Император Николай II и русская интеллигенция: несостоявшийся диалог

В России начала ХХI века император Николай II остается одной из самых спорных и неоднозначных фигур отечественного общественного сознания. Для многих эта значимая личность российской истории все еще остается совершенно непонятной, можно сказать, неразгаданной. Хотя есть немало почитателей государя как Царя-мученика, а также и тех, кто проклинает его как «Николая Кровавого». И все-таки для большинства наших соотечественников император Николай II не является сколько-нибудь ясной и понятной личностью.

Как нам представляется, такое положение представляет собой серьезную проблему современной российской действительности. Ведь без настоящего осмысления уроков российских катастроф ХХ столетия мы успешно двигаться по нашему пути не можем. А потому персону последнего пока российского государя обойти просто невозможно. Так что осмысление опыта его жизни и деятельности остается в числе самых насущных задач российской исторической науки.

Одна из наиболее трудных и болезненных проблем эпохи правления государя Николая II – это отношения власти и русской интеллигенции. Можно без всяких оговорок признать, что они совершенно не сложились. Мало того, в очень большой своей части интеллигенция вступила в борьбу против Российского самодержавия и внесла немалый вклад в его свержение. Такой ход событий имел губительные последствия не только для Российской империи в целом, но и в очень большой степени для самой русской интеллигенции.

Один из главных вопросов здесь состоит в том, какие силы несут за это моральную и историческую ответственность. В этой связи особый интерес для нас представляет проблема личной ответственности государя Николая II за историческую неудачу диалога Российского самодержавия и русской интеллигенции.

Данная проблема нам видится отнюдь не такой простой, как это излагалось обычно в личных свидетельствах и исторических трудах о революционных потрясениях в России начала ХХ века. На наш взгляд, любая односторонность и тенденциозность в подходе к интересующей нас теме была бы в настоящее время совершенно неуместной. Ибо подобных односторонних и упрощенных суждений было высказано уже более чем достаточно. Между тем непредвзятый, взвешенный подход к осмыслению трудной и неоднозначной проблемы «власть и интеллигенция» на российском опыте начала ХХ столетия мог бы дать немало ценного и поучительного и в наших нынешних обстоятельствах.

Надо отметить, что к моменту своего вступления на престол император Николай II получил в наследство весьма устойчивую, давно сложившуюся систему власти, что включало и утвердившиеся методы управления подданными. В данном контексте интеллигенция была таким слоем, который никаких симпатий у Российского самодержавия не вызывал. В течение десятилетий русская интеллигенция и ее вожди – Белинский, Чаадаев, Герцен, Чернышевский, Добролюбов, Салтыков-Щедрин и многие другие – были либо открытыми врагами самодержавной власти в России, либо достаточно неудобными для нее оппонентами. В конце концов, это же русские интеллигенты были в числе основных организаторов и исполнителей многочисленных террористических актов против представителей власти. В результате одного из них 1 марта 1881 г. был убит император Александр II, дед будущего государя Николая II.

Трагедия 1 марта не могла не произвести тяжелого впечатления на 13-летнего Николая Александровича и, надо думать, закрепила в сознании будущего императора его отчуждение от интеллигенции и ее устремлений. Но даже если бы этой трагедии не было, интеллигенция все равно не вписывалась в логику сложившейся у Российского самодержавия системы управления. От подданных в ее рамках требовалось добросовестное, без лишних рассуждений, исполнение своих обязанностей, полная лояльность верховной власти. Такая философия власти в общем и целом доминировала до самого конца существования Российского самодержавия.

