеевич его утешает: «…Ну что делать, не переживай, как-то выживем вместе, я помогу тебе». То есть для него помочь другому чело веку – это было святое дело. А сам ходил не то что какой-то оборванный, нет, он всегда чистенький, но никогда с иголочки не одевался. Есть у него вещица, он её постирает, прогладит и наденет. На себя он старался не тратить, лучше поможет другому. Это было хорошей наукой, хорошим примером. По делам храма ездили с ним в Мантуровский район. По пути заезжали в храмы. Очень много было у него боли из-за того, что столько разрушений в области. Какой храм ни увидит – они были все интересные, – к каждому подойдёт, посмотрит и всё запечатлит. И фотографировали многие храмы, и зарисовки он делал. На храме в деревне Шулёво – фотография где-то у меня есть – крест был: красивый, кованый, ажурный. «Вот какое создание: человек в него вложил всё своё духовное состояние!»

Первое время после его ухода было очень тяжело. Я помню: 10 апреля, в день смерти, Владимир, зять Леонида Сергеевича, звонит мне: «Батюшка, ведь Леонид Сергеевич помер». И у меня слёзы по катились, думаю: «Господи, ведь всё только начинается », – ведь каждый о своём. Много он для Спасского храма сделал проектов и иконостас разрабатывал. Не вовремя ушёл. Предыдущий, 2007-й год был для меня сложный, потому что умер директор завода «Пегас» Кобзев – я отпевал его перед Пасхой; потом Никитов – он много помогал по Тихоновскому храму – тоже помер; потом Шершунов раз бился по осени…* Эти люди имели причастность к храму святителя Тихона в Давыдовском, и для меня они уж стали близкие. А тут и Леонид Сергеевич помирает. Видимо, Господь испытывает.

* Н. Н. Никитов (1950–2007) – руководитель областной налоговой службы в 1999–2007 гг.; В. А. Шершунов (1950– 2007) – глава администрации области в 1996–2007 гг.

Он не хотел приносить никому никаких хлопот, свои проблемы решал сам. Мне очень близка его позиция в том плане, что легче другому помочь, нежели принять помощь. Хотя были такие критические обстоятельства, когда он порой не мог доехать до больницы. Ведь у него была сердечная недостаточность. Как-то, года за два-три до смерти, я привёз его в больницу, и он стал переодеваться. Он сам худенький совершенно, а ноги как колоды. Не

справлялось, видимо, сердце, кровь не перекачивало. «Леонид Сергеевич, надо бы как-то… » – «Поправимся, поправимся, всё хорошо…»

Сейчас много есть достойных архитекторов, все они хорошие, но вот такого, как Леонид Сергеевич, я почему-то не вижу.

Многое не доделано. Он хотел сделать проект иконостаса бокового придела Спасского храма, и уже были разработки. А было желание восстановить все порушенные храмы Костромы.

Вечная ему память.

Церковь Тихона, патриарха Всероссийского и Новомучеников Российских в Костроме. Фото А. Богданова. 16 июня 2007 г.

Протоиерей Михаил Цико ведёт рождественскую службу в церкви Спаса в рядах. Фото 2012 г.

Протоиерей Александр Шастин

Протоиерей Александр Шастин (род. 1959), с 1993 г. благочинный Галичского благочиния, настоятель Введенского кафедрального собора города Галича. Живёт в Галиче.

Благодать Божья касалась его души

Моё знакомство с Л. С. Васильевым произошло следующим образом. Сразу же по назначении меня благочинным мне пришлось заниматься восстановлением колокольни храма Василия Великого, а московская организация «Роника», которая взялась сделать проект, четыре месяца не могла его разра ботать. Костромские же архитекторы все были заняты работой над своими проектами. И вот тогда от своего брата, о. Виталия, я услышал о человеке, который проект колокольни мог замечательно и быстро выполнить – он назвал имя Леонида Сергеевича Васильева. Но в это время Леонид Сергеевич был в Йошкар-Оле, у умирающей мамы. И как только в апреле 1995 года он возвратился в Кострому, мы с ним познакомились и сразу же поехали к нам в Галич. Приехали днём, где-то во второй половине, он осмотрел «объект» и сделал небольшой замер. По ужинали, и после ужина я сказал, что сейчас он отдохнёт, а завтра уже начнёт работать. А Леонид Сергеевич ответил, что он желал бы прямо сейчас начать работать. Сел за стол, стал чертить. Я ещё раз подошёл, предложил: «Леонид Сергеевич, уже время позднее, вы лучше отдыхайте, а завтра начнёте ». Он: «Нет, нет, я поработаю». Я совершил правило, гляжу: он работает. Подошёл, ещё раз сказал, и он меня уже просто попросил ему не мешать. Ночью я вставал и видел, что он продолжал работать. Утром я проснулся, подошёл, он говорит: «Ну вот, готов проект». По моей работе, предыдущей, я примерно представлял, какая это сложная работа – и вдруг за одну ночь готовый проект! Я с большим недоумением сказал: «Леонид Сергеевич, я вижу, что это действительно факт – что есть проект, – но даже в этот факт я не верю, не верю, что это действительно возможно». Это была как бы первая для меня загадка Леонида Сергеевича, потому что это невозможно объяснить способностями какими-то, доступными человеческому пониманию. И когда я рассказывал об этом (за ночь – проект!) ещё при жизни Леонида Сергеевича – скрывая это от него – опытным архитекторам, то они тоже говорили, что такое невозможно. Ответ на этот вопрос открылся гораздо позже, когда уже долгое время мы с ним работали, сделали очень много разных объектов.

Воспоминания 2011 года. Записаны на цифровой носитель А. В. Соловьёвой и ей же расшифрованы; автором выверены.

Ему Галич очень понравился. Он любил приезжать, подолгу жить, и у меня была возможность с ним общаться – в первое время он всегда останавливался у меня, поэтому мы очень подолгу вечерами имели возможность беседовать. Он ровесник по годам моей маме, но как-то вот эта грань возрастная, она сама по себе потихонечку начала исчезать. Несмотря на такую большую разницу в возрасте, мы как-то настолько сблизились, что просто, буквально, стали друзьями. И я как-то неоднократно это высказывал. И он тоже очень тепло ко мне относился.

Его все любили, кто с ним общался. У него была ещё загадка: он всегда одевался – нельзя сказать: скромно, он носил вещи изношенные, изношенные до дыр. Все старались ему что-то подарить, заплатить за работу – он не просто отказывался, а отказывался как-то категорично. У него, оказывается, дома была и неветхая одежда, но он носил вот эту, ссылаясь на то, что это у него память о маме или ещё на что-то. Заплаточки сделает и практически одевался как бы «в рубище» такое. Попытки дать ему деньги иногда заканчивались комично. С Екатериной Алексеевной, старостой храма, мы как-то в Галиче договорились, что, когда мы его будем подвозить до Ко стромы, она около его дома выйдет из машины по прощаться и как-то незаметно положит ему деньги в карман. Когда она вышла и попыталась это сделать, он это заметил, стал отмахиваться, она стала его «преследовать» и всё-таки попыталась положить ему в карман деньги, он опять отмахнулся, потом попрощался и ушёл. Когда Екатерина Алексеевна села в машину, я, шутя, говорю: «Екатерина Алексеевна, со стороны было непонятно, зачем вы лезете в карман – положить или взять». Т. е. он всячески такие попытки пресекал.

Что за этим стояло? Однажды вечером за долгой беседой я стал высказывать ему своё беспокойство. Это были 90-е годы, когда было очень много различных безобразий, в том числе молодые люди, спортсмены, потеряв человеческий образ, выбирали бомжей и отрабатывали на них удары – практически убивали. Таких случаев было очень много, я об одном таком случае знал по рассказам. И я Леонида Сергеевича стал убеждать, что нельзя так одеваться, потому что его могут принять не за того и может произойти трагедия. Он как-то насторожился и после этого разговора стал одеваться иначе, но это было непродолжительное время, и потом он снова оделся «в рубище». Когда я и дальше с этой проблемой к нему стал «приставать», он мне сказал (но только, чтобы я никому об этом не рассказывал, и я пообещал, что не буду рассказывать, но после смерти расскажу, если буду сам жив; он сначала и этому воспротивился, но потом, по моему настоянию, сказал: «Ну, там как хотите, мне уже будет всё равно»): «Я замечаю, что когда я работаю, у меня бывает такое, что я едва успеваю записывать то, что сверху мне приходит»; при этом, как только он начинает либо «хорошо» одеваться, либо брать деньги за работу, у него это всё прекращается. Очевидно, он испытывал что-то такое внутреннее, потому что он, не смотря ни на нездоровье, на немощи иногда, которые бывали у него, в том числе и болезнь глаз, он всегда жаждал работы. Было такое впечатление: благодать Божья касалась его души. Это касалось не только его работы, но и его состояния, которое сам он вряд ли мог объяснить словами. То в его внешнем, что было непонятным для его близких, объяснялось этой благодатью.

