Сага о костромском дворянстве и ее автор

Книга, которую открыл сейчас читатель, является собранием наиболее значительных работ Александра Александровича Григорова (1904—1989) — русского историка, крупнейшего специалиста по истории дворянства, выдающегося костромского краеведа, человека сложной и трагической судьбы.

Традиционный, на первый взгляд, в своем творчестве, как историк А. А. Григоров был явлением единственным в своем роде. Постоянным предметом его серьезных и глубоких исследований было дворянство костромского края, его вклад в историю России, ее культуру. Сейчас, когда впервые под одной обложкой собрана значительная часть научного наследия Александра Александровича, особенно ясно видно, что всю свою жизнь он писал, в сущности, один цельный труд, представляющий по глубине подхода и широте охвата настоящую энциклопедию судеб костромского дворянства. Более всего к этому своеобразному и уникальному труду подходит эпическое наименование «сага», которое Александр Александрович полушутя давал некоторым из своих наиболее монументальных исследований по отдельным дворянским родам, называя их так по аналогии с известным романом Д. Голсуорси «Сага о Форсайтах».

Учитывая трагические обстоятельства биографии Александра Александровича, о чем будет говориться ниже, нельзя не видеть во всей совокупности его работ определенного Дара свыше, адресованного всем, кому дорога наша Родина, ее правдивая, без прикрас и очернений, история.

Характер, темы и сюжеты творчества у любого творца — художника, писателя, историка — всегда так или иначе обусловлены его происхождением, детством и особенностями жизненного пути. В полной мере это относится и к Александру Александровичу, чьи исторические работы нельзя понять до конца вне связи с его судьбой.

Кинешма. Часть базарной площади у Крестовоздвиженской и Воскресенской церквей

А. А. Григоров принадлежал к древнему русскому роду, идущему из боярства Великого Новгорода, и история этого рода неотделима от истории России. Предки Григорова пережили падение новгородской вольности, участвовали в покорении Иваном Грозным Казани, были в числе тех, кого Петр I посылал на учебу в Голландию и кто затем принимал участие в петровских войнах и преобразованиях, вставал на защиту Отечества в 1812 году…

С начала XIX века та ветвь Григоровых, к которой относился Александр Александрович, жила на костромской земле — в Кинешемском уезде. Это было дворянское гнездо с глубокими культурными традициями. Прадед историка, Александр Николаевич Григоров, в молодости своей был близок к декабристам, и только счастливая случайность спасла его от участи многих дворян, причастных к декабристскому движению. После смерти Николая I он основал первую в России женскую гимназию в Костроме, получившую после смерти Александра Николаевича наименование «Григоровская». Дед Александра Александровича, Митрофан Александрович Григоров, близкий знакомый драматурга А. Н. Островского (чья усадьба Щелыково находилась не в отдаленном соседстве с усадьбой Григоровых), будучи мировым посредником, сыграл важную роль при проведении в Кинешемском уезде крестьянской реформы 1861 года. Отец Александра Александровича, Александр Митрофанович Григоров, был видным деятелем костромского земства.

А. А. Григоров родился 6 марта (ст. стиля) 1904 года в основанной его дедом небольшой усадьбе Александровское, находившейся в северной, заволжской части Кинешемского уезда Костромской губернии (ныне это территория Островского района Костромской области). Здесь в кругу большой и дружной семьи прошли годы его детства, во многом классического для дворянского мальчика: круговорот времен года, радости общения с природой, лесом, Волгой, домашние учителя-студенты, поездки с родителями в Кинешму, Кострому и более дальние путешествия — в Москву, Петербург, Варшаву…

Село Семеновское-Лапотное Кинешемского уезда (сейчас районный центр Островское)

Уже тогда все вокруг любознательного мальчика дышало историей: соседние усадьбы с фамильными портретами на стенах, церкви и погосты в окрестных селах и лесах, старинная Кинешма с ее часовней на площади (в память о горожанах, погибших в Смутное время), обитель преподобного Макария, куда возила его с собою мать, книги по русской истории в домашней библиотеке, читаемые наравне с обязательными для его возраста Майн Ридом и Жюль Верном, — все веяло духом былого, и дух этот неосознанно впитывался его душой. Столетний юбилей Отечественной войны 1812 года, отмечаемый в 1912 году по всей стране, а также празднуемое годом позже 300-летие царствования дома Романовых, способствовали еще большему пробуждению у Александра Александровича интереса к прошлому, к истории костромского края, к военной истории России. Да и само время, выпавшее на детство Александра Александровича, было насыщено историей — предгрозовое время последних лет старой России…

Первый год его жизни пришелся на время русско-японской войны, близко задевшей их семью. В этой неудачной для России войне отличился дядя Александра Александровича, Николай Митрофанович Григоров, будущий адмирал, принимавший участие в знаменитом походе 2-й Тихоокеанской эскадры Рожественского на Дальний Восток, завершившемся Цусимским сражением. Когда дядя-моряк бывал в Александровском, самыми благодарными слушателями его рассказов о Цусимском походе, о Мадагаскаре, где долго стояла их эскадра, о Японии, в которой он бывал до войны, оказывались его племянники. Не без влияния дяди Александр Александрович с детства прекраёно знал карту мира, много читал о путешествиях и географических открытиях.

Резкую черту, непоправимо рассекшую жизнь Александра Александровича (как и жизни миллионов русских людей), провела начавшаяся в августе 1914 года мировая война (тогда никто еще не знал, что позднее ее назовут первой). Ушел в армию его отец, Александр Митрофанович, отставной поручик. Вскоре, летом 1915 года, он геройски погиб, прикрывая со своим батальоном отход русских войск в предгорьях Карпат. Шла война, и Александр Александрович, сын павшего на фронте офицера, был принят в 1-й Московский кадетский корпус в Лефортове, о времени учебы в котором он сохранил самые лучшие воспоминания до конца жизни.

