Сидоренко Ю. И. (Кострома)
ЧУДО ВЕЛИКОЕ И НЕПЕРЕДАВАЕМОЕ
В тысячелетнем параде русской гениальности — от киевских князей Олега и Владимира через неведомого автора «Слова о полку Игореве», протопопа Аввакума, П. Я. Чаадаева, великих граждан мира А. С. Пушкина, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского и далее, далее — не может потеряться и лик Василия Васильевича Розанова. Его глубинный «симфонический» талант в каждой своей части может соперничать с целокупными талантами самых известных европейских (и мировых) «властителей дум». Как философ он не ниже Л. Фейербаха, как социолог и политик — Ж.-Ж. Руссо, как мыслитель в поразительном блеске своей оригинальности он выше Ф. Ницше, А. Шопенгауэра. Он предвосхитил основные идеи З. Фрейда о влиянии пола на все «душестроение» человека. Он заговорил об особой роли «понимания» (работа «О понимании») намного раньше, чем возникла герменевтика как направление современной философии. (Так, «Общая теория понимания» Э. Бетти вышла лишь в 1955 г.). Особое место занимает в творчестве Розанова-философа его истолкование природы потенциальности мира (работа «О потенциальности и роли ее в мире физическом и человеческом»). Здесь он обосновывает чрезвычайно глубокую мысль о том, что так называемый «Мир» — лишь частица «Потенциального мира», который и есть настоящий предмет философии. У Розанова есть еще немало блестящих философских идей и озарений, которые все еще не оценены по достоинству философской общественностью ни в его время, ни в нынешнее.
Это произошло, в частности, потому, что его философские изыскания либо оказывались элементом его литературных исследований, либо приобретали столь законченную и своеобразную литературно-эстетическую форму (как, например, у А. И. Герцена, Ж.-П. Сартра или А. Камю), что их нередко оценивали лишь как одну из сторон его литературного таланта.
Действительно, одной из самых сильных сторон его «духовного действа» был особый тип литературного видения, поразительная способность прочитывать человека в его немыслимо завораживающих противоречиях. («Много вообще антиномий кроется в странной душе человека...»). М. Горький считал В. В. Розанова «самым интересным человеком русской современности», видел в нем «фигуру, м. б., более трагическую, чем сам Достоевский». После смерти Василия Васильевича, Горький писал его дочери: «Я считаю В. В. гениальным человеком, замечательнейшим мыслителем, в мыслях его много совершенно чуждого, а порою — даже враждебного моей душе, и — с тем вместе — он любимейший писатель мой». И такую или подобную оценку давали почти все замечательные современники Розанова, которые знали его близко или были знакомы с его произведениями, в частности, Н. Бердяев, П. Флоренский, А. Блок, Д. Мережковский, З. Гиппиус, Вяч. Иванов, Ф. Сологуб, А. Белый и др. (Н. Бердяев: «Литературный дар его был изумителен, самый большой дар в русской прозе». З. Гиппиус: «Розанов — писатель громадного, почти гениального дарования»).
Особая сила таланта В. В. Розанова — в поражающей способности чувствовать мир в его «рыдательной диалектике». Он владел умением «одновременно смотреть в разные стороны», «идти в двух направлениях». Он ощущал, а главное, передавал «самое мелочное, мимолетное, невидимые движения души, паутинки быта», ибо «смысл — не в Вечном; смысл — в Мгновениях». Воистину его голосом заговорило само Бытие.
Разительную силу почти всем его главным работам и, прежде всего, таким, как «Опавшие листья», «Смертное» придает их «внутренняя» стилистика — особая достоверность его душевного многоголосия, нравственный дар откровения, исповедальности (до такой степени свойственный может быть только «душевному жанру» Августина Блаженного или Ж.-Ж. Руссо). Эта удивительная «рукописность души», которой внятен весь безоглядный мир человеческий, постоянно облекаемая к тому же в свежую, неожиданную афористичность (как, например, у С. Шамфора или В. О. Ключевского), поднимает В. В. Розанова как писателя-философа до вершин русского и общечеловеческого значения.
Громадная внутренняя честность, сопрягаемая с тончайшим всевидением (и всеведением), способность принадлежать только истине (особая моральная гениальность) поражала современников, заставляла их, в том числе, самых великих, например, Л. Н. Толстого («Хитрейший Змий Розанов»), прислушиваться и уважать даже самые парадоксальные мнения В. В. Розанова. Это касается любой его позиции — по отношению к полу и семье («чресленному началу»), Христу и христианству («религии смерти, апологии сладости смерти»), еврейству («поругаемому народу, имя которого обозначает хулу»), к социализму, ко многим другим социальным и нравственным явлениям.
Его глубокие и верные мысли о судьбах и месте российского социализма (во многом совпадающие со взглядами Н. Бердяева) помогают и нам понять наше настоящее и грядущее. Социализм, прорицал он в «Опавших листьях», — тяжелый и неизбежный этап в историческом развитии России. «Социализм пройдет как дисгармония. Всякая дисгармония пройдет».
И кончает свою жизнь и творческий путь этот великий человек земли русской тем, что от века печалило и заботило всякого русского патриота: «До какого предела мы должны любить Россию? До истязания, до истязания души своей». «Боже, куда девалась наша Россия... Ну, прощай, былая Русь, не забывай себя. Помни о себе. Если ты была когда-то величава, то помни о себе. Ты всегда была славна». Это слова и о нас с вами, о нашем времени.
Гений Василия Васильевича Розанова будет светить через множество поколений.