Губернский дом 2002 год. № 1-2

Историко- краеведческий культурно- просветительский научно- популярный журнал № 1-2. – Кострома: Б/и, - 2002.

PDF-версия

Иконописание - семейное мастерство

Историю русской живописи уже невозможно представить без костромской школы стенного письма. В XVII веке это были исключительно мобильные, про­фессионально высоко подготов­ленные дружины изографов, которые, меняя состав, как эс­тафету, пронесли добрую славу костромских мастеров. Костром­ские иконописцы были своего рода цехом Оружейной палаты, по числу отработанных на выез­де дней им не было равных сре­ди городовых мастеров. Из их среды вышли три выдающихся знаменщика, возглавивших горо­довых мастеров в работах по стенному письму в кремлевских соборах: Любим Агеев, Василий Ильин Запокровский, Гурий Никитин.

Архив Оружейной палаты позволил А.И. Успенскому создать словари царских и патри­арших иконописцев XVII века.(1) Однако в них порой костромичи записаны как ярославцы, москвичи. Действительно, некоторые иконники подолгу жили в Мос­кве «для своего пропитания», перебирались на постоянное жительство в Ярославль. Их за­писывали в столбцы Оружейной палаты с иконниками тех горо­дов, откуда они прибывали к «государеву делу». Над словарем костромских иконописцев трудился Е.В. Кудряшов. В ГАКО хранится рукопись этого труда, к сожалению, в свое время не получившего поддержки и не опубликованного. (2)

В настоящее врем я попытку создать новый словарь иконописцев XVII века предпринима­ет Государственная Третьяковс­кая галерея, куда войдут со­бранные Е. Кудряшовым биогра­фические сведения о местных мастерах иконописания.

Меня в этой проблеме инте­ресовали не только отдельные имена, а их связи, семейные узы, которые крепко цементировали дружины костромских изографов.

Разобраться в структуре род­ственных связей исключительно важно, так как семейные мас­терские растили хорошо подго­товленных иконописцев. Уже при первых вызовах в Москву большинство из них получало аттестацию по средней (второй) статье. Они рано приобщались к артельному труду, а там быст­рее замечали природные склон­ности к личном у, палатном у, травному письму и старались их использовать, развивать.

Вопросы формирования кост­ромской школы, ее стиля, тради­ции иконописания исключительно сложны, при скудости докумен­тального материала по Костроме XVII века мало изучены. Попробуем рассмотреть их в свете наследственного владения ремеслом иконописи, где артельный труд - высшая школа мастерства, место проявления таланта.

Фото нач. XX в.

Г.Никитин «сотоварищи». 1684 г. Смч. Иулиан персиянин. Фрагмент росписи Троицкого собора Ипатьевскою монастыря.

Гурий Никитин, Сила Савин, Василий Осипов, Василий Козмин, Артемий Тимофеев, Петр Аверкиев, Григорий Григорьев, Марк Назарьев, Василий Миро­нов, Фома Ермилов, Филипп Андреянов, Ефим Карпов, Макарей Иванов, Василей Василь­ев, Лука Марков, Гавриил Се­менов, Василий Никитин, Федор Липин, Федор Логинов - это список изографов, участво­вавших в 1684 году в росписи Троицкого собора Ипатьевского монастыря. Единственный пол­ный перечень «дружины Гурия Никитина» на костромской зем­ле. У себя на родине Никитин собрал артель из местных ико­нописцев, не привлекая иного­родних мастеров. Художники, начавшие работу по интерьеру Троицкого собора, не оставили нам на память своих автографов, хотя к освящению в 1652 году успели написать иконы для ико­ностаса, а в 1654 году начали росписи на паперти, написали несколько композиций на запад­ной стене четверика, но захва­тившая город моровая язва пре­рвала все художественные и строительные работы по Троиц­кому собору. Возобновили их только через 30 лет, когда выросло, набралось опыта новое поколение мастеров стенного письма.

Судьба сохранила от смерти в ту лихую годину Г.Никитина, и он сумел обеспечить преемственность стиля, преумножил авторитет местной школы мо­нументальной росписи. С 1660 по 1690 год Никитин - признанный глава костромских иконо­писцев.

