Г.И. Романова
«Слова как слова!..»: Об изучении «Грозы» в школе

В современных программах для средней школы названы три пьесы Островского: «Гроза» (1859), «Лес» (1871), «Бесприданница» (1879); учителю и ученику рекомендуется выбрать для анализа одну из них. Как правило, предпочитают хрестоматийную «Грозу», о чем свидетельствуют темы сочинений, предложенные на выпускных экзаменах последних лет, а также работы, которые размещают сами школьники (или вчерашние школьники) в интернете. При этом «Гроза» обычно остается «пьесой для чтения»: ее читают дома по действиям, в классе по ролям, заучивают монологи наизусть; словом — анализируют текст пьесы, а не конкретные постановки, режиссерские и актерские интерпретации.

В тексте «Грозы», однако, много цитат и реминисценций из русской литературы. Акцентирование этой стороны пьесы, на мой взгляд, существенно влияет на ее прочтение.

В советском литературоведении в истолковании «Грозы» определяющей была мысль Н.А. Добролюбова о том, что это «пьеса жизни»: «Уже и в прежних пьесах Островского мы замечали, что это не комедии интриг и не комедии характеров собственно, а нечто новое, чему мы дали бы название «пьес жизни», если бы это не было слишком обширно и потому не совсем определенно. Мы хотим сказать, что у него на первом плане является всегда общая, не зависящая ни от кого из действующих лиц, обстановка жизни. Он не карает ни злодея, ни жертву; оба они жалки вам, нередко оба смешны, но не на них непосредственно обращается чувство, возбуждаемое в вас пьесою» 1. Мысль, высказанная в статье «Луч света в темном царстве» (1860), стала опорной во многих отечественных исследованиях ХХ в. 2.

Особенно подчеркивалась реалистичность изображения в «Грозе», чему способствовали высказывания самого драматурга, «относящиеся к тому периоду в истории русской художественной мысли, когда реализм оставался высшей формой искусства» 3. Некоторые современники драматурга отмечали не только реализм пьесы, но и ее «романтизм». Полемизируя с Добролюбовым, А.А. Григорьев указывал: «…Слово самодурство слишком узко, и имя сатирика, обличителя, писателя отрицательного весьма мало идет к поэту, который играет на всех тонах, на всех ладах народной жизни, который создает… страстно-трагическую задачу личности Катерины, высокое лицо Кулигина…» 4.

Слова «правда жизни», подразумевающие отражение закономерностей реальной жизни, реализм в показе характеров, правдоподобие формы, неискушенными читателями могут быть истолкованы в узком, буквальном смысле — как в рецензии критика А.М. Пальховского, сказавшего о «полусумасшедшей барыне» («à la шекспировской ведьме», по его словам): «…но это лицо тоже не лишено правды: такие случаи бывают в уездных городах» 5.

Конечно, в большинстве своем профессиональные литераторы не отождествляли героев Островского с реальными людьми. Кроме того, реалистичные образы «Грозы» воспринимались зачастую символически, чему способствовали название пьесы и другие особенности. Этим отчасти объясняются и слова цензора, усмотревшего в образе Кабанихи намек на царя: «Это, де, Николай Павлович в юбке» (одно из наиболее часто цитируемых высказываний) 6.

Отвлечение от конкретной семейной ситуации характерно и для интерпретации Добролюбова (ведь сам по себе факт нарушения супружеской верности вряд ли бы вызвал его восхищение). Это был характерный подход профессионального критика, при котором жизнь и литература не отождествлялись, но речь шла об актуальных в обществе социально-нравственных проблемах с опорой на материал художественной литературы.

