Моё училище

Каждый, кто учился или работал в Костромском музыкальном училище (колледже), имеет своё представление об этом славном учебном заведении. Причины понятны: разница в сроках и времени пребывания в СУЗЕ, в степени погружения в его жизнь, в его проблемы, в ракурсе и специфике личных оценок тех или иных событий и прочее, и прочее. Тем не менее училище для всех своё, родное. Беда в том, что даже каждое отдельно взятое "своё" применительно к КМУ/КОМК1 невозможно описать в полном объёме нашего личностного внутреннего понимания, нашего личностного ощущения. Всегда получается и будет получаться нечто фрагментарное, неполное. И с этим уж ничего не поделаешь.

Я поступил на отделение теории музыки Костромского музыкального училища в 1962 году. Естественно 1-й курс, как и все последующие, начался с колхоза. Ездили ежедневно и не далеко, всеми курсами сразу, за исключением тех, кто обзавёлся медицинскими справками. Таковых было не мало.

Обедали прямо в поле на обочине. Еду привозила на открытом председательском газике в нескольких обширных защитного цвета армейских ёмкостях и прямо из училищного раздаточника-столовой (размещалась столовая там же, где и сейчас) работница столовой тётя Поля. Маленькая, немолодая, но очень подвижная проворная женщина.

Уже на 2-й день работы старшекурсник Стас Иотко приехал с новой, можно сказать застольной песней. Точно помню первую строку. Остальное - реконструкция содержательной канвы:

Привезла нам тётя Поля на картофельное поле

Щи, котлеты, хлеб, да чай. Не зевай, да поспешай,

Доставай-ка кружку, плошку. Вмажем, братцы, понемножку

Между первым и вторым. Тару2 - местным отдадим.

(Пустые, неповреждённые винно-водочные бутылки скупались у населения в разветвлённой сети пунктов приёма стеклотары.)

 Более запомнились, однако, стационарные колхозные десанты следующих лет. В начале то ли 2-го, то ли 3-го курса наша группа, человек 20, отправилась куда-то под Чухлому. Добирались через Галич. Из Галича пару часов ехали по жуткой дороге на бортовом грузовике с тентом. Затем перебрались на открытую, обрамлённую поручнями, досчатую платформу, приколоченную поверх бревенчатой санной волокуши. В волокушу впрягся гусеничный трактор, который в наступившей кромешной темноте потащил нас по такой грязи, что мешки и чемоданы свои и девчачьи пришлось взять на руки. Верхний слой грязи и воды шёл над настилом платформы, обтекая наши сапоги. Девчонки притихли, а парни, веселясь, орали блатные песни с двусмысленным содержанием и купюрами на "тра-та-та", перекрикивая трескучий рёв тракторного мотора.

Часа через два добрались до твёрдой земли, на краю которой стояли 3-4 крепких, бревенчатых, недавно выстроенных деревенских дома с хозяйственными постройками и пристройками. Хозяева взяли нас на постой. Электричества не было. Радио – тоже. К этому месту не было и линии (столбов) электропередачи. Освещение – керосиновые фонари. Жили, как островитяне, в полной изоляции от внешнего мира. Теребили (выдёргивали) лён на окрестных полях. От этого занятия рукавицы за пару дней превратились в драное мочало. Заменить их было нечем и негде. Рукам тоже досталось. Незаживающие порезы и трещины были у всех.

Вывозили нас спустя 5-6 недель тем же макаром.

В другой раз сборная группа музыкальных «колхозников» разных курсов оказалась в Судиславском районе близь деревни Кобякино. Работали и в полях, и на зерносушилке, и на погрузке/разгрузке машин с урожаем. Тёмными осенними вечерами (тьма – абсолютная; уличного освещения нет, дома тёмные: местные то ли спят, то ли электричество экономят) таскались по лужам и грязи в клуб на другом краю деревни.

Узнав каким-то образом о музыкальном профиле нашего трудового десанта, зав. клубом инициировал организацию вечернего досуга односельчан и гастарбайтеров. Надо сказать, что в эту пору кроме нас сезонную сельхозповинность в окрестностях Кобякина исполняли и другие группы горожан, а также взвод солдат какой-то военной части. В новоиспечённом узко-региональном проекте «Культура» зав. клубом прописал один единственный пункт – танцы. Музыкальное сопровождение этих танцев в живом исполнении  следовало организовать нам.

Кроме старенького баяна и малого барабана, подозрительно похожего на пионерский, других источников музыкальных звуков в клубе на тот момент не имелось. А среди нас не имелось баяниста. Предложенная кем-то из незнакомых гастарбайтеров гитара тоже не сулила особых перспектив при конкретном использовании в проекте. Её хозяин владел всего двумя аккордами в единственной тональности, а самый продвинутый гитарист из наших рядов имел на вооружении лишь на один аккорд больше. И всё же инструмент был закреплён именно за ним. Функцию ударника взял на себя кто-то из оркестрантов, а баяном в конце концов стал управлять дирижёр-хоровик, дедушка которого когда-то играл на гармошке.  Лишь один настоящий профессионал участвовал в этом шумовом ансамбле – кларнетист Витя Голубкин. Чтобы не терять форму, он приехал в колхоз со своим инструментом. Впрочем, квартет в отличие от квартета из басни Крылова звучал ритмично и придерживался единого темпа. Баян и гитара хоть и порознь, но порой попадали-таки в нужные аккорды. Мелодическую основу, щедро расцвечивая её вставками и вариациями, постоянно вёл кларнет.

Все танцующие были довольны  и счастливы за исключением десятка местных парней. Наши мальчишки не понравились им с первого взгляда.  Девчонки же наши понравились, но взаимностью аборигенам не отвечали, будучи очень напуганы прямолинейно-целевой манерой местного ухаживания. До массовой драки дело не дошло только благодаря вмешательству ограниченного контингента Советской  Армии. Командовавший контингентом сержант (солдаты ранее упомянутого взвода вечерами тоже кучковались в клубе), моментально «просёк» ситуацию и, оперевшись на авторитет Вооружённых Сил, быстро пресёк её обострение. В результате с этого вечера в клуб и из клуба вся наша группа ездила в кузове бесконечно огромного трехосного армейского грузовика.

Глухие, тёмные осенние ночи за околицей или даже посреди улицы деревни, погружённой в сон. Ни единого огонька до самого горизонта. Луны, звёзд тоже нет. Небо затянуто плотной низкой облачностью. На общем чернильном фоне проступают ещё более чёрные, размытые, лишённые привычных контуров пятна домов, стогов сена… Поворачиваешься и лишь в одной стороне, где-то на краю мира видишь далёкое зарево над горизонтом - куполообразное пятно света в окружении «тьмы египетской». Это город фонарями своих улиц и площадей, окнами предприятий и домов, подсвечивает нависшие над землёй облака. Это Кострома в 30-ти километрах напрямую… Не всякий горожанин сегодняшнего дня видел такое.

Учёба в КМУ в пределах изложенного и заданного преподавателями материала особого труда не составляла. Верно, вышеназванные пределы не очень соответствовали уровню выхода на вступительные экзамены в консерваторию по избранному направлению. А главное, по нашей многопрофильной специальности ТЕОРИЯ МУЗЫКИ контуры этого уровня в то время было очень не просто нащупать самостоятельно. Пособий, наглядно, системно, конкретно отражавших параметры и глубину требуемых знаний и навыков, практически не было, по крайней мере, в пределах досягаемости. Не было в свободной продаже и нужных учебников.

Все специальные дисциплины у теоретиков училища вела Наталья Давыдовна Маневич – единственный профильный специалист с высшим консерваторским образованием в КМУ на тот период времени. Она недавно закончила Горьковскую консерваторию и в ожидании получения квартиры жила в здании училища в классе № 43 (по состоянию нумерации 2018 года). Где-то на 3-м этаже проживал ещё один специалист, но со средним образованием – Сергей Борисович Радостев. Вследствие большой перегруженности Маневич он полгода вёл у нас индивидуальную гармонию в самом начале этой учебной дисциплины. По той же причине около полугода сольфеджио в нашей группе преподавал Евгений Яковлевич Русанов. По фортепиано я попал к Валерии Петровне Аникиной.

Уроки по специальным дисциплинам особой глубиной и продуманностью не отличались (какая уж тут продуманность при абсолютно бешеной учебной нагрузке и вышеупомянутых бытовых условиях преподавателя). Круг музыкальных произведений, изучаемых на музыкальной литературе, разумеется, был шире, чем на исполнительских отделениях, но уровень их изучения оказался столь же неглубоким. Вопросы индивидуальной композиторской стилистики и стилевые особенности того или иного художественного направления применительно к конкретному произведению практически не рассматривались, как и соответствие авторской системы избранных выразительных средств художественному содержанию музыки. То же можно сказать и о вопросах музыкальной драматургии произведений. Специфика, в т.ч. музыкальная, романтизма, классицизма, барокко и прочих упоминавшихся на уроках «измов» не затрагивалась и не объяснялась. В результате всё то, что должно было бы являться фундаментальной базовой основой, опорой для формирования и развития навыков анализа музыки, оставалось «за кадром»3. Теоретическая и аналитическая часть сводилась к информативной справке о музыкальном произведении, к изложению биографии и общей характеристике творческого облика того или иного конкретного композитора.

Всё это я осознал уже, будучи на 1-м курсе  консерватории, сравнивая  свою подготовку с подготовкой одногруппников. Тогда же понял, что сам работать буду иначе, и постараюсь в будущем изменить положение дел в КМУ, если туда вернусь. Осознал и ещё кое-что...

Становление личности, обретение профессиональной самодостаточности и даже процентов на 80-90 обучение в ВУЗе – это работа, которую личность должна проделать сама, своей головкой, своими ручками, не дожидаясь, когда придёт дядя (или тётя), который будет тебя «лепить», наставлять и учить. Нужный дядя (тётя) может прийти, и это будет очень здорово, очень классно, но может и не прийти. Или придёт, но не совсем тот.

Сторонняя помощь полезна. Для того мы и поступаем в учебное заведение. Однако в ВУЗе, а по возможности и при необходимости и ранее, главным действующим лицом должен быть ты сам. Выходи за рамки заданного, ищи, читай, думай, (сейчас возможностей к тому - тьма) сопоставляй, планируй, учитывай, добивайся! САМ, САМ, САМ!

Вуз даёт нужное направление, даёт возможность и время стать специалистом. Остальное, а это немало немного твоё будущее, в твоих руках, в твоих делах, в твоих поступках. Ну, вот как-то так!

В конце каждого семестра Маневич диктовала нам перечень музыкальных тем для зачётных и экзаменационных виктории – музыкальных «угадаек», в ходе которых надо было определить и записать имена авторов, перечень произведений с названием и точным адресом местоположения тех или иных музыкальных тем, соблюдая очерёдность их звучания. Этот список, предварительно удалив из него самое трудное, мы относили в кабинет звукозаписи, где техник кабинета Борис Михайлович Казанский в произвольном порядке монтировал из фрагментов перечисленных в списке тем магнитофонную ленту. Катушку с лентой отдавал нам. Собираясь вечерами в свободном от уроков классе, мы гоняли эту ленту вдоль и поперёк, слушая и запоминая не музыкальные произведения целиком, что должно было бы делать в 1-ю очередь, а только вышеназванную тематическую нарезку.

Накануне экзамена мы передавали плёнку Наталье Давыдовне. Та вместе с Казанским создавала из многих десятков музыкальных номеров нашей ленты новую, более короткую, номеров на 25. По ней мы и писали викторину на экзамене. Предварительно забегали к Борису Михайловичу, и он рассказывал нам, что именно вошло в итоговый вариант и в каком порядке.

Играть на фортепиано темы из музыкальной литературы наизусть нас не заставляли. При необходимости темы можно было напевать, что очень удивило приёмную комиссию в Казани:

- Ну, тогда напойте, молодой человек, 1-ю тему 2-й части 40-й симфонии Моцарта.

- Я попробую, но там ведь сразу поочерёдно-имитационное подключение многих оркестровых голосов.

- Вот именно! В этом-то и дело!

На каком-то из средних курсов училища нашу группу внезапно пристегнули к хору и ввели хоровое дирижирование. Скрывать свою нелюбовь к предметам, которые считал чужими для своей специальности (это действительно так, да простит меня весьма уважаемый мною Виталий Александрович Шурыгин) я не считал нужным, получив в итоге по «трояку» и за то, и за другое. Благо, эта «5-я нога», пристёгнутая к нашему отделению, просуществовала не долго. Кстати, никакого проку потом от неё в моей практической работе с военным оркестром и курсантским хором Костромского училища химической защиты, включая и организацию этого хора2 , не было и в помине. Там требовалось нечто иное, вполне достижимое на основе моей профильной специализации.

Бесполезным для меня оказался и курс постановки голоса у Зои Андреевны Соколовой. Во всяком случае, таинство обретения правильных навыков пения «на опоре» посредством наложения моей руки на живот преподавателя в момент извлечения ею из себя вокально-утробных звуков не свершилось. Ну а других способов приобщить меня к бельканто ни у неё, ни у меня под рукой так и не нашлось. А жаль. Как жил, так и живу с приобретённым на профессиональной ниве парезом голосовых связок.

Тусовочная составляющая училищной жизни выгодно отличалась от школьной. Межличностные отношения своей группой, своим курсом не ограничивались и были теплее, честнее, быть может, в силу однонаправленности интересов.

Чего только не происходило в этих стенах... Как-то вечером, на площадке 3-го этажа главной парадной лестницы мы разговорились с Колей (Николаем Павловичем) Мичуриным. Он учился курсом старше. Вечерами любил заниматься на этой самой площадке. Акустика...  шикарная! (Днём этого делать не разрешалось - страдали уроки на 2-м и 3-м этажах.) Все преподаватели уже разошлись по домам. Вахтёрской будки да и стабильной вахты у входных дверей ещё не существовало.

В процессе разговора Коля встал, поставил баян на стул, потянулся, перелез через перила и, держась за решётку ограждения, повис на руках над лестничным пролётом. Затем, чуть раскачавшись, спрыгнул на площадку 2-го этажа, после чего вернулся по лестнице к нам. Оказывается он проделывал этот цирковой номер уже не в 1-й раз.

Внимание! Повторять этот трюк кому бы то ни было  

строго, категорически запрещается! Нарушитель - живой или

мёртвый, здоровый или покалеченный - моментально будет

отчислен с любого курса, уволен с любой должности!

От официозной социально-общественной жизни училища я старался держаться подальше. Несмотря на призывы комсорга училища Зои Румянцевой, со вступлением в комсомол тянул до последней возможности, до грозного окрика городского военкома, пообещавшего в противном случае загнать меня, куда Макар телят не гонял. (Уехал поступать в Казань, имея все шансы в случае неудачи уже летом оказаться в Советской Армии.)

В училищных КВНах участвовал, причём даже с некоторым интересом.

Для подготовки к поступлению в консерваторию выпросил у матери магнитофон и действительно писал и гонял на нём не только Элвиса Пресли и битлов, но и фрагменты многоголосия из классики в качестве музыкальных диктантов. Исписал не менее полутора - двух нотных тетрадей. А вот как готовиться к письменной аналитической вступительной работе, как, когда, на какую глубину и каким образом готовить себя к вступительному экзамену по истории музыки, не имея собственных учебников, я просто представить себе не мог. Короче говоря, поступил, как мне тогда казалось, скорее случайно, чем закономерно. Потом, со своими выпускниками старался работать так, чтобы это неравенство поменяло полюса. Думаю, что у меня это неплохо получалось.

 В 1971 г. вернулся в КМУ в новом статусе, в коем и пребывал до выхода на пенсию в 2018 году.

 Вспоминается ещё одна история, история  уже 70-х годов...  Наряду с работой педагогической К. Н. Герцензон, будучи очень деятельным человеком, много времени уделял работе общественной, работе музыкально-просветительской  (хоровое общество, любимое его детище -  народная филармония и пр.). О мобильных телефонах в те поры никто ещё и помыслить не мог. Стационарный  же телефон для преподавателей был один единственный - в учительской. И телефон этот звонил не умолкая. 90% звонков адресовалось Карину Наумовичу, учебная аудитория (класс) которого располагалась этажом выше. Карин Наумович нужен был всем и прямо сейчас. Педагоги, особенно пожилые в учительскую старались не заходить, ибо почти тотчас раздавался звонок с просьбой пригласить к телефону Карина Наумовича, а для этого приходилось бежать со 2-го этажа на 3-й. Впрочем, довольно скоро общими усилиями было найдено простое и действенное средство оповещения К. Н. о телефонном звонке, требующем его личного присутствия на линии. Рядом с телефонным аппаратом  появился большой ключ от сломанного дверного замка. Теперь достаточно было постучать этим ключом по батарее отопления, и улыбающийся Карин Наумович автоматически материализовывался в дверном проёме учительской. Все наши педагоги были убеждены в том, что именно ежедневные многоразовые пробежки по лестничным маршам позволяли Карину Наумовичу долгое время сохранять отличное самочувствие  и хорошую физическую форму.

 В начале 70-х годов училище подходило к пику своих производственных возможностей. Помимо огромного по численности дневного отделения в его тогда единственном здании функционировало не менее обширное и могучее заочное отделение. На дневном одних теоретиков насчитывалось по 14 – 16 человек (две группы) на каждом курсе. А спустя годика 3-4, их число порой превышало 20 человек на курсе (три группы). По домашним адресам абитуриентов только дневного отделения можно было изучать географию всего СССР. Чего уж говорить о заочниках. И это при отсутствии собственного общежития и за десятилетия до открытия эстрадного отделения в КМУ.

 Управлял этим непростым хозяйством директор училища Валерий Дмитриевич Афанасьев. По выражению нашего преподавателя В. Г. Аноровой – «директор-созидатель». С этой формулировкой я полностью согласен. Музыкант, хозяйственник, администратор от Господа Бога, и, надо сказать, администратор принципиальный и довольно жёсткий.

На мой взгляд, значение этого человека в системе профессионального музыкального образования Костромской области осталось недооценённым.

 Он собрал в стенах Костромского музыкального училища очень крепкий в профессиональном отношении коллектив преподавателей, коллектив, как минимум, из 2-х поколений, не уступавших друг другу в профессионализме. Профессионалов он всячески поддерживал (в том числе и в решении бытовых вопросов), чего не могу сказать о тех, кого он не считал таковыми. Нравилось это не всем, тем более что в каких-то случаях он порой ошибался. Но ведь известно: «Не ошибается тот, кто ничего не делает». Он делал.  Ему удалось существенно расширить, реально занимаемые училищем площади, присоединив к ним половину соседнего здания, модернизировать, укрепить и поддерживать в хорошем состоянии материальную базу училища.

 На 2-м семестре своей работы в КМУ (во 2-м семестре 1971/72 учебного года) я против собственного желания был назначен заведующим отделением теории музыки. Поняв, что эта должность для меня не критична,  провёл в этом качестве следующие 37 лет (разумеется, сохранив и педагогическую нагрузку). А вот от предложений стать директором училища (двух предложений в разные годы), либо заместителем директора по учебной работе отказался категорически. Общий стаж работы в КМУ (КОМК) – 47 лет.

 Профиль моей учебной нагрузки был довольно широким: сольфеджио, гармония, современная гармония, полифония, народное музыкальное творчество, чтение оркестровых партитур6. Основной объём педагогических часов, как и методических пособий и разработок (по факту – специализированных учебников почти по всем перечисленным дисциплинам7) был связан с отделением теории музыки.

 В мае 1972 г. на год и полтора месяца загремел в армию, но и в этот период продолжал работать в КМУ. Так сложились обстоятельства. (Об армейском периоде см.: Новиков О. А. Как в армии мы были. Сайт: https://kostromka.ru/novikov/arm.php )

 До моего официального возвращения к мирной жизни обязанности заведующего отделением были возложены на мою жену - Ларису Алексеевну Новикову. Затем её постигла ещё более тяжёлая судьба: назначение классным руководителем студенческой группы, и тоже на многие десятилетия.

 Помимо "завства" и учебной работы Валерий Дмитриевич «припахал» меня на работе лекционной. Естественно работа эта, как и многое другое, традиционно и давно взваленное на плечи и преподавателей, и учителей в СССР, а потом и в постсоветской  России, была общественной, т.е. неоплачиваемой. Слушателей для меня директор находил в таких уважаемых организациях как Областное управление культуры, Городской совет депутатов трудящихся, Дом политического просвещения (конференции и собрания партактива). Помнится, в этом Доме с устным сообщением выступал и сам Валерий Дмитриевич, и начальник Областного управления культуры Фёдор Михайлович Нечушкин.

  На одной из конференций областного партактива в доме политпроса проходили слушания о роли и перспективах развития музыкальной культуры и искусства в Костромском крае. Нечушкин, Афанасьев и я уже выступили с сообщениями - каждый  по своей теме - и теперь мы втроём сидели за столом на сцене, отвечая на вопросы из зала. Один из вопросов оказался не по теме, и был он о Солженицине и дессиденстве, а точнее - почему этой личности и этой теме уделяется так много внимания в СМИ и в обществе? Фёдор Михайлович среагировал моментально. Он извлёк из своего портфеля пачку машинописной бумаги и, освободив её от упаковки, аккуратно положил на стол. После этого смял в бесформенный ком верхний лист, и этот ком поместил рядом. Обратившись к собравшимся в зале спросил, какой из этих двух объектов привлекает внимание в большей степени? Предсказуемый ответ прозвучал чуть ли не хором... 

 Надо сказать, что практика выступлений специалистов разного профиля перед народными массами, практика не всегда добровольная, как в отношении лекторов, так и в отношении народных масс, была весьма распространена в советское время. В отсутствии интернета и доставаемой популярно-доходчивой литературы по той или иной специальной теме других оперативных, быстродействующих способов нести знания в массы практически не было. Выход в свет специализированных серьёзных изданий по определению отставал (иногда на годы) от тех событий и явлений, которым эти книги были посвящены, и которые требовалось донести до слушателя сейчас, в данный момент, причём донести не в трёх словах.

 В советское время, как впрочем, и в любое другое, проблемы могли «прилететь» с неожиданной стороны. Однажды в горком КПСС поступила жалоба кого-то из родителей на то, что его ребёнок вынужден изучать в музыкальном училище «Страсти по Матфею» и Мессу И. С. Баха, в то время, как пропаганда религии у нас в стране в образовательных учреждениях запрещена. Тотчас в училище «нарисовалась» высокая комиссия. «Комиссары» пристально вглядывались в учебные планы и программы общесоюзного происхождения и назначения, где эти произведения были названы в качестве обязательных для изучения. По поручению директора мне, как заведующему отделением пришлось неделю отписываться по данному поводу, создавая, как я понимаю, черновики итогового заключения данной комиссии и её ответа заявителю.

 В другой раз скандал городского масштаба разразился из-за участия нескольких наших студентов, слава Богу, другого отделения в церковных службах в качестве хористов. Вот тут всё училище трясли долго и основательно. Точно не помню, но, кажется, кого-то из ребят отчислили.

 Скучать в те времена не приходилось, и отнюдь не из-за прихоти дирекции училища. Такова была система. Каждый из нас ежегодно отчитывался в количестве «добровольно» взятых и исполненных общественных нагрузок, в количестве выписанных периодических центральных и местных изданий и т.п. В обязательном порядке каждый преподаватель оформлял на семью подписку не менее чем на одно центральное партийное издание (например, газета «Правда»), одно местное политическое издание ("Северная правда"), одно молодёжное политическое издание ("Комсомольская правда" или «Молодой Ленинец»), одно профильное издание (журнал «Советская музыка» или «Музыкальная жизнь»).

 Вспоминая наши ежегодные полутора-, а то и двухмесячные колхозные бдения9, неоднократные, в разгар учебного года, путешествия по музыкальным школам Костромы и области с целью их аттестации и оказания им методической помощи, участие в проведении курсов повышения квалификации для педагогов ДМШ разных специальностей и т.д., и т.п., удивляюсь, когда же мы ещё и работать успевали? Одно время мне ещё пришлось ходить по Костромским кафе и ресторанам, проверяя музыкальный репертуар их оркестров (ну не посылать же туда прекрасных представительниц Костромской музыковедческой науки, хотя, после непролазных колхозных полей...).

 И везде, по любому поводу письменные отчёты, отчёты, отчёты.

1983 г.  Преподаватели отделения теории музыки. Слева направо. Сидят: А. Н. Константинова, О. А. Новиков, В. Г. Анорова. Стоят: Т. Б. Капустина, З. В. Прежбитковская, Л. А. Новикова.

Уверен, растущий вал отчётов и излишней зарегулированности, порождая и оправдывая существование кучи дармоедов-бюрократов этот вал плодящих, всегда мешает основной работе настоящего, реального труженика, всегда покушается на творческое созидательное начало его личности, на его свободное время, на его личную жизнь, на его здоровье. «Отчётомания» неизбежно порождает двойную бухгалтерию и канцелярию, двойную мораль, двойную идеологию - официальную и реальную. Всё это вызывает протест, неприятие, отторжение всей системы, и в конечном итоге убивает страну, что у нас и произошло на рубеже 80-х – 90-х. гг. Тому же способствует любая непрофильная обязаловка типа колхозов, овощных баз, насильно навязываемой общественной работы или так называемой самодеятельности. Профильная, но принудительная нагрузка сверх прямых трудовых обязанностей и сверх желания работника воспринимается таким же образом.

 Ну, с колхозами, базами, и прочей самодеятельностью сейчас пока (?) всё в порядке. А вот остальное в ряде отраслей и в первую очередь в образовании в настоящее время уже перекрывает уровень советских времён, чего ни как нельзя сказать об уровне заработной платы. Чтобы прокормить семью, ныне надо иметь не менее 2-х ставок днём, а ночи проводить в написании планов, отчётов, методичек, отписок на сегодня поступившие указания с истёкшими неделю назад сроками исполнения, в составлении портфолио и пр.

Концертная деятельность училища в 70-е годы «окучивала» власть имущую слушательскую аудиторию не менее активно, чем лекционная. Кроме того училище регулярно участвовало в так называемых «правительственных концертах», устраиваемых по случаю знаменательных дат и по разным другим поводам. На этих концертах присутствовало высшее городское и областное советское и партийное руководство.

Присутствие носило скорее ритуальный характер, но оно было. И училище было «на глазах и на слуху» у начальства. Разумеется, «правительственные концерты», формировались, организовывались, планировались на достаточно высоких городских и областных уровнях, но тоже не без участия В. Д. Афанасьева, участия, не всегда прямого, не всегда явного. Афанасьева «наверху» уважали. «Бонусы» от этого уважения получало училище.

Училище укреплялось во всех смыслах. Его деятельность напрямую либо через его выпускников и преподавателей породила, обеспечила кадрами, поддерживала все музыкальные образовательные и концертные организации города и области, будь то музыкальный факультет университета, музыкальные школы, симфонический оркестр, оркестр народных инструментов, муниципальная академическая хоровая капелла, филармонические коллективы,  солисты и артисты филармонии, военные духовые оркестры, оркестр цирка, оркестры кинотеатров, танцплощадок, ресторанов, кафе, и пр., и пр.

Сейчас училище необходимо хотя бы для того, что бы компенсировать естественную убыль музыкальных кадров в регионе. Однако не всё так просто, как кажется со стороны на 1-й взгляд.

С июля 2010 года существенно изменились многие положения  Федерального государственного образовательного стандарта СПО, регламентирующего работу музыкальных колледжей (музыкальных училищ) страны. Серьёзные изменения произошли и в учебном плане отделений теории музыки. Изменилась квалификационная характеристика выпускника отделения: не только преподаватель, как это было ранее, но и организатор музыкально-просветительской деятельности. Новое качество (организатор) включает в себя: а) организационную, музыкально-просветительскую, репетиционно-концертную деятельность в творческом коллективе; б) корреспондентскую деятельность в средствах массовой информации сферы музыкальной культуры.

Похожая ситуация наблюдается на всех отделениях колледжа. Вопрос в том, а) как долго продержится традиция бесплатного «коммунистического трудового ударничества» в следующих поколениях преподавателей; б) когда сокращение часов базовой специальности, пройдя точку невозврата, обрушит саму специальность?

По опыту знаю, что процент выпускников теоретического отделения, реально работающих до, и после 2010 года в сфере «организационной деятельности» (в том числе директоров ДМШ), и уж тем более в сфере «репетиционно-концертной деятельности в творческом коллективе» стремится к нулю в отличие от выпускников других отделений - тех же дирижёров, оркестрантов, эстрадников, действительно работающих  в творческих коллективах (хорах, оркестрах) и руководящих ими. Чья «светлая» голова спланировала и засунула эту «деятельность» в нашу специальность?

Не верю я и в возможность устроиться в современной жизни, прокормить себя и семью «корреспондентской деятельностью в средствах массовой информации сферы музыкальной культуры», имея в кармане диплом СПО (музыкального колледжа). Специализированные СМИ подобного рода сейчас по всей стране можно по пальцам пересчитать. Да и саму профессию эту последнее время я частенько встречаю в списках профессий вымирающих.

В последнее время в интернете я всё чаще встречаю мысли, компактно сформулированные в статье М. Богданова «Направо пойдёшь…» https://zavtra.ru/blogs/napravo_pojdesh_

Позволю себе длиннющую цитату из этой статьи:

«Дело в том, что мир меняется кардинально, и "пандемия" — лишь очередной акт глобальной постановки, за которой скрываются поистине тектонические изменения. За внешними проявлениями европейской "толерантности к мигрантам", нынешней "борьбой за права чернокожих" в США, затихшей как бы "борьбы с вирусом" (а летом, несомненно, появятся еще новые новостные темы) кроется глобальная смена курса: либертарианская идея "единого мира" перестала быть актуальной. На ее смену все-таки приходит обещанная еще в 2007 году "многополярность", то есть ориентация не на один общемировой центр силы, а на несколько, равных по силе и влиятельности, центров. И именно сейчас, на наших глазах идет их оформление, в том числе и в идейном, концептуальном плане.

Если нет глобализма как цели, а на его смену приходят новые, подчиненные "многополярной" модели устройства общества, идеи — значит, и локальные системы образования будут меняться. Причем кардинально, с ориентиром на интересы новых "центров влияния". Россия же, со своей историей, территорией, традициями и, главное — населением, явно не может оказаться частью, например, "европейского" или "азиатского" проекта. Как это ни режет ухо отечественным "либералам" и "интеллигенции", у нашей страны действительно особый статус и самостоятельная роль в мировом раскладе сил. И, как следствие, российское образование, при становлении нового миропорядка, гарантированно будет подчинено этому новому статусу, то есть вернет себе полноценную самостоятельность.

Это — тот контекст, в котором и стоило бы обсуждать вопрос "а что дальше?". Однако обсуждение ведётся на более низком, операционном уровне — обсуждается вопрос не "что?", а "как?". Вместо сущностных вопросов на повестку дня выносятся вопросы "текучки" — то, что профессионалы решат без пустых дискуссий, если будет поставлена ясная цель.»  (Конец цитаты.)

Мыслей, и не без интересных,  много. Каждая порождает немало вопросов, вплоть до содержания понятия «профессионалы» в последних строках. Ну а тем временем болонская система с помощью кабинетных методистов и менеджеров, падких на внешние эффекты и без затратные проекты с сиюминутной выгодой, продолжает благополучно пережёвывать и переваривать все этажи нашего отечественного образования, двигаясь в «прикладном направлении» Пока что ясная цель не поставлена, и смысл движения не ясен. Пока что даже вопросы «текучки» в этой сфере в большей мере накапливаются, чем решаются.

В этих условиях нужно хотя бы сохранять то, что имеем, то, что реально работает. И, конечно же, необходимо не дать угаснуть истинному профессионализму, т.е. высоко квалифицированному специалитету как в высшем, так и в среднем специальном образовании. Необходимо противостоять  превращению его в нечто размытое, поверхностно-прикладное, произвольно трактуемое. Настоящий профессионал с задачами и функциями прикладного характера справится всегда, а вот обратная ситуация вряд ли приведёт к чему-то хорошему. Во всяком случае, профессиональное бучение своих внуков бакалавру и даже магистру прикладного музыковедения я бы не доверил. К сожалению, консерватории тоже оптимизируются по болонскому образцу.

Любой регион гордится своими земляками, достигшими определённой известности, определённого положения на уровне выше местечкового. И чем выше этот уровень, тем большую гордость испытывает конкретный учитель, конкретное учебное заведение, обеспечившее своему питомцу возможность высокого полёта. К тому же все эти моменты, как и поступление выпускников в профильный ВУЗ, представляют собой реально действующий, реально прописанный во всех инструктивных документах оценочный критерий работы и учителя, и образовательного учреждения.

Студенты, выпускники, теперь и абитуриенты - товар штучный, привередливый, меркантильный (впрочем, в наше время это господствующий тренд в обществе). В глубинку не едут, на малую зарплату не идут, если поступят в профильный ВУЗ (консерваторию), а процент поступления огромен, в Костромскую область вряд ли вернутся. Что делать в такой ситуации? Есть два варианта: 1. Поднять зарплаты (чтоб были не ниже, чем в других регионах), обеспечить отдельным комфортным жильём, создать условия на местах (???????! У самого дух захватило!). Тогда, БЫТЬ МОЖЕТ, и после столичных консерваторий люди будут на Родину возвращаться, а, МОЖЕТ БЫТЬ, и в глубинку поедут. 2. Снизить уровень подготовки выпускников, чтобы они о «заобластных» высях и далях даже не помышляли, ибо кому кроме родной области такие нужны? Они ж пока ещё дети несмышлёные, облегчению в учёбе, БЫТЬ МОЖЕТ, только порадуются. Да и запросы у них будут поскромнее. Главное, делать-то для этого ничего не надо. Пусть всё сыплется и идёт так, как уже многие годы оно и идёт - самотёком, по инерции: финансирование училища - по нулям (электролампочки за свой счёт покупаются), зарплата преподавателей не поднимается уж многие годы. Да если и подрастёт чуток, общий баланс оплаты труда с учётом накопившейся инфляции всё равно останется в минусе.

Тоже самое творилось в нашей областной и, шире, в отечественной медицине. «Оптимизировали»! Теперь в авральном порядке возрождаем! Вливаем гигантские средства! «Златыми горами» специалистов приманиваем! Зарплаты реально поднимаем, кратно, и не на словах! Потому что там "клюнуло". А что будем делать здесь (или в другом месте), когда всё развалится, а специалисты исчезнут, вымрут, разбегутся? Может лучше достойным образом поддерживать, укреплять, систематически развивать то, что имеем, чем через какое-то время героически и в авральном порядке возрождать, отстраивать нашу культуру и искусство с нулевого уровня?

Но вернёмся к нашей истории.

В 70-е годы на отделении теории музыки КМУ (ныне КОМК) сложилась сплочённая высокопрофессиональная команда преподавателей-единомышленников. Качество подготовки специалистов вышло на уровень училищ консерваторских городов. Более того. Чем далее, тем в большей степени гарантировано наши выпускники поступали в консерватории страны.

Будучи на курсах повышения квалификации в Москве, мне довелось познакомиться с директором Казанского музыкального училища, также находившемся на курсах, но в другой профильной группе. Он зашёл в комнату общежития, спросил, кто из нас О. А. Новиков из Костромы и признался, что выпускники-теоретики его училища при поступлении в Казанскую консерваторию как правило побаиваются конкурентов из Костромы, проигрывая костромичам, и по результатам приёмных экзаменов и по качеству профессиональной подготовки. Мне было приятно услышать такую оценку нашей работы со столь неожиданной стороны.

Приведу конкретный пример, связанный с моим последним (перед выходом на пенсию) выпуском теоретиков 2017 года:

Отделение «теория музыки» КОМК в 2017-м году закончили две мои выпускницы: Кристина Кашина и Екатерина Ленина. В процессе обучения обе честно, ответственно и заинтересованно выполнили свою часть работы, а мы, преподаватели, столь же ответственно выполнили работу свою. Кристина поступила в Казанскую государственную консерваторию, Катя -  в Ярославский педагогический университет по профилю музыкальное образование. И та, и другая в итоговых рейтинговых списках абитуриентов оказалась на первом месте. Одна с отрывом в 10 баллов (по общей сумме баллов) от ближайшего конкурента, другая с отрывом в 18 баллов!

Хочу подчеркнуть. Это лишь один пример из многих подобных, характеризующих качество работы педагогического коллектива колледжа. Печально, что это качество базируется только на энтузиазме преподавателей и студентов и никак не подкрепляется сколь-либо приемлемым хозяйственным и материально-техническим обеспечением учебного процесса, хотя бы в объёмах, сравнимых с обеспечением общеобразовательных школ Костромы (по факту тоже слабым).

Исчезло (оно и к лучшему) в прошлом веке заочное отделение. План приёма на 1-й курс очного обучения год от года сокращался. Однако и сокращённый план приёма не всегда удавалось выполнять. В определённой степени численность контингента помогло удержать открытие эстрадного отделения, ставшего последние годы самым «густонаселённым».

В настоящее время перспективы Костромского областного музыкального колледжа, его будущего местоположения, его отделений, его материальной базы остаются весьма туманными и неопределёнными. Педагогический коллектив стареет. Молодые талантливые специалисты пополнить ряды преподавателей КОМК не спешат. Скорее наблюдается обратный процесс, что при такой зарплате неудивительно. Можно, конечно, формальным образом пополнять штат теми, кто под руку попадётся (такие всегда найдутся). Финал будет классическим, сказочно знакомым с детства -  у "разбитого корыта".

Ключевой вопрос - кадры и зарплата. По факту это единый комплекс. "Кадры решают всё." Единственный инструмент формирования педагогического  кадрового потенциала высокого уровня - высокая, достойная, не унизительная для преподавателей высшей категории заработная плата за качественный и продуктивный труд. Кстати, применительно к труду чиновников и в их среде это давно действующая и, можно сказать, священная аксиома.

Ну а мы в своей среде не будем забывать, что

«Искусство требует знаний»

                                                                                  Бертольд Брехт;

           «Люди, не имеющие с искусством ничего общего,

             не должны с ним иметь ничего общего.»                      

                                                                                            Станислав Ежи Лец.

 Отмечу, что при должном понимании эти афоризмы справедливы для любой профессии, в том числе для профессии чиновника.

                       Май-июнь, 2020 г.

                       Заслуженный работник культуры Российской Федерации

                                                                                                О. А. Новиков.

1 Костромское музыкальное училище, впоследствии - Костромской областной музыкальный колледж.

2 Пустые, неповреждённые винно-водочные бутылки скупались у населения в разветвлённой сети пунктов приёма стеклотары.

3 Спустя годы, в своей собственной педагогической деятельности первостепенное внимание я уделял развитию именно аналитических способностей и навыков и своих студентов. Практический анализ служил основой приложения изучаемого теоретического материала к музыкальной конкретике. Приобретаемые знания сразу вступали во взаимодействие с постижением «механики» их конкретного применения в реальной живой музыкальной структуре.

4 В тёплое время года, при открытых форточках, тем более при открытых окнах, старинные третьяковские дома на улице Симановского превращались в гигантскую музыкальную шкатулку, распространявшую переплетение разноголосных вокально-хоровых и инструментальных звуков на всю округу.

5 См. https://kostromka.ru/novikov/arm.php

6 Первые годы ещё музлитература и анализ форм.

7 Отредактировать и оформить их должным образом руки так и не дошли. Ни сил, ни времени не хватало.

8 Железный занавес — политическое клише, обозначающее информационный, политический и пограничный барьер, отделявший СССР от западного мира.

9 Теперь уже мне приходилось вывозить в поля студенческие группы, либо трудиться в тех же полях в составе десанта преподавателей КМУ.

10 Объём часов постепенно сокращался и на протяжении нескольких предшествующих лет.

11 В данном контексте слово «строгость» хочется заменить иным.

 Критическое мышление (Critical Thinking); Креативность (Creativity); Коммуникация (Communication);

Координация (Coordinating With Others).

13 Таковых в Костроме нет.

14 У нас таких училищ, в отличие от намного более густонаселённых соседних областей, не одно, а два - в Костроме и в Буе, как не прячь этот факт за разницей в их названиях и за всякого рода иными рассуждениями. Уверен впрочем, что при ликвидации одного из них (случись вдруг такое) финансирование другого не увеличится ни на копейку.

15Речь идет об отечественной фортепианной марке. В конце 2019 г. инструменты поступили КОМК по национальному проекту «Культура». Обновление инструментов произошло впервые лет за 60. Кстати, в Костроме и области отсутствует служба профессионального, подчёркиваю, профессионального и хорошо оснащённого технического сопровождения и обслуживания музыкальных инструментов, их ремонта и настройки. В таких условиях инструменты, особенно новые долго не живут. Ситуация с их сохранностью и в колледжах, и в музыкальных школах приближается к катастрофической, ибо запас прочности, оставшийся от приглашавшихся в советское время из Москвы бригад мастеров-реставраторов иссяк.

16 Такое мы уже не раз проходили. КОМК пытались объединить с Буйским училищем путём перевода туда нашего отделения духовых и ударных инструментов, с училищем культуры, с музфаком университета. Началась эта многосерийная эпопея уже после Афанасьева.

17 Исключение составляет некоторые амбициозные молодые дарования, в основном вокалисты, рассчитывающие без усилий, одним прыжком достигнуть звёздных высот отечественной эстрады.

18 Понятие «правительственная ложа» в оперных, драматических театрах и концертных залах к настоящему времени превратилось в анахронизм. Уже сейчас приходится объяснять, что имелось в виду в теории и как оно выглядит на практике.