Троицкий собор Ипатьевско­го монастыря всегда нес печать мемориальности как мес­то, связанное с обрядом при­глашения на царство Михаила Федоровича. Для монастыря было важно, чтобы новый собор был достоин той чести, которая выпала на долю его предшественника. Поэтому в 1684 году для росписи был приглашен не просто талантливый земляк, а изограф, тру­дившийся в соборах Московско­го кремля. В артели собраны были лучшие иконники, аттестованные по первой, второй статье, и талантливые молодые ученики. Впрочем, надпись всех называет изографами, только традиция составления подобных автографов подсказывает нам, что в конце списка самые молодые мастера, возможно, еще не получившие аттестации, например, Федору Логинову было 23 года.

Рассказать о всех мастерах даже из троицкого списка, кажется, невозможно, такие имена, как: Василий Васильев, Василий Никитин - трудно высчитать по причине их распространенности.

Уточнить семейные связи мастеров позволяют Писцовая книга по Костроме 1628 года, Дозорная 1664 и Ландрадские книги 1705, 1715/16 годов. Естественно, эти документы не отличаются полнотой. Перепис­ная книга, ссылки на которую есть в Дозорной книге, утрачена. (3) Традиция имянаречения, сохранения родовых имен позволяет связать некоторые звенья семейных связей, одна­ко еще не устоявшиеся фамилии в носят дополнительные трудности. И следователю не избежать догадок, предположений, если учесть, что посемейные переписи появляются только в Ландрадских книгах с начала XVIII века, а в более ранних женская линия прослеживается только в варианте вдовства, когда двор переходит к жене во владение после смерти мужа. В месте со вдовой записываются только сыновья и зять, если семья дочери живет с ней. Царские указы, «сказки» иконописцев, по которым сыскивали мастеров , живших в Костроме, челобитные, направлявшиеся иконниками на государево имя, в какой-то мере восполняют образовавшиеся лакуны (между Писцовой и Дозорной книгой 36 лет). Я со­ставила поименные списки ИКОННИКОВ Костромы за разные годы, привлекая все доступные мне документы, и вот что получилось.

Фото нач. XX в.

Икона «Благовещение». Сер. XVII в. Иконостас церкви Воскресения на Дебре

Род Даниловых оказался наи­более показательным: старшее поколение восходит к началу XVII века. «На Якиманской улице двор Данилы Гаврилова с сыном Дунайком, худой че­ловек». В новом городе владеет лавкой в Мясном ряду и лавочным местом в Сурожском. (4) Сын Данилы Дунай тоже стал иконописцем. У него дети: Петрушка и Митька. В 1642-43 годах Дунай работал в Успенском соборе Московского Кремля. В 1652 году из предписания кос­тромскому воеводе, «Дуная не имать за их старость». В 1660 его имя опять попадает в списки городских иконописцев с ука­занием о старости и слепоте.

В 1664 году он бобыль, имеет двор в Уском переулке, живет с сыном Петрушкой (Митька умер в мор). У него лавки в Сурожском ряду (владеет по купчей), в Иконном (владеет по сказке). (5)

В родительском дворе на Якиманке остался младший сын Да­нилы Семен, тоже иконописец. В мор он умер вместе с сыном Архипком. Сын Семена Вавилков 1665 (1667) сбежал с Костромы и во дворе живет вдова Паранка с сыном Якунком. (6)

Очевидно, внуком Дунаю Данилову был иконописец Петр Аверкиев Дунаев, участвовал в росписи Троицкого собора. Его отец, Аверкий Данилов, иконо­писец, умер в 1684 году, а Петр принял постриг в 1693 году. (7)

Из рода Даниловых иконописец Илья. В 1640 году он вместе с сыновьями Василием, Прокопием и Дмитрием в артели Л. Агеева писал стенное письмо в церкви Николы Надеина. Его имя впервые встречается в Писцовой книге. (8) У Илюшки Гаврилова в шубном ряду полок, которым он владеет по старине. При этом Илья записан крестьянином Тихона Мошкова. Что это означает? Личная кабала? В Никольской церкви он записан Даниловым, а дети Ильи Запокровские. За каким Покровом они жили? Может, за церковью Покрова в с. Шунга, где был двор Любима Агеева, и др.? Василий Ильин Запокровский стал преемником Л. Агеева и возглавлял костромских изографов в 1643-54 годах.