С течением времени, особенно в практике школьного преподавания, неизбежно адаптирующего классику, пьеса, во-первых, стала восприниматься если не наивно-реалистически, то по крайней мере как реальный исторический «документ» (в этом одна из главных проблем изучения любого произведения в школе). Во-вторых, отдельные суждения критической классики, воспринятые в отрыве от целого, подчас вступали в противоречие с текстом, сюжетом пьесы; особенно это относится к положениям «реальной критики», понимаемой упрощенно. Так, например, оценка Добролюбовым самоубийства героини как протеста («…нашлась в бедной женщине решимость …» 7), понятая в буквальном смысле и перенесенная в школьное сочинение, приобретает какой-то зловещий смысл: «Хорошо, что Катерина нашла в себе силы для этого страшного поступка».

Для нейтрализации бытового и наивно-реалистического восприятия пьесы важно объяснение ее литературности, традиционности, стилистического контекста. Созданию атмосферы условности способствуют литературные цитаты и реминисценции.

Много сказано исследователями «Грозы» о фольклорных элементах, народно-песенной основе речи героев 8. Устное народное творчество представлено в драме песнями Варвары и Кудряша, а также популярной в народе песней (на слова А.Ф. Мерзлякова) «Среди долины ровныя…», которую поет Кулигин.

Атмосферу литературности создают и цитаты (например: «И в рубище почтенна добродетель»), и упоминания «старинных стихотворцев» (поэтов XVIII в. — Ломоносова и Державина), которых «поначитался» Кулигин. Постоянные напоминания Кабанихи о том, что семья, дом держатся грозой и страхом наказания, а также рассказ странницы Феклуши о «салтане Махнуте турецком», «салтане Махнуте персидском» и «судьях неправедных» восходят к древнерусской литературе, в частности к «Сказанию о Магмет-салтане» Ивана Пересветова (XVI в.), в котором рефреном звучат слова о том, что «нельзя царство без грозы держать». Рассказывается в этом памятнике и о жестоких наказаниях неправедных судей.

Первые же слова, которые произносит Феклуша, вызывают литературные ассоциации. Ее обороты речи: «Красота дивная!», «...народ благочестивый, добродетелями многими украшенный! Щедростью и подаяниями многими!» (д. 1, явл. 3), — напоминают своим ритмом, тавтологичностью, лексикой, инверсиями начало «Сказания о погибели русской земли»: «О светло светлая и украсно украшенная земля Русская! Многими красотами удивлена еси: …домы церковными и князьями грозными, бояры честными, вельможами многими» 9.

Поведение Кабанихи — ритуальное, соответствующее этикету «Домостроя». В этом сборнике XVII â. дан распорядок жизни дома — большого хозяйства с чадами и домочадцами, за мысли и поступки которых отвечают родители и хозяева этого дома («…Казни сына измлада и порадуешься о нем в мужестве… Дшерь ли имаши, положи на них грозу свою… А домочадцев своих учи страху Божию и всякой добродетели»). Кабаниха ведёт себя сообразно своему положению блюстительницы порядка и нравственности в своём доме. П.И. Мельников-Печерский трактовал «Грозу» именно через «Домострой»: «И передаются из поколения в поколение домостройные предания невежества, и благоденствует окрепшее на русской почве самодурство, путем побоев и ругательств передающее грядущим поколениям неприкосновенные, нерушимые уставы “Домостроя”» 10.

Рассказы Кулигина о нравах калиновских обывателей выдержаны в еще более старых стилистических традициях, напоминая нравоучительные старинные повести и апокрифы. Например, описание тяжб и радости судейских при виде ссорящихся почти дословно повторяет сцены наказания грешников в аду, где бесы от радости «руками плещут». А сам он представляется жителям «чем-то вроде городского юродивого» 11.

Не менее явственно звучат в драме и отзвуки русского сентиментализма, в частности повести Н.М. Карамзина «Бедная Лиза» (1792). Интерес к этому произведению, мода на него угасли в обществе уже к 20-м годам XIX в., но историческое ее значение, как неоднократно признавал В.Г. Белинский, огромно. В позднейшей литературе карамзинские традиции прослеживаются не только в самом общем плане: современные исследователи находят сходные с «Бедной Лизой» мотивы и в лермонтовском «Герое нашего времени», и в «Казаках» Л. Толстого, «где доброе в душе героев противостоит условностям и лжи цивилизации» 12.