В Москве он пережил события февраля, а затем и октября 1917 года, когда Красная гвардия несколько дней осаждала их корпус, обстреливая его из орудий. Сразу после сдачи (их корпус капитулировал, как и все, кто сражался с большевиками в древней русской столице) Александр Александрович с братом Митрофаном, учившемся в другом кадетском корпусе, вернулись домой, в Александровское.

Усадьба Александровское Кинешемского уезда. Господский дом. Фото 1895 г.

Следующие несколько месяцев, когда еще велики были надежды на то, что происходящая в стране смута вскоре завершится, были последними, проведенными семьей Григоровых в родном доме. Революция дошла и до Александровского. В августе 1918 года по ленинскому декрету о земле усадьба Григоровых, в которой намечалось организовать совхоз, была национализирована, а ее бывшие хозяева изгнаны.

Последовал полный опасностей путь через Москву времени первого всплеска «красного террора» на независимую тогда Украину, где Григоровы, подобно тысячам и тысячам других людей, вынужденных бежать из родных мест, надеялись пережить эти трагические времена.

Александр Александрович очень любил роман М. А. Булгакова «Белая гвардия». История Турбиных напоминала ему судьбу его семьи, а многое описанное в романе — Киев времен гетмана Скоропадского и немецкой оккупации, бегство немецких войск с Украины после ноябрьской революции 1918 года в Германии, недолгая победа петлюровцев, наступление в январе 1919 года Красной армии и т. д. — он видел своими глазами, все это было частью и его биографии. Характерно, что во время странствий по объятой огнем войны Украине Александр Александрович, повинуясь внутреннему голосу историка, собирал различные документы этой эпохи, пропавшие позднее в результате обысков и арестов. Но все кончается, кончилась и гражданская война. В начале 20-х годов Григоровы возвращаются домой, на родное, в самом истинном смысле этого слова, пепелище. Александровское, преобразованное в совхоз, сгорело поздней осенью 1919 года. Жизнь на родине надо было налаживать заново.

В 1924 году Александр Александрович женился на Марии Григорьевне Хомутовой, которую знал с детских лет. Ее детство прошло в усадьбе Соколово, стоящей на берегу Волги, неподалеку от Кинешмы (усадьба Хомутовых более всего известна благодаря композитору А. П. Бородину, проведшему в Соколове лето 1880 года и ярко описавшему Соколово в своем известном письме В. В. Стасову). Вскоре, из-за болезни матери Марии Григорьевны, жившей в Костроме, молодая чета перебралась туда же.

Так в жизнь А. А. Григорова вошла Кострома — этот древний город, тогда еще центр Костромской губернии. Прожив в Костроме около двух лет, Григоровы (после смерти матери Марии Григорьевны) переехали в один из уголков Кологривского уезда, где Александр Александрович стал работать в лесничестве. С этого времени и до 1940 года его жизнь была связана с лесным ведомством.

Первые годы работы в приунженском крае позднее вспоминались Александру Александровичу как лучшая после детства пора: счастливая семейная жизнь, нормальная обстановка на службе, хорошая охота и рыбалка (и охотником, и рыбаком А. А. Григоров был заядлым), доколхозная деревня, долеспромхозовские кологривские и парфеньевские леса…

Но длилось это недолго. Сатанинский маховик, закрученный в 1917 году, продолжал раскручиваться, и относительно «патриархальные» времена НЭПа уходили в прошлое. Происходящий в СССР «великий перелом», сопровождавшийся массовыми репрессиями, ударил и по Александру Александровичу. В сентябре 1930 года, возвращаясь из Москвы из отпуска, на станции Нея он был арестован по обвинению в принадлежности к «промпартии» — мифической организации, созданной, якобы, старыми специалистами с вредительскими целями. Последовали тюрьмы, сперва — в Кинешме, затем — в Ярославле. В заключении Александр Александрович пробыл почти год, приобретя тем самым незаменимый для всякого русского человека тюремный опыт, но этим только и отделался, т. к. был оправдан и освобожден. И арест, и заключение были только прологом его будущей тюремно-лагерной одиссеи.

В последующие годы жизнь перебрасывает А. А. Григорова с одного места на другое: он работает в костромских, вологодских, нижегородских, мордовских, рязанских лесах, много ездит, многое видит. На его глазах происходит варварское истребление российского леса, разрушаются храмы в городах и селах, нарастает террор, разрастается ГУЛАГ — это чудовищное олицетворение воцарившегося в стране режима. В 30-е годы Александр Александрович по долгу службы сталкивается со многими начальствующими лицами ГУЛАГа (производственная деятельность их лесного наркомата, как и многих других ведомств, все теснее переплеталась в это время с «деятельностью» наркомата внутренних дел). Достаточно вспомнить хотя бы А. П. Ногтева, члена коллегии ОГПУ и начальника треста Мосгортоп, под руководством которого Александр Александрович проработал довольно много, — именно этот человек был первым комендантом печально знаменитого СЛОНа (Соловецкого лагеря особого назначения), одним из тех, кто утверждал на нашей земле бесчеловечную «власть соловецкую» и сам в свой срок пал жертвой этой власти.

Все эти годы Александр Александрович не мог не ощущать постоянно висящей над ним, как дамоклов меч, угрозы нового ареста. Над страной советов бушевал шквал «великого террора», и он хорошо понимал, чего может ожидать человек с его происхождением, старым арестом по делу «промпартии», да еще имеющий брата, уже сгинувшего в 1937 году в застенках НКВД. И вот черед Александра Александровича настал, дамоклов меч упал… Его арестовали в ночь на 9 июня 1940 года в небольшом рязанском городе Кадоме, где он работал тогда.

Ему был предъявлен обычный для того времени набор самых диких обвинений (вспоминая их позднее, Александр Александрович иронически говорил, что его обвинили в заговоре с целью свержения советской власти в городе Кадоме). Во внутренней тюрьме НКВД в Рязани он прошел полосу допросов, получив в результате по легендарной 58-й статье 10 лет лагерей.

Вскоре была арестована и осуждена и Мария Григорьевна. По-разному трагично сложилась судьба их дочерей, младшей было в то время шесть лет. Так на тридцать седьмом году своей жизни А. А. Григоров, отец семейства, честный специалист, оказался в положении бесправного раба, прошедшего, как и миллионы других людей, длинный и страшный путь по «островам» пресловутого и зловещего архипелага.

Этот путь начался для него на 2-й очереди Беломорканала, в Карелии, на строительстве очередного «соцгорода», возводимого руками зэков и на их костях. На этой каторге, оставшейся для Александра Александровича одним из самых страшных воспоминаний, он едва не погиб от холода, голода и непосильного труда. Здесь же, в Карелии, его застал роковой день 22 июня 1941 года, и вскоре узников их лагеря отправили далеко вглубь страны — в печорскую тундру, на строительство железной дороги Котлас — Воркута.

На новом месте осенью 1941 года Григоров заболел острой формой цинги и был спасен добрыми людьми. После двух лет работы на печорском севере колонну, в которой состоял Александр Александрович, перебросили на Дальний Восток, на строительство Байкало-Амурской магистрали (БАМа). Так в жизнь Григорова вошел дальневосточный край с еще сравнительно мало тронутой человеком природой, тайгой и Амуром, поразившим своей мощью при первой встрече. После короткой, разразившейся в августе 1945 года войны с Японией Александр Александрович принимал участие в строительстве Комсомольска-на-Амуре. Всего он прожил на Дальнем Востоке семь лет.

В 1950 году срок заключения А. А. Григорова истекал, но ни о каком подлинном освобождении не могло быть и речи. Людей, подобных Александру Александровичу, не допускали в центральные районы страны и, согласно секретной директиве, бессрочно ссылали в места не столь отдаленные. После отбывания срока Григоров был отправлен в ссылку в Красноярский край, на реку Бирюсу (один из притоков Ангары), где он стал работать в леспромхозе.

Его жена, Мария Григорьевна, отбывшая свой срок еще в 1948 году, к этому времени жила в ссылке на юге Казахстана, в Джамбульской области. Ей удалось отправить в Москву письмо с ходатайством о разрешении Александру Александровичу отбывать ссылку вместе с нею. Ходатайство имело счастливый результат, и в один прекрасный день Григорову было сказано, что он может продавать шубу и валенки…

Так неисповедимыми Господними путями с берегов таежной Бирюсы Александр Александрович попал в самый центр Средней Азии, в предгорья хребта Каратау, в край поистине многонациональный из-за множества сосланных сюда в разное время людей. Здесь, в далеком казахском ауле Ак-Куль, Григоровы пережили все великие события 50-х годов, знаменовавшие собой окончание большого и страшного периода нашей истории: смерть Сталина, падение Берии, приход к власти Н. С. Хрущева, начавшееся массовое освобождение заключенных и ссыльных, XX съезд КПСС и нарастающее осуждение «культа личности» Сталина…

В 1959 году освобожденные и реабилитированные (характерное слово того времени) Григоровы, спустя тридцать лет, вернулись на родину, в Кострому. Три года они мыкались без жилья, которое невинно осужденным полагалось по закону, но не предоставлялось по неписаному советскому обычаю, так что последним местом их проживания был какой-то сарай. Не выдержав, Мария Григорьевна написала письмо на имя Н. С. Хрущева. Вскоре после этого Александра Александровича вызвали в горсовет и председатель горисполкома, до этого не желавшая даже видеть Григорова, вручая ему ордер на квартиру, поцеловала его, как рассказывал он позднее, «иудиным поцелуем».

Полученную квартиру Григоровым кто-то предложил обменять на другую — за Волгой. Александр Александрович посмотрел и — согласился. Так, наверное, впервые с детских лет он вновь обрел свой дом, в котором прожил последние 27 лет жизни. Именно в этом доме вблизи старинной березовой рощи над Волгой Александр Александрович смог наконец заняться своим главным делом — историей.

А. А. Григоров был прирожденным историком, глубокий интерес к прошлому у него проявился, как уже говорилось, еще в детстве. Но судьба сделала, казалось, все, чтобы не дать раскрыться этому дару. Основное образование Александра Александровича, как мы уже помним, завершилось в ноябре 1917 года. В 20—30-е годы он проживал вдали от культурных центров, от библиотек. Затем последовал провал в адскую пучину ГУЛАГа, где ни о каких занятиях историей, конечно, не могло быть и речи. Казахстанская ссылка и первые годы в Костроме этим занятиям тоже не благоприятствовали. А время между тем бежало, и когда, наконец, жизнь и быт более или менее устроились, Александру Александровичу было уже за шестьдесят лет. Многие историки в таком возрасте подводят итог своим трудам, а Александру Александровичу их только предстояло начать.

На такое вынужденно позднее начало можно смотреть как на трагедию, и это, в общем, будет правильно. Но — странное дело — чем больше думаешь о жизненном пути Григорова, тем более укрепляешься в ощущении, что судьба, казалось бы, такая жестокая, была в то же время милостива к нему, смягчая свои удары и превращая потери в приобретения, минусы в плюсы. Как ни кощунственно это, может быть, звучит, но не ко благу ли обернула судьба самый его арест в 1940 году, буквально накануне войны? Не спасло ли это Александра Александровича от участи брата, погибшего на фронте?

Нельзя отделаться и от другого ощущения: жизненный путь Григорова был словно предопределен. Да, Александр Александрович не получил законченного образования и поздно пришел в историю, но зато сама история десятилетиями творилась на его глазах, и немногие из историков начинали, имея за плечами такой опыт и пройдя через такие «университеты». Воистину, как пушкинский Пимен, Александр Александрович мог сказать: «Недаром многих лет свидетелем Господь меня поставил». Он выстрадал свое право заниматься историей, и после всего пережитого его слово, его исследования получили особое звучание, особый вес.

Что влекло Александра Александровича к истории кроме данного ему свыше таланта, который нельзя было зарывать в землю? Думается, что им двигал сложный набор чувств, первым из которых была вполне естественная потребность «вернуться к своим истокам», ощущаемая каждым человеком, достигшим определенного возраста и утратившим очень многое.

А утрат у Александра Александровича было действительно не перечесть… Позади была большая, трудная жизнь. Революция и послереволюционное время выбили почти всю семью Григоровых, в пламени вспыхнувшего над Россией в 1917 году пожара погибло почти все, что было дорого и свято для него.

На месте Александровского (в 60-е годы А. А. Григоров посетил родные места) уже давно шумел березовый лес. Была закрыта и заброшена их приходская Спасская церковь в селе Спас-Заборье, где крестили, венчали и отпевали почти всех Григоровых, где был крещен и Александр Александрович. Исчезло с лица земли находящееся при церкви родовое кладбище Григоровых, на котором был похоронен и прадед Александра Александровича, основатель «Григоровской» гимназии — Александр Николаевич Григоров. Была уничтожена могила матери в с. Погост под Кинешмой. Безвестной осталась могила отца, похороненного немцами где-то на берегу Днестра. И тем более нечего было говорить о могилах братьев — Митрофана, сгинувшего в 1937 году, и Ивана, погибшего в 1942 году на Карельском фронте. В разных местах остались могилы двух его маленьких сыновей. Где-то во Франции эмигрантом умер дядя, адмирал Н. М. Григоров.

После разрушения тридцати храмов неузнаваемо изменилась Кострома. Исчезла и церковь Бориса и Глеба на Муравьевке, где венчались Александр Александрович и Мария Григорьевна. Точно так же были изуродованы и другие родные и знакомые с детства города — Кинешма, Москва. Изменилась — и как изменилась! — за эти десятилетия вся Россия.

Обыкновенно потребность «вернуться к своим истокам» у большинства людей выливается в мемуары, но А. А. Григоров был историк (хотя писал он и воспоминания) и к своим «началам» он возвращался по-своему. История для него была не только средством воскрешения своего детства, но и «детства» всего дворянского сословия, молодости своих дедов и прадедов. И, безусловно, Александр Александрович ощущал — может быть, и не до конца осознанно — долг, лежащий на нем, как на одном из «последних из могикан» старой России, перед ее ушедшим миром, следы которого таяли, как дым.

Первоначально А. А. Григоров хотел узнать как можно больше о своих предках — старших поколениях Григоровых. Сделать это было можно только в архивах, однако и здесь все было не так просто. Первая попытка попасть в областной архив, находившийся тогда в Богоявленском соборе бывшего Богоявленского монастыря — самом древнем храме костромской земли, — окончилась неудачей. У него не было никакого официального направления в архив (кто бы ему его дал!), а как частное лицо он, по советским обычаям, получил от ворот поворот. Помог случай — или опять милость судьбы? М. М. Шателен, внучка А. Н. Островского и старая знакомая Григорова, занимаясь историей Щелыкова, попросила Александра Александровича посмотреть в областном архиве щелыковские материалы и прислала ему нужную для этого официальную бумагу.

Попав в архив, Александр Александрович увидел там тысячи и тысячи дел, которых никогда не касалась рука исследователя, ощутил самый дух истории, затаившийся здесь, под потемнелыми, с мерцающими красками фресок Гурия Никитина сводами старого собора Богоявленья, и то, что должно было случиться, — случилось. Григоров стал ходить в архив, как на работу, годами сидел над пожелтевшими страницами дел, познавая муку и радость архивного поиска. Александр Александрович посылал запросы в другие архивы, работал в библиотеках, завел огромную переписку с исследователями, с представителями различных дворянских родов.

Начав с материалов по Щелыкову, Александр Александрович перешел к материалам по своему роду, затем увлекся историей рода Лермонтовых, дальше — больше: постепенно он стал заниматься практически всем костромским дворянством — родами, отдельными лицами, историей усадеб и т. д. Накапливаемый материал требовал выхода, и вот в костромских газетах начинают появляться заметки, статьи, очерки, подписанные — «А. Григоров»… Так он пришел в костромское краеведение во второй половине 60-х годов. Бросим беглый взгляд на судьбу краеведения к этому времени.

Известно, какая судьба выпала на долю краеведения России рубежа 20—30-х гг. Заклейменное как «лженаука», оно подверглось беспощадному разгрому, в ходе которого были разогнаны практически все краеведческие организации, репрессирован цвет краеведения. Не обошла чаша сия и костромской край. Основанное в 1912 году «Костромское общество по изучению местного края» было упразднено, а его признанный глава В.И. Смирнов, этнограф и археолог, прошедший после ареста через девять тюрем, был сослан на архангельский север, откуда уже не возвратился. Разделил эту участь и целый ряд других выдающихся историков костромского края.