Один из Даниловых, Иван, в 1637 году был отправлен в Грузию , где «выполняли стенное иконное письмо, починяли ста­рые грузинские живописи». (9)

Подобные поездки в Грузию практиковались из Оружейной палаты на протяжении разных лет. Иван Данилов к тому же служил переводчиком , сопровождая Арсения Суханова. Осво­ил ли он язык во время поездок с иконописцами или его спе­циально готовили к этой миссии, сказать трудно, но иконописцев брали на какое-то время в штат Посольского приказа для исполнения разных работ. Приписывал и в Посольский приказ и Гурия Никитина. Моровая язва 1654/55 года унесла жизни многих костромских иконописцев, в том числе все семейство Запокровских. В 1664 году их лавка в Шубном ряду стоит как выморная, наследников в живых не осталось. (10)

В этот же мор умер Павлик Данилов, иконописец и отец известного иконника Семена Павлова. В 1664 году Семен - бобыль, его двор на Боровой улице. В 1665 году он уехал в Москву со всем семейством и больше в Кострому не возвра­щался. (11)

Удивительно одаренных мас­теров дал разветвленный род Даниловых. Василия Осипова В.Г. Брюсова считала Кондаковым, иконопис­цем, приехавшим в Кострому из Сольвычегодска (12). Однако это все-таки костромич. С 1660-х годов он вместе с братьям и Иваном и Климом Колпашниковыми работал в дружине Г. Никитина, ездил в Москву к «Архангельскому делу». Его мастерство и талант знаменщика дали ему право на третье место в списке. Самостоятельно возгла­вил артель костромичей он в 1691 году при росписи Ново­спасского собора в Москве. После смерти великого Г. Никитина он вместе с женой сбежал в 1696 году из Костромы. (13) Василий Козмин считается любимым учеником Г. Никитина. Ему приписывается руковод­ство артелью мастеров, распи­савших церковь Спаса Преобра­жения за Волгой. В Дозорной книге 1664 года на той же улице, где жил Г. Никитин, был «двор Алисафьи Тимофеевские жены иконника» (14). Возможно, сыном этого Тимофея был Артемий Тимофеев. Очевидно, большой опыт и мастерство позволили ему занять в списке место чет­вертого после Г. Никитина.

У Артемия Тимофеева сын Михайло тоже иконописец, в 1715 году Михайло Артемьеву 40 лет. (15)

Марк Назарьев впервые отправился в Оружейную палату к «Архангельскому делу» еще в 1666 году и сопровождал Г. Никитина в большинстве работ. Благодаря Ландрадским книгам за 1715 год, мы узнаем, что ему 67, следовательно, при росписи Троицкого собора ему было 36 лет, вместе с ним трудился его 15-летний сын Лука Марков. В те времена сыновей рано женили, иконописцем стал сын Луки Василий. В 1715/16 году ему 21 год, он уже вдов. (16)

У Василия Миронова сын Яков - иконописец. В 1705 году Яков владел двором в 1 сотне Кост­ромы. В 1715 году ему 37 лет, у него жена Маремьяна, Савина дочь, у них дети: Авдотья 13 да вдова Ненила, Антипина дочь 57 лет. (17) Значит, в 1715 году Ва­силия Миронова уже нет в живых. Маремьян а не дочка ли Силы Савина?

В Рождественском переулке в 1664 году был двор «нищие вдовы Федорки Ермолинские жены иконника с сыном Фомкой». (18) Ермолка утонул в 1659 году. А этот двор поставил он вновь после 1646 года на половине дворового места Ортюшки Кулемина. Фома Ермилов в 1664 году еще не определился с ре­меслом. В 1676 году он работал с земляками в Москве у государя вверху в церкви Спаса за Золотой решеткой.

