Александр Дурилов
Неразделимые начала
стихотворения
Дурилов А. П. Неразделимые начала: Стихотворения. — Кострома: Костромской фонд культуры, 1995. — 18 с.
В предлагаемых читателю стихотворениях почти отсутствуют художественные образы и замысловатые сюжеты. Они просты и предельно искренни. В них нет вымысла и игры творческого воображения. Нет целенаправленной профессиональной работы над стихом. Это интуитивно схваченные и вылившиеся в стихотворную форму события моей душевно-духовной жизни, вехи интеллектуальной биографии, мимолётные впечатления и переживания. В целом их можно охарактеризовать как мой путь в философию. Когда-то Игорь Александрович Дедков заметил по их поводу, что они слишком рассудочны. Я сказал, что могу писать и образные и сюжетные стихотворения. Но он покачал головой и заметил: «Себя не переделаешь». И тем самым как бы подтолкнул меня к осознанию своей подлинной сути, а она заключается в том, что меня интересует только мысль. Недостаточно иметь врождённую склонность к философствованию. Необходимо её ещё осознать и решиться на её осуществление. Это интеллектуальная страсть и самоотдача. И такое, к сожалению, сейчас почти забытое в профессиональных философских и научных кругах качество, как интеллектуальная честность.
* * *
Морозным зноем обожжённые,
Сменив листву на седину,
Деревья, как заворожённые,
Стоят в заснеженном саду.
Не зашумят, не шелохнутся,
Чтоб не вспугнуть их тихий сон
Я не решаюсь улыбнуться,
Я этим сном заворожён.
Я вам завидую, деревья,
Что можно спать вам до весны,
И слушать древние поверья,
И видеть ласковые сны,
И тихой сказкой очарован,
Не слыша холода стою,
Зачем же я зимой не скован,
Зачем с деревьями не сплю?!
1966
* * *Сменив листву на седину,
Деревья, как заворожённые,
Стоят в заснеженном саду.
Не зашумят, не шелохнутся,
Чтоб не вспугнуть их тихий сон
Я не решаюсь улыбнуться,
Я этим сном заворожён.
Я вам завидую, деревья,
Что можно спать вам до весны,
И слушать древние поверья,
И видеть ласковые сны,
И тихой сказкой очарован,
Не слыша холода стою,
Зачем же я зимой не скован,
Зачем с деревьями не сплю?!
1966
И быть ли, как песок, сыпучим,
И быть ли твердым, как скала,
И гадом мерзким и ползучим,
И гордым, как полёт орла, —
Не всё ль равно, поскольку сила
Тебя подмяла, подняла,
И руки за спину скрутила,
И мудрость раннюю дала?
1970
* * *И быть ли твердым, как скала,
И гадом мерзким и ползучим,
И гордым, как полёт орла, —
Не всё ль равно, поскольку сила
Тебя подмяла, подняла,
И руки за спину скрутила,
И мудрость раннюю дала?
1970
Зло вгрызаясь в откос каменистый,
Проходя за аршином аршин,
Продвигаются вверх альпинисты,
Покорители снежных вершин.
Незадачливый труженик слова,
Человек не от мира сего,
Открывающий снова и снова
Неоткрытые грани его,
Через взлёты, паденья, утраты,
В городах и далёкой глуши,
Я карабкаюсь зло и упрямо
К сокровенным вершинам души.
1970
* * *Проходя за аршином аршин,
Продвигаются вверх альпинисты,
Покорители снежных вершин.
Незадачливый труженик слова,
Человек не от мира сего,
Открывающий снова и снова
Неоткрытые грани его,
Через взлёты, паденья, утраты,
В городах и далёкой глуши,
Я карабкаюсь зло и упрямо
К сокровенным вершинам души.
1970
Путь к истине поистине тернистый,
И бесконечный, и опасный путь —
Бредёшь впотьмах тропою каменистой,
Ни отдохнуть, ни в сторону свернуть.
1970
* * *И бесконечный, и опасный путь —
Бредёшь впотьмах тропою каменистой,
Ни отдохнуть, ни в сторону свернуть.