В результате такого разгрома краеведение, если и не исчезло совсем, то уровень его упал в целом на несколько порядков. Первые признаки возрождения краеведения наметились к концу 30-х годов, окрепли в войну и в послевоенное время. Однако новые возможности для подъема краеведения появились, в связи с общим «потеплением» климата в стране, лишь на рубеже 50—60-х годов. Впрочем, и тогда, почти лишенное естественной преемственности, деформированное преимущественной ориентацией на «революционное прошлое края», краеведение влачило весьма жалкое существование, будучи фактически одним из средств партийной агитации и пропаганды.

Именно А. А. Григорову было суждено стать, пожалуй, самой яркой фигурой костромского краеведческого возрождения, продолжателем и преемником дела старшего поколения краеведов. (Примечателен такой по-своему символический факт — осенью 1930 года А. А. Григоров сидел в ярославской тюрьме в Коровниках, где тогда же находился и В. И. Смирнов. Именно из Коровников глава костромских краеведов отправился в свою архангельскую ссылку, а судьба нести его крест досталась вышедшему на свободу Александру Александровичу, чьи главные тюрьмы, лагеря, ссылки, а потом и краеведческие труды были еще впереди).

Уже в самых первых публикациях А. А. Григорова ярко проявилось его своеобразие: ученый воспринимал российскую историю через судьбы дворянства, через его генеалогию, через смену поколений. Интересуясь своими предками, он еще в детстве попросил отца вычертить схему рода Григоровых, «генеалогический» взгляд на историю у него зарождался уже тогда. Занимаясь каким-нибудь персонажем, Александр Александрович всегда показывал его включенным, через смену поколений, в исторический поток.

Особенностью Григорова-историка было и глубоко личное отношение к героям и описанным событиям, причем не только потому, что многие герои его исследований состояли с автором в более или менее дальнем родстве. Ощущение истории у Александра Александровича, и вследствие принадлежности к древнему роду, и вследствие личной судьбы, и вследствие обширнейших познаний, вообще было особым, не таким, как у большинства людей. Ведь то, например, что Николай I держал на руках его бабушку, когда та ребенком училась в Смольном институте, не могло не внести в отношение Александра Александровича к этому императору — при всей его объективности как ученого — какой-то личный элемент. И это не может не ощущаться читателями григоровских работ.

Чтобы понять и оценить значение того, чем занимался А. А. Григоров, надо помнить, что «выброшенное на свалку истории», как говорили тогда, дворянство почти не служило в СССР предметом научного изучения, а в массовой печати дворянское сословие изображалось в черном цвете. На этой теме, как и на очень многих других, фактически лежал запрет, и занимались ею лишь считанные единицы энтузиастов. Обращение Григорова к дворянским судьбам являлось, по сути, вызовом, противостоянием существующей системе, и читатели его работ ощущали это.

Противостоянием было и то, что он писал правду — насколько, конечно, это было возможно, — отчего герои его исследований обычно предстают перед нами реальными людьми, жившими в конкретное историческое время.

Говоря, например, о П. А. Катенине, проходившем в советской литературе только «героем войны 1812 года» и «поэтом-декабристом», не умалчивая о заслугах и достоинствах Катенина, конечно, неотделимого от истории и культуры 1-й половины XIX века, Александр Александрович не скрыл и отрицательные, даже отвратительные черты в характере этого человека. Другой пример — адмирал Г. И. Невельской. Посвятив свыше 15 лет работе над книгой о Невельском и его роде и, безусловно, воздав должное выдающимся заслугам героя-моряка, А. А. Григоров и в этом исследовании показал отнюдь не идеальный образ в блеске хрестоматийного глянца, а живой исторический портрет человека, происходившего из мелкопоместной крепостнической среды, прошедшего суровую школу николаевской армии, человека консервативных взглядов, отрицательно относившегося к либеральному пробуждению России после смерти Николая I.

В то же время о ряде исторических деятелей, о которых принято было упоминать лишь в отрицательном тоне, Григоров отзывался неплохо. Например, при негативном взгляде на того же Николая I, в некоторых случаях он оценивался ученым достаточно высоко.

Надо вспомнить состояние тогдашних областных и тем более районных газет, где в основном и печатался А. А. Григоров: нелепые названия, сводки с полей очередных «битв» за сено или молоко, фотографии передовиков труда, единодушные отклики трудящихся на решение очередного пленума ЦК КПСС, материалы о трудовых вахтах в честь какого-нибудь приближающегося юбилея и т. д. Для краеведческого материала места в них оставалось совсем немного, тем более для таких очерков, какие выходили из-под пера Григорова. «Что вы все об этом пишете, написали бы о развитии животноводства!» — эти слова, которые услышал он однажды от одного из газетных чинов, наглядно показывают отношение к его работам в редакциях. «Выручали» дворяне-революционеры — декабристы, народники, большевики, «выручала» Отечественная война 1812 года, мореплаватели, ученые, деятели искусства, т. е. все то, что было как бы признано или политически нейтрально. Но, разумеется, в газетах печатались только сравнительно небольшие работы Григорова (и те, конечно, как это принято в журналистских кругах, сокращались очень сильно), крупные же его вещи оставались неизданными.

Нельзя забывать и того, что в годы после падения Хрущева к нему, бывшему репрессированному, сохранялось известное предубеждение. В этом была одна из причин, почему многие статьи, написанные А. А. Григоровым, появлялись в газетах под двумя фамилиями (и не всегда вторые авторы — люди с научными степенями и «чистой» биографией — ставили свою подпись под чужой статьей только из желания облегчить прохождение материала на газетные страницы). Один такой человек, кандидат технических наук, набившийся в «соавторы» многочисленных григоровских статей, только пользуясь добротой Александра Александровича, продолжает публиковать григоровские статьи и спустя годы после смерти Григорова, правда, уже только под одной — своей — фамилией. Об этом неприятно писать, но и не упомянуть об этом нельзя.

С середины 60-х годов и вплоть до последних месяцев своей жизни А. А. Григоров работал над созданием огромного и, по сути, единого — в виде многочисленных исследований, статей, заметок — труда, главную тему которого можно определить так: костромское дворянство и костромской край в истории России. Временной охват этого труда — вся история российского дворянства от XV века до наших дней.

На таком историческом фоне развертывается поистине эпическое повествование — сага! — о костромском дворянстве, проходящем перед нами род за родом, поколение за поколением, судьба за судьбой. Фамилии знаменитые, известные каждому русскому человеку с детства, и малоизвестные, но и те и другие неотделимы от истории России. Бартеневы, Бутаковы, Катенины, Купреяновы, Лермонтовы, Невельские, Овцыны, Полозовы, Пушкины, Рылеевы, Черевины… Реальные люди, рождавшиеся и жившие в усадьбах костромского края на протяжении столетий: бояре, воеводы, послы, иноземные наемники, соратники Петра I, елизаветинские и екатерининские вельможи, николаевские генералы, городничие, уездные и губернские предводители, губернаторы, меценаты, создатели очагов культуры, декабристы, казнокрады, крепостники, мракобесы, пьяницы, сутяги, развратники, участники дворцовых переворотов, народники, узники Петропавловки и Шлиссельбурга, земские деятели, большевики, депутаты Государственных дум, агенты III отделения, ученые, архитекторы, писатели, поэты, художники, моряки, под андреевским флагом бороздившие Балтийское и Средиземное моря, Тихий и Индийский океаны, сражавшиеся под Гангутом и Гренгамом, Чесмой и Синопом, исследовавшие северные моря и открывавшие Антарктиду, осваивавшие Дальний Восток и обживавшие «русскую Америку», участвовавшие в роковом Цусимском походе и служившие в 1917 году на крейсере «Аврора»; служилые люди, ходившие походами на Казань и отражавшие набеги крымцев, сражавшиеся с ливонцами и отвоевавшие у поляков Смоленск, служившие Гришке Отрепьеву и шедшие к Москве под знаменами Минина и Пожарского; солдаты, офицеры и генералы, сражавшиеся под Нарвой и Полтавой, подавлявшие пугачевское восстание и бравшие Очаков, участвовавшие в Швейцарском походе Суворова и бившиеся под Бородином, стоявшие на Сенатской площади и покоряющие Кавказ, отстаивавшие в Крымскую войну бастионы Севастополя и завоевывавшие Среднюю Азию, освобождавшие Болгарию и проливавшие кровь под Порт-Артуром, гибнувшие в сражениях Первой мировой и бившиеся — с обеих сторон — на фронтах братоубийственной гражданской войны… Бесконечная галерея судеб, целый мир, сохраненный и во многом спасенный для нас от забвения историком!

Повествование о дворянских родах — это и рассказ о дворянских усадьбах. В работах Григорова перед нами проходит длинный ряд «дворянских гнезд» костромского края, знаменитых и безвестных, существующих поныне и тех, от которых и следа не осталось: Дракино, Зиновьево, Клусеево, Колотилово, Нероново, Новинки, Острожниково, Патино, Пчелкино, Щелыково… Мы видим все вехи их истории — от возникновения в XV, XVI и XVII веках до расцвета в XVIII—XIX веках, когда в Костромской губернии, как и везде в России, нередко вставали настоящие очаги дворянской культуры с картинными галереями, библиотеками, парками, прудами, приусадебными церквями и т. п., до периода угасания усадеб во второй половине XIX века, сменившегося их массовым уничтожением и разграблением, и до их существования — хотя бы и в виде руин — в настоящее время.

Путешествуя с историком по дворянским усадьбам, мы «проезжаем» практически по всему краю — от окрестностей Костромы до самых глухих уголков Галичского, Чухломского, Буйского, Солигаличского и других уездов, вглубь костромских лесов, на берега небольших рек и речек, носящих по большей части загадочные и древние угро-финские имена.

Но территориально повествование А. А. Григорова выходит далеко за пределы костромской земли и охватывает почти всю страну: Москву и Петербург, среднюю Россию и русский Север, Украину и Крым, Молдавию и Кавказ, Сибирь и Дальний Восток.

О временном охвате труда Григорова уже говорилось — это чуть ли не вся русская история: эпоха татарских набегов и феодальных войн, времена Ивана Грозного и Бориса Годунова, Смутное время и царствования первых Романовых, эпоха Петра I и бироновщина, правление Екатерины и Павла I, «дней Александровых прекрасное начало» и Отечественная война 1812 года, восстание декабристов и николаевская реакция, реформы 60-х годов и предреволюционная Россия, революция и — до наших дней…

Многие места в этой величественной саге, где почти в каждой строке воистину «что-то слышится родное», напоминают страницы русской классической прозы Пушкина, Толстого, Чехова, Бунина — и по сюжетам, сходным с сюжетами классиков, и по языку, чистому, богатому, сдержанному, и по общему ощущению кровной связи автора с родиной и ее прошлым.

В целом творчество А. А. Григорова воспринимается как трагичный и светлый реквием старой, дворянской, барской России со всем, что в ней было и плохого и хорошего.

В девятое десятилетие своей жизни Александр Александрович вступил признанным главой костромских краеведов, обладающим редкостным научным и человеческим авторитетом. Он по-прежнему много работал, однако и печататься приходилось по-прежнему в газетах. Только некоторые из многочисленных григоровских работ были опубликованы в разных краеведческих и исторических сборниках. Целый ряд крупных исследований при его жизни так и не увидел света. Фактически единственной прижизненной книгой Александра Александровича, написанной в соавторстве с краеведом В. Н. Бочковым, осталась вышедшая в 1972 году в Ярославле, в Верхне-Волжском издательстве, книга «Вокруг Щелыкова» — самое лучшее на сегодняшний день исследование по истории этого осененного именем А. Н. Островского уголка русской земли.

В августе 1982 года Александр Александрович пережил тяжелый удар — в областном архиве, в древнем Богоявленском соборе, вспыхнул пожар, уничтоживший значительную часть архивных фондов (погибло немало и материалов Григорова, сданных им в архив незадолго до этого). В бушующем пламени расплавились решетки на окнах, выгорели со штукатуркой фрески XVII века. Кто знает, какого пласта истории костромского края мы лишились тогда! Александр Александрович, уже давно ощущавший архив своим вторым домом, очень переживал эту беду. Но нельзя не заметить, что, если бы не работы А. А. Григорова, многие из которых были написаны на основе документов, сгоревших в августе 1982 года, ущерб от этого ужасного пожара был бы еще больше.

В 1986 году после долгой болезни умерла жена Александра Александровича, Мария Григорьевна, его верный друг, шестьдесят лет разделявшая с ним все испытания, выпадавшие на их долю.

В последние годы, живя один и чувствуя, как истекает и ему отведенный срок, он по-прежнему много работал, писал воспоминания. К нему, патриарху костромского краеведения, крупнейшему знатоку дворянской генеалогии, все так же приходило много писем, стекалось множество людей — историков, писателей, литературоведов, журналистов — получить консультацию, совет, послушать замечательные рассказы Александра Александровича.

Вплоть до конца своих дней Григоров сохранял не просто хорошую — феноменальную память. На любой вопрос исторической темы он отвечал подробнейшим образом, перечисляя десятки дат, географических названий, имен и т. д. (такая же память, кстати, была и у его отца, не зря в некрологе, посвященном А. М. Григорову, отмечалось, что он, благодаря своей замечательной памяти, был «живой летописью» земской работы).

Обладая даром замечательного рассказчика, вечерами, за чашкой чая, он мог рассказывать часами — вспоминал старую дореволюционную Москву, как он мальчиком ходил с тетушкой в Кремль, в Успенский собор на митрополичью службу, женскую гимназию на Остоженке, где учились его старшая сестра Людмила и будущая жена Маша Хомутова, Москву февраля и осени 1917 года; он встречал в гражданскую войну на Украине отца Л. Д. Троцкого, видел в Москве Сталина — тогда еще мало кому известного наркома по делам национальностей, — знавал старообрядцев в лесах нижегородского Заволжья, присутствовал на языческих праздниках в глухих мордовских селеньях; вспоминал, как натаскивал по «Краткому курсу истории ВКП(б)» начальника лагпункта, готовя его к вступлению в партию; помнил множество других людей, с которыми сталкивала его судьба в заключении: священников, бывших героев-челюскинцев, командиров Красной армии, работников Коминтерна, колхозников, всевозможных уголовников, наших солдат и офицеров, бывших в немецком плену, военнопленных японцев и т. д. и т. п.

У Александра Александровича была очень богатая и красивая речь, он прекрасно знал русскую классику, в разговоре у него легко сыпались пословицы и поговорки, сказывалось в его речи глубокое знание языка архивных документов, ну и конечно, досконально знал он яркий и своеобразный язык советской тюрьмы и лагеря 30—40-х годов…

Пройдя через такое в своей жизни, он сохранил удивительную мягкость, отзывчивость, доброту, у него совершенно не было никакой озлобленности, казалось бы, простительной для человека с его судьбой. Судя по всему, какая-то особенная мягкость, незлобивость и врожденная культура были родовой чертой Григоровых. Вспоминается такой эпизод: где-то года за полтора до кончины Александра Александровича, зимой, из Островского района, откуда-то из мест, где стояло их Александровское, приехал незнакомый мужчина и привез А. А Григорову в подарок мед и другие продукты. Оказалось, что этот мужчина — один из потомков крепостных Григоровых, что он то ли от родителей, то ли от бабушки слышал очень много хорошего о родителях Александра Александровича, а в районной газете ему попадались различные григоровские статьи. И вот, узнав в редакции адрес А. А. Григорова, он и привез ему, что смог. Эту историю можно было бы принять за страницу из сентиментального романа, но она произошла на самом деле.

Пережив крушение старой России, пережив и Сталина с Хрущевым и Брежневым, А. А. Григоров с большим интересом всматривался в то, что началось в нашей стране в 1985 году, после прихода к власти М. С. Горбачева. К «перестройке» у него было двойственное отношение. С одной стороны, Александра Александровича, конечно, радовало то, что стали печатать в газетах и журналах, что вновь в его жизни всплыла страшная правда о Сталине и сталинизме. Как и все, он много читал и обменивался прочитанным с другими. «Я никогда не думал, что доживу до таких дней!» — такая фраза не однажды вырывалась у него в то время. С другой стороны, умудренный опытом, он видел всю ограниченность первых «перестроечных» лет. Иронически относился он и к тому шуму, который был поднят в прессе вокруг посмертной реабилитации репрессированных Сталиным партийных деятелей, в частности Н. И. Бухарина.

Двойственно относился Григоров и к процессам, начавшимся в годы перестройки в разных районах СССР: Закавказье, Прибалтике, Молдавии. Своими глазами повидавший, как много насилия было совершено над всеми народами СССР, он был против того, чтобы какой-нибудь из народов удерживать в советском государстве силой. Но, с другой стороны, ему до глубины души было жаль, что разваливается великая держава, в создании и упрочении которой принимали участие, не раз проливая кровь, его предки. Не раз он вспоминал слова песенки времен гражданской войны: «Жила-была Россия, великая держава. Теперь же раскачалася налево и направо…».

Б. К. Коробов, первый заместитель председателя Костромского горисполкома, вручает А. А. Григорову ленту «Почетный гражданин г. Костромы». Май 1989 г. Фото А. Шикалова.

Незадолго до смерти в жизни Александра Александровича произошло весьма важное событие: весной 1989 года, благодаря усилиям Костромского отделения фонда культуры, ему было присвоено звание Почетного гражданина Костромы. Дело это двигалось очень туго. Вначале Фонд культуры ходатайствовал перед обкомом партии (как высшей в то время властью) о присвоении звания Заслуженного работника культуры. Но бюро обкома КПСС, рассматривавшее этот вопрос, отказало в ходатайстве, мотивируя отказ тем, что деятельность А. А. Григорова носит «местный характер» (будто есть краеведы, чья деятельность носит характер всероссийский). На самом деле эти люди просто не могли понять, как можно дать звание Заслуженный работник культуры человеку, который не был, например, генералом, Героем Советского Союза, Героем Социалистического труда, лауреатом Ленинской премии, академиком и т. д. Но время наступало такое, что, в конце концов, Александру Александровичу решением Костромского горисполкома было присвоено звание Почетного гражданина. Конечно, ему это было приятно.

Скончался А. А. Григоров 8 октября 1989 года. Через три дня, 11 октября, в хмурый дождливый день состоялось его отпевание в кафедральном соборе Костромы, древней церкви Воскресенья-на-Дебре, — это было, видимо, первое, имевшее значение важного общественного события отпевание за несколько советских десятилетий. Похоронен Александр Александрович был на заволжском (т. н. «Каримовском») кладбище, рядом с могилой его жены Марии Григорьевны. При похоронах родными в его гроб был положен маленький узелок с землей, привезенной лет за пятнадцать до этого с родины А. А. Григорова — из Александровского.

Александр Александрович Григоров. 1989 г. Фото Г. Белякова

Работа по составлению данной книги началась в конце 1988 года, еще при жизни Александра Александровича и при его активном участии. Основная сложность состояла в том, что в личном архиве Григорова сохранились авторские тексты далеко не всех его работ, газетные же публикации в большинстве случаев были сильно сокращены. Ряд работ Григорова имел по нескольку редакций (в первую очередь, это относится к воспоминаниям Александра Александровича), часть никогда не публиковавшихся работ находилась у кого-то на руках в разных городах.

При подготовке книги в текст работ А. А. Григорова были внесены некоторые изменения: убраны неизбежные в газетной публикации, но излишние в книге введения типа: «В этом году советский народ отмечает 150-летие со дня»… и такого же рода заключения. Изменены названия многих работ, т. к. названия, под которыми они публиковались в газетах, обычно давались самими газетчиками, Григоров же называл их просто, вроде — «Страничка былого». Большинство изменений в текстах статей сделано по согласованию с автором.

В ходе подготовки данной книги, в 1990 году, к годовщине кончины Григорова, Костромским отделением фонда культуры был выпущен небольшой сборник «Родная земля», в который вошли отрывки из воспоминаний Александра Александровича о своем детстве и ряд работ по истории рода Григоровых. В настоящее издание включены почти все главные произведения А. А. Григорова, хотя и оно является как бы верхушкой айсберга, основную часть которого составляют многочисленные поколенные росписи дворянских родов, содержащие нередко тысячи имен, сопровождаемых пояснительной заметкой, иногда весьма пространной; существуют тысячи карточек по усадьбам костромского края, обширный подготовительный материал и т. д. К тому же местонахождение отдельных, нигде не публиковавшихся работ, до сих пор не известно.

При публикации материалы по истории дворянских родов размещены по алфавиту, материалы по отдельным лицам — в хронологическом порядке. Воспоминания Григорова составлены на основе нескольких существовавших редакций и отдельных автобиографических отрывков, разбивка на главки и их названия частично даны автором, частично — составителем.

Поскольку А. А. Григоров не готовил своих трудов для научной публикации, он не сверял цитаты с источниками. Сейчас эту работу невозможно выполнить в полном объеме по причине утраты части источников во время пожара облгосархива. Поэтому все цитаты даются в авторском либо газетном вариантах.

В заключение считаю своим долгом выразить благодарность за помощь, оказанную мне в работе над книгой, Л. А. Гладковой — дочери А. А. Григорова, Г. Н. Масловой — внучке А. А. Григорова, А. В. Соловьевой — заместителю председателя Костромского фонда культуры, Т. В. Войтюк — ведущему сотруднику Государственного архива Костромской области, Е. В. Сапрыгиной — заведующей отделом книжных, рукописных и архивных документов Костромского музея-заповедника, Н. Ф. Басовой — заведующей сектором краеведческой литературы Костромской областной научной библиотеки, Л. А. Ковалевой — старшему научному сотруднику ГАКО.

Костромской фонд культуры благодарит Государственный архив Костромской области, Костромской государственный объединенный историко-архитектурный музей-заповедник, Костромской объединенный художественный музей, Костромскую научную библиотеку, Л. А. Гладкову, Г. Н. Маслову за предоставленные для иллюстрации данного издания материалы.