Другое дело, что она не давала нужных для государства результатов. Не случайно же императрица Александра Федоровна в годы Великой (Первой мировой) войны не раз в письмах сетовала государю на нехватку людей. О том же она жаловалась своей подруге Лили Ден: «Вот уже двадцать лет мы пытаемся найти настоящих помощников, и все напрасно. Да и существуют ли они – эти настоящие помощники?» 1 . Интеллигенты же, как правило, не только не входили в круг таких помощников, но, напротив, были в числе виновников нехватки нужных людей, отвращая их от власти. Ведь, как полагал сам государь и его близкие сподвижники, в России «перемен хотят только интеллигенты, а народ этого не хочет» 2 . Правда, в самом начале правления императора Николая II, сразу по вступлению на трон нового монарха после смерти славившегося своей жесткостью его отца государя Александра III, возникли надежды на смягчение отношений власти и «общества». Ведь новый император был известен своим мягким обращением с окружающими и даже определенной «интеллигентностью» – если такую характеристику вообще можно было бы применять к монарху. Но уже в первом своем публичном выступлении в Зимнем дворце 17 января 1895 г. государь Николай II развеял эти надежды. Он предостерег от «бессмысленных мечтаний» и заявил, что будет «охранять начало самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его Мой незабвенный покойный родитель». Таков был ответ императора депутатам земств с их ходатайствами о том, чтобы «до высоты престола могли достигать выражения потребностей и мыслей народа» 3 . Впрочем, изложенное в данной речи обязательство «охранять так же твердо и неуклонно» существующий порядок государю Николаю II выполнить при всем его желании, как известно, не удалось. Ему пришлось подписывать манифест 17 октября 1905 г., что давало интеллигенции и всей «общественности» новые большие возможности участия в решении собственных проблем и даже государственных дел. Но и Манифест 17 октября ничуть не прибавил симпатий русской интеллигенции к самодержавию, так как воспринимался ею как вынужденная уступка власти, вырванная у нее силой. Так что многие интеллигенты охотно повторяли известный стишок:

Были, конечно, и некоторые конструктивные формы взаимодействия власти и интеллигенции. Например, в 1914 г., в самом начале войны на волне большого патриотического подъема. И даже раньше. К таким эпизодам можно отнести заседания в столице Религиозно-философских собраний, появление сборника «Вехи» и некоторые другие явления в жизни России начала ХХ столетия.

Но общей картины это не меняло. Очень показательно, что и те интеллигенты, которые так или иначе были на стороне самодержавия, все-таки политику власти и самого государя одобрять не могли.

Характерны здесь автобиографические заметки 1923 г. священника Сергия Булгакова под названием «Агония». В них автор, признавая, что он «изведал и пережил» «всю гамму интеллигентской непримиримости к самодержавию», писал, что еще задолго до вынужденного отречения Николая II он уже «любил Царя, хотел Россию только с Царем, и без Царя Россия была для меня и не Россия». Но эта любовь приобрела у Булганова трагические и отчасти болезненные черты. Причем, не только потому, что его чувства не разделяли многие из друзей и знакомых, но и потому, что «агония царского самодержавия продолжалось все царствование Николая II, которое все было сплошным и непрерывным убийством самодержавия». И одно из главных объяснений, которое ретроспективно выдвигает отец Сергий Булгаков, относится к политическому курсу последнего царствования: «Наблюдая непрестанно, что царь действует и выступает не как царь, но как полицейский самодержец, фиговый лист для бюрократии, я – в бессильной мечтательности помышлял об увещаниях, о том, чтобы умолить царя быть царем, представить ему записку о царской власти, но все это оставалось в преступно бессильной мечтательности» 4 . Еще более неблагоприятно отзывался об императоре известный монархист Лев Александрович Тихомиров. В июле 1915 г. он записывал в своем дневнике: «Против его (государя – С. У.) личности никто, кажется, искренне ничего не имеет. Но как правитель, как Царь – его авторитет исчез. В 1612 [г.] тяжкая война привела к воскресению Монархии; здесь, по-видимому, война приведет к падению Самодержавия» 5 .