Один из основных вопросов в повести Карамзина — вопрос о праве женщины на чувство, противоречащее общественным условностям. О том, как в то время обстояло дело в жизни, писал Ю.М. Лотман: «Однако в целом положение женщины в послепетровской культуре было иначе ориентированным. Основным противником здесь были не мужчины как таковые с их стремлением к господству, а сторонники «старых нравов», отрицавшие за женщиной право на любовь по своему выбору… Как позже романтики, люди «европеизированной» русской культуры полагали, что именно в любви женщина реализует свою судьбу» 13.

С отстаиванием на полстолетия дошел до купеческой среды вопрос о праве женщины на свободный выбор, на личную «волю», вопрос о соотношении этой «воли» с интересами семьи, сословия, общества в целом. Островский, как человек «европеизированной» русской культуры, с полным сочувствием к своей героине поставил этот вопрос на примере конкретной купеческой семьи, но, как и Карамзин, пришел к трагической развязке, не находя в российской действительности оснований для положительного решения конфликта. Личная «воля» вступала в трагическое противоречие не только «с житейски достоверным состоянием современного патриархального уклада, но и с идеальным представлением о нравственности» 14. Сходство конфликта и его разрешения (и Лиза и Катерина бросаются в омут) также сближает повесть Карамзина с пьесой Островского.

Очевидно сходство и в символике мотива грозы в «Бедной Лизе» и в драме Островского. Пейзаж составляет психологический, эмоциональный фон развития сюжета повести: падению героини сопутствует гроза: «Ах, я боюсь, боюсь того, что случилось с нами! Я боюсь, чтобы гром не убил меня как преступницу!» — восклицает Лиза. И Катерина у Островского тоже уверена, что будет наказана за свой нравственный проступок грозой: «Тиша, я знаю, кого убьет» (д. IV, явл. 5). В драме мотив грозы создает психологический настрой и способствует воссозданию целостности произведения: в первом действии гроза собирается (предчувствие беды, «греха»), в четвёртом — гроза разразилась (героиня признаётся в своем «грехе»).

Герои Островского, как и Карамзина, живут сердцем: «Не хочу здесь жить, так не стану, хоть ты меня режь!» — заявляет Катерина (д. II, явл. 2). Как и Лиза, Катерина простодушна, естественна, не прибегает к уловкам, не способна к компромиссу. Романических героев «Грозы» можно назвать «чувствительными» — их поступки определяет жизнь сердца, а не рассудок. Этим же обусловлена религиозная экзальтация Катерины, что отражается и в авторских ремарках («плачет» одна, «плачет на груди Бориса», «падает ему на грудь», Борис «рыдает»), и в речах героев («душа моя», «бедный», «сердце» — наиболее часто употребляемые слова в драме). Из фольклорного слоя речевой характеристики Катерины выделяются слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами: «Под деревцом могилушка… как хорошо!. Солнышко ее греет, дождичком ее мочит… цветочки расцветут: желтенькие, красненькие, голубенькие…» (д. V, явл. 4). Все это также вызывает ассоциации с приемами сентиментализма.

В ряду характерных стилистических примет «Бедной Лизы» критики выделяют интонационную сверхэмоциональность повести, что находит выражение в обилии восклицаний и вопросов 15. Проводить полную аналогию в этом плане с «Грозой» вряд ли возможно, так как почти все реплики в пьесе (даже второстепенных персонажей) должны произноситься с восклицательной или вопросительной интонацией. Ведь даже «при установке драматургов на правдоподобие сюжетные, психологические и собственно речевые гиперболы сохранялись» 16. Это обусловлено спецификой драмы как литературного рода.

Однако признаки сверхэмоциональности речи Катерины очевидны. Если сравнить монологи героинь «Грозы» и «Бесприданницы» в сходных ситуациях, то станет явным значительное преобладание «взволнованных», восклицательных реплик в пьесе, написанной раньше на двадцать лет.

Так, решающий диалог Паратова и Ларисы (д. IV, явл. 7), несмотря на свою смысловую напряженность, обходится без единого восклицания: «…Я должна или приехать с вами, или совсем не являться домой», — говорит Лариса. И на вопрос Паратова, что это значит, она отвечает также без восклицаний, как бы сухо констатируя: «Для несчастных людей много простора в божьем мире: вот сад, вот Волга… Везде утопиться легко, если есть желание да сил достанет». Почувствовав угрозу в этих словах, Паратов пытается отрезвить девушку, восклицая иронически: «Какая экзальтация!»

В словах Ларисы, скорее, — осознанное решение. Экзальтация же предполагает полное подчинение эмоциям, импульсивность, безрассудство, т. е. как раз то, чем отличается поведение Катерины. «Экзальтация» в ее истинном виде показана Островским в V действии «Грозы». Как сказано в авторском примечании, Катерина «весь монолог и все последующие сцены говорит, растягивая и повторяя слова, задумчиво и как бы в забытьи»: «Зачем они так смотрят на меня? Отчего это нынче не убивают? Зачем так сделали? Прежде, говорят, убивали. Взяли бы да и бросили меня в Волгу; я бы рада была…» (д. V, явл. 2). В этом контексте очевиден отход от повышенной эмоциональности в «Бесприданнице».

Если признать, что драме Островского не чужды некоторые черты сентиментализма, то они могли сказаться и в особенностях основного конфликта пьесы. И если в «Грозе» конфликт, возникающий в купеческом быту, не сводится полностью к противостоянию «чувствительного» и «холодного», рассудка и безрассудства, то мотивы его звучат довольно явственно.

Контраст бездушности и чувствительности обнаруживается и в сюжете, и в композиции пьесы. В завязке действия обозначено противоречие социального, семейного статуса героев с их чувствами. Это несоответствие осознается самими персонажами: Катерина и Борис, признаваясь в любви, отдают отчет в том, что она незаконна (вспоминается восклицание Лизы: «Однако же тебе нельзя быть моим мужем! Я крестьянка…»).

«Чувствительная» Катерина не приемлет жизни в доме своего мужа, где «все то же», что и в доме родителей, но все делается без души. Она готова на все, чтобы не подчиниться формам жизни, навязываемым Кабанихой. Непреднамеренность поведения Катерины, естественность высказываний, жестов, движений представлена писателем как норма; у Кабанихи же свои формы поведения, свои ритуалы, подтвержденные авторитетом старины.

Стилистическая окраска речи Катерины более тяготеет к условной риторичности, чем к свободному, разговорному слову, вызывая в памяти (вместе со словами Кулигина: «Жестокие нравы, сударь…») лексические обороты, характерные для «жестокого романса»: «…не тирань ты моего сердца!»; «Быть беде без тебя!» (д. II, явл. 4); «Возьми ты с меня какую-нибудь клятву страшную…» (д. III, сцена 2, явл. 3) и т.п. Все это напоминает фольклорно-сентиментальные клише, в более поздний период перешедшие в утрированном виде в городской романс.

Если в повести Карамзина о матери Лизы сказана знаменитая фраза: «…ибо и крестьянки любить умеют», то Кабаниха говорит о себе, что у нее сердце «вещун». Но по ходу действия пьесы становится очевидной именно рассудочность купчихи, понимающей, что она мешает жить сыну и его жене, по их «воле». Ее равнодушие к Катерине наиболее ярко проявляется в финале пьесы, когда она заявляет: «Об ней и плакать-то грех» — и не забывает соблюсти этикет: «Спасибо вам, люди добрые, за вашу услугу». Черствость Кабанихи по отношению к Катерине в этой сцене отмечает и Кулигин: «Она теперь перед судией, который милосерднее вас» (д. V, явл. 7).