1970
Берег Волги - единственный друг,
Без условий меня принимающий,
Для меня, как спасательный круг,
Если в жизни я, как утопающий.
Безмятежной волной голубой,
Облаками, как птицы, крылатыми
Ты меня примиряешь с судьбой,
Ты меня примиряешь с утратами.
1974
Без условий меня принимающий,
Для меня, как спасательный круг,
Если в жизни я, как утопающий.
Безмятежной волной голубой,
Облаками, как птицы, крылатыми
Ты меня примиряешь с судьбой,
Ты меня примиряешь с утратами.
1974
Синергия. Фото Т. Пакельщиков.
* * *
К высотам духа устремясь,
Я трудно постигал начала.
С землёй утрачивалась связь,
А жизнь меня в неё вбивала.
Да так вбивала, что душа,
Казалось, покидала тело
И, в неизбежное спеша,
Едва совсем не отлетела.
И я проваливался в мрак,
Дышать, казалось, было нечем.
И понял я, что каждый шаг
Быть должен в жизни человечьим.
И вот, на время уцелев
И начиная всё сначала,
Не забываю: дух и хлеб —
Неразделимые начала.
1976
* * *Я трудно постигал начала.
С землёй утрачивалась связь,
А жизнь меня в неё вбивала.
Да так вбивала, что душа,
Казалось, покидала тело
И, в неизбежное спеша,
Едва совсем не отлетела.
И я проваливался в мрак,
Дышать, казалось, было нечем.
И понял я, что каждый шаг
Быть должен в жизни человечьим.
И вот, на время уцелев
И начиная всё сначала,
Не забываю: дух и хлеб —
Неразделимые начала.
1976
Мы с юных лет стремимся вверх,
Растущему подобны стеблю.
Но вот — беда, вот — неуспех,
И мы спускаемся на землю.
Ту, из которой проросли
Весенним тёплым днём однажды,
Ту, из которой вверх пошли,
В которую однажды ляжем.
Мы возвращаемся к корням,
Приходим к отчему порогу,
Чтоб, тихо голову склоня,
Найти опору и подмогу.
Спасибо, добрая земля!
Прости за дерзкое стремленье,
В котором, душу распаля,
Мы предаём тебя забвенью.
В минуты тягостных утрат,
В часы душевного смятенья
В тебе находим исцеленье
И возвращаемся назад.
1977
* * *Растущему подобны стеблю.
Но вот — беда, вот — неуспех,
И мы спускаемся на землю.
Ту, из которой проросли
Весенним тёплым днём однажды,
Ту, из которой вверх пошли,
В которую однажды ляжем.
Мы возвращаемся к корням,
Приходим к отчему порогу,
Чтоб, тихо голову склоня,
Найти опору и подмогу.
Спасибо, добрая земля!
Прости за дерзкое стремленье,
В котором, душу распаля,
Мы предаём тебя забвенью.
В минуты тягостных утрат,
В часы душевного смятенья
В тебе находим исцеленье
И возвращаемся назад.
1977
Непостижим духовный облик мой.
Он словно соткан из контрастных пятен:
По временам — сверкает чистотой,
По временам — порочен и развратен.
1977
* * *Он словно соткан из контрастных пятен:
По временам — сверкает чистотой,
По временам — порочен и развратен.
1977
Какая дружная весна!
Я начисто лишился сна,
И не проходит ощущение,
Что в мир пришло столпотворение.
Наверное, покой вспугнул
Глухой неукротимый гул,
Что мерно дышит, как живой,
Над взбудораженной рекой.
Или виной тому ручьи,
Как я, бессонные в ночи,
К разбуженной реке спешащие,
Шумящие, как ветер, в чаще?
1977
* * *Я начисто лишился сна,
И не проходит ощущение,
Что в мир пришло столпотворение.
Наверное, покой вспугнул
Глухой неукротимый гул,
Что мерно дышит, как живой,
Над взбудораженной рекой.
Или виной тому ручьи,
Как я, бессонные в ночи,
К разбуженной реке спешащие,
Шумящие, как ветер, в чаще?
1977
Голуба, зелена, переменчива,
То веселья, то грусти полна,
Вечно юная, нежная женщина —
Моя песня — морская волна.
И легенде, почти позабытой,
Верю я, как ребёнок, сполна,
Что богиня любви Афродита
Твоей пеной была рождена.
1980
* * *То веселья, то грусти полна,
Вечно юная, нежная женщина —
Моя песня — морская волна.
И легенде, почти позабытой,
Верю я, как ребёнок, сполна,
Что богиня любви Афродита
Твоей пеной была рождена.
1980
А волны бегут на песок
И берег, целуя, ласкают.
Они умирают у ног,
От щедрой любви умирают.
В их шуме шаги не слышны,
Прибрежная пенится пена,
И чудится в песне волны
Прекрасное имя — Елена.
1980
* * *И берег, целуя, ласкают.
Они умирают у ног,
От щедрой любви умирают.
В их шуме шаги не слышны,
Прибрежная пенится пена,
И чудится в песне волны
Прекрасное имя — Елена.
1980
Море голубое и зелёное,
Ласковое солнце и прибой.
Что же ты, душа моя бессонная,
Навсегда утратила покой!
Что же ты среди такого чуда,
Среди этой вечной красоты,
Мчишься в никуда и ниоткуда
И не убежишь от суеты?
Что же ты под этим солнцем юга,
Где царит блаженство и покой,
Мечешься, бесценная подруга,
Вечно недовольная собой?
1980
* * *Ласковое солнце и прибой.
Что же ты, душа моя бессонная,
Навсегда утратила покой!
Что же ты среди такого чуда,
Среди этой вечной красоты,
Мчишься в никуда и ниоткуда
И не убежишь от суеты?
Что же ты под этим солнцем юга,
Где царит блаженство и покой,
Мечешься, бесценная подруга,
Вечно недовольная собой?
1980
Весенним днём на волжском берегу,
Когда река ещё во льду лежала,
Я слышал продвигающийся гул —
То было навигации начало.
Шёл катерок, мотором рокоча,
И вспарывал реку у середины,
И на дыбы вставали сгоряча,
Скрипели и отскакивали льдины.
Но он их трудолюбьем побеждал,
Не ледокол — всего буксирный катер.
Он трудным продвиженьем утверждал
Весенний наступательный характер.
Прекрасен был решительный таран,
Тот миг напоминая поневоле,
Когда выходят утром трактора
В атаку на невспаханное поле.
1981
* * *Когда река ещё во льду лежала,
Я слышал продвигающийся гул —
То было навигации начало.
Шёл катерок, мотором рокоча,
И вспарывал реку у середины,
И на дыбы вставали сгоряча,
Скрипели и отскакивали льдины.
Но он их трудолюбьем побеждал,
Не ледокол — всего буксирный катер.
Он трудным продвиженьем утверждал
Весенний наступательный характер.
Прекрасен был решительный таран,
Тот миг напоминая поневоле,
Когда выходят утром трактора
В атаку на невспаханное поле.
1981
Солнце безмятежное весеннее,
Небо голубое без границ.
И такое мироощущение,
Будто бы едва мы родились.
Будто нет и сроду не бывало
Ни тоски, ни горя, ни забот,
Будто нас волною укачало
И куда-то по морю несёт.
И душа бессмертная светла,
Будто миновало неизбежное,
Будто не бывало в мире зла…
Море голубое и безбрежное.
1980
* * *Небо голубое без границ.
И такое мироощущение,
Будто бы едва мы родились.
Будто нет и сроду не бывало
Ни тоски, ни горя, ни забот,
Будто нас волною укачало
И куда-то по морю несёт.
И душа бессмертная светла,
Будто миновало неизбежное,
Будто не бывало в мире зла…
Море голубое и безбрежное.
1980
В концертном зале филармонии,
В благоговейной тишине,
Где почитатели гармонии
Сидят в блаженном полусне,
Тревожно, трепетно и зыбко,
Неся неясную печаль,
Страдала трепетная скрипка
И пел возвышенный рояль.
