Лён как оберег силён

С раннего детства приучали матери дочерей лелеять свое северное детище – лен, наставляя при этом: «Если хочешь быть счастливой, должна увидеть цветущее поле льна». А он зацветает с восходом солнца и две недели цветёт, четыре недели спеет, на седьмую – семя летит. Вот и приходилось подыматься раным-ранехонько.

Лен цветет дважды: раз в поле, цветом поднебесья, второй – в изделиях, всеми цветами радуги. При первом дожде девоньки бойко выкрикивали: «На бабину рожь, на тятин ячмень, на девкин лён поливай ведром». Окрашивали льняные нити натуральными красителями: всевозможными травами, мареновым корнем и зверобойным, шелухой, корой растений. Такие краски не выгорают на солнце, не обстирываются, долговечны.

В этнографическом музее «Дом Соболева» музея-заповедника «Щелыково» много льняных тканей и одежды представлено на поглядку. Собраны сотрудниками образцы одежды и тканей в Островском, Кологривском, Вохомском и Макарьевском районах. Первые экспонаты поступили от жителей Островского района из деревень Жидова, Рубцова, Осиновки, Березовки, Монастырского, Болотникова, Горки, Данильцево и других. А первыми заядлыми собирательницами были Мастерова Екатерина Семеновна и Новикова Надежда Николаевна. И, почитай, каждая семья округи внесла таким образом свою лепту в создание музея. В основном, это были холсты домашнего изготовления и половички с различными рисунками: на клеточку, в поперечную полосу, в ягодку, в радугу. В середине 1970-х годов для Дома А.Н. Островского и «Дома Соболева» мастерицами П.Н. Клыгиной и А.И.Незлобиной было соткано около 100 метров половиков за семь недель Великого поста. Они служат и по сей день.

Холсты тоже отличаются: не только внешне, но и в их предназначении. Грубая суровая мешковина с черными продольными полосами – хозяйская метка, чтобы не спутать на мельнице. Или вот белёсая мужская портошная домотканина на «кажинный день» – рабочая. Тут же рядом в тонкую продольную сине-фиолетовую полоску выходная портошная новина. Только щёголь мог в таких форсить.

«меня сватали, не выдали
За Сидора в Дорки.
Он красивый да богатый,
Полосатые портки...»

И вот впритык к степенно-строгому фиолетово-синему цвету портошнины яркой радугой вспыхивает матрацный холст в сравнительно широкую полоску для девичьего приданого. Потом, для вечной сохранности, набросят на эту красоту пёструю яркую дерюжку, на которой ещё мне приходилось спать вместе с бабушкой в деревне Болотникове в 1960-е годы. А вот иная дерюга – торпище или полог, (по всему видно – соткана подмастерьей-девушкой, поди, чай, лет десяти этак одиннадцати) из грубой пряжи. Это так называемая ряднина. Она шла под ноги или на подстил под зерно, а то и для покрытия его. Примерно так могла обсказать свою работу молодейка

«Пряла, пряла, тонила –
На дары готовила.
маме не поведала,
На мешки порезала».

«Ещё хорошо, что на мешки», – видать, многоопытной матушке виднее – так решили и мы, услышав это от жительницы д. Шегары, 90-летней Ольги Ивановны Ершовой, которая впоследствии стала непревзойдённой ткачихой и обучила ремеслу и А.П. Белову из д. Болотниково, и Матрёну Цветкову из д. Горки, и ещё многих.

На кромке русской печи стоит опаренка-дежа, в ней сосновая мутовка, а сверху – наквашенник. Кусок льняного полотна, прикрывающий опару. В столешнице – полотенце-ширинка, отрезок ткани во всю ширину, обработана кругом браной тесьмой. Это чайную посуду перетирать, особо после сватов, они глазастые, всё подмечают. Ширинку-то невеста должна сама выткать и украсить. Та, коей голову прикрывают, называется фата, она бывает и жемчугом низана. Некоторые молодайки шатром вешают ширинки на образа, а некоторые, как в сказке, волшебною ширинкой машут и производят чудеса наяву во время танца. О грубом и неразумном мужчине можно сказать, что он после ширинки да онучей утерся.

А вот лента-мотогуз. Её ткали вручную на бердечке, как и поясья. Она крепит кудель к лопасти прялки. У моей бабушки Лёксандры Ивановны Тороповой были и косоплётки самотканые, и с завидным рисунком длинный и широкий пеленальник – для пеленания младенцев, чтоб косточки были крепкими, им пеленали отца и дядюшек, братьев-сестёр и меня ещё, потом его передали родне, и он затерялся.

А вот пояс считался предметом сакральным. Ношение его практическое и как талисмана велико. Он обязательная принадлежность костюма. У всех восточно-славянских народов без него, как и без креста, ходить грех, тем более молиться и спать. Трудно сказать, в каком костюме, мужском или женском, поясу уделяется больше внимания. Распоясался – значит обесчестился. По народному поверью пояс увеличивал мужскую силу, а красный, подаренный мужу женой, охранял от лихого глаза, наговоров и чужих жён. На том, что доставил в наш музей В.К.Замышляев, бывший хранитель музея-заповедника, от жительницы И.В. Смирновой из п. Чирково Заволжского района и с большим трудом расшифровал буквенную вязь: «Сахару * белому * винограду * зрелому * другу * милому * свету* пересвету * тайному * совету * имя * ему * нету * о * сраме * нашем * ждет * душа * и * сердце * наше * еще * кого * люблю * того * дарю* кто * мил * сердцу * моему * люблю * вечно».

Тимофей Аристархович Хазов, житель д. Болотниково, до самой смерти носил на поясе ключи от сундуков. Он катал валенки для всей округи, и у него водились сахар и белая мука мешками. Внешне он был строг, но с детьми добр и ласков. А некоторые деревенские старики еще носили мелкие инструменты, ножи и зубочистки, клыки и когти диких зверей как амулеты на поясе. Ещё на моей памяти Марья-горбуша из д. Горки в 70-е годы крепила к поясу «громовые стрелы», т.е. белемниты или «чёртовы пальцы». А знахарка из д. Малинки – камни, найденные в речках со сквозными отверстиями, их ещё в народе называют «куриным богом», якобы тоже являющиеся оберёгом.

Помнится, и мне приходилось играть шерстяным бабушкиным поясом. Его тройные пышные кисти, словно бубенцы, спускались с обоих концов ярким луговым разноцветьем. И были нашёптаны слова с узорного оберега бабушкой, вытканные на именном пояске: «Природа вас на свет произрастила, добродетели в сердца ваши вселила. Будьте свыше покровенны милостию небесною и да продлится драгая ваша жизнь в здравии любезном. Сей пояс носить счастливо, и что ваше сердце пожелает, то повсегда с вами и пребудет». Поясок тот растворился в небытии, а сила его передаётся и поныне не только мне, но всем, кто слышит и читает это древнее заклинание под размеренные и неумолимые шаги времени.

И уж не потому ли удачными оказались экспедиции в Вохомский и Кологривский районы. Вохма стала прямо-таки для нас «золотым дном». На сто рублей в 70-е годы ХХ века была приобретена уникальная коллекция головных уборов, шитых золотом, так называемых шашмур, и повойников, которые прикрывают лобную и теменную часть головы. Поверх шашмуры повязывался, а вернее прикалывался, «на притычку под рыло» булавкой шитый золотом плат. Вышивка на нём рельефна за счёт подложенных под нити кусочков бересты. Женская парчовая душегрея-коротеня из штофного шёлка, в воротник которой и манжеты тоже вложена расслоенная береста для прочности и опрятности, приобретена там же. Душегрея должна носиться вместе с сарафаном и составляет с ним парочку. Сарафанов было привезено несколько: начиная от синего таусинного домашней крашенины, так называемого костолана – костыча, самого старинного по покрою – косоклинного, чаще для старух и староверок, до клетчатого, прямого сборчатого на лямках, края которых обрабатывались шерстью, такой покрой назывался московский, его любили носить молодицы.

Там же, в окрестностях Вохмы, жительницы деревень Петрецово, Плоская, Загатино, расположенных на полноводной реке Вохма, рассказали о покрое сарафана, называемом «лягушка». Верх сарафана выкраивается целиком, одной деталью, а скос бретелей на спине может быть любым – как удобно. Горловина овально скруглена или квадратная. Именно обработка «лягушки» отличала умелую швею от неумехи. Старухи зорко за этим следили. В таком сарафане хочешь не хочешь, а павой пройдешься и голову вверх приподымешь, и со стороны на тебя залюбуются. Это всё, в основном, праздничная женская одежда.