Холоден, расчетлив и Дикой, которого Кабаниха прекрасно понимает и осаживает его показную «горячность» вопросом: «À зачем ты нарочно-то себя в сердце приводишь? Это, кум, нехорошо» (д. III, сцена 1, явл. 2).

Для Катерины важны слова (ее и свекровь-то «сокрушила» в основном словом), а для ее мужа характерны грубоватые, циничные в своей откровенности высказывания. Тихон говорит о повседневной жизни с ее конкретными заботами и радостями (кратковременные отлучки из дома). На упреки Катерины: «Как же мне любить-то тебя, когда ты такие слова говоришь?» — он возражает: «Слова как слова! Какие же мне еще говорить?» (д. II, явл. 4; курсив. — Г.Р.).

Контраст приземлённого и возвышенного, бытового и поэтического обнаруживается и в многозначности ключевых слов. Например, с такими словами, как воля, грех, гроза, связаны основные сюжетные мотивы; в пьесе они приобретают выразительность символов.

Гроза в «высоком», литературном стиле — знак наказания, страха, угрозы. Наиболее часто именно в таком смысле это слово употребляется Кабанихой. И Дикой утверждает: «Гроза-то нам в наказание посылается, чтобы мы чувствовали…» (д. IV, явл. 2). Для Тихона гроза — просто наказание за мелкие слабости; при отъезде из дома он радуется: «недели две никакой грозы надо мной не будет…» (д. II, явл. 4). Для Кулигина же: «…не гроза это, а благодать!» (д. IV, явл. 4).

Слово воля Борис употребляет в значении «решение, выбор»: «Ваша воля была на то» (д. III, сцена 2, явл. 3); «Не по своей я воле еду…» (д.V, явл. 3), но также и в значении «свобода»: «Я вольная птица» (д. V, явл. 3). В утверждениях Кабанихи оно звучит как синоним слова «произвол»: «Куда воля-то ведет!» (д. IV, явл. 6). Кулигин говорит о приволье, о широте жизни и ее пространстве.

Грех понимается как преступление перед Богом и как беда, вина перед людьми. В житейском смысле об этом говорит Глаша: «Уж наш грех, не доглядели» (д. V, явл. 1). В высоком религиозном смысле (нечестивые помыслы) это слово произносит Катерина: «Ах, Варя, грех у меня на уме») (д. I, явл. 7). Каясь в своей вине — нарушении обета, данного при церковном венчании, Катерина говорит: «Грешная перед Богом и перед вами!» (д. IV, явл. 6).

Некоторое сходство с сентиментальной повестью не вносит мелодраматического оттенка в «Грозу», названную самим драматургом «драмой», а исследователями в позднейшие времена «трагедией» 17. Жанр мелодрамы обладает своими содержательными особенностями 18.

Однако даже отдаленные отзвуки сентиментализма, отождествляемого с мелодрамой, вызывали неприятие и отпор современников Островского. Так, рецензент М.И. Дараган упрекал первую исполнительницу роли Катерины, Л.П. Никулину-Косицкую, в излишней экзальтации, мелодраматизме, плаксивости. Критик Н.Д. Павлов увидел в Катерине мелодраматическую героиню. Не согласный с А.А. Фетом в оценке «Грозы», И.С. Тургенев спрашивал у него в письме: «Где Вы нашли тут мелодраму, французские замашки, неестественность?» 19.

При усилении внимания к словесному действию в драме несколько иначе воспринимаются и второстепенные персонажи. Примером может служить истолкование образа Кулигина. Обычно утверждается, что Кулигин вступает в конфликт с самодурами 20. В.Я. Лакшин писал: «Кулигин и Катерина — это две разные, но внутренне родственные стороны народной жизни, свидетельствующие о неизбежности конца патриархального самодурства» 21.