Уже после трагических событий 1917 г. высказывались и соображения о том, в какую сторону должна была быть изменена политическая линия последнего государя. Об этом, в частности, писал И. Л. Солоневич: «(...) Государь Император для данного слоя был слишком большим джентльменом. Он предполагал, что такими же джентльменами окажутся и близкие Ему люди, и эти люди, повинуясь долгу присяги или, по меньшей мере, чувству порядочности, отстоят, по крайней мере, Его семейную честь. Не отстояли даже Его семейной чести. Ничего не отстояли. Все продали и все предали. (...) У Государя Императора не хватило беспощадности» 6 . Что же, возможно в некоторых отношениях государю не хватило и беспощадности. Но это – не то средство, которое могло бы наладить отношения власти и интеллигенции, подвигнуть последнюю усердно и искренне трудиться на благо государства.

Куда полезнее было бы в порядке извлечения уроков из трагических событий нашей истории попытаться выявить причины взаимного отчуждения, а то и враждебности, власти и интеллигенции в годы правления Николая II.

Значительная часть вины, без всяких сомнений, здесь лежит на вождях русской интеллигенции, которые не одно десятилетие настойчиво обличали самодержавие. Об этом уже многое сказано и, вероятно, будет еще открыто и дополнено. Но немалая доля вины ложится и на саму власть. Впрочем, мы имеем в виду совсем не те претензии, которые «царским сатрапам» обычно предъявлялись в памфлетах «борцов с самодержавием», уже начиная с Герцена – периода его лондонской, а затем и женевской эмиграции.

Как нам представляется, высшая государственная власть в России многое упустила еще в годы правления предшественников императора Николая II, не сумев поддержать тех в среде русской интеллигенции, кто мог бы работать вполне лояльно и созидательно на благо Родины. Причем, ключевой фигурой в данном контексте оказался знаменитый российский государственный деятель, идеолог власти в годы правления трех российских государей, Константин Петрович Победоносцев.

В настоящее время в отечественной науке эта личность вызывает большой интерес. Характерно, что очень отчетливо проявляется стремление отойти от прежних попыток представить Победоносцева в карикатурном виде зловещего реакционера, душителя всего нового и свободного. Появляются даже своего рода апологии Победоносцева. Для нашей темы они представляют особый интерес, поскольку так или иначе помогают в постижении изучаемой эпохи, в том числе и отношений интеллигенции и власти.

Так, известный литературовед и культуролог Валерий Петрович Раков отмечает: «Мысль Победоносцева – жизнетворна, реалистична, хотя и оказалась не способной к «вживлению» в парадоксальную (меональную) логику истории». Ведь, как полагает профессор В. П. Раков, «кроме юридического и религиозного делания Победоносцева, в реальности действовали деструктивные силы, переходившие в некоторое социально-психологическое безумие, укротить которое, как показывает опыт мировых революций и смут, не удается даже и тогда, когда, для этих целей мобилизуется энергия государственной машины, а не какой-то отдельной личности». Упоминая усилия разрушительных сил, исследователь замечает: «Удар был направлен против Царя и его государства, монархии, а также Церкви, под сенью которой она жила тысячелетие. Пожалуй, Церковь в первую очередь виделась в качестве нравственной виновницы всех бед. «Тайный правитель» (Победоносцев – С. У.) это понимал и знал, что ответить, но, как и всегда, диалог – не для бестий» 7 .

Разумеется, такая точка зрения вполне возможна. Она имеет свои резоны. Однако трудно согласиться с подобной оценкой возможностей диалога власти и общества. Пусть те или иные представители власти и «знают, что ответить» своим оппонентам. Но этого недостаточно. Надо еще уметь убедить тех из потенциальных участников диалога с властью, которые в состоянии достичь взаимопонимания с существующим порядком и внести свой вклад в его совершенствование. Даже и в эпоху «политического модерна». Но в случае с К. П. Победоносцевым, да и многими другими представителями российской политической элиты ХIХ – начала ХХ столетия, все были отнюдь не так.