1980
* * *В благоговейной тишине,
Где почитатели гармонии
Сидят в блаженном полусне,
Тревожно, трепетно и зыбко,
Неся неясную печаль,
Страдала трепетная скрипка
И пел возвышенный рояль.
1980
Лик Владимира двуедин —
Как монета, юный и древний.
За Успенский собор зайди —
Пахнет травами, как в деревне!
На контрастах построен он,
Здесь сливаются, словно реки,
Колокольный старинный звон,
Примитивный рёв дискотеки.
И сплелись, как тела в любви,
Словно грани единого спектра,
Переулка кривой извив,
Перспектива и ширь проспекта.
1982
* * *Как монета, юный и древний.
За Успенский собор зайди —
Пахнет травами, как в деревне!
На контрастах построен он,
Здесь сливаются, словно реки,
Колокольный старинный звон,
Примитивный рёв дискотеки.
И сплелись, как тела в любви,
Словно грани единого спектра,
Переулка кривой извив,
Перспектива и ширь проспекта.
1982
Можно умирать не трепеща,
Если жизнь не гладит по головке:
Теснота и неуют общаг,
Грязные, вонючие столовки.
Мне, приятель, некуда спешить
С этого случайного ночлега,
У меня на свете ни души —
Ни собаки и ни человека.
1983
* * *Если жизнь не гладит по головке:
Теснота и неуют общаг,
Грязные, вонючие столовки.
Мне, приятель, некуда спешить
С этого случайного ночлега,
У меня на свете ни души —
Ни собаки и ни человека.
1983
Замысловатый сон пройдёт,
Загадочный, как ребус.
Меня к вокзалу подвезёт
Владимирский троллейбус.
Как сладко сердцу моему —
Долой тоску и хворость!
Автобус мчит на Кострому —
Прибавь, водитель, скорость!
1984
* * *Загадочный, как ребус.
Меня к вокзалу подвезёт
Владимирский троллейбус.
Как сладко сердцу моему —
Долой тоску и хворость!
Автобус мчит на Кострому —
Прибавь, водитель, скорость!
1984
Мне хочется не дальше и не ближе,
Не больше и не меньше, а лишь так.
Богема поселяется в Париже
И с ним не распрощается никак.
Писатели, художники, поэты,
Творцы искусств, гонимые судьбой,
Устав скитаться по большому свету,
Находят здесь и счастье, и покой.
Мне быть средь них положено по праву,
И если б место для меня нашлось,
Послал бы я советскую державу
И здесь забыл и боль свою, и злость.
Но дух лакейства с детских лет противен, —
А только им Парижу угодишь, —
Тогда молю судьбу: даруй мне Киев,
Хотя бы Киев, если не Париж.
Уж, если не Париж, хотя бы Киев,
И я ему остаток дней отдам —
Его Софии главы золотые
Ничем не уступают Нотр-Дам.
1991
* * *Не больше и не меньше, а лишь так.
Богема поселяется в Париже
И с ним не распрощается никак.
Писатели, художники, поэты,
Творцы искусств, гонимые судьбой,
Устав скитаться по большому свету,
Находят здесь и счастье, и покой.
Мне быть средь них положено по праву,
И если б место для меня нашлось,
Послал бы я советскую державу
И здесь забыл и боль свою, и злость.
Но дух лакейства с детских лет противен, —
А только им Парижу угодишь, —
Тогда молю судьбу: даруй мне Киев,
Хотя бы Киев, если не Париж.
Уж, если не Париж, хотя бы Киев,
И я ему остаток дней отдам —
Его Софии главы золотые
Ничем не уступают Нотр-Дам.
1991
В память о школе № 32 города Костромы,
где я был оставлен на повторный курс обучения
в седьмом классе за неуспеваемость по математике
где я был оставлен на повторный курс обучения
в седьмом классе за неуспеваемость по математике
Я в детстве был по-взрослому несчастен.
Моё несчастье заключалось в том,
Что я «пятёрки» получал нечасто,
А «двойки» часто приносил я в дом.
Не то, чтобы учиться не старался,
Не то, чтобы глупее был других,
Но каждый раз мучительно терялся,
Когда вставал с ответом у доски.
И каждый раз, невольный мой мучитель,
Задавленный служебною нудой,
В дневник мне двойку выставлял учитель
Уверенной, недрогнувшей рукой.
Потом меня шпыняли и склоняли,
И педсовет мне карою грозил —
На эти поученья и морали
Я только беззастенчиво дерзил.
Но злой, ожесточённый и упрямый,
Мне помнится, я как-то сразу сник,
Когда увидел плачущую маму,
Смотрящую проклятый тот дневник.
Давно уж годы эти миновали,
И вроде всё наладилось в судьбе.
От этой впечатляющей морали
Мне как-то до сих пор не по себе.
1993
* * *Моё несчастье заключалось в том,
Что я «пятёрки» получал нечасто,
А «двойки» часто приносил я в дом.
Не то, чтобы учиться не старался,
Не то, чтобы глупее был других,
Но каждый раз мучительно терялся,
Когда вставал с ответом у доски.
И каждый раз, невольный мой мучитель,
Задавленный служебною нудой,
В дневник мне двойку выставлял учитель
Уверенной, недрогнувшей рукой.
Потом меня шпыняли и склоняли,
И педсовет мне карою грозил —
На эти поученья и морали
Я только беззастенчиво дерзил.
Но злой, ожесточённый и упрямый,
Мне помнится, я как-то сразу сник,
Когда увидел плачущую маму,
Смотрящую проклятый тот дневник.
Давно уж годы эти миновали,
И вроде всё наладилось в судьбе.
От этой впечатляющей морали
Мне как-то до сих пор не по себе.
1993
Дождливое лето 2007 года
Смотрел один герой лирический прогноз погоды эротический.
Хоть и летняя пора,
Хмурый дождичек с утра.
Небо занавесило
На душе не весело.
Но приходит времечко
На экране Женечка.
Словно солнышко весеннее
Улыбается Евгения,
Женя, Женечка, Евгения
Поднимает настроение.
Если б только настроение
Поднимала бы Евгения,
Не сложился бы сюжет,
Без сюжета песни нет.
На диване я лежу
И на Женечку гляжу,
Проплывают, как во сне,
Мысли всякие во мне:
Странную позицию занимаю я
На экране Женечка на диване я,
Я на солнышко гляжу,
Но без солнышка лежу.
Мелкий дождичек сечёт,
По окну вода течёт,
Только я всё лежу
И на Женечку гляжу.
Женя, Женечка, Евгения,
Весь дрожу от нетерпения,
Весь пылаю, как в огне,
Всё шевелится во мне!
Женя, Женечкая, Евгения
Подари мне наслаждение:
Для услады души
Про погоду скажи.
Твой прогноз, как гипноз,
Как по коже мороз,
В этот час каждый раз
Я впадаю в экстаз!
Мы с тобою одни,
Ты с экрана шагни,
На диване моём
Хватит места вдвоём.
Не увидит никто и никто не осудит,
Шум дождя нашей музыкой будет.
Слаще музыки нет,
Ты с экрана шагни,
И пускай белый свет
Заливают дожди.
2007
* * *Смотрел один герой лирический прогноз погоды эротический.
Хоть и летняя пора,
Хмурый дождичек с утра.
Небо занавесило
На душе не весело.
Но приходит времечко
На экране Женечка.
Словно солнышко весеннее
Улыбается Евгения,
Женя, Женечка, Евгения
Поднимает настроение.
Если б только настроение
Поднимала бы Евгения,
Не сложился бы сюжет,
Без сюжета песни нет.
На диване я лежу
И на Женечку гляжу,
Проплывают, как во сне,
Мысли всякие во мне:
Странную позицию занимаю я
На экране Женечка на диване я,
Я на солнышко гляжу,
Но без солнышка лежу.
Мелкий дождичек сечёт,
По окну вода течёт,
Только я всё лежу
И на Женечку гляжу.
Женя, Женечка, Евгения,
Весь дрожу от нетерпения,
Весь пылаю, как в огне,
Всё шевелится во мне!
Женя, Женечкая, Евгения
Подари мне наслаждение:
Для услады души
Про погоду скажи.