Эти суждения недостаточно согласуются с текстом пьесы. Если имеется в виду осуждение самодуров, так их осуждают не только Кулигин, но почти все персонажи пьесы: мещанин Шапкин, Кудряш, Варвара, Борис и даже Тихон. Восхваляет их только странница Феклуша.

Кулигин, подлаживаясь под настроение Дикого и даже унижаясь перед ним, просит у него денег на изготовление солнечных часов, предлагает громоотвод сделать. Борису он говорит: «Что ж делать-то сударь! Надо стараться угождать как-нибудь» (д. I, явл. 3), а после разговора с Диким: «Нечего делать, надо покориться!» (д. IV, явл. 2).

А.И. Журавлева, анализируя образ Кулигина, указывает на анахронизм его изобретений и вскрывает авторскую оценку этого образа как чудака, а не представителя судьбоносных народных сил 22.

Но при этом остается очевидной близость характеров главной героини и Кулигина. Их объединяет принадлежность к одному литературно-поэтическому стилю. Речь «антика», «самоучки», начитавшегося «древних стихотворцев», близка своей литературностью возвышенному поэтическому стилю речи Катерины.

Образ странницы Феклуши предстает не только символом тупости и невежества, но и свидетельствует о силе и устойчивости народного «предания».

Конфликт, особенности композиции, даже иерархия в системе персонажей (что, казалось бы, очевидно) по-разному толковались и объяснялись на всем протяжении изучения этой «пьесы жизни». А это, в свою очередь, послужило основанием для различных толкований характера Катерины.

«Именно со статьи Добролюбова сложилась в русской культуре традиция трактовки Катерины как героической личности, в которой сосредоточены мощные потенции народного характера» 23. На первый план, как известно, критик выдвигал социальный аспект, отношения самодурства и безгласности.

Д.И. Писарев в статье «Мотивы русской драмы» толковал основной конфликт «Грозы» как психологический. В поступках Катерины критик видел несоразмерность между причинами и следствиями. Столкнувшись с реальной жизнью, человек, выросший в тепличных условиях, как Катерина в «Грозе», не выдерживает ее и обречен на погибель 24.

В обоих случаях главной героиней выступает только Катерина, тогда как Кабаниха отнесена к второстепенным персонажам, как и Дикой.

Из такой расстановки персонажей исходили в своих работах многие исследователи творчества Островского и в ХХ в., выдвигая на первый план социальный аспект. Так, А.И. Ревякин отмечал две завязки: в первом акте — завязка социального конфликта (Кулигин — Дикой), во втором акте последние слова Катерины («Будь что будет, а я Бориса увижу! Ах, кабы ночь поскорее!..») — «завязка индивидуальная»; с развитием действия обе завязки сливаются — «социальное и индивидуальное сплелись в единый узел острого жизненного конфликта». 25

Однако появляются и другие трактовки.

По мнению А.И. Журавлевой, главный конфликт пьесы — противостояние Катерины и Кабанихи. Они обе — сильные, бескомпромиссные личности. При этом противоречие объясняется традиционно, как конфликт нового и старого, старших и младших, т. е. в духе трактовки Добролюбова. Соответственно рассматривается и композиция пьесы, в которой обнаруживаются две развязки. Ложная развязка — гроза и признание Катерины (торжество Кабанихи), за которой следует реальная развязка — самоубийство Катерины (и «крушение» Кабанихи) 26.

Катерина, которую «сокрушила свекровь», изменяет мужу, поступая по своему желанию, по своему произволу. Отметим, что самодурство и произвол — понятия, далекие одно от другого, но из одного ряда. Так что вывести непосредственно из текста пьесы заключение об особой силе духа Катерины довольно трудно. Характер главной героини трагедиен, но вряд ли можно говорить о его героичности.