Встреча с Клавдией Тимофеевной Панфиловой из села Никола оказалась незабываемой. «Вот сижу, время мурую, прикопотки вяжу», – сказала при встрече нам хозяйка. Прикопотки оказались попросту шерстяными носками, которые она вязала городским внукам на спицах. По нашей просьбе вынула из «музыкального сундучка» свою ещё девичью рубаху-сплошницу, воротник, рукава и подол которой искусно изукрашены суровым кружевом. «В наших краях их ещё борошницами называют за счёт малюсенькой сборки вокруг ворота, а то и проходницами кличут – в них, де, на тот свет проходят беспрепятственно», – одними глазами улыбаясь, объяснила хозяйка. «А ещё они же сенокосницами называются. В летний зной в ней работать можно и без сарафана, только фартуком подпоясавшись. Мужикам в сенокос всё девки-полуденницы «блазнятся», от недосыпу поди, в невидимых прозрачных покрывалах. Вот жёны-то в отместку «привидениям» и обряжаются в самолучшие отбеленные рубахи, подолы которых шёлком шиты, набором да гладью, да двусторонним швом, что на лице, что на изнанке. На мужиков-то что серчать, они в летнюю страду не по одному потнику изнашивают» (кусок старой ткани, пришитый к спине рубашки изнутри, со стороны тела, чтоб не портилась сама рубаха от рабочего солёного пота).

Клавдия Тимофеевна эту рубаху подарила. Кроме того, щедрая хозяйка передала на хранение в наш музей верхнюю часть рубахи из розового сатина, так называемую воротку. Это грудовина, станушка, рукава и пакленки, а становину следовало ещё пришить. Вот что она рассказала: «Для мамоньки вышивала воротайку, девочкой лет десяти-одиннадцати. Работала в овине, снопики на суслон подавала сушить, но дело это тяжкое и непривычное, а вот шитьё в самый раз по мне было». На розовом фоне хитроумный растительный орнамент, вышитый голубым шёлком, тамбурным швом. И ещё наподобие воротайки «плакальные рукава» для невесты на девичник. Шились, как правило, из городских хлопчатобумажных тканей: коленкора, миткаля, кисеи, а в нашем случае – из серпянки-рядинки. «Кто в камке, кто в парче, а кто в холсту – по тому же мосту». И уже были они не узкие, как у прежней, а широкие. «Широки рукава, видно, что с Трубецкого двора!»

Оттуда, с северо-востока Костромской области, были привезены с десяток скатертей-самобранок, рисунок которых выбирается, как и на браных полотенцах, вручную на ткацком стане с помощью берда: «Кажинную ниточку сквозь пальцы пропустишь не одну сотню раз».

Полотенца-браники, свадебные повязки для молодых ни разу не повторились в узоре. Издревле основные орнаменты представляли из себя ромбы (символ Земли) и звезду-снежинку (символ Солнца), но узоры-символы многозначны: так ромб с центральным мотивом может означать и засеянное поле и «всевидящее око», следящее за лукавыми кознями тёмных сил и отпугивающее их. Коллекция полотенец, привезенных из вохомских деревень, заставила потрудиться над разгадкой узоров. Кроме упрощенной «звезды-снежинки», прослеживалась «звезда-знак» – так же, как и ромб, основная несущая фигура орнамента. А наиболее распространённый крюкообразный мотив свастики-коловорота с гребешками левосторонними (начало сева) и правосторонними (начало жатвы) традиционно выражал пожелание благополучия.

Родина Ефима Честнякова поразила наше воображение. Этот незабываемый край поделился с нами неведомыми доселе секретами по изготовлению кисло-топтанного сукна домашнего производства, на основе которого на фабричных мануфактурах стали ткать солдатское двустороннее сукно для русской армии, которое так и называлось «русак». В фонды музея поступил кафтан-лешушка, которому и цены нет; юбка-шерстяница с кривулинами для зимних святок, юбки с лямками из пестряди и клетчатнины, сарафаны с модной зубчатой каймой из кумача, расшитой тамбурным швом-цепочкой. Свадебные повязки и салфетка, вся сплошь выбратая сложной мережкой из «дочерниного приданого», и, наконец, рыжий женский полушубок, в который мы по очереди кутались во время экспедиции...

«Наш музей посетили сотни тысяч человек, оставлены тысячи благодарностей. И это вдохновляет на новую работу, встречи с земляками, которые не утратили своих познаний в различных традиционных ремёслах, делятся воспоминаниями, сопоставляя день вчерашний и день сегодняшний.

(По экспедиционным материалам полевых дневников, которые записывались из первых уст от «радетелей старины» в течение сорока лет)