А. В. Новиков

Костромская губерния в материалах III отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии в период царствования Николая I

Делопроизводственная документация высших государственных учреждений Российской империи отразила разнообразные аспекты развития провинциальной жизни, функционирование губернского управления, порядок его взаимодействия с центральной властью и круг проблем, решение которых интересовало верховную власть, требовало ее контроля или прямого вмешательства. Анализ подобной документации позволяет реконструировать реакцию властей на ключевые события провинциальной жизни, проследить логику управленческих и кадровых решений.

Собственная канцелярия Его Императорского Величества возникла как личная канцелярия государя в конце XVIII в., а с 1812 г. получила свое название и началась складываться ее бюрократическая структура. III отделение канцелярии было образовано 3 июля 1826 г. как высший орган политического сыска и просуществовало до 6 августа 1880 г., когда сыск был подчинен начальнику Верховной распорядительной комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия. В компетенцию III отделения входили: наблюдение за деятельностью общественных организаций и лидеров, за распространением нелегальной литературы и оппозиционных настроений, за деятельностью религиозных сект, за крестьянскими волнениями; проведение дознания по государственным преступлениям, которые включали политические дела, злоупотребления чиновников, оскорбления Его Императорского величества; применение репрессивных мер к революционным и общественным деятелям в качестве установления гласного и негласного надзора полиции, ссылки на поселения и заключения в крепость. Здесь же сосредоточивались сведения о стихийных бедствиях и пожарах, эпидемиях и неурожаях, грабежах и распространении фальшивых денег1 .

Делопроизводство в III отделении было систематизировано по экспедициям. По 1-й экспедиции проходили дела, которым был присвоен статус «особо важного значения» по всему кругу решаемых отделением задач. Здесь сосредоточивались обзоры важнейших событий в стране, организовывалось наблюдение за общественным и революционным движением, собирались сведения об активности отдельных лиц, злоупотреблении чиновников, переписка о ходе рекрутских наборов и выборов в органы дворянского самоуправления, о расколе, о ведении сыска, следствия и применении репрессивных мер. Документация 1-й экспедиции содержит богатую коллекцию документов, характеризующих положение дел в Костромской губернии. Здесь отложились записки директора костромской мужской гимназии Г. Бартенева, жаловавшегося на «состояние управления Костромской губернией», доносы и сообщения о самом Бартеневе, о злоупотреблениях должностных лиц в проведении рекрутских наборов и нарушениях в производстве дворянских выборов, о предводителе костромского дворянства Карцове, обвиненном вдовой Хвостовой в изготовлении фальшивых ассигнаций. По инициированным доносами делам в экспедицию поступали донесения жандармских чинов о проведении наблюдений или расследований, поступали письма чиновников особых поручений. Сюда же поступали донесения о распространении разного рода слухов и о взаимоотношениях высших губернских чиновников.

2-я экспедиция надзирала за деятельностью сект, распространением религиозных культов, наблюдала за общественными организациями, хозяйственным содержанием общегосударственных тюрем, вела преследование по наиболее опасным должностным и уголовным преступлениям, преследовала фальшивомонетчиков, рассматривала доносы и жалобы, комплектовала кадровый состав III отделения. Нам удалось выявить в материалах экспедиции документы о злоупотреблениях при формирования Костромского ополчения в годы Крымской войны, письма должностных лиц о предоставлении в Кавказском наместничестве аренды владений тайному советнику Я. Ф. Ганскау, исполнявшему в 1827–1830 гг. должность костромского гражданского губернатора, а также о ссуде другому костромскому губернатору (1847) – генерал-адьютанту князю Александру Суворову 60 руб. серебром на покупку дома в Санкт-Петербурге. Эти документы ярко и рельефно характеризуют личность, круг интересов, а порой и деловые свойства костромских губернаторов.

3-я экспедиция ведала контрразведкой и наблюдением за иностранцами в России, в целом внешнеполитическими вопросами.

4-я экспедиция аккумулировала сведения о крестьянских волнениях, обеспечении населения продовольствием, о ходе ярмарок и торговых оборотах. Собирали сведения о злоупотреблениях местной администрации, стихийных бедствиях и пожарах. По Костромской губернии в материалах экспедиции отложились донесения губернаторов о фактах неповиновения крестьян, разбойных нападениях и о эпидемии холеры в губернии в 1930 г.

В 1842 г. была образована 5-я экспедиция, ведавшая типографиями, книготорговлей, составлением списков и изъятием запрещенных книг, наблюдением за периодическими изданиями

Помимо делопроизводства экспедиций, в материалах III отделения отложились донесения жандармских чинов о проведении в 1827 г. в Костромской губернии ревизии сенатора Дурасова. Различные события в Костромской губернии кратко упоминались в годовых отчетах III отделения. В 1827–1830 гг. ежегодные отчеты назывались «Краткий отчет общественного мнения в хххх году», в 1831 г. отчет именовался: «Обозрение происшествий и общественного мнения в 1831 году»; в 1832–1837 гг. – «Обозрение расположения умов и различных частей государственного управления в хххх году»; в 1838 г. – «Обозрение духа народного и разных частей государственного управления в 1838 году»; в 1839–1850 гг. – «Нравственно-политический отчет за хххх год»; в 1852–1855 гг. – «Отчет о действиях III Отделения собственной Его Императорского Величества Канцелярии и корпуса жандармов за хххх год»2 . С 1839 г. в отчетах вводилось четкое структурное деление содержания на характеристику дел внешних, Царства Польского, Остзейских губерний, особо выделена характеристика положения внутренних губерний России, благодаря чему отчеты становились более информативными и содержали систематическую сопоставимую информацию. Кроме того, освещалась деятельность высших органов государственной власти – министерств и ведомств.

Сведения о Костромской губернии впервые попали в отчет 1839 г. в связи с засухой и лесными пожарами3 . В дополнении к нравственному отчету за 1841 г. упоминается конфликт между костромским председателем уголовной палаты Васьковым, вице-губернатором Юреневым и губернатором А. Г. Приклонским с последовавшей отставкой губернатора в 1838 г.4 В нравственно-политическом отчете за 1842 г. замечалось, что обнародование Высочайшего указа об обязанных крестьянах повлекло волнения в Новгородской, Тверской, Московской, Смоленской, Нижегородской, Пензенской, Черниговской, Полтавской и Костромской губерниях5 . В отчете за 1846 г. отмечались побеги крестьян от костромского помещика Купреянова вследствие дурного с ними обращения6 . В отчете 1847 г. особое внимание уделено костромскому пожару7 , характеристику которого в документах жандармских чинов и императорской канцелярии мы подробно приведем ниже. В целом отчеты не содержали всего богатства материалов и сведений, поступавших в экспедиции с мест в виде донесений жандармских чинов и различных анонимных или авторских доносов, отразивших перипетии местных интриг, стиль губернского руководства и реальные проблемы, которыми жила костромская провинция.

III отделение в борьбе с коррупцией и должностными преступлениями. В Николаевскую эпоху, наиболее действенным средством борьбы с коррупцией и должностными злоупотреблениями было проведение сенаторских ревизий. В Костромской губернии такие ревизии проходили с мая по ноябрь 1827 г. (ревизия сенатора Е. А. Дурасова) и в 1844 г. (ревизия князя И. А. ЛобановаРостовского).

Направление расследований ревизии Е. А. Дурасова во многом определила поступившая в III отделение канцелярии пространная записка директора местной гимназии Ю. Г. Бартенева о злоупотреблениях в сфере строительства в губернии. В обширном доносе в частности отмечалось: «Для построения казенных зданий сметы делаются чрезвычайно увеличенные… На построение домов для спокойствия проезжающих на станциях в местах, изобилующих материалами, хорошими плотниками, каменщиками и печниками, издержано на каждый таковой дом от 20 000 до 23 000, тогда как в существе он не стоит более 7 или 8 тысяч рублей, а посему около 2/3 столь значительного капитала похищается»8 . В инструкциях сенатору Дурасову, ревизовавшему Костромскую губернию в 1827 г., шеф корпуса жандармов и начальник III отделения императорской канцелярии граф А. Х. Бенкендорф специально указывал: «Во время объезда губернии следует обратить внимание на казенные каменные строения; как-то присутственные места, тюремные замки и гостиницы по большим дорогам, которые недавно выстроены, но жить в оных нельзя, для чего надобно истребовать смету с употребленных материалов, которая покажет, что кирпич покупая на те строения не менее 20 руб., тогда как по ценам оной продается не более 12 рублей»9 .

Обширное строительство было удобной ареной бесконтрольного казнокрадства. Доходы чиновников умножались, кроме того, самым беззастенчивым взяточничеством. По словам того же Ю. Г. Бартенева, «места Голов, старост, сотских и прочих продаются порочнейшим поселянам, подобно как… места земских чиновников. Сотские и прочие облагаются от исправников и стряпчих налогом таким же образом, как исправники облагаются губернатором и стряпчие прокурором… Определенные таким образом чиновники платимые ими за свои места деньги высасывают из народа разными поборами, притеснениями и нарушением правосудия. При заплате государственных податей, сверх того количества, которое входит в казну, взимается с каждой ревизской души в обе половины по 20 к. и более, с каждого пашпорта, сверх казенной пошлины, берется по 2 или 3 р.; за свидетельство на торговлю, сверх казенных пошлин, платится по 100 р. и по 200 р. смотря по капиталу»10 .

Губернатор К. И. Баумгартен целенаправленно осуществлял кадровую политику, расставляя на ключевые посты продажных чиновников. Даже выборное дворянское самоуправление было подчинено созданной системе. «В Костромской губернии с 1807 г. и поныне, т. е. во все время управления оною бывшим губернатором Пасынковым и нынешним Баумгартеном, многие достойные дворяне, по причинам подобным вышеозначенным, отклонялись от занятия мест даже самых почтеннейших, большею частию не приезжают и на выборы. Таким образом, Дворянское собрание наполняется наиболее такими только людьми, которые привлечены туда из видов корысти»11. «В Костроме недавно было два случая во время выборов, где можно видеть власти губернатора и заговор выборов; выбраны были в уездный город Ветлугу два кандидата в исправники: Шишкин, который безвыходно под судом за лихоимство находится, и другой Рубановский; Рубановскому было положено 20 голосов, а Шишкину 18 и представлены оба на утверждение. Губернатор утвердил Шишкина, нашел какие-то причины не утвердить Рубановского.» «Прикрытие» губернатору обеспечивал ранее упомянутый генерал С. С. Борщов. «Полицмейстер ему племянник: с губернатором он в связях и во многих случаях помогал ему в Петербурге»12. Пользовался губернатор поддержкой члена Государственного совета В. С. Ланского. Все это позволяло К. И. Баумгартену и его чиновникам безнаказанно осуществлять самые дерзкие операции. Губернатор, вице-губернатор, управляющий винной экспедицией Колюпанов оказались замешаны в махинациях с кизлярской водкой. По сообщению начальника 3-го отделения 2-го округа корпуса жандармов полковника Перфильева, для сокрытия злоупотреблений исправников губернатор не брезговал подменой донесений и рапортов, поступавших на его имя13 .

Названные и многие другие факты «лихоимства» были установлены в результате ревизии Костромской губернии комиссией сенатора Дурасова в 1827 г. Губернские чиновники, связанные круговой порукой, как могли, старались воспрепятствовать работе комиссии. «В первых числах февраля сего года (1827. – А. Н.) от земских судов схвачены были у экономических крестьян черновые расходные тетради и почти по всей губернии истреблены. Известно, что в сих тетрадях крестьяне вписывают, для своих учетов, все поборы и подарки чиновникам»14. Полковник Перфильев сообщал в одном из донесений стих, ходивший по Костроме в период ревизии:

«Большая часть чиновников в унынии и беспокойстве ожидают решения своей участи, в утешение же и оправдание говорят, что они могут быть несчастливы только потому, что Костромская губерния подпала под ревизию, но что открываемые здесь злоупотребления и упущения существуют повсеместно, вообще же поставляют сему причиной недостаточные оклады жалованья, не доставляющие никакой возможности и средства к содержанию… Ревизию находят пристрастною, что г. сенатором посланы были… явные враги губернатору и его приближенным, домогаясь показаний на счет злоупотреблений… прибегали к непозволительным средствам, кормили некоторых икрой, и томя жаждой, достигали своего намерения…»16. Итогом ревизии стало отрешение от должностей и предание суду более 100 чиновников.

Новый губернатор Я. Ф. Ганскау пытался если не бороться, то хотя бы пресечь и расследовать наиболее вопиющие факты коррупции. Так, усилиями губернатора и начальника 3-го отделения полковника Перфильева был отстранен от службы врач Гретти, браковавший за взятки крестьян при наборе рекрутов17. Действия властей повлекли поток доносов и жалоб со стороны Гретти. Это, как дальше будет показано, подпортило репутацию губернатора.

Характеристика должностных лиц Костромской губернии в бумагах III отделения. Большое внимание в документации III отделения по Костромской губернии уделялось характеристике личных и деловых свойств и характера взаимоотношений различных чинов губернского управления. Под пристальным вниманием находились прежде всего действия самих губернаторов. Начальник III отделения полковник С. В. Перфильев18 в донесениях об итогах сенаторской ревизии Дурасова 1827 г. давал довольно разностороннюю характеристику костромского губернатора Карла-Вильгельма Ивановича Баумгартена и отношения к нему местной чиновничье-феодальной элиты: он отмечал, что местная публика признавала в губернаторе «человека доброго, но весьма слабого и некоторым образом беспечного, укоряют его в том, что без основания был доверчив к людям, которые, соблюдая свои виды и выгоды, всегда употребляли во зло его доверие»; другая характеристика губернатора, почерпнутая Перфильевым от местного чиновничества: «он был слишком добр, и вместе слаб и недеятелен». В то же время, когда по итогам ревизии в ноябре 1827 г. губернатор был отправлен в отставку, «старик плакал прощаясь, все жалели его нелицемерно, не входя, каков он как губернатор, но для общества, как хозяин своего дома, он был человек прекрасный, преобходительный и преласковый… многие провожали его до первой станции, некоторые же до Ярославля»19 . Характеризуя усилия губернатора Я. Ф. Ганскау по усмирению крестьян князя Салтыкова, полковник Перфильев отмечал, что «личного его убеждения было достаточно обратить крестьян в должное повиновение, единодушно и непрекословно они на все соглашались, раскаялись в прежнем упорстве»20 . Однако поток доносов на губернатора сыграл негативную роль, и в бумагах Бенкендорфа, собранных «частным образом», он характеризовался весьма нелестно: «В делах несведущ, но старается казаться большим дельцом. Твердит о законах, поступая совершенно в противность оным… Взяток сам не берет, но нельзя то же сказать о жене, ключнице, а более о секретаре… Учреждение довольно хитро выдуманное на случай ответственности. Жена в знак дружбы, на память может получать безделки (между коими проскакивают весьма часто и тысячные вещи). Секретарь берет за дела, но на губернатора показаний нет, он только подписывает то, что секретарь ему подкладывает…»21 .

Борьбу с недобросовестностью местных чиновников развернул в Костромской губернии В. Н. Муравьев (1852–1853). До назначения Костромским губернатором занимал должность помощника попечителя Московского учебного округа. Придерживался либеральных взглядов. При представлении местных чиновников новому губернатору В. Н. Муравьев высказал вице-губернатору князю Гагарину негодование на все губернское правление. Новый губернатор еще в Петербурге заявлял, что служить с Гагариным не будет и хлопотал о его увольнении. Жандармский полковник Перфильев в своем донесении управляющему III отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии Леонтию Васильевичу Дубельту отмечал, что горячие, «быстрые» распоряжения В. Н. Муравьева не всегда согласуются с законом, а их неисполнение Гагариным воспринимается как противодействие, ввиду чего советовал «развести» чиновников по разным губерниям22. Вскоре в губернию был назначен новый вице-губернатор Брянчанинов, затеявший судебные дрязги с членами губернского правления. В письме от 23 октября 1852 г. штаб-офицер корпуса жандармов подполковник М. Шевелев писал об отношениях губернатора с чиновниками: «В его мнении все костромские чиновники, без изъятия, непременно плуты! Или пьяницы и картежники!.. Муравьев действует по какому-то странному ожесточению и нет возможности его остановить»23. В склоки был втянут весь чиновничий аппарат. Многие вынуждены были покинуть службу или были отстранены от нее. Всего по настоянию нового губернатора оставили службу до 30 чиновников. Об увольнении других губернатор ходатайствовал перед министром внутренних дел и управляющим III отделением. Сегодня трудно определить, насколько обвинения губернатора и произведенные увольнения были справедливы. Вероятно, для них были основания. В то же время смена чиновничьего состава при сменах губернаторов была типичным явлением для николаевской России. Эта мера не меняла системы управления и не устраняла бюрократии и чиновничьих злоупотреблений. Ответом на кадровые чистки становился поток взаимных обвинений, поступавших в министерства, Канцелярию императора и Сенат. При частой смене самих губернаторов чиновничья возня становилась скорее бедствием для управляемых губерний.

Решительные, но поспешные действия В. Н. Муравьева вызвали активный протест, проявившийся не только в потоке жалоб на губернатора. 13 ноября 1852 г. в 11.00 дня уволенный от службы бывший старший советник костромского губернского правления, коллежский советник Попов ворвался в пьяном виде в кабинет губернатора и потребовал прекращения следствия в отношении его брата – станового пристава24. Жандармский подполковник М. Шевелев и начальник 2-го округа корпуса жандармов генерал-лейтенант Перфильев 9 декабря 1852 г. доносили начальнику III отделения императорской канцелярии, шефу корпуса жандармов графу А. Ф. Орлову о злоупотреблениях В. Н. Муравьева, обвиняя его в следующем.

«а) Муравьев, со дня вступления в должность, по особым предложениям губернскому Правлению, получил вперед свое содержание.

б) Не имея никакого основания на получение квартирных денег, потому что прямо въехал в казенный дом, вытребовал квартирные себе деньги…

в) Муравьев, неизвестно по какому разрешению во время ревизования им губернии, собрал капитал от г. откупщиков, содержателей винных заводов и купцов, под предлогом для благоустройства города Костромы более 10 000 рублей серебром, а капитал этот до сего времени остается безгласным и в произвольном его распоряжении…»25 .

Указанные факты свидетельствуют, что борец с «авгиевыми конюшнями бюрократизма» сам оказался далеко не безгрешен. Однако от графа А. Ф. Орлова и Л. В. Дубельта последовала решительная отповедь затянувшимся дрязгам. А. Ф. Орлов признал обвинения против губернатора «не заслуживающими никакого внимания», а подполковнику Шевелеву сделал строгое замечание с угрозой отставки при дальнейшем отступлении от своих обязанностей. В свою очередь, Л. В. Дубельт оправдал перед губернатором действия жандармского подполковника26 .

В связи с расследованием должностных злоупотреблений, жандармские чины составляли сведения не только о губернаторах, но и о представителях местной дворянской элиты. Так, Н. Х. Бенкендорфом были направлены сенатору Е. А. Дурасову характеристики семи братьям Карцовых. Первый – Николай Карцов был советником казенной палаты по хозяйственной экспедиции, приобрел огромное состояние и на протяжении службы не раз находился под судом за лихоимство. Второй – обер-фортмейстер Александр Карцов нажил большое состояние, разоряя казенных крестьян, и также состоял под судом по жалобе крестьянина Косопанова. Василий Карцов, будучи советником в Вологодской губернии, содержал обывательские станции, собрав капитал в 400 тыс. рублей. Отставной генерал-майор Павел Карцов проживал в Нерехтском уезде, составив себе недобрую репутацию тем, что выманил у вдовы Девочкиной 170 душ крестьян, обещая сохранить за ней пожизненное ими владение. Но как только получил купчую, выгнал вдову и ее наследников из имения. Не лучшей репутацией славились оставшиеся братья Карцовы. Однако это семейство держало в своих руках выборные должности судей и уездных дворянских предводителей, породнившись с губернским предводителем дворянества Д. К. Татищевым. Титулярный советник Колюпанов управлял в губернии винной экспедицией. Приобрел в короткое время махинациями с кизлярской водкой огромное состояние27 . Крестьянские волнения, холера, пожары. Рапортами вице-губернатора фон Кронека и губернатора Я. Ф. Ганскау сообщалось о разбое в Галичском уезде, где 18 января 1828 года банда из семи разбойников ограбила дом священника. Хозяин и работница были избиты, а жена священника убита. Расхищено имущества и денег на 1 800 рублей. Выяснилось, что ограбление организовано при содействии работницы, и преступники в большинстве были пойманы28 .

В марте 1829 г. 3 840 крестьян вотчины князя А. Н. Салтыкова, находящейся в опекунском управлении, отказались платить установленный оброк. Опекун, а затем направленный губернатором чиновник не смогли привести крестьян к повиновению. Я. Ф. Ганскау просил направить в вотчину войска, но, получив отказ, решил лично поехать к мятежным крестьянам. Губернатору удалось найти компромиссное решение и «водворить надлежащий порядок и спокойствие»29 .

Причинами жестоких преступлений и неповиновения крестьян губернии стал ряд обстоятельств. На одно из них указывает прошение варнавинского городского головы к губернатору об отсрочке платежей по недоимкам. Недоимки и отказ от уплаты оброчных платежей стали результатом неурожая хлебов на протяжении 1824–1826 гг.30 Другой причиной крестьянских волнений оставались злоупотребления и казнокрадство чиновников. Так, из показаний крестьян князя Салтыкова стало ясно, что платежи, взимаемые бурмистрами в течение десяти лет, бесследно исчезали, поступая помещику в неполном объеме. Учитывая данное обстоятельство, губернатор Я. Ф. Ганскау назначил расследование денежных хищений, к участию в котором привлек комиссию из десяти крестьян31 .

По материалам «нравственно-политического отчета» III отделения за 1842 г., крестьяне костромского помещика, действительного статского советника Шульца, недовольные переменой образа управления и нововведениями по хозяйству, составили заговор и убили своего помещика32 .

1830 г. был омрачен эпидемией холеры, охватившей губернию осенью 1830 г. С 3 сентября по 11 ноября между Костромской и Ярославской губерниями было прекращено свободное сообщение и выставлено оцепление. За это время в губернии заболело 430 и умерло 125 человек. Наиболее тяжелая эпидемиологическая обстановка сложилась в Костроме (251 заболевший, 51 умерший). Помощь больным была организована в лазарете, в духовной семинарии и в частных домах. Эпидемия распространилась также на Кинешемский, Юрьевецкий, Нерехтский уезды33. По ликвидации эпидемии, 20 декабря 1830 г. костромское дворянство и чиновничество дали торжественный обед в честь губернатора С. С. Ланского и поднесли ему письменное отношение с изъявлением чувств признательности за успешную борьбу с распространением болезни34 .

В «Нравственно-политическом отчете» III отделения за 1839 г. отмечалось, что 12 губерний России были подвержены пожарам и народным волнениям, которые охватили Саратовскую, Симбирскую, Тамбовскую, Воронежскую, Тульскую, Рязанскую, Костромскую, Нижегородскую, Казанскую и Пермскую губернии. Причем в Костромской губернии в связи с обширными пожарами в казенных и помещичьих лесах распространились слухи о умышленных поджогах лесными чиновниками для сокрытия запрещенных порубок35 .

Наиболее масштабный пожар произошел в г. Костроме в 1847 году. Обстоятельства этого пожара, как указано выше, были отражены в ежегодном отчете III отделения. Как показывает отчет, слухи о предстоящем пожаре появились в городе в конце августа в связи с обнаружением записки в доме помощника почтмейстера с угрозами убийства и поджогов за утайку пересылаемых солдатских денег. Новые записки и надписи на стенах непосредственно предшествовали пожару. В городе распространились слухи о причастности к поджогам ссыльных поляков. Костромской гражданский губернатор К. Н. Григорьев, поверив народной молве, заключил под стражу до 90 чиновников, дворян и нижних чинов из числа поляков. «Пристрастными» методами расследования были получены показания двух мальчиков и дворовой женщины, находившихся в услужении у польских дворян, изобличавшие заговор штаб-лекаря Ходоровича. Губернатор и следственная комиссия, подозревая масштабный заговор, потребовали привлечения к ответственности подозреваемых поляков не только в Костроме, но и в Москве, Ярославле и Владимире. Но так как свидетели впоследствии признались в оговоре, по высочайшему повелению неосновательно обвиненные были освобождены из-под ареста, а губернатор Григорьев отрешен от должности и передан военному суду. В таком виде представлено дело в «Нравственно-политическом отчете» III отделения за 1847 г. Однако отчет не раскрывает всех подробностей этого до сих пор не выясненного дела. Привлечение дополнительных источников позволяет сделать предположения, что пожар действительно был следствием поджогов, изначально направленных против действий губернатора, пытавшегося обуздать коррупцию и казнокрадство губернской администрации36 .

Константин Никифорович Григорьев был назначен костромским губернатором 28 января 1846 г.37 Предшествующая его служба характеризовалась тем, что большинство занимаемых должностей было связано с финансами, сбором налогов, обеспечением армии или контролем над расходами.

2 сентября 1847 г. К. Н. Григорьев выехал с ревизией в отдаленные уезды губернии, а в ночь с 5 на 6 сентября в Костроме загорелись надворные постройки купца Энгерта и крестьянина Литова. При сильном ветре огонь быстро распространился по городским улицам. Пожар бушевал всю ночь, а в 7 часов утра загорелся Богоявленский монастырь, да так, что монахам пришлось пробивать монастырскую стену, чтобы выбраться из огня. Всего огнем было уничтожено 118 жилых и административных зданий38 .

Губернатор вернулся в Кострому вечером 7 сентября, а в 11 часов на следующий день стало известно о новом пожаре во дворе чиновника Полянского, и по Костроме стали распространяться подметные письма с угрозами новых поджогов. 9 сентября в 19 часов начался новый пожар, продолжавшийся всю ночь. В городе началось мародерство. Пожарная команда и полиция были не в состоянии остановить ни пожары, ни грабежи. 11 сентября в 7 часов произошли новые возгорания39. В результате пожаров с 5 по 11 сентября сгорело 188 домов, Богоявленский монастырь, 3 фабрики и 4 общественных здания40. Для города с населением в 15 000 человек это стало катастрофой. Осенью жители оказались на улице. К счастью, отмечал П. Островский, осень была теплая и сухая.

Продолжительность пожаров, возгорание в разных местах города, подметные письма с угрозами поджогов не оставляли у населения сомнений в наличии злого умысла. Жители организовали патрули, делившие город на округа и обеспечивавшие общественный порядок и охрану от новых поджогов. Губернатором была образована следственная комиссия, к подозреваемым действительно были применены допросы «с пристрастием» (с пытками). За превышение власти 22 ноября 1847 г. К. Н. Григорьев был отстранен от должности губернатора, отозван в Санкт-Петербург и отдан военному суду41. Все это дает основания предположить, что поджоги в Костроме были организованы для пресечения ревизионных поездок губернатора. Тем более что впоследствии К. Н. Григорьев в своих действиях был оправдан и получил назначение губернатором во вновь образованную Якутскую губернию.

Формирование воинских ополчений. В связи с начавшейся Крымской войной в костромской губернии формировалось костромское ополчение. Контроль за формированием ополчений и рекрутских наборов входил в компетенцию III отделения, а формирование костромского ополчения оказалось сопряжено с многочисленными злоупотреблениями, в которых были обвинены Костромской губернатор А. Ф. Войцех и другие члены «Костромского губернского Комитета государственного подвижного ополчения». Министерство внутренних дел и III отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии проводили расследование обстоятельств дела. От министерства внутренних дел для расследования был направлен чиновник для особых поручений, статский советник Титов, от корпуса жандармов – полковник Левенталь.

Флигель-адъютант, ротмистр князь Кропоткин в рапорте о состоянии костромского ополчения указывал на следующие недостатки. Прежде всего претензии командования вызвало обмундирование ополченцев. «Некоторая часть кафтанов… построены из весьма дурного сукна», полы кафтанов и шаровары во всем ополчении сшиты без подкладки; «полушубки вообще не хороши… коротки и узки, и есть даже из телячьих и козлиных шкур». Ратники были направлены с одной парой сапог, «и во время грязи и ненастной погоды им совершенно нечем переменить обуви… в дружине № 153 в особенности, сапоги пришли в ветхость». Не в лучшем состоянии находилось снаряжение. «Патронташи не могут вмещать 60 патронов по тесноте гнезд… Топоры не одинаковы, дурно отделаны, без железных заклепок, отчего при употреблении сваливаются. Лопаты совершенно не годны. Лазаретные фуры очень дурно сделаны и непрочны. Патронные ящики не могут вмещать должного числа патронов, непрочны и совершенно негодны, так что пустые не выдерживают дороги, ломаются и разваливаются; остальной обоз, построенный также Комитетом, весьма непрочен… Лошади в обозе вообще хороши, исключая купленных Комитетом, сбруя, построенная дружинными начальниками хороша, но полученная из Комитета сделана из дурного материала.» В рапорте было также высказано предположение о денежных злоупотреблениях. Комитет «не озаботился сделать хотя малейшее вспомоществование неимущим офицерам и обеспечить чем-либо их семейства». Командир дружины № 149 заявил, что средства, пожертвованные данной дружине галицким дворянством, не были переданы Комитетом в дружину42 .

Содержание рапорта совершенно определенно выявляет нарушения и злоупотребления, сопровождавшие формирование ополчения, однако заметно желание автора возложить ответственность исключительно на Костромской губернский комитет ополчения. В ходе расследования все названные недостатки в подготовке ополчения подтвердились. Особенно было обращено внимание на то, что полы кафтанов и шаровары не имели подкладки. Делопроизводство Комитета велось с явными нарушениями. Журналы и постановления оформлялись иногда «очень кратко и необстоятельно» и по большей части задним числом. Комитет для освидетельствования заказанного обмундирования редко собирался в полном составе. Все это и было вменено в вину Комитету, и в частности губернатору, и признано как упущение. При этом жандармский полковник Левенталь особо отмечал, что злоупотреблений в действиях Комитета не оказалось43 .

В то же время обнаружилось, что по разным причинам костромской губернатор, предводитель дворянства и в целом Комитет ополчения встречали откровенное противодействие или саботаж со стороны костромского дворянства. Начальник Ветлужской № 153 дружины ополчения полковник Быстроглазов отказался заниматься покупкой телег и лошадей. Телеги и прочее снаряжение для данной дружины были заказаны Комитетом в экипажном заведении штабскапитана Колычева, однако работа была выполнена крайне недобросовестно. Приходилось несколько раз возвращать снаряжение на переделку. Быстроглазов, получив снаряжение, «как будто нарочно старался еще до выступления все привести в худший вид. Одежда и амуниция употреблялись без всякой бережливости», а на лошадях и телегах ополчения по г. Ветлуге развозился песок. Дружина выступила из Ветлуги с опозданием и была «встроена» в состав ополчения уже в походе. Смотр костромскому ополчению был устроен в 50 верстах южней Москвы, в 700 верстах от Ветлуги. Ветлужская дружина прибыла на смотр после 52 дневного похода. В Калуге один из ратников Ветлужской дружины умер, не выдержав пути. Статским советником Титовым было установлено, что начальник дружины полковник Быстроглазов на последних дворянских выборах 1854 г. пытался избираться в уездные предводители дворянства, но, потерпев на выборах неудачу, был враждебно настроен к губернскому предводителю дворянства Миронову и губернатору Войцеху. По мнению следствия, именно ввиду этих обстоятельств Быстроглазов старался «показать вверенную ему часть как можно хуже, чтобы подвергнуть Комитет ответственности»44 .

Недостатки снаряжения ополчения проистекали из противодействия не только Быстроглазова. В губернии сложилось несколько дворянских группировок, боровшихся за выборные должности дворянского самоуправления. На выборах 1854 г. действительный статский советник Васьков баллотировался на пост губернского предводителя дворянства, но избран бы артиллерии поручик Миронов. Противоречия между дворянскими группировками обострились, и в пику губернскому предводителю начальником костромского ополчения в феврале 1855 г. был избран Васьков. Ввиду личных качеств и состояния здоровья Васькова губернатор А. Ф. Войцех отозвался, что находит Васькова неспособным к руководству ополчением, однако мнение губернатора учтено не было. Враждебные отношения Васькова с первыми лицами губернии привели к тому, что начальник ополчения «до самого выступления… от всего уклонялся, ни во что не входил, не являлся в Комитет даже по приглашению, отзываясь всегда болезнью, не ездил осматривать дружины на сборных местах». Противодействие оказывали некоторые другие начальники дружин, имевшие не менее трех месяцев до выступления в поход на исправление недостатков45 .

Деятельность губернатора подвергалась острой критике со стороны председателя костромской казенной палаты, действительного тайного советника Тинькова. Отношения между ними не сложились. А когда обнаружилась неаккуратность и несвоевременность ведения делопроизводства Комитета, Тиньков стал препятствовать его деятельности46 .

Полковник Левенталь и статский советник Титов, проводя расследование от разных ведомств, пришли к сходному заключению. Недостатки в подготовке костромского ополчения они отнесли не только к деятельности Комитета, но и к противодействию и интригам «начальствующих лиц ополчения против губернского Комитета государственного подвижного ополчения», а доносы на членов Комитета и губернатора были признаны «некоторые преувеличенными, а остальные совершенно ложными»47 .

Результаты расследования оставляют крайне противоречивое впечатление. Император по его итогам принял «соломоново решение». Всем членам Костромского губернского комитета ополчения, включая костромского губернатора, был объявлен выговор с внесением в формулярные списки. Дело о недостатках снаряжения костромского ополчения было прекращено, члены комитета освобождены от всякой ответственности, но на дальнейшие просьбы А. Ф. Войцеха сложить со всех членов комитета выговор, последовало его увольнение от должности костромского губернатора48 .

Показаны лишь некоторые направления деятельности III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, сохранившей обширный материал о развитии Костромской губернии и проблемах губернского управления в имперской России.

1 См.: Высшие и центральные государственные учреждения России. 1801–1917 гг. – Т. 1: Высшие государственные учреждения. СПб., 1998. С. 147–158.

2 «Россия под надзором»: Отчеты III отделения 1827–1869 : сб. док-тов / сост. М. Сидорова и Е. Щербакова. М., 2006. С. 702–703.

3 Там же. С. 206.

4 Там же. С. 270.

5 Там же. С. 293.

6 Там же. С. 390.

7 Там же. С. 403–404.

8 ГАРФ. Ф. 109. 1-й экспедиции. Оп. 2, 1897 г. Д. 79. Л. 14 об. – 15.

9 ГАРФ. Ф. 109. 1-й экспедиции. Оп. 2, 1897 г. Д. 109. Л. 3 об.

10 ГАРФ. Ф. 109. 1-й экспедиции. Оп. 2, 1897 г. Д. 79. Л. 12 об. – 13, 16.

11 ГАРФ. Ф. 109. 1-й экспедиции. Оп. 2, 1897 г. Д. 79. Л. 12.

12 ГАРФ. Ф. 109. 1-й экспедиции. Оп. 2, 1827 г. Д. 109. Л. 9, 6.

13 ГАРФ. Ф. 109. Оп. 3. Д. 1178. Л. 12–13.

14 ГАРФ. Ф. 109. 1-й экспедиции. Оп. 2, 1897 г. Д. 109. Л. 19.

15 ГАРФ. Ф. 109. Оп. 3. Д. 1178. Л. 7.

16 ГАРФ. Ф. 109. Оп. 3. Д. 1178. Л. 13 об., 29 об.

17 См.: ГАРФ. Ф. 109. Оп. 9. Д. 1178. Л. 36–37.

18 В 1831–1836 гг. гражданский губернатор Рязани, а затем начальник II округа корпуса жандармов, в ведении которого находилась Москва, дослужился до чина генерал-лейтенанта в 1847 г. См.: «Россия под надзором»… С. 177.

19 ГАРФ. Ф. 109. Оп. 3. Д. 1178. Л. 4, 31 об. – 32 об.

20 ГАРФ. Ф. 109. 4-й экспедиции. Д. 77. Л. 13–13 об.

21 ГАРФ. Ф. 109. 1-й экспедиции. Оп. 2, 1827 г. Д. 109. Л. 34–34 об.

22 ГАРФ. Ф. 109. 1-й экспедиции. Оп. 27, 1852 г. Д. 289. Л. 1–2 об.

23 Там же. Л. 3 об. – 4.

24 Там же. Л. 16.

25 Там же. Л. 19 об. –20.

26 Там же. Л. 21–21 об., 24–24 об.

27 ГАРФ. Ф. 109. 1-й экспедиции. Оп. 2, 1897 г. Д. 109. Л. 4–6 об.

28 ГАРФ. Ф. 109. 4-й экспедиции. Д. 68.

29 См.: ГАРФ. Ф. 109. 4-й экспедиции. Д. 77. Л. 1 об., 5–6 об., 9–10.

30 См.: ГАКО. Ф. 133. Оп. 2. Д. 6285. Л. 18–19.

31 ГАРФ. Ф. 109. 4-й экспедиции. Д. 77. Л. 11 об. – 12.

32 «Россия под надзором»… С. 295.

33 Подсчитано по: ГАРФ. Ф. 109. 4-й экспедиции. Д. 164.

34 ГАРФ. Ф. 109. 1-й экспедиции. Оп. 6, 1831 г.

35 «Россия под надзором»… С. 203–206.

36 Там же. С. 403–404.

37 РГИА. Ф. 1349. Оп. 3. Д. 608. Л. 95–111.

38 Дело о пожаре 1847 года // Губернский дом (Кострома). 1998. № 5/6. С. 97.

39 Там же. С. 98–99.

40 ГАРФ. Ф. 109. 1-й экспедиции. Оп. 22, 1847. Д. 322. Л. 1об.

41 См.: РГИА. Ф. 1349. Оп. 3. Д. 608. Л. 109; Дело о пожаре 1847 года. С. 100.

42 ГАРФ. Ф. 109. 2-й экспедиции. Оп. 1855 г. Д. 445. Л. 19–20 об.

43 ГАРФ. Ф. 109. 2-й экспедиции. Оп. 1855 г. Д. 445. Л. 5, 10, 14–14 об., 34–34 об.

44 ГАРФ. Ф. 109. 2-й экспедиции. Оп. 1855 г. Д. 445. Л. 9–12 об.

45 ГАРФ. Ф. 109. 2-й экспедиции. Оп. 1855 г. Д. 445. Л. 13, 14 об.

46 ГАРФ. Ф. 109. 2-й экспедиции. Оп. 1855 г. Д. 445. Л. 15–16.

47 ГАРФ. Ф. 109. 2-й экспедиции. Оп. 1855 г. Д. 445. Л. 5–6, 14 об, 34 об.

48 ГАРФ. Ф. 109. 2-й экспедиции. Оп. 1855 г. Д. 445. Л. 22–23, 31 об., 34 об. – 38.