Эту мысль выразил писатель В. Распутин: «Как все изменилось со времен Катерины из “Грозы”: “темное” царство превратилось в царство свободы <…> И уж выдвигается на место Катерины Валентина (из пьесы А. Вампилова), целомудренная и бескорыстная душа, помнящая не только инстинкты, но и заветы, которые никогда для человека не могут быть ветхими» 27. (Валентина — героиня пьесы «Прошлым летом в Чулимске».) При сохранении трагической сути конфликта и героиня тоже остается за рамками правил и принятого в современной ей жизни «порядка».

Трагизм жизни человека, показанный и в сентименталистской повести XVIII в., и в реалистической драме XIX–XX вв., притягивает внимание читателя и зрителя. Повторяемость конфликта, заложенного в природе человека и общества, обусловливает его непреходящую актуальность. Не ослабевает интерес к конфликту, который в реальной жизни преимущественно решается компромиссным путем, но в искусстве традиционно получает трагическую развязку.

1 Добролюбов Н.А. Собрание сочинений: В 9 т. М., 1963. Т. 6. С. 321.

2 См.: Лотман Л.М. А.Н. Островский и драматургия его времени. М.; Л., 1961; Холодов Е. Мастерство Островского. М., 1967; Штейн А.Л. Мастер русской драмы. М., 1973; Ревякин А.И. Искусство драматургии А.Н. Островского. М., 1974.

3 Николаев П.А. Реализм в эстетике Островского // Наследие А.Н. Островского и советская культура. М., 1974. С. 41.

4 Григорьев А.А. После «Грозы» Островского. Письма к Ивану Сергеевичу Тургеневу // Гри-горьев А.А. Театральная критика. Л., 1985. С. 187.

5 Цит. по: Пьеса А.Н. Островского «Гроза» в русской критике и литературоведении / Сост. Сухих И.Н. СПб., 2002. С. 40.

6 См.: Лакшин В.Я. Островский. М., 1976. С. 346.

7 Добролюбов Н.А. Указ соч. С. 358.

8 См., напр.: Штейн А. Л. Три шедевра Островского. М., 1967. С. 23-27, 60-62.

9 Литература Древней Руси. СПб., 1997. С. 174.

10 Мельников-Печерский П.И. «Гроза». Драма в пяти действиях А.Н.Островского // Библиотека для чтения. СПб., 1860. № 1.

11 Журавлева А.И. Драматургия А.Н. Островского и литературный процесс его времени. М., 1985. С 80.

12 Осетров Е. Три жизни Карамзина. Л., 1989. С. 132.

13 Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. М., 1987. С. 270.

14 Журавлева А.И. «Гроза» А.Н. Островского // Анализ драматического произведения. Л., 1988. С. 211.

15 Топоров В.Н. «Бедная Лиза» Карамзина: Опыт прочтения. М., 1995.

16 Хализев В.Е. Теория литературы. М., 2002. С. 343.

17 См.: Ревякин А.И. «Гроза» А.Н. Островского. М.; Л., 1948. С. 66-74.

18 Балухатый С.Д. Поэтика мелодрамы // Балухатый С.Д. Вопросы поэтики. М., 1990.

19 Тургенев И.С. Полн. собр. соч.: В 28 т. М.; Л., 1961. Т. 3. С. 375.

20 См.: Лотман Л.М. А.Н. Островский и русская драматургия его времени. М.; Л., 1961.

21 Лакшин В. Три пьесы Островского // Островский А.Н. Пьесы. М., 1964. С. 11.

22 Журавлева А.И. Русская драма и литературный процесс XIX в. М., 1988. С. 77.

23 Там же.

24 См.: Писарев Д.И. Мотивы русской драмы // Писарев Д.М. Сочинения: В 4 т. М., 1956. Т. 2. С. 366-395.

25 См.: Ревякин А.И. «Гроза» А.Н. Островского. М., 1962. С. 188.

26 Журавлева А.И. «Гроза» А.Н. Островского. С. 203.

27 Театральная жизнь. М., 1988. № 1. С. 3.

Архив авторских публикаций сайта (2011):