Его всегда отличала жизнерадостность, его характер, его жизненная позиция не соответствовала его возрасту. Я помню, как он переживал, что ему уступили место в автобусе, сказав: «Дедушка, садитесь! » Он не ощущал своего возраста.

Его отличала феноменальная память – память, которая, конечно, поражала. Я иногда, когда что-то забывал, шутил: «О Леонид Сергеич, мне бы ваши годы!» Такой эпизод: приехал к нам о. Григорий Чекменёв, позднее погибший, приехал тогда ещё молодым человеком, он – из Тамбова. Обедали у нас дома, и Леонид Сергеевич стал спрашивать его о Тамбове, при этом называл улицы, номера домов.

О. Григорий спросил: «А вы бывали в Тамбове?» – «Да нет, у меня друг оттуда был, Саша Чернов. Он мне рассказывал». Александр Петрович Чернов к тому времени уже лет 8, как почил, а работали они вместе ещё раньше. И продолжал спрашивать: а вот по такому-то адресу – как там храм? А по такому-то адресу – вот такой дом? А пересечение таких-то улиц? О. Григорий был буквально потрясён, что Леонид Сергеевич по когда-то услышанным от друга рассказам – как выяснилось при этой случайной встрече – настолько скрупулёзно знал Тамбов. Можно много приводить других примеров. Допустим, он знал народные, скажем так, притчи (которые называются анекдотами) разных времён – хрущёвских, сталинских времён: как народ реагировал на эту власть. Знал могилы именитых людей – на каком кладбище, в каком ряду они находятся. И очень много других примеров, где в обычном разговоре проявлялась его отличная память, несмотря на такой солидный возраст. Поэтому ему, действительно, трудно было осознавать свой возраст. Как-то приехал Леонид Владимирович Мохнач, историк, и когда мы вечером собрались поужинать, у них завязался очень интересный, живой разговор, который они закончили где-то утром, перед завтраком. Сколько бы раз он ко мне ни приезжал, нам всегда было очень трудно закончить беседу, потому что разговор всегда был очень интересный, он был человеком глубоких познаний во многих сферах. Наше общение было своеобразной дружбой.

Я замечал, что у него часто так бывало (как и в первый раз): мы разговариваем-разговариваем, и он внезапно говорит: «Всё, я сейчас буду работать», – хотя и была, вроде, интересная тема – и идёт и начинает работать.

О проекте колокольни Василия Великого. К этому времени она не существовала – остался только первый ярус, – и имелась только фотография коло кольни. Леонид Сергеевич делал проект по фотографии, это тоже уникальный опыт, потому что фотография делается снизу и по ней очень сложно определить размеры.

Интересно, как он работал над проектами: позовёт меня, спросит, как я думаю: как правильно – этот вариант или тот? Я говорю: «Леонид Сергеевич, что вы меня спрашиваете – я не специалист». – «Нет, давай, батюшка, говори!» Ему в работе нужна была какая-то точка, опора, от которой он мог бы оттолкнуться. Когда я к этому привык – поначалу меня это настораживало, – стал высказывать свои мысли: я считаю вот так и так. «Всё, есть!» Иногда бывало, что наши мнения совпадали, и это было для меня своеобразной наградой, что ли. От общения с ним я стал глубже понимать и красоту церковной архитектуры, и гражданской тоже. Общение наше для меня было и полезное, в плане познаний и формирования мировоззрения, и одновременно тёплое.

У него разговор был всегда высококультурный, при этом он был в общении достаточно простой – вот это очень важно.

Телевизор он не любил. Один раз я говорю: «Леонид Сергеевич, “В мире животных” любите?» Он: «Да». – «Ну, пойдёмте посмотрим». Там было про хищников – он не мог смотреть: «Лучше не смотреть ». Если он что-то внутренне терпеть не мог, он не осуждал, а просто уходил.

По его проекту в моём благочинии выстроено два новых храма: в Николо-Поломе и Матвееве Парфеньевского района. При строительстве Николо-Поломского храма было допущено небольшое отступление, а он всегда переживал, когда такое случалось, он был недоволен и в этом случае. Но сейчас по этому проекту строится храм в Антропове, и мы стараемся от проекта не отступать. Была реставрация кровли Ильинского храма, тоже в Парфеньевском районе. Очень большая серьёзная и ответственная работа была в Паисиевом монастыре, в Никольском Староторжском монастыре были доработки. Он привлекал Александра Петровича Чернова, с ним он делал обмеры этого монастыря и Холмовского Никольского храма. Особая работа в Духовном культурном центре – это и Богоявленский собор и залы Центра. В Галиче поставлены четыре поклонных креста по его проектам: два по одному и тому же проекту, и два по индивидуальным (разным) проектам, в том числе и на Балчуге, рядом с видовой беседкой.

Не все его проекты осуществились: проект входа на кладбище в Парфеньеве, проект оформления нового кладбища в Галиче.

Он сделал (я его попросил) описание храмов – Холмовского и нашего, Введенского: в чём их уникальность, какие проблемы реставрации. Мы хотели с ним это продолжить, но не хватало времени. У нас была задумка: Богоявленский храм сделать храмом-музеем, там росписи занимают большие площади.

По епархии у него было много работы, но я часто Леонида Сергеевича приглашал, и он приезжал в Галич. В последнее время он останавливался в Духовном центре, где у него отдельная комнатка была, в которой он жил и трудился, и не только над галичскими объектами. Мы старались, чтобы он почаще приезжал – здесь ему было больше внимания, больше он на глазах. Но помню, в последний раз дорогу до Галича он перенёс очень тяжело – ему было

трудно дышать, «чувствовалось» сердце.

В Галиче он любил то место, где стоит мой дом, гору Балчуг. Он любил туда ходить; на Балчуге у него росла любимая берёзка, у которой два ствола – один побольше, другой поменьше. У него была ассоциация, что это его мама и он. (Он очень любил свою маму.) С горы хороший вид – на озеро, наши храмы, ему это нравилось.

Его уход для меня – это потеря родного, близко го человека. Ведь дружбу что определяет? Я думаю, что единодушие такое. В чём-то мы с ним были единодушны.

Что касается его веры. Когда тот или иной человек долгое время был некрещёным и крестился взрослым, то обычно такие люди остаются в духов ном плане в чём-то людьми светскими. Как правило, более глубокие в духовном плане, и в понимании духовной жизни, люди, крещёные в детстве, – за исключением некоторых людей, таких как Леонид Сергеевич: было такое впечатление, что он с детства рос в вере, и казалось странным, что этот человек когда-то был некрещёным, неверующим, был вне Церкви. В Церковь он вошёл через о. Виталия*, у него он принял крещение.

Леонид Сергеевич был человек очень глубокий, и основными нашими разговорами были разговоры на темы духовной жизни.

О. Александр Шастин ведёт службу у разрушенной Ильинской церкви села Матвеева. Фрагмент фото В. Миноченко. 31 августа 2005 г.

* О. Виталий Шастин – настоятель Ильинской церкви в Костроме.

Э. Ф. Смирнова

Эльвира Фёдоровна Смирнова (род. 1932) – строитель по

образованию, госслужащая по роду деятельности. Заслуженный

работник культуры РФ. Живёт в Костроме.

Такие люди встречаются редко

О таких людях, как Леонид Сергеевич, говорят: «Он не от мира сего». Да, он не от мира сего – он от Бога. Он не создан был для личной жизни, вся его жизнь отдана служению реставрации и воссозданию памятников архитектуры.