Еще в последние годы правления императора Александра II и в самом начале царствования его сына государя Александра III К. П. Победоносцев получал очень обещающие предложения о возможностях работы с земцами, другими слоями образованного общества, а также о способах формирования общественного мнения. В частности, известный ученый и общественный деятель Б. Н. Чичерин в письме от 10 марта 1881 г. убеждал Константина Петровича, т. е., в конечном счете, российское самодержавие «обратиться к обществу»: «Но обратиться к обществу следует не с тем, чтобы почерпать из него несуществующую в нем мудрость, а с тем, чтобы воспитать его к политической жизни, создавши для него такие условия, при которых возможно правильное политическое развитие». Как подчеркивал Чичерин, нужно было добиваться «создания среды, в которой могут действовать люди и которая одна в состоянии развить в них государственные способности, пригодные к порядку, основанному на свободе» 8 .

Со своей стороны П. Г. фон Дервиз в том же 1881 г., упоминая одно из новых назначений министров, писал К. П. Победоносцеву: «Публика этим обидится, но и это не беда, если Вы устроите возможность интеллигентной оппозиции. Ради самого Бога подумайте об этом. Это вопрос первейшей важности, ибо Вами организованная и перед Вами высказываемая оппозиция будет полезна, а если она организуется сама собой и в сферах, не подчиняющихся постоянному надзору, – то, в конце концов она будет гибельна» 9 .

Но и эти, и многие другие ценные соображения и конкретные усилия по установлению сотрудничества власти и общества, в том числе власти и интеллигенции, были просто проигнорированы. И дело тут отнюдь не только в личных качествах считавшегося тогда всесильным Обер-прокурора Синода К. П. Победоносцева. Ведь и он еще в 60-е гг. был почти либералом и даже посылал корреспонденцию А. И. Герцену в Лондон. Но когда Константин Петрович проникся интересами самодержавной власти и ее философией управления, такого рода поиски ему (равно как и другим сановникам, и самим государям) становились неинтересными. В том же духе и сам Победоносцев воспитывал наследников престола – как Александра III, так и Николая II.

В этом смысле и последний император династии Романовых, царь-мученик Николай II в очень большой степени оказался заложником существующей системы. Несмотря даже на свое человеческое обаяние и ровное, доброжелательное общение со своими подданными. Сложившаяся философия власти не предусматривала планомерной работы с обществом, а интеллигенция и вовсе оказывалась вроде бы ненужной.

Трагические уроки потрясений вековой давности не должны быть забыты в современной России. Много есть причин и поводов у нынешней российской интеллигенции быть недовольной властью. Эти причины реальны. Проблемы стоят очень остро. Однако интеллигенции нельзя повторять ошибок прошлого. Она должна не бороться против «антинародной» власти, а работать на благо Церкви Христовой и России.

1 Ден Л., Воррес Й. Подлинная царица. Последняя великая княгиня. СПб.; М., 2003. С. 57.

2 См.: Дневник Е. А. Святополк-Мирский // Исторические записки. Т.77. М., 1965. С. 259.

3 См.: Белоконский И. П. Земство и Конституция. М., 1910. С. 41.

4 Булгаков С. Н. Агония // Христианский социализм (С. Н. Булгаков): Споры о судьбах России. Новосибирск, 1991. С. 295, 296, 297, 305.

5 Дневник Л. А. Тихомирова. 1915–1917 гг. / сост. А. В. Репников. М., 2008. С. 86.

6 Солоневич И. В тени Распутина (1939 г.) // Якобий И. П. Император Николай II и революция; Фомин С. В. «Боролись за власть генералы ... и лишь Император молился». СПб., 2005. С. 564.

7 Раков В. П. К. П. Победоносцев в контексте политического модерна // Интеллигенция и мир. Иваново. 2004. No 1–2. С. 77, 79, 82.

8 Чичерин Б. Н. Задачи нового царствования // Тайный правитель России: К. П. Победоносцев и его корреспонденты. Письма и записки. 1866–1895. Статьи. Очерки. Воспоминания. М., 2001. С. 66, 67.

9 фон Дервиз П. Г. – Победоносцеву. 22 мая 1881 г. // Тайный правитель России: К. П. Победоносцев и его корреспонденты. Письма и записки. 1866–1895. Статьи. Очерки, Воспоминания. Н. 2001. С. 105.