Живая истина П.Флоренского

Павел Флоренский

С точки зрения западного аналитика русский философ обладает национальной особенностью — неспособностью держаться на высоте абстрактно-логического мышления, — что не позволяет ему приблизиться к, якобы, подлинному пониманию истины. Мыслители типа П. А. Флоренского оказываются досадными недоразумениями, скорее подтверждающими, чем опровергающими западный стереотип относительно нашей философии. Казалось бы, Флоренский, обладающий высоким уровнем абстрактно-логического мышления, должен был пойти по проторённой колее западного рационализма. Однако он не только не принизил значение истины, выработанное русской религиозной философией, но, наоборот, поднял его на такую высоту, на которую западной философии не удалось ещё подняться.
Сейчас становится очевидным, что мыслители Запада блуждают в поисках выхода из лабиринтов семантики, синтактики и прагматики истины. Всё чаще они задаются вопросом о смысле слова «истина» и начинают понимать, что его нельзя раскрыть без прояснения словосочетания «смысл жизни человека». Иначе говоря, западная философская мысль приближается к той теме, которая на рубеже XIX—XX веков была центральной для русской религиозной философии. В этом плане живая мысль П. А. Флоренского может оказаться своеобразной пропедевтической моделью или метафорой пути развития западной философской мысли, поскольку логико-математическое мышление русского философа не явилось преградой, а оказалось трамплином на пути постижения более высокого уровня истины.
Истина, согласно Флоренскому, не разъединяет, а соединяет, поэтому при её обосновании он обращается к национальным корням. Русское слово «истина» есть «естина» и имеет смысл подлинности, верности, жизненности и укорененности в божественном. Поскольку слово в системе Флоренского обладает мистическим и синергетическим воздействием, постольку русский мыслитель обречён на поиск живой и выходящей за пределы тварности истины. Иначе дело обстоит с латинянами и евреями. Их традиции акцентируют внимание на надёжности обетованного Слова и правоте истца, поэтому им не свойственно стремление к восприятию живой истины.
Чтобы убедиться в подлинности истины, рассуждает Флоренский, необходимо знание условий достоверности. Ни интуиция, ни рассудочность по отдельности не дают их. Критерий достоверности следует искать в единстве противоречия «интуиция-дискурсия». Здесь на помощь мыслителю приходят неплохие знания математики. Он разбирался в отношениях между бесконечными множествами и понимал, что более высокие по мощности множества снимают определённые противоречия меньших по мощности множеств, подобно тому, как снимает противоречие между кругом и квадратом трёхмерный цилиндр. Проекции цилиндра на двухмерную плоскость могут дать нам взаимопротиворечивые фигуры — круг и квадрат. Один, из наблюдающих в двухмерной плоскости, будет утверждать, что цилиндр — это круг, другой — цилиндр — это квадрат. Спор их будет непримиримым. И только человеку, имеющему любовь к истине, открывается над-двухмерная истина — круглый квадрат — это цилиндр. Интуиция и дискурсия для Флоренского — это проекция живой истины на наш мир, каждая в отдельности из которых не дают верного представления об истине. Чтобы поиметь верное представление, надо совершить подвиг веры. Тогда истина раскроется как дискурсивная интуиция и интуитивная дискурсия, предстанет в свете конечной бесконечности и бесконечной конечности, движимого покоя и недвижимого движения, то есть целокупного единства или законченного в себе субъекта. Поэтому если истина существует, то она даётся со всеми своими основаниями. Таковым может быть только Господь.
Живой ум религиозного философа не останавливается на этом пункте. Он требует, согласно геометрии четырёхмерного пространства-времени, раскрыть единосущность Истины через ипостасную трёхмерность. Живая Истина есть Любовь и Красота, поэтому вне любви и красоты нет истины. Так Флоренский связывает в четырёхмерности нравственную, эстетическую и гносеологическую проблематики, которые западный трёхмерный ум имеет обыкновение разъединять.
Истинная любовь есть акт трансцендирования, выход за пределы эмпирического существования субъекта. При этом человек свободен выбрать: либо умирать в агонии «на нашем крае бездны», либо искать Троицу, путь к которой лежит через истинную человеческую реальность — четвертую ипостась — Софию. В ней обретается реальное, а не пустое существование. Собирание в Софии — это преображение Духом и обретение своего подлинного и уникального бытия, корнем которого является род. В Софии человек обретает живую Истину и сам раскрывается как истина рода. В этом плане субъект обретает истину не ради истины, как это часто представляется в западном мире, а доводит свой род до обретения истины.
София как четвёртое — временное — измерение снимает разъединённость пространственных проекций-ликов и придает духовно-софийный смысл истине.
Подобные мысли в русской религиозной философии сравнимы по своей глубине разве что с идеями физиков в области единой теории поля.
Но между членами сравнения есть существенная разница. Естествоиспытатель стремится найти едино-сущность мира в тварности — материальной субстанции, а религиозный философ — в Духе. Смысловые векторы направлены в разные стороны. Однако это противоречие не абсолютно и может быть снято в едино-совокупном теле Софии, но лишь при условии непринятия тварного едино-сущия в качестве подлинного Единосущия.