Уровень его познаний в этой области уникален. Он мог часами рассказывать об истории создания памятников истории и культуры, называя имена, даты, события, с ними связанные. Память его была феноменальной до самой кончины.

Несмотря на катастрофически падающее зрение, он денно и нощно трудился над проектами храмовых построек. Его не интересовали денежные вознаграждения – он был бессребреник. Как-то, разговаривая с ним незадолго до смерти, я спросила: «Леонид Сергеевич, сколько тебе платит Костромская епархия, где ты служишь архитектором?» Он ответил: «Мне платят столько же, сколько платят сторожу».

Я знала Леонида Сергеевича с конца шестидесятых годов прошлого столетия, когда пришла работать в отдел главного архитектора города. В то время главным городским архитектором была Наталья Григорьевна Рыбникова, она меня с ним и познакомила. Он сразу же поразил меня своей скромностью, интеллигентностью, глубокими знаниями и ювелирной графикой представляемых на рассмотрение проектов реставрации.

Наиболее тесно наши пути сошлись в последние 15 лет, когда он проектировал и курировал строительство Сестринского корпуса Знаменского монастыря и колокольни Знаменской церкви рядом с храмом Воскресения на Дебре, а мы с мужем строили свой дом на улице Осыпной. Попутно, по просьбе мэра Костромы Б. К. Коробова и с благословения владыки Александра, я полгода (это был 1999 год) безвозмездно оказывала помощь в завершении строительства Сестринского корпуса и в благо устройстве прилегающей территории. Тесный контакт с Леонидом Сергеевичем открыл для меня ещё одно его высокое качество – он не был «упёртым», он мог спокойно изменить принятое им ранее проектное решение, если чьё-то предложение он находил более разумным.

Как-то, осматривая строящееся здание Сестринского корпуса, я задала ему вопрос: почему уже построенный парадный вход ведёт только в цокольную часть здания, а где же лестницы на другие этажи? Леонид Сергеевич ответил, что для этого предусмотрены лестницы-крыльца со стороны главного фасада. Я тогда спросила: а для чего предназначены свободные помещения слева и справа от входа в здание? Он, как большой ребёнок, ответил: «А это будут маленькие зимние садики». Я посмеялась и говорю: «Давай-ка, милый мой, садики-то ликвидируем, а в этих помещениях сделаем лестницы вместо наружных на фасаде. Пробивку дверных проёмов в кирпичных стенах я возьму на себя, попрошу благословения владыки». «Эльвира, гениально! » – сказал Васильев. Это, конечно, не было гениальным, но здравым – точно! После такой акции он стал мне больше доверять, и у нас с ним завязались хорошие дружеские взаимоотношения, которые продолжались до самой его кончины.

За неделю до смерти у него появилось какое-то мистическое желание иметь фотографию Сестринского корпуса. Он позвонил мне и очень любезно попросил сфотографировать здание, и лучше – если побыстрее. Фотографию мы сделали, а пере дать её не успели – на следующий день после получения фото он ушёл из жизни. Поскольку это было его последнее желание, фото направляю Вам*.

* А. В. Соловьёвой. См. это фото Д. Лопатниковой на цветной вкладке, стр. I.

Царство ему Небесное!

На одном из воссозданных по его проектам памятников следовало бы разместить мемориальную доску.

* А. В. Соловьёвой. См. это фото Д. Лопатниковой на цветной вкладке, стр. I. В. Г. Смирнов

Владимир Георгиевич Смирнов (1935–2013) – архитектор.

В 1968–2001 гг. – главный архитектор Костромской области; в 2001–2013 гг. профессор кафедры архитектурного проектирования Костромской сельскохозяйственной академии. Почётный строитель России, Почётный архитектор России.

Архитектура, реставрация – его жизнь

В бытность главным архитектором области мне приходилось часто встречаться с Л. С. Васильевым по разным вопросам.

Общение с ним было самое дружеское, мне он очень нравился как человек. Это был, вообще, подвижник такой, который о себе меньше всего заботился; конечно, о нём должны были заботиться больше в епархии, где он работал. У него было плохо со зрением, потом сердце начало шалить. И вот так получилось, что не уберегли его…

Я приехал только что после института, и первая встреча у нас получилась несколько необычная – случайная, если можно так сказать. Естественно, со брались коллеги, знакомые, вот тогда я впервые познакомился с Леонидом Сергеевичем, где-то сорок лет назад. А потом связь прервалась и затем возобновилась при переходе моём в органы архитекторы области. Поскольку было очень много вопросов и по гражданским архитектурным памятникам, да и по культовым сооружениям, то приходилось часто обращаться к специалистам реставрационной мастерской, и мне представлялось, что Леонид Сергеевич был наиболее подходящим для этого человеком: очень внимательный, заботливый и очень высокий профессионал. Это был мастер своего дела. Я считаю, что это был единственный человек у нас – и не только в области, может быть (в области-то уж точно), – который прекрасно знал своё дело, которое для него и было жизнью. По-другому он и не мыс лил. Его можно было в любое время поднять, по слать в любую командировку.

Много встречались мы в командировках в разных районах нашей области, особенно в Галиче. Знал его состояние – уже в более старшем возрасте

– и болячки его и невольно задумывался: а как же он всё делает? Поэтому преклонялся перед ним как перед исключительным тружеником. Наиболее тесные контакты у нас были по Видяеву – по храму, который построили на плавбазе, где стоит наша подводная лодка «Кострома» и другие атомные подводные лодки Северного флота. И вот там наиболее близко пришлось соприкоснуться – в неформальных беседах, потому что жили вместе, в одной гостинице, делали одно дело, и здесь он раскрылся всей душой. Такое доброе отношение, заботливое. Мыслей своих не навязывал, но говорил так убедительно, аргументированно, что и возражений никаких не было.

Впервые мы поехали к подводникам где-то в августе 2000 года – на выбор площадки. Приехали в посёлок Видяево, а до того места, где стоит этот флот, ещё километров десять-пятнадцать. Прибыли на эту базу (бухта – так называемая Ара, это такой фиорд) и стали знакомиться с местностью. Искали такую площадку, к которой можно было бы близко подойти, потому что по габаритам эти суда требуют большой глубины. Выбрали место на мысу, где стоял крест, метров, наверное, около четырёх-пяти высотой, металлический. Этот мыс как-то вдавался в бухту, и подводники говорили: как мы уходим и приходим, первым встречает нас – это крест.

Это место мы и выбрали для часовни, и Л. С. Васильев начал проектировать часовню – по просьбе командира нашей подлодки, Владимира Анатольевича Соколова. Областная администрация от экипажа лодки получила письмо, что поскольку земля костромская им помогает, то они просят «для дальнейшей духовности и общения воздвигнуть часовню». Ну, часовню – значит, часовню запроектировали.

А потом произошла трагедия с «Курском» – катастрофа для страны, да и не только для России. И тогда возникла мысль, что нужно строить храм. По скольку у нас Николай Угодник – это покровитель всех путешествующих, и моряков, в первую очередь, храм был назван Никольским. И Васильев сразу же начал перерабатывать проект.

Конечно, храм должен быть из дерева, и необходимо было его быстро собрать. Поэтому задачи были такие: во-первых, нужное дерево подобрать, потом – срубить сруб, разобрать, погрузить и там, уже на месте, собрать. Этим вопросом сначала занималось СУ-7, но мы скоро поняли, что они не смогут сделать – там не было технологов, мастеров по де реву, и пришлось искать другого исполнителя. Нашли в Макарьеве, там было такое общество ограниченной ответственности «Русские строительные технологии », которое занималось деревянным домостроением и возведением культовых сооружений под Москвой и в наших краях. Сразу договорились: они заготавливают сруб, готовят бригаду и выезжают в Видяево. Мы приехали с Васильевым с проектом храма в ноябре и договорились, что подводники де лают фундамент, готовятся, и начало строительства будет где-то в мае 2001 года.

Леонид Сергеевич закончил чертежи. Он очень детально, скрупулёзно относился к этому поручению, считая его главным в то время. Тем более – это было необычно – что храм сооружался на базе подводников и сделать нужно было в краткие сроки. Когда проект был готов, мы приехали на встречу с командиром дивизии, были на нашей подводной лодке «Кострома». На лодке очень тесно, но подводники говорили: по сравнению с дизельными – у нас дворец целый. У командира каюта небольшая – метра два на три. И рядом же главный пульт – центр, где всё руководство лодкой происходит. Встретили нас, конечно, как подводники, моряки встречают, – радушно.

С Леонидом Сергеевичем мы все детали обговорили: как, что, из чего, как лучше, что должны сделать подводники. Он очень внимательно отнёсся к постройке храма (он-то уже знал, как специалист, как лучше подойти к делу) и многое посоветовал. У него каждая деталь была проработана: то ли это был оконный проём, то ли небо внутри; алтарная часть, трапезная – всё у него чётко-чётко, до малейшей подробности было проработано.

Храм деревянный, шатровый. Л. С. Васильев знал великолепно традиции церковного строительства и следовал этим традициям. Он знал пропорции, понимал дерево как материал и с ним он работал просто великолепно.

«Русские технологии» подготовили материал, погрузили на семь КАМАЗов сруб, весь добор, и с

мая и до июля храм построили. В июне собрали стены и шатёр, а в июле выполнили отделку. В послед нее воскресенье июля, в День военно-морского флота, были закончены все работы.

Леонид Сергеевич очень интересовался ходом строительства. Он уже не выезжал на объект, но мне приходилось бывать там – по поручению администрации, а потом я встречался с Леонидом Сергеевичем. Он спрашивал: всё ли успевают, как врубки делаются, квалифицированные или нет мастера? Я успокаивал: всё хорошо, всё нормально, люди знающие, всё делается точно по проекту, никаких отступлений нет.

Около храма установили гранитный камень, на котором вырезали: «Храм сей сооружён во славу флота Российского руками и на средства жителей земли Костромской». Рядом соорудили звонницу.

Мы встречались и по строительству в Костроме, бывали у нас некоторые конфликты, каждый отстаивал своё мнение. Он был очень объективный, у него было своё видение, свой взгляд на вещи. Он выражал свою точку зрения аргументированно, с глубоким знанием дела, с ним нельзя было не согласиться; он, безусловно, был авторитетен среди архитекторов.

Он видел Кострому гармоничным городом, прекрасно понимал, что прогресс идёт, что город развивается и не будет жить прошлыми категориями, однако необходимо сохранить то, что было создано до нас нашими предками. Он выступал за то, как можно бережнее относиться ко всей застройке и как можно внимательнее к размещению новых объектов: учитывать масштаб, соотношение с окружающей средой. И его понимание наследия очень во многом помогло избежать ошибок. К его мнению очень прислушивались, и он играл большую роль в архитектурной жизни, и не только нашего города, но и всей нашей земли Костромской. Для него Кострома, действительно, стала второй родиной, к которой он при кипел. Он всего себя отдавал, он сгорел здесь.

Это уникальный человек. Архитектура, реставрация – вся его жизнь. Он достаточно скромно, даже аскетично жил, скромно вёл себя, это – я считаю – можно объяснить его интеллигентностью, воспитанием, образованием, которое он получил в Московском архитектурном институте. Он имел богатый творческий опыт. Леонид Сергеевич получил звание Заслуженного работника культуры за мемориал в Шушенском, которым занималось Министерство культуры. Звание Заслуженного архитектора не получил только из-за отсутствия заботы со стороны епархии и Союза архитекторов. Сам он, конечно, не мог пойти и по требовать: «Дайте мне Заслуженного архитектора!»

– его скромность везде сказывалась, и в этом тоже. Он реставрировал и Макарьево-Унженский монастырь, который, как и все церковные строения, был забытым вследствие политики – Церкви не помогать. Леонид Сергеевич всячески способствовал возрождению обители: во-первых, сделал проекты реставрации всех храмовых построек, очень часто он там бывал, изучал и архивные материалы, приходилось очень много и плотно работать, чтобы восстановить монастырь в том виде, в каком он был раньше.

Занимался так же он и Галичем. Мне кажется, что он больше там был, чем в Костроме, в 2000-е гг. Там служит о. Александр Шастин, благочинный этого округа, он очень активный. Он поставил целью восстановить все храмовые постройки в своём районе. С помощью Леонида Сергеевича очень много было сделано и обследований памятников, студенческие отряды из Костромской сельскохозяйственной академии делали обмеры, выявляли интересные памятники, и Леонид Сергеевич здесь был в первых рядах.

Работал он и для заграницы. Я знаю, что у него был храм где-то во Франции, построенный по его проекту.

В учебную, преподавательскую работу он вписался как великолепный консультант; к нему ездили студенты, и он в Караваево, в академию, приезжал, и всегда был готов приехать в любое время, чтобы проконсультировать, помочь. Консультировал и помогал студентам с удовольствием, потому что пони мал, что должен отдать свои знания. Не было ни когда никаких отговорок; сложности были – транспорта у академии не было, а добраться до Караваева и обратно ему тоже было очень трудно, и к тому же эти поездки – потеря времени, а он время очень ценил. Он обычно замечал скороговорочкой: «Ну, мне надо делать, мне надо идти». Какие-то дела, какие-то вопросы его ждут, и он обещал, он должен сделать. Любая просьба не оставалась невыполненной.

Мы просили: «Леонид Сергеевич, ну возьми ка кого- нибудь активного помощника» – зрение у него ухудшалось, несколько операций на глаза были неудачные. Придёшь – он работает, склонившись буквально до самой доски, и он сам всё выполнял. Великолепна у него графика, его манера исполнения чертежей, которую он довёл до совершенства; у него почерк – как у специалиста, его сразу отличишь от других. Он всё время писал от руки, каллиграфически, а это говорит о характере человека. Он хотел, чтобы всё было чётко и ясно изложено и абсолютно понятно для исполнителя. Он очень аккуратно всё исполнял, шрифт у него великолепный.

К рабочим, к реставраторам он относился как к своим коллегам. У меня сложилось такое мнение, что он со всеми разговаривал как с людьми, обладающими тем же опытом, что и он. Не выставлял свои знания, а был очень деликатный, очень внимательный человек, с которым было очень

приятно общаться. Зная его деликатность, иногда задавали ему, может быть, и не совсем корректные вопросы, на которые он старался обоснованно ответить. Действительно, великолепный человек.

И, конечно, земля наша, епархия и коллеги потеряли очень много оттого, что он ушёл из жизни. Мне кажется – как-то внезапно.

Он всё же какой-то одинокий человек был, ему нужна была поддержка, помощь. Иногда и мы-то не очень внимательны были, как обычно в жизни случается, – тебя захлёстывает какая-то текучка, а когда немножко оглянешься, посмотришь: «Ну почему? Ну почему? Почему ты это не сделал?» А время-то уже ушло. Иногда он звонил: «Ну как?» Думаю, а почему он позвонил? А, чувствуется, ему надо поговорить, излить что-то – ему общения не хватало. Он глубоко одинокий был человек, и это одиночество тоже как-то на него влияло. Трудности у него, безусловно, были. В какой-то степени и его личная жизнь располагала к этому.

Его очень удручало ослабление зрения – приходилось напрягаться. И в то же время чертил такие изящные, тонкие линии, что трудны и зрячему человеку.

А в работе всё забывалось, сглаживалось, и он только работой и жил.

Иногда у нас бывали откровенные разговоры: «А как ты живёшь, а сколько ты получаешь?» Он называл какую-то там незначительную сумму. «А на что же ты живёшь-то?» Действительно, это были мизерные суммы, которые ему платили за работу, но он никогда «не возникал», ничего не говорил по этому поводу.

Я считаю, что это было замечательное время, когда мне пришлось с ним общаться – видеть, знать, беседовать. Он мне очень много дал, во-первых, как человек, который подал тебе пример, обозначил определённые критерии, рамки, из которых ты стараешься не выходить уже. И в части профессии: он очень и очень грамотный был, он знал своё дело до тонкости. Наследие его большое, после себя он много оставил. Где он только ни был, что он только ни делал. Я благодарю судьбу, что с ним познакомился. Какие-то расхождения во взглядах у нас, конечно, были, но не было такой остроты почему-то, не доходило до этого. Наверное, я от него больше взял, чем я ему дал. Мне кажется, он «донор» был для всех. Он всё отдавал: всё, буквально, что имел, – всё отдавал.

