Л.П. Пискунов

Мои встречи с М.М. Пришвиным

М.М. Пришвин в наши края приезжал дважды. Первый раз в 1938 году, в апреле месяце.

Что побудило его? Как я полагаю, это рассказы о Вёжах, необычной природе и жизни этих мест А.С. Новикова-Прибоя, который с большой группой охотников приезжал в 1936 году. В этот год был необычайно высокий подъём воды во время весеннего разлива, многие лесные массивы были залиты вешними водами. В деревнях Вёжи, Ведёрки, селе Спас многие дома были подтоплены, даже в некоторых домах вода заходила в русскую печь. Мелкий скот, овец-телят со дворов поднимали на сеновал, пристраивали в сенях и избах. Коровы и другие крупные животные стояли на привязи в улице у своих домов. В эту весну погибло много диких зверей, особенно лосей, зайцев, лис, и даже мой отец в затопленной лесной дороге обнаружил погибшего волка, который плавал мёртвый, положив голову и передние лапы на плавающее бревно. Всё это и побудило, видимо, Михаила Михайловича приехать в Вёжи и описать это явление.

Приехав как в первый раз, так и во второй в 1940 году, он квартировал у Николая Даниловича Семёнова. Двухэтажный деревянный дом на четыре окна по лицу стоял крайний в юго-западной части деревни, откуда простирался большой простор в луга, к реке Соти, озёрам Подновое, Литвинское, Великое и к Шиганам – заливу реки Соти.

Николай Данилович с Михаилом Григорьевичем Тупицыным были свояки, жёны их были родные сёстры. Николай Данилович был рыбак и охотник. Когда начинался постепенный первый подбег воды в реке Соти, а это менее чем в километре от Вёжей, наши многие рыбаки начинали ставить свои ветеля (ловушки) в самом ближайшем плёсе, у так называемого Сотского моста. Это начинался первый весенний лов. Ставили ветеля со льда. Прорубив льяло, выбросав ледником сколотый лёд, на длинном крепком коле, метров 6-7, привязав ветель, спускали в льяло и кол крепко втыкали в дно, а чтобы течение его не выкачало, прижимали плахой-мостовиной. Ставили немного, кто 3-5-7 ветелей, не более. Так как к этому времени запасы продуктов кончались, то первая рыба шла на еду (говорили «свежинкой разговеться»). А в эти дни как раз отмечался праздник Благовещенья. И кому-то, родным, соседям, хорошо знакомым, подносилась как в подарок на праздник рыба, за это была большая благодарность.

Но время такого лова было неделя, не больше, так как река быстро увеличивала поток воды, лёд рушился, река выходила из берегов, и лов таким способом прекращался и начинался с лодки. Так вот, с приездом Михаила Михайловича и начинался этот лов, рыбаки, Н.Д. Семёнов, М.Г. Тупицын, видимо, приглашали в первый приезд посетить этот лов. К тому времени начинался массовый перелёт в наши места и на север гусей, уток, чибисов, курахтанов-куликов и др. птицы. День и ночь тянулись стаи гусей, ведя свой гусиный разговор в полёте. С визгом пролетали стаи свиязей и с шварканьем и кряком кряковые утки.

Михаил Михайлович оба раза приезжал заблаговременно, ещё по зимней дороге.

На подъём ветелей рыбаки ходили рано утром ещё по морозу. Из деревни выходили как раз мимо Семёнова дома, где квартировал Михаил Михайлович, и иногда стучали в стену или окно. А больше – он уже собранный сидел на крылечке, дожидаясь их. Непременно и я с отцом ходил всегда на этот лов. Мужики шли быстро, а Михаил Михайлович в тяжёлом кожаном пальто, с фотоаппаратом на груди, длинных резиновых сапогах быстро идти не мог, да и дорога рушилась, была неровная, замёрзшие кочки, зажоры (промыта дорога снежной водой). Пройдя половину дороги, останавливался, протирал пот с лица и очки. Отец меня предупреждал, чтоб я шёл с ним, а «не бежал за нами».

Приходили к реке, там уже была большая закраина (лёд от берега не оторван, а на середине лёд вспучило), и тут у берега вылилась вода. Через эту закраину были брошены пара жердей или мостовина от моста, который стоял с приподнятой серединой, так как сваи вмёрзли в лёд, а лёд на средине реки подняло. Через закраину переходили осторожно, по жердям, боясь соскользнуть, и опирались на пешню, ледник или крепкую палку.

Придя к льялу, ледником расчищали его от мелкого замерзшего льда и мусора. И начинался подъём. Вытаскивали кол, и появлялись первое-второе кольца ветеля, а вот и горло, под которым трепыхалась рыбина, две, а то и больше.

В это время Михаил Михайлович держал фотоаппарат на взводе, а отец держал кол приподняв, чтоб снимок получился хороший. Фотографировал он и пролетающих над нами стаи уток и гусей, меня на горбатом мосту. Что-то увидев интересное, записывал в блокнот.

И вот однажды пришли мы на подъём, отец поднимает первый ветель, пустой, второй поднимает, тоже пустой, переходим к третьему льялу, и тот пустой. Отец как-то про себя и говорит: «Ну, Лёшка, сегодня будем есть картошку».

Пришли на второе утро, папа поднимает первый ветель, а там трепыхаются две или три рыбины. А Михаил Михайлович говорит мне: «Ну как, Лёшка? Что сегодня будем есть -- картошку?» А папа как-то протяжно отвечает: «Не-е-е-е-т, рыбу». Тут Михаил Михайлович достал блокнот и что-то записал.

Долго ли был в Вёжах Михаил Михайлович в первый приезд, я не помню. А вот во второй раз (это в 1940 году) жил в Вёжах долго. Приехал в первых числах апреля, а уехал в середине или конце мая месяца. Помню, он приходил к нам, просил отца, чтоб выделил лошадь колхозную для его отъезда (в это время отец был председателем колхоза). И мы, ребятишки, провожали их (к нему ещё приезжали сыновья, два) за огороды, за амбары по городской дороге.

Во второй раз он купил у сплавщиков леса лодку-каюру, но она была длинная и вёрткая, ему посоветовали её развести, сделать шире. Но разводить лодки-долблёнки – процесс долгий, это делалось летом в тёплой воде пруда или реки; лодку размачивали, а потом понемногу расширяли. А тут нашлись мастера распарить её на костре-огне, но она получилась горбатая. Когда он садился на корму с веслом, нос лодки сильно поднимался, и во время ветра ею было неудобно управлять, нос заносило ветром. Но недалеко, до Заезны, хмельников, он ездил слушать разговоры скворцов, визги чибисов и пение других птиц.

24 октября 2014 г.

От публикатора

Воспоминания написаны Л.П. Пискуновым после того, как я ему прочитала по телефону запись в опубликованных «Дневниках» М.М. Пришвина.

«1938.

2 Апреля. Мост разбирают.

Мороз. Лёшка! садись на картошку.

Оживились? – Нет вандыша». (Пришвин М.М. Дневники. 1938–1939 / Подгот. текста Я.З. Гришиной, А.В. Киселёвой; Статья, коммент. Я.З. Гришиной. – СПб.: ООО «Изд-во “Росток”», 2010. – С. 58).

Леонид Петрович прокомментировал это так (а я записала): «В начале апреля река Соть начинает подбегать, мужики ставили ветеля, ему нравилось ходить с ними на реку Соть (из ребят один Л.П. – А.С.); поднимают ветеля (1–3-й) – ничего нет; папа про себя говорит “Ну, Лёшка, сегодня будем есть картошку”. А я рядом стоял. Он вынул блокнотик и что-то записал. На другой день прошли, постучали в окошко (жил у Семёнова Николая Данилыча). Поднимаем 1-й ветель – 2-3 рыбины. А он: “Ну, Лёшка, сегодня не будешь есть картошку”».

А через некоторое время Леонид Петрович принёс и написанный им текст. Это был второй вариант воспоминаний о пребывании М.М. Пришвина в Вёжах – первый, названный «М.М. Пришвин в Вёжах», был опубликован в книге: Зонтиков Н.А. Н.А. Некрасов и Костромской край: страницы истории: к 185-летию Н.А. Некрасова и 80-летию Костромского района. – Кострома: ДиАР, 2008. – С. 299–303. (Или: https://kostromka.ru/zontikov/nekrasov/275.php#prishvin). Он больше по объёму и более информативен.

Но в обоих случаях автор пишет, что М.М. Пришвин приезжал в Вёжи дважды: в более раннем тексте – «первый раз весной 1938 г., второй – весной 1940-го или 1941-го года», в «Моих встречах» указывает 1938 и 1940 годы.

По опубликованным «Дневникам» М.М. Пришвина известно, что поездка в Вёжи состоялась только однажды – в 1938 году.

Мысль о поездке появилась в начале года: «18 января. Приезжал охотник Тупицын. Пожалуй, весною к нему» (Пришвин М.М. Дневники. 1938–1939. – С. 18).

В середине марта он начал готовиться к поездке: «13 марта. Начало сборов в Кострому» (С. 42). Перечисляются предметы, которые нужно поместить в кожаный и большой чемоданы, рюкзак и охотничью сумку. «14 марта. Укрепляюсь на Костроме. Пишу письма Алекс. Петр. Розанову» (С. 43). Действительно, 14 марта Пришвин написал письмо в Кострому, но не А.П. Розанову, а Александре Петровне Рязановской. Три письма к ней – ещё при её жизни – опубликовал в 1961 году «Северной правде» В.Н. Бочков.

Из записей в дневнике и из письма А.П. Рязановской от 20 апреля известно, что Пришвин приехал в Кострому с младшим сыном Петром на поезде в воскресенье 27 марта и на вокзале их встретил охотник из деревни Вёжи, М.Г. Тупицын. В Вёжах Пришвины жили, действительно, у Н.Д. Семёнова. Лев, видимо, не приезжал: 13 апреля: «Лёва прислал письмо о том, что ехать ко мне раздумал: денег нет <...>» (С. 71). Больше упоминаний о Лёве в дневниковых записях «вежевского периода» нет. Покинули Вёжи Пришвины 30 апреля: «В 4 у. выехали на лодке с рыбаком в Кострому и прибыли на Молочную гору в ½ 8-го. Остановились у Артамоновых, навестили Козлиху, Рязановскую и вечером уехали в Загорск» (С. 83). Козлиха – надо полагать, жена Бориса Павловича Козлова, которого (если судить по записям «Дневника») на даче, расположенной на Городище, Пришвин вместе с Тупицыным навещали 27 марта. А собираясь в Кострому, Пришвин записал: «Козлов Борис Павлович, учитель, охотник. Кострома, Пролетарская ул., д. 73, кв.19*. Остановиться» (С. 48).

Об Артамоновых Пришвин записал уже 1-го мая: «Родина: Анна и Василий Артамоновы. Очертив Вёжи и удивление своё, что Анну тянет на родину, очертить мужа её и показать, что его не тянет, и кончить их спором между собой (его голод выгнал, и все умерли, а почему же не тянет меня и что есть родина?)» (С. 84).

Что же касается второго приезда М.М. Пришвина в Вёжи, то он, учитывая уникальную память Л.П. Пискунова, вполне мог быть, но только не в 1940-м и 1941-м годах.

Упоминаний о поездке в 1940 и 1941 годах в «Дневниках» нет. Биограф и исследователь творчества М.М. Пришвина А. Варламов пишет только об одной поездке: «1938 – Поездка на автомобиле в г. Кострому на весенний разлив» (Варламов А.Н. Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование. – М.: Молодая гвардия, 2008). Как мы видим, А.Н. Варламов ошибался – Пришвины приехали на «костромском поезде» (Пришвин М.М. Дневники. 1938–1939. – С. 52) и на вокзале были встречены «охотником из дер. Вёжи».

В 1940 году жизнь писателя резко изменилась: в январе он встретил Валерию Дмитриевну Лиорко, которая вскоре стала его женой, «другом». «Началась моя новая жизнь», – писал он в Дневнике и называл это встречу «чудом». Новая жизнь отменила прежнюю. «Сколько занятий моих от близости с Лялей (В.Д. Лиорко. – А.С.) оказались просто забавами, разного рода способами препровождения времени: охота, фотография, разного рода коллекционирование; возможно, отпадает и та радость от сближения с природой, которая, бывало, вступала на смену тоски»; <...> Я теряю даже вкус к тому родственному вниманию в природе, о которой столько писал» (Дневник. 1940, 16 ноября, 25 декабря). Из Москвы он уезжал только на месяц в дом творчества писателей Малеевку.

А в 1-й половине 1941 года он в марте – апреле отдыхал в Малеевке, в начале мая ездил в Весьегонск, позднее – ездил по Подмосковью в поисках дома. А потом – война.

Но в воспоминаниях «М.М. Пришвин в Вёжах», опубликованных в книге Н.А. Зонтикова «Некрасов и Костромской край…», Леонид Петрович отмечает: «О приезде М.М. Пришвина в первый раз я помню очень немного, так как мне тогда было всего шесть лет» (С. 300). Шесть лет Лёне Пискунову было весной и летом 1937 года и осенью 1936 г. Не в один из этих ли годов приезжал Пришвин в Вёжи впервые? В «Дневнике» за эти годы об этом записей нет, но они могли быть в его записной книжке. И все ли дневниковые записи Пришвина были опубликованы? И вполне возможно, что «охотник Тупицын», о приезде которого М.М. Пришвин записал в дневнике 18 января 1938 года был ему уже знаком, и знакомство их состоялось в Вёжах. И когда и от кого узнал адрес Б.П. Козлова – не в первый ли приезд? И очень сомнительно, что, не видя Костромы, М.М. Пришвин захотел в ней в 1938 году купить дом. Как известно, Михаил Михайлович всегда предварительно приглядывался к местности и дому, в котором хотел жить, и Кострома, надо полагать, не была исключением.

Письма М.М. Пришвина

Жизнь и творчество замечательного русского писателя М.М. Пришвина (1873–1954) тесно связаны с Костромским краем. Узнать и полюбить Кострому и её окрестности помог писателю его близкий друг, искусствовед и основатель Костромского краеведческого музея, с которым Пришвин познакомился на заседаниях Русского географического общества и которому он посвятил свою книгу «У стен града невидимого». Публикуемые впервые письма М.М. Пришвина вдове умершего в 1927 году И.А. Рязановского – ныне здравствующей А.П. Рязановской, хранящиеся в Костромском облгосархиве, содержат интересные данные о пребывании Пришвина в дер. Спас-Вёжи под Костромой и его намерении поселиться в Костроме и представляют известную ценность для биографии писателя.

В.Н. Бочков,
ст. научный сотрудник архивного отдела УВД

22 июля 1929 г.

Дорогая Александра Петровна, весной я виделся с Ольгой Дмитриевной Форш, которая только что приехала из Парижа. Она была и у Ремизова[1], жив и здоров! Серафима Павловна[2] тоже с ним. Живут неплохо. Я взял их адрес, но он остался у меня в Сергиеве[3]. Я же, как всегда летом, живу в глуши, учу собак своих и до октября буду охотиться. Если удастся побывать за это время у себя в Сергиеве, то непременно пришлю адрес. Мы с Ефрос. Павл.[4] сейчас живём в деревне Переславище, около Заболотского озера. Ваш крестник[5] в Питере, готовится к экзамену в Лесной. Лева уехал на Сахалин с научной экспедицией и как корреспондент «Известий» – вот куда пошло! Вообще сыновьями своими очень доволен и вопреки обычному положению вещей у писателей – ребята, правда, неплохие.

Ефросинья Павловна кланяется. Привет!

М. ПРИШВИН.

14 марта 1938 г.

Дорогая кума Александра Петровна, сообщите немедленно свой адрес. Я через какую-нибудь неделю, к половодью, поеду в д. Вёжи под Костромой, где буду жить недели две-три, до спада воды. Я навещу Вас в Костроме, если отзовётесь, и посоветую вам, как можно устроить письма[6], о которых Вы говорили Е. Павловне.

Между прочим, мы не прочь бы продать здесь свой дом: очень людно стало, совсем Москва. Продать и купить в Костроме дом хороший с садом и огородом. Можно и прямо променять: Загорск – это всё равно, что Москва, а ведь столько людей стремится в Москву. У меня же в Москве хорошая квартира и я с удовольствием Загорск променяю на Кострому.

Поимейте это ввиду, если есть что на примете. Мои условия: окраина города, БЛИЗОСТЬ К ВОДЕ (буду ездить на моторной лодке) и сад.

Привет от кумы.

До свидания.

Михаил ПРИШВИН.

20 апреля 1938 г.

Дорогая Александра Петровна!

27 марта я приехал в Кострому. На вокзале меня встретил охотник из дер. Вёжи. 27-го погода была такая, что думали, – не поедешь сегодня, завтра не проедешь. Поехал, а вскоре отрезало меня от Костромы. Приеду повидаться, когда установится лодочное сообщение с Костромой, и обо всём тогда поговорим.

Со мной сын Петя, ваш крестник.

Всего доброго, до скорого свидания.

Михаил ПРИШВИН.

Северная правда. – 1961. – 14 октября.

Публикация А.В. Соловьёвой

Опубликовано: 09.12.2020