Твой прогноз, как гипноз,
Как по коже мороз,
В этот час каждый раз
Я впадаю в экстаз!
Мы с тобою одни,
Ты с экрана шагни,
На диване моём
Хватит места вдвоём.
Не увидит никто и никто не осудит,
Шум дождя нашей музыкой будет.
Слаще музыки нет,
Ты с экрана шагни,
И пускай белый свет
Заливают дожди.
2007
Памяти учителя русского языка и литературы
школы № 18 города Костромы
Леонида Никитовича Меренкова
школы № 18 города Костромы
Леонида Никитовича Меренкова
Сегодня меня пробудила тоска —
Мне снился учитель литературы,
Он слыл в нашей школе за чудака
За странные свойства натуры.
На каждом уроке он громко громил
Пороки родной стороны,
Он в классе упорно показывал мир
С его теневой стороны.
И нас он за тупость и леность бранил,
Да так, что порою, бывало,
И Богу, и предкам, и КПСС
По полной в сердцах доставалось.
И мне он приснился: усталый, больной,
Согбенный старик одинокий.
Он брёл по дороге с корявой клюкой,
Беспомощный, жалкий, убогий.
И мне захотелось за ним побежать
И слабое тело его поддержать…
Но сон оборвался. Туманный рассвет
В прозрачные шторы струился.
И я сразу вспомнил, как школьный поэт
Впервые во мне пробудился:
Мне снился учитель литературы,
Он слыл в нашей школе за чудака
За странные свойства натуры.
На каждом уроке он громко громил
Пороки родной стороны,
Он в классе упорно показывал мир
С его теневой стороны.
И нас он за тупость и леность бранил,
Да так, что порою, бывало,
И Богу, и предкам, и КПСС
По полной в сердцах доставалось.
И мне он приснился: усталый, больной,
Согбенный старик одинокий.
Он брёл по дороге с корявой клюкой,
Беспомощный, жалкий, убогий.
И мне захотелось за ним побежать
И слабое тело его поддержать…
Но сон оборвался. Туманный рассвет
В прозрачные шторы струился.
И я сразу вспомнил, как школьный поэт
Впервые во мне пробудился:
«Есть учитель Меренков,
Он — гроза учеников.
Как он только в класс войдёт —
Всё затихнет, всё замрёт.
“Что, детишки, приуныли?
Иль грамматику забыли,
Иль учитель я плохой?
Учит вас пускай другой!” —
Так урок он начинал
И к доске нас вызывал.
“Ах вы, толстое дубьё,
Разгильдяи, дурачьё!
Как башкою ни крути —
В ЛБЧ вам всем идти!”
По-простому это так:
Лошадь, бочка и черпак!» [*]
2012
Он — гроза учеников.
Как он только в класс войдёт —
Всё затихнет, всё замрёт.
“Что, детишки, приуныли?
Иль грамматику забыли,
Иль учитель я плохой?
Учит вас пускай другой!” —
Так урок он начинал
И к доске нас вызывал.
“Ах вы, толстое дубьё,
Разгильдяи, дурачьё!
Как башкою ни крути —
В ЛБЧ вам всем идти!”
По-простому это так:
Лошадь, бочка и черпак!» [*]
2012
[*] В ту далёкую пору окраина нашего города, где находилась школа, напоминала большую деревню, по улицам которой иногда, «шествуя важно в спокойствии чинном» и наполняя окрестности жутким зловонием, проплывала кавалькада золотарей. Они восседали на бочке, держа в руках вожжи, а сзади на телеге болталось ведро с длинным черенком для выгребания ямы. К сожалению, современные школьники такой «экзотики» не знают.
* * *
В детстве интересно было всё:
В книжке разноцветные картинки,
От велосипеда колесо,
Паучок на тонкой паутинке.
И в июльском небе стрекоза,
Что в прозрачном воздухе повисла,
Удивляя детские глаза,
Называлась словом "коромысло".
В книжке разноцветные картинки,
От велосипеда колесо,
Паучок на тонкой паутинке.
И в июльском небе стрекоза,
Что в прозрачном воздухе повисла,
Удивляя детские глаза,
Называлась словом "коромысло".