В Леониде Сергеевиче была искра Божья. Конечно, многому можно научиться, но мне кажется, человек рождается с этой искрой, не приобретает – приобрести можно всё что угодно, – а вот, что дано, что заложено, оно только развивается; и мне кажется, что вот эта искра Божья в нём и была.

Н. Зонтиков

Николай Александрович Зонтиков (род. 1956) – кандидат исторических наук, краевед, архивный и музейный работник, учитель, участник ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, в 1996–2010 гг. преподаватель Костромской духовной семина рии, автор нескольких монографий и большого числа публика ций в периодических, серийных и энциклопедических издани ях. Редактор ряда книг и продолжающихся изданий.

Написал в соавторстве с Л. С. Васильевым, с которым был связан многолетним близким знакомством, статью о Троицком

соборе Ипатьевского монастыря. Живёт в Костроме.

Без этого он не мог жить

Р. Г. Севикян: С кем можно сравнить Леонида Сергеевича, чтобы было понятно любому костромичу, и вообще всем – даже людям, не знавшим его, – что это был за человек?

Н. А. Зонтиков: Он стоит, безусловно, в первом ряду самых выдающихся зодчих Костромского края, т.е. рядом с мастерами каменных дел XVI–XVII веков, рядом с Воротиловым, с Фурсовым, с Метлиным – это совершенно равновеликая им фигура. Один пример: на сто процентов восстановление колокольни и глав церкви Спаса в рядах – это заслуга Леонида Сергеевича: и как архитектора-проектировщика, реставратора, и как человека, который ходил по всем коридорам в начале 70-х годов и всякими правдами и неправдами сумел «пробить» это решение. Это на 100 процентов его заслуга, это первая колокольня из разрушенных в 30-е годы, восстановленная полностью в Костроме и нашей области. Причём, чтобы представлять, что это было за время…

Р. Г. Севикян: Да, семидесятые-то…

Н. А. Зонтиков: Он говорил, что Кострома входит в Золотое кольцо, что это уникальный памятник архитектуры, и всё такое… Проходило необычайно тяжело. И вот на завершающем этапе, когда в 1976 году восстановление колокольни уже близилось к концу, и, по проекту, колокольню и главы церкви должны были венчать позолоченные кресты (что естественно), в последнюю минуту вмешалась одна высокопоставленная дама – не будем называть её имя; она недавно, кстати, ушла из жизни. Она сидела в нынешнем доме городской администрации, и, узнав, что вскоре должен появиться крест, она подняла страшный скандал и кричала всюду: «Что!? Из моего кабинета будет виден крест!?». Вернее, не один, а даже несколько крестов. «Нет, нет и нет!» И она добилась, что реставраторы получили предписание заменить кресты, которые уже были готовы – остались, буквально, считанные дни до их установки на место, – получили предписание заменить эти кресты позолоченными втоками. И мы все помним, как до начала 90-х годов колокольню и главы этой церкви венчали заострённые позолоченные штыри.

Текст интервью, данного автором радиожурналисту Рузанне Севикян в годовщину смерти Л. С. Васильева (2009 г.). Расшифрован А. В. Соловьёвой; автором и Р. Г. Севикян выверен.

Р. Г. Севикян: Как он это переживал – на много лет растянувшиеся какие-то нерешённые вопросы или что-то мешающее в работе?

Н. А. Зонтиков: Постоянная была нервотрёпка и борьба. Больше всего все последние 20 лет его жизни омрачала ситуация с храмом Вознесения на Дебре. Это уникальнейший храм Костромы, и области, и России; один из лучших – его не с чем сравнить. (Сейчас в изуродованном виде он не производит впечатления.) И – с большим трудом – всё удалось (ведь там жили люди, храм был перестроен в 2 этажа): в 1986 году началась его реставрация, и хорошо, что хотя бы успели восстановить колокольню. А в начале 90-х годов всё остановилось, храм был брошен недореставрированным, и до сих пор в таком виде стоит…

Р. Г. Севикян: Это Знаменская церковь?

Н. А. Зонтиков: Нет, это Вознесения на Дебре в Мельничном переулке, внизу, под зданием областной администрации – самый центр города, рядом с пристанями, рядом с Волгой… Вот это была одна из острейших проблем.

Р. Г. Севикян: Его боль.

Н. А. Зонтиков: Да, его боль. И таких примеров очень много, потому что то, что удалось осуществить более или менее – это, конечно, жалкая часть того, что он сделал. Ведь имеется огромное количество проектов, которые даже и близко не подошли к осуществлению по разным причинам: кто-то просил, там предполагали – он делал, потом оказывалось, что или спонсоры, или власти передумали.

Р. Г. Севикян: То есть много ватманских рулонов, которые практически просто лежат сейчас где-то?

Н. А. Зонтиков: Хорошо, если лежат…*

* Значительная часть работ Л. С. Васильева (многие тысячи листов ватмана, кальки, синьки, ксерокопий, рукописей и др.) была после его кончины сохранена близкими в неприкосновенности на его квартире. В 2013–2014 гг. предварительную систематизацию этого архива сделал Е. Шиховцев, выявив свыше полутысячи самых разных объектов проектирования, некоторые в десятки листов объёмом. Однако анализ архива и иных доступных источников информации позволяет сделать предположение, что это, возможно, лишь порядка половины полувекового творческого наследия Л. С. Васильева. Аннотированное описание архива включено в интернет-версию настоящей книги.

Р. Г. Севикян: То есть – они могут и пропасть?

Н. А. Зонтиков: Они могут и пропасть прекрасно.

Р. Г. Севикян: Наверное, этим он себя и спасал, т.е. практически он «не выключался» из этой мысли тельной деятельности?

Н. А. Зонтиков: Это было его естественное состояние. Наверное, потому он так долго и продержался при всех его болезнях – конечно, его работа поддерживала, как и всех.

Р. Г. Севикян: А Почётным гражданином Костромы он стал незадолго до смерти? Как Григоров?

Н. А. Зонтиков: Да, да, это практически один к одному. Надо сказать, что из всего того, сейчас уже большого, количества Почётных граждан он, безусловно, один из тех, кто это совершенно реально и объективно заслуживает.

Р. Г. Севикян: Из круга людей очень близких – Антонина Васильевна Соловьёва (их очень мало на самом деле: может быть, она; может быть, Вы; мо жет, ещё кто-то) – говорили о его вот этой бытовой непритязательности, что он действительно пребывал постоянно в каком-то своём мире, но в то же время он как человек, наверное, чем-то запомнился?

Н. А. Зонтиков: Всегда, когда чего-то одного дано много, что-то другое отнимается. Он был чело веком, конечно, удивительно высокой культуры, т. е. искусство, архитектуру, литературу русскую и зарубежную он просто удивительно знал, поразительно хорошо знал, и это как бы 125-й штрих, что он читал немецких классиков-поэтов в оригинале – это уже дело 25-ое. И его биография – это история нашей страны: отец у него был расстрелян, всё это наложило, конечно, сильнейший отпечаток. Вообще, удивительно, как в сталинское время он сам не пострадал как сын врага народа. И потом – за ним несколько поколений интеллигентов: он по линии матери из рода старых сельских земских учителей, и в нём это, конечно, присутствовало.

Р. Г. Севикян: Сейчас об интеллигентности говорят многие – особенно новое поколение политиков, аналитиков, социологов. Что это такое? Интеллигентность в том, старом понимании, которую Леонид Сергеевич нёс в себе – это, наверное, достоинство своё, и уважение к людям, и знания, определённое отношение и к себе и к людям. В чём вообще эта интеллигентность для нашего времени? Люди, подобные Леониду Сергеевичу – это погибшее племя? Динозавры? Какие-то единицы на сотни тысяч людей?

Н. А. Зонтиков: Таких людей всегда немного (их никогда не бывает много), но они во многом являются ключевыми фигурам своего времени.

Р. Г. Севикян: Или эпохи какой-то. По крайней мере, эпохи Костромы – точно: начиная с 58-го года, когда он приехал.

Н. А. Зонтиков: Нет, у него много объектов – и реставрированных, и оригинальных – далеко за пределами Костромской области. Это смешно, что он был отмечен почётным званием «Заслуженного работника культуры» за Шушенское, когда к столетию Ленина там большие работы развернулись. Туда был направлен целый ряд архитекторов – лучших, естественно; и вот он несколько лет был связан с Сибирью, с Иркутском, с Шушенским. В Шушенском очень много объектов по его проектам восстановлено; единственный объект там не удалось восстановить… Все архитекторы пытались извернуться: ведь там же был храм, в котором в своё время венчались Владимир Ильич и Надежда Константиновна, потому что Крупскую отпустили к Ленину в Шушенское – как невесту – при условии, что они вступят там на месте в законный брак. И они венчались там. И эта церковь, как и положено, в 30-е годы «разрушили до основания », хотя местные жители пытались отстоять и говорили: «Ведь тут Ленин венчался!». Но это ещё больше усилило решимость властей это всё разрушить, и храм разрушили полностью. И вот Леонид Сергеевич тоже по всем инстанциям ходил и говорил, что этот храм неотъемлемая часть исторического облика села, этот храм видел Ленин каждый день, уж не говоря про то, что он в нём венчался. Всячески пытались «пробить». Не знаю, как сейчас, но то гда они категорически получали везде отказы, и церковь, естественно, восстановить не дали.

Потом он восстанавливал объекты в Иркутске, связанные с декабристами, потом у него есть целый ряд реставрированных по его проектам памятников в Ярославле, в Рязани, в Рязанской области, в Москве, в Подмосковье, в нынешней республике Марий Эл. Он был известный человек, на него «выходили», т.е. это фигура, конечно, общероссийского значения.

Р. Г. Севикян: Но получается, что для своего дела был он такой «ходок» по кабинетам-то власти, а в жизни совершенно, может быть, не очень приспособленный, не очень умеющий…

Н. А. Зонтиков: Да, ради себя он никогда бы не пошёл, а ради дела он мог дойти, конечно, до кого угодно.

Р. Г. Севикян: Да, это внутренняя сила. Это духовный человек, человек веры в то, что он делает и что должно быть сделано.

Н. А. Зонтиков: И потом – в 60-е – 70-е годы сплошь и рядом было: какой-то объект реставрировали – какой-нибудь Авраамиево-Городецкий мона стырь, но так и не могли найти, как его приспособить, потому что тогда по прямому назначению его использовать и речи не могло быть, и ничего не мог ли больше придумать, и вот отреставрированный объект – опять же – оставался заброшенным и через 10–20 лет опять обрастал травой и деревьями. Это специфика этого времени – сплошь и рядом, особенно в сельской местности.

Р. Г. Севикян: Проект Чухломского АврамиевоГородецкого монастыря тоже он делал?

Н. А. Зонтиков: Несколько человек участвовало в проектировании этого монастыря, и он там делал проекты Никольской надвратной церкви и древнейшего Покровского храма XVII века.

Р. Г. Севикян: Интересно: он в работе над проектом обладал – при профессионализме, знании архитектуры – ещё и знаниями каких-то деталей, каких-то там особенностей того или иного храма? Он где-то это разыскивал?

Н. А. Зонтиков: Он «облазивал объект» сверху донизу. Вот когда он проектировал колокольню у Знаменской церкви (возле Воскресения на Дебре), я его спросил: «Цвет колокольни – это условно, из ка ких- то художественных соображений?», он сказал: «Нет, я со скальпелем в нескольких местах, где сохранилась штукатурка в нижней части храма, нашёл первоначальные расцветки и сделал именно так». Это один из примеров – он всегда тщательно обследовал сам все чердаки, подвалы – всё, что можно: если нет рисунков или фотографий, то «сказать » могут только сами стены. А работал он, конечно, исключительно: у него средняя норма была – 18 часов в день; причём – практически без перерывов. Я ему говорил, что всегда положено через 30 минут работы делать десятиминутный перерыв, чтобы глаза отдыхали, – нет, никаких перерывов.

Р. Г. Севикян: Т. е. он мог чертить по 18 часов подряд?

Н. А. Зонтиков: В сутки с перерывом на еду – да, 18 часов. И поэтому он делал один буквально за несколько дней то, что вообще-то, по нормам, несколько архитекторов должны делать очень дли тельное время. Но это опять же – за счёт зрения; это поразительно: в последние годы он почти ничего не видел и тем не менее продолжал чертить, чертить и чертить.

Р. Г. Севикян: Ну, конечно, это была его жизнь: чертить – как дышать; без этого он не мог жить.

За домом Акатовых на верхней перспективе обозначена Ильинская церковь, о какой мечтал Л. С. Васильев, – восстановленная по его проекту. На 2014 г. этот проект не реализован, а пустырь на месте д. 43 по ул. Советской застроен по другому проекту.

Образцы «почеркушек», взятые из разных бумаг Л. С. Васильева (в размерах оригиналов). На серии набросков справа и внизу угадывается с большой степенью вероятности панорама ул. Советской в Костроме от перекрёстка с ул. Смоленской в сторону центра и варианты фасадов здания, стоящего на панораме справа (д. 43 по ул. Советской), напротив дома Акатовых, которым Л. С. Васильев занимался в 1960 г.

Т. Л. Васильева

Татьяна Леонидовна Васильева (род. 1961) – дочь Л. С. Васильева. Работает в Костромском филиале Всероссийского художественного научно-реставрационного центра им. академика И. Э. Грабаря художником-реставратором I категории. Живёт в Костроме.

Отец сидит за кульманом...

<...> Из воспоминаний дочери Леонида Васильева Татьяны Васильевой, художника-реставратора икон:

— Да, у Тороп* получалось разговаривать с чиновниками, а у отца – нет. Он был очень принципиальным в профессиональном плане. Разногласия, порой очень острые, побудили его в конце семидесятых годов уехать на несколько лет из Костромы, так им любимой. Но об этом я подробнее скажу позже. А пока – о том золотом времени, когда я ещё не пони мала, в чём состоят главные трудности папиной работы. Лет с трёх себя помню отчётливо. Жили мы рядом с Богоявленским монастырем, на улице Комсомольской, в коммунальной квартире. И детский сад у нас находился на территории монастыря. Помню огромный собор, звонницу. Всё ободранное, трапезный корпус служил общежитием, поэтому к нему были пристроены какие-то клетушки, сараи, выгребные ямы.

Любила, когда папа приводил меня к себе на работу в мастерские: просторное помещение, темноватое, а в нём рядами стоят кульманы. Запах ватмана, табачного дыма, на батарее лежат ржаные сухарики. Отец называл их «мои бисквиты». Позже, когда я стала взрослой, папа жил тогда отдельно от нас, и я ездила к нему домой, меня встречала та же картина: кульман, «бисквиты» на батареях. Отец сидит за кульманом, пьёт чай и размешивает сахар карандашом. У него постоянно стояла кружка с очень сладким чаем, на этом горючем он существовал. Я возила ему еду в судочках. На следующий день приезжала с новой порцией, а у него там ещё прежняя была не съедена.

— Папа, ну, что ж ты ничего не ел?
— Да как-то не хотелось.

Бывало, звоню ему часа в четыре дня:

— Папа, ты поел сегодня?
— Да нет ещё, как-то работы было много.

Однажды он напугал сторожа мастерской: в одиннадцать ночи явился – надо было срочно пройти к своим листам с чертежами и зафиксировать только что возникшую мысль. В выходные дни сто рож уже привычно открывал ему двери. Лет тринадцать мне было: папа ездил в командировку в Петербург (тогда это был ещё Ленинград) и брал меня с собой. Екатерининский дворец (в 1974 году) в Пушкине был ещё закрыт на реставрацию. Мы ходили по пустынным залам. Я видела позолоченные фрагменты резьбы, обтянутые полиэтиленом мраморные подоконники, мастерские реставрационные, где сидели резчики. Потом папа возил меня по всем петербургским пригородам: в Павловск, Петродворец. Ходили в Русский музей, Эрмитаж. Впечатление ошеломляющее. Обходились без экскурсоводов, он обо всём рассказывал сам.

А ещё свои детство и юность помню как проводы отца в командировку и встречи его из командировки. Я любила встречи. Он всегда чего-нибудь привозил интересное и много рассказывал о тех местах, где ему пришлось побывать. Помню, привёз маленькую деревянную ракушечку – фрагмент резьбы, часть декора двери на втором этаже дома Волконских в Иркутске. Так я узнала о Сибири, декабристах и ещё о многом другом. Эта ракушечка у нас хранится. У нас дома вообще очень много вещей от папы. Например, собрание сочинений Чехова. Он зачитал его до дыр и нам читал вслух. Причём, со своими комментариями. До сих пор мы с мамой возвращаемся к его рассказам. Сохранились его очень красивые архитектурные рисунки, те, что дают представление об историческом памятнике в привязке к определённой местности. И, конечно же, замечательные его акварели*. Он ведь если когда-нибудь отдыхал, то только на этюдах: писал акварели. У нас все они сохранились.

выяснялось, что план «не тянет». Приезжали к Васильеву. Он выдвигал ящик, доставал кипу чертежей. План, таким образом, оказывался успешно завершён, и даже перевыполнен.

<...>

«В конце семидесятых, – рассказывает Татьяна Васильева, – я училась на художественно-графическом факультете Костромского пединститута, и преподаватели приводили нам пример воссоздания архитектурных размеров по фотопроекциям колокольни храма Спаса в Рядах. Я не говорила, что это сделал мой папа, но в душе очень гордилась».

<...>

К возвращению Леонида Сергеевича из командировки [в Иркутск] в Костромской архитектурно

Л. С. Васильев с дочерью Таней. Кострома, 5 января 1972 г.

<...>

По словам Татьяны Васильевой, её отец чертил постоянно. А вот в жизнь эти проекты воплощались далеко не все. Так что ящик не пустовал. Он бы совершенно переполнился в советское время, если бы тогда не существовало такое понятие, как план. Архитектурная мастерская тоже была обязана делать определенное количество проектов в определенную единицу времени. Подходил к концу квартал или год,

* Коллекция живописных работ из архива Л. С. Васильева представлена на сайте costroma.k156.ru в рамках Интернет- версии данной книги. На переплёт книги вынесен фрагмент очень интересной акварели Л. С. Васильева с видом Макариево-Унженского монастыря 1970-х гг., «очищенного » волей художника от зарослей деревьев, чтобы был выявлен архитектурный облик монастырского комплекса.

реставрационной мастерской наметились перемены: намного уменьшилось финансирование реставрационных работ. Но Васильева не отсутствие денег заботило, а отсутствие интереса к памятникам русского зодчества. Между тем, его упорно звали в другие города. И он уехал – сначала в Рязань, потом в Ярославль. Работал там до середины 1980-х, но не прижился, вернулся в Кострому. Вернулся и ранним солнечным утром долго бродил по городу, радостно оглядывая и Торговые ряды, и здание горисполкома на Сусанинской площади, любимый его классицизм.

Но радость возвращения вскоре сменилась разочарованием от вида колокольни церкви Спаса в Рядах. Строительство её начиналось при нём, а заканчивалось в его отсутствие. В оригинальной постройке использовалась известковая обмазка стен, а

Т. Л. Васильева. Отец сидит за кульманом...

в восстановленном варианте колокольню оштукатурили. Цементная штукатурка не срослась с кирпичной кладкой и со временем начала отслаиваться, при этом осыпался и кирпич. Нарушение технологии в отделочных работах строители посчитали мелочами.

Проект восстановления колокольни церкви Спаса в рядах. Автор Л. С. Васильев. Около 1967 г.

«От таких “мелочей” отец страдал, – признаётся Татьяна Васильева, – ведь хороший проект могли загубить небрежным исполнением. Набережная Волги в Костроме оставалась его больным местом до самой смерти. Сначала на набережной стоял жуткий мелькомбинат. Снесли. Но потом настроили домов-кубов. Они цивильные, но задавили церковь Вознесения. А ведь церковь изначально строилась как доминанта ».

<...>

С 1995 года Васильев – в должности архитектора в Костромском епархиальном управлении. Он счастлив тем, что работает во имя вечного. Но через некоторое время бескомпромиссный характер Васильева проявляется и в отношениях с архиепископом. Татьяна Васильева объясняет это тем, что взгляды их разнились: «Папа если уж докапывался до более ранних фундаментов, то стремился убедить всех, что реставрацию памятника надо проводить именно по ним. Если кратко сказать – он тяготел к исторической правде в реставрации, а владыка – к каноничности. Папа пытался владыку переубедить, переупрямить, но нашла коса на камень. И отношения их поостыли. Папа очень переживал по этому поводу, тем не менее, на компромисс не шёл».

Церковь Спаса в рядах. Эскизный проект восстановления. Северный фасад. Автор Л. С. Васильев. Февраль 1973 г.

<...>

Он говорил,что хотел бы всё время жить в деревянном одноэтажном домике в Галиче: «Там моя избушка на берегу озера. Закат видно, тишина, чистый воздух, соловьи весной, собачки тявкают – идиллия! Я уезжаю туда как бы в духовную эмиграцию». Но приходилось жить в Костроме: сначала в коммуналке старого дома, затем в том месте, которое особенно не любил, – в застроенном железобетонными панельными коробками микрорайоне Давыдовский. Правда, внутри «железобетонной коробки» он устроил свой быт так, как хотел. По словам дочери Татьяны, посредине комнаты стоял кульман с чертежами, а рядом – проигрыватель и фонотека: Леонид Сергеевич любил работать под музыку Чайковского, Гуно, Моцарта, Баха, Вивальди. Так было везде, где он жил: в Костроме, в командировках, в Рязани, в Ярославле...

Ю. А. Пенкин

Юрий Афанасьевич Пенкин (род. 1956 г.) – архитектор; главный специалист-эксперт управления по сохранению, использованию и охране объектов культурного наследия Министерства культуры, печати и по делам национальностей Республики Марий Эл; доцент Поволжского государственного технологического университета. Живёт в Йошкар-Оле.

Васильев – мой Учитель

Мы познакомились с Леонидом Сергеевичем в 1991 году, когда пригласили его на обследование памятника архитектуры «Церковь святых великомучеников Козьмы и Дамиана» в селе Орша Советского района, проект реставрации которого мы делали с Владимиром Алексеевичем Фединым (ООО «Ренессанс »). Мы только начинали осваивать стилевые особенности церковных памятников XIX века, и Леонид Сергеевич откликнулся на все наши вопросы: по воссозданию утраченного завершения колокольни, ремонта открытых кирпичных сводов, восстановлению утраченных иконостасов, сохранению богатой росписи храма.

Леонид Сергеевич знал об аварийном состоянии памятников архитектуры республики по сведениям Марийского отделения ВООПИиК, Йошкар-Олинской и Марийской епархии, Научно-производственного центра по охране и использованию памятников истории и культуры, и когда приезжал из Костромы в отпуск в Йошкар-Олу, то считал своей профессиональной и гражданской обязанностью выполнить восстановление разрушенных церквей в проектах, оказать помощь в организации производства реставрационных работ в рамках авторского надзора.

Нашей общей научной работой под руководством Л. С. Васильева стали проект реставрации и начало производственных работ по воссозданию разрушенного Соборного храма женского Мироносицкого монастыря в селе Ежово Медведевского района Республики Марий Эл: мы делали зарисовки и обмеры всего храма и деталей. Васильев говорил: «Сегодня обмеряем фасады, планы ярусов и сразу же определяем размеры кирпича (необходимые для обмеров всего храма и в последующей работе по изготовлению материала для вычинки фасадов); завтра – фрагменты (западная галерея, северный при дел, южный портал); послезавтра – оконные проёмы со срубленными четвертями, обрамления окон (копытца, полуколонки с завершениями, полочки, очелья с бусами), пояски цоколя и междуэтажные пояски; считаем кирпичи карниза и зарисовываем профи ли с размерными линиями; если успеем, то послезавтра же фиксируем на кровле полуразрушенный барабан четверика с закомарами». Леонид Сергеевич изучал старинную фотографию храма и говорил: «Вот видишь: силуэт огромной луковицы на сужающемся барабане был когда-то в форме царской короны с понижением в верхней части, а теперь утрачен». Леонид Сергеевич особое внимание обращал на стилевые особенности, характеризующие время постройки: когда я показал ему эскиз изящного шатрового храма с барабаном в форме обратного усечённого конуса, зарисованного в городе Кирове, где я собирал архивную документацию, он восхищённо воскликнул: «XV век!..». Так я полюбил шатровую архитектуру древнерусского зодчества.

Эскизный и рабочий проекты по реставрации Мироносицкой пустыни мы делали в Йошкар-Оле, Леонид Сергеевич работал на больших листах ватмана на чертёжной доске в квартире мамы. Ручная графика, несомненно, является произведением искусства, если выполнена профессионалом: у Васильева это были произведения искусства – изящные лёгкие фасады, планы, крупного масштаба узлы и детали, даже шаблоны в натуральную величину. Леонид Сергеевич владел многими позабытыми теперь приёмами, например, расчётом трёхциркульной арки – по формуле его коллеги архитектора-реставратора из Костромы Шевелёва Иосифа Шефтелевича (я сделал шаблон такой арки для восстановленных в 90-х годах Святых врат Мироносицкой пустыни).

Ю. А. Пенкин. Васильев – мой Учитель

Производственные работы начинались заранее с заготовки извести, которую гасили более года в обшитой тёсом яме на территории монастыря (во время восстановительной кладки владыка Иоанн благословил добавлять в известковый раствор белки куриных яиц, как в старину, что не противоречит реставрационным технологиям). Владыка прислушивался к мнению профессионала-реставратора Васильева, и важным решением стало изготовление искусственного большеразмерного фигурного кирпича, необходимого для вычинки лицевых поверхностей фасадов разрушенного храма.

У Леонида Сергеевича заканчивался оплачиваемый и неоплачиваемый по основному месту работы в Костроме отпуск, и он уезжал, а я, руководствуясь его наставлениями, продолжал проектировать другие объекты монастыря и вести надзор за проведением работ.

В 1994 году Леонид Сергеевич вышел на пенсию по основному месту работы и поселился у мамы, мама болела – нужен был уход.

В эти и предыдущие годы Леонид Сергеевич выполнил проекты реставрации многих храмов Марийского края и Йошкар-Олы.

Проект церкви для пос. Медведево (Марий-Эл). Общий вид. Вариант. Автор Л. С. Васильев. 1994 г.*

Большинство проектов Леонида Сергеевича реализовано; среди них я вспоминаю Тихвинскую церковь в г. Йошкар-Оле, где я принимал с ним участие в проектировании. Леонид Сергеевич выполнил проект восстановления храма и руководил строительством западного портала, воссозданием утраченного яруса колокольни, снятием двух с половиной векового культурного слоя на части территории церкви с устройством отвода воды в точечные колодцы: тихая Тихвинская церковь сейчас скрыта среди зелени в углу Центрального парка культуры и отдыха и, при обнаружении отдыхающими, привлекает необычной белизной, триптихом столбов западного портала, ослепляет золотом куполов и крестов.

Другая Тихвинская церковь – в городе Козьмодемьянске – реставрируется по его эскизам сейчас. Это очень важный объект в восстановлении исторической части города и его панорамы. В первый раз я видел эскизы давно, думал: кто же так профессионально в стилевом и графическом смысле мог выполнить проект? И только недавно от представителей православного прихода храма узнал, что эскизы принадлежат руке Л. С. Васильева*.

Леонид Сергеевич рассказывал о поездке в Италию, видение архитектуры которой укрепило его в необходимости честно до конца выполнять свой профессиональный долг; рассказывал о своих работах по реставрации и о новых проектах регенерации среды, выполненных в разные годы, даже делал зарисовки некоторых из них. Были большие объекты, но мне особенно запомнились «Беседка» в Костроме на высоком берегу реки и «Поклонный Крест» Ивану Сусанину**. Я написал тогда – в 90-е годы – стихи, посвящённые Автору «Поклонного Креста»:

* См. эти церкви (в том числе упоминаемые автором эскизы) на стр. 234 и на вкладке (стр. XV).

** Такие проекты не выявлены. Две беседки над откосами высоких набережных установлены по проектам Л. С. Васильева в 1980-х гг. в Ярославле.

Н. А. Смирнова

Надежда Александровна Смирнова (род. 1944) – с 1995

года староста церкви Св. Пророка Илии в селе Ильинском

Костромского района. Живёт в с. Ильинском.

Скромный, честный, ответственный

С Леонидом Сергеевичем Васильевым меня по знакомил один из священников Костромской епархии. Мы сельской общиной взялись восстанавливать разрушенный в 70-х годах храм. Понадобились проектные эскизы. Я обратилась к Леониду Сергеевичу.

Мы его привезли на место старого храма, который был разрушен до ям, и совсем недалеко от него была свалка всего села. Совершенно нельзя было определить, где стоял старый храм, и никто из жителей не мог этого сказать. Горы кирпича, ямы, чертополох, крапива – по этим холмам и ямам мы и лазили.

Леонид Сергеевич посмотрел, показал рукой направление, как должен стоять храм с севера на юг, а алтарь на восток. Я ему сказала: «Леонид Сергеевич, нам бы что-нибудь скромненькое, простенькое, небольшое ». Он ответил: «А вот придёт время – храм будет мал, тогда уже труднее его будет расширять».

Это было летом 1997 года, в августе проект был готов.

Проект деревянного храма он сделал так, как он им был задуман, и нам пришлось от проекта отказаться. Мы сделали так, как у нас получилось, на сколько мы были способны собрать средства и восстановить этот храм.

У Леонида Сергеевича это было капитальное строительство – на новом фундаменте и даже в другом месте. Нам пришлось откопать старый фундамент, он был из валунов, шириной 1,5 метра; и на этом старом мы поставили деревянный сруб и обложили его кирпичом. Нам сказали, что мы сэкономили тысяч 70.

Наше знакомство не было продолжительным, но этого малого времени хватило, чтобы увидеть его как человека очень скромного, непритязательного.

В один из моих посещений (необходимо было забрать чертежи) у него варился гороховый суп, и пока мы разбирали эскизы, суп выкипел и в комнате стоял уже насыщенный гороховый запах. Я спросила Леонида Сергеевича: «У Вас убежал суп?» Он, очень смущаясь, ответил: «Убежал, да и, наверное, пере кипел ». Не посмел в присутствии постороннего чело века уйти на кухню, чтобы всё выключить.

Встречалась я с ним и в церкви, он всегда стоял с закрытыми глазами. После службы мы отошли в сторону побеседовать о наших общих делах, и он, опять смущаясь, сказал мне, что закрывает глаза, чтобы не отвлекаться по сторонам, что он человек слабый и может с кем-нибудь из знакомых заговорить – в ущерб службе.

В другой мой приезд я не застала его дома, но у двери заметила мешок с картошкой, коробки с продуктами; на мой вопрос соседке, что это и где Леонид Сергеевич, она ответила: «Так он ничего не берёт за работу, вот люди втихаря приносят ему продукты».

Вот такой он был человек – скромный, честный, ответственный. Август 2014 г.

Совсем немного была я знаком а с Леонидом Сергеевичем Васильевым – известным архитектором-реставратором , Заслуженным работником культуры РСФСР, о чём, признаюсь, могу теперь только сожалеть. И всё же… Всё же и от кратких общений с ним остались в душе светлые мгновения, которые запоминаются на всю жизнь, потому что и сам Леонид Сергеевич был светлым и благородным человеком. Это ощущалось совершенно явственно при первом же знакомстве с ним, и, думаю , каждый, кто удостоился чести дружить с ним или даже просто быть знакомым , понимал, насколько этот человек внутренне глубоко интеллигентен в сам ом лучшем смысле этого слова, насколько весь – настоящий. Сколько встречается в жизни мнимых, раздутых «величин», и как нем ног о таких скромных и подлинных, каким был Леонид Сергеевич. И я благодарна судьбе за краткие эти соприкосновения с личностью незаурядной и – скромнейшим тружеником, каким он и останется в моей памяти.

Февраль 2011 г.

Елена Львовна Балашова (род. 1949) – пот, член СП России. Живёт в Чухлом е.