Образ православного государя: повесть Ивана Шмелёва «Богомолье»

Образ православного государя в прозе Ивана Сергеевича Шмелёва связан с образами народных талантливых мастеров. В отношении государя к таким мастерам и проявляется православная сущность власти. К этой теме в своё время обращался и Николай Семёнович Лесков.

Соотнесение рассказов Н. С. Лескова с произведениями малой формы из творческого наследия И. С. Шмелёва обусловлено не только устойчивым интересом этих писателей к быту и христианской духовности народа, раздумьями о народолюбивом государе. И Лесков и Шмелёв в равной мере исследовали характер талантливого русского человека из народа, задумывались над загадками русской души. В некоторых своих рассказах Иван Сергеевич Шмелёв как бы намеренно повторяет образы и сюжетные эпизоды из лесковского «Левши». Так, в рассказе «Царский золотой» из повести «Богомолье» в образе главного героя, талантливого мастера Мартына, достаточно легко угадывается лесковский Левша. Вслед за Лесковым Шмелёв создаёт образ талантливого русского человека из народа, самородка. Шмелёвский Мартын, как и герой Лескова, обладает удивительным глазомером. Если у лесковского Левши за отсутствием «мелкоскопа» от природы «глаз пристрелявши», то и Шмелёвскому Мартыну такая же чудесная способность от Бога дана. Примечательно и сходство сюжетных эпизодов: и у Шмелёва, и у Лескова мастер проходит «испытание»: он «оправдывает» свой талант перед лицом самого царя. На первый взгляд, самодержцы в сопоставляемых текстах походят друг на друга своей мужественной статью и декларируемой приязнью ко всему русскому, самобытному. Лесковский государь «Николай Павлович» заботится о чести и славе России, убежден в исключительной одарённости простого русского человека: «А что же, как мои тульские мастера против аглицкой нимфозории себя оправдали? ...Положили, как левша сказал, и государь как только глянул в верхнее стекло, так весь и просиял – взял левшу, какой он был неубранный и в пыли, неумытый, обнял его и поцеловал, а потом обернулся ко всем придворным и сказал:

– Видите, я лучше всех знал, что мои русские меня не обманут. Глядите, пожалуйста: ведь они аглицкую блоку на подковы подковали!» 1 .

Сходным образом ведет себя и Шмелёвский государь «Лександр Николаевич»: «Вот государь посмотрел всю отделку, доволен остался. Выходит с провожатыми, со всеми генералами и князьями... Ну, «ура» покричали, хорошо. К нам подходит. А Мартын первый с краю стоял, высокий, в розовой рубахе новой, борода седая, по сех пор, хороший такой ликом, благочестивый. Государь и приостановился, пондравился ему, стало быть, наш Мартын. Хорош, говорит, старик... самый русской! А Козлов-то князю Долгорукому и доложи: «Может государю его величеству глаз свой доказать, чего ни у кого нет» 2 .

Родство персонажей и соотнесение сюжетных эпизодов, как видим, достаточно близкое. Оправдал Мартын свой талант не хуже лесковского героя: «Перекрестился Мартын, на руки поплевал, на реечку пригляделся... – р-раз топориком! – мету и положил, отсек. «Извольте, – говорит, – смерить, ваше величество».

Смерили аршинчиком клейменым – как влитой!»

Интересно, что Шмелёв далее усиливает мотив лесковского «Левши», намечая стилистическое тождество эпизодов: «Государь взял аршинчик его, подержал время... «Отнесите, – говорит, – ко мне в покои сию диковинку и запишите в царскую мою книгу беспременно!». В «Левше», однако, государь Николай Павлович распорядился иначе: «приказал сейчас же эту подкованную нимфозорию уложить и отослать назад в Англию – вроде подарка, чтобы там поняли, что нам это не удивительно». Впридачу к «нимфозории» повелением Николая Павловича в Англию был отправлен и русский мастер, «чтобы он сам англичанам мог показать работу и каковые у нас в Туле мастера есть». Герой Лескова отвергнет заманчивые предложения англичан, предпочтёт комфортной жизни и европейской «свободе» верность России, служение ей до последних мгновений жизни. Этот вариант драматической судьбы русского гения из простонародья по-своему осмыслил Шмелёв в другом своем произведении «Неупиваемая Чаша». В этой повести мастер Илья Шаронов отвергнет предложение итальянского учителя остаться в Италии и вернется в Россию, чтобы создать икону «Неупиваемая Чаша».

В «Царском золотом» И. С. Шмелёва государь «Лександр Николаевич» ещё более милосерден по отношению к талантливым поданным из народа: он не распоряжается их судьбами по своей царской прихоти. И это не случайно. Тут сказываются собственные воззрения И. С. Шмелёва на сущность монархии в России и образ православного монарха. В «Царском золотом» трансформируется, по сравнению с «Левшой» Н. С. Лескова, сам образ государя. Это не легкомысленный западник Александр Первый. У Шмелёва государь «Лександр Николаевич» – любимый народом царь-освободитель. Князья и генералы вокруг этого царя лишь подчёркивают масштабность, ранговость образа народного самодержца. Это не безликая толпа придворных льстецов, изображающих восхищение Левшой, чтобы угодить Николаю Павловичу. В «Царском золотом» люди царской свиты и встречающие государя местные власти личностно выделены, почти все они – с именами, отчествами, фамилиями. И царь-освободитель с неподдельной безотчетной симпатией любуется русской статью Мартына, уважая в нем народную Русь, взрастившую такого богатыря. Не случайно лексика в тех эпизодах рассказа Шмелёва, где описывается «Лександр Николаевич», восходит к уменьшительно-ласкательным словосочетаниям из устного народного творчества: «государь ему и говорит, ничего, ласково... Велел государь маленько подраздаться, не наседать... Государь даже плечиками вскинул...». Это и есть «надёжа-государь», «православный русский царь» из песен исторических русского народа. Это воплощение мечты крестьянской патриархальной Руси о добром и справедливом царе-батюшке. Царь в изображении Шмелёва (в первой главе повести «Богомолье») почитается народом искренне, простые люди к нему относятся с любовью и благоговением, для них он – помазанник Божий. Вот потому-то дар его – царский золотой – в контексте рассказа обретает сакральное значение: «Мартын тут его и поцеловал, золотой тот... под икону положил, навеки». От помазанника Божия принял Мартын не деньги, не злато, а дар святой, вроде благославения.

Потому-то и поместил царскую награду под икону. А деньги, «серебро», ему надарили «князья и генералы» из свиты царя. Здесь в стиле Шмелёвского рассказа удивительно гармонично сочетаются традиции русской религиозно-дидактической повести и сказочного эпоса. Царская награда обретает значение народной святыни, в ней – душа талантливого русского мастера и всего народа. Поэтому царский золотой потерять невозможно, как невозможно потерять неразменный рубль, как невозможно сказочному герою Иванушке не сделаться в конце концов царем. И тут Шмелёвский Мартын отличается от лесковского Левши большей причастностью к персонажам волшебной сказки, где неизбежен добрый и благополучный финал, даже если герои и умирают после долгой и счастливой жизни. В контексте произведения Шмелёва «житийная» кончина боголюбивого мастера Мартына в какой-то мере противопоставлена трагической и безвременной гибели Левши. Смерть героя Лескова – закономерная судьба народного таланта в крепостнической России, где не знающая ограничений бюрократическая государственность распоряжается жизнями русских людей наравне с неодушевленными вещами. В России И. С. Шмелёва времена изменились в сторону возвращения к древним, праворславным традициям общественной жизни. Оттого-то и царь «Лександр Николаевич» отчасти похож на лелеемого народными преданиями «батюшку-царя», доброго, мудрого и справедливого правителя, отечески относящегося к подданным. Поэтому радость и гордость Мартына, получившего из рук государя золотой, окончательно постигаются только с учетом средневековой традиции русской православной жизни. Вот почему Шмелёвского героя защищает не простая монета из золота, а благословение Божие, полученное из рук народно-христианского монарха, отвечающего перед Богом за благополучие подданных.

1 Лесков Н. С. Собрание сочинений: в 6 т. М., 1993. Т. 5. С. 493. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте статьи в скобках с указанием римской цифрой тома, арабской – страницы.

2 Шмелёв И. С. Лето Господне. М.: Мол. гвардия, 1991. C. 130–131. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте статьи в скобках с указанием арабской цифрой страницы.