В 1659 году костромскому во­еводе Федору Владимировичу Пушкину велено было «собрать всех иконописцев, которые прежде писывали в Москве опречь священного иноческого чина и выслать немедленно в Моск­ву ради иконописных скорых дел». (19) Среди иконописцев постриг принимали чаще всего люди старшего поколения, ког­да вырастали дети, умирала жена. Так после смерти жены принял постриг Филипп Андри­анов. (20) Принятие священни­ческого сана тоже было неред­ким явлением в среде костром­ских ИКОННИКОВ. Работая в хра­мах, изографы тесно общались с клиром и, естественно, при­глядывали невест из поповых дочек, отдавали дочерей за по­повичей, отсюда фамилии-прозвища Попов, Дьяконов, Дьяконицын.

Петр Иванов сын Попов Костромитин был не только сыном попа, но и сам имел сан дьякона, служил в церкви Воскресения на Дебре. Это его братья (?) или сыновья участвовали в росписи церкви Николы Надеина в Ярославле. Допускаю, что в сво­ем приходском храме Воскресе­ ния на Дебре вместе они успе­ли выполнить иконы для иконо­стаса до морового поветрия (церковь освятили в 1652 году).

Дозорная книга 1664 года фиксирует «место пустое там где стоял двор Петра Иванова По­пова. По Переписной книге этот двор был сына его Ивана Иванова сына иконника. Ивашко умер в мор в 1663 году». (21) На юбилейной выставке к 350- летию Ильинской церкви в Ярославле была экспонирована икона письма Петра Попова «Спас Нерукотворный с деянием». Для истории костромской школы иконописи эта икона, с установленным авторством, чрезвычайно важна. В ней осо­бенности стиля, лидером которого был Л. Агеев. Свободный от вызовов в Москву, благодаря сану, Петр сохранял стиль письма, приобретенный в семейном обучении.

Григорий Григорьев связан родственными узами с иконописцами рода Поповых. Он вместе с Г. Никитиным в 1666 году был у «Архангельского дела»; в 1668 году у письма Троицы в Переславском Данилове монастыре и в других предприятиях с участием Г. Никитина. Ему приписыва­ется создание рисунков для гра­вюр Библии Василия Кореня. (22)

Традиция передачи семейного ремесла из рук в руки, принцип обучения «делай как я» способ­ствовали быстрому усвоению ремесленных навыков, приемов иконописи, но и консервирова­ли их. Только работа по вызовам Оружейной палаты позво­ляла молодым изографам в живом обмене с мастерами из дру­гих центров иконописания осваивать новые приемы, материалы , иконографию. Вероятно, именно в Оружейной палате освоили костромские иконописцы письмо баканами, придающими иконописи акварельную мягкость и чистоту, увлеклись ими настолько, что они стали паспортной приметой костромс­кой иконы второй половины XVII века. (23)

Дар знаменщика редчайший. Композиционное построение отдельных сцен и ансамбля росписи в целом, цветовое решение и рисунок («знамя») определял знаменщик, это его быстрая кисть «знаменила» картину за картиной или проходилась по готовой композиции, оживляя, усиливая выразительность обра­зов. Более 20 лет проработал знаменщиком Василий Ильин Запокровский. Его творческий почерк очень самобытен; чистоте колорита, изяществу, лириз­му образов он учился у масте­ров XVI века. Произведения Ди­онисия и его школы мог изучать в московских Кремлевских собо­рах, в костромских церквах было немало вкладных икон годуновской школы, даров царя Михаила Федоровича. Академи­ей для костромских ИКОННИКОВ была икона «Иоанн Богослов с Прохором в клеймах Апокалип­сиса», вклад царя Ивана Гроз­ного в Богоявленский монастырь. (24) Гурий Никитин, следовав­ший за великим знаменщиком В.И. Запокровским, тоже знал и ценил искусное письмо этой иконы.

Многие костромские изографы годами жили в Москве, но всетаки возвращались на родину. Сила Савин прожил в столице 17 лет, а в 1G79 году вновь стал жителем Костромы. Гурий Ники­тин и Сила Савин - это уже привычная формула авторства. С кончиной Г. Никитина сошел со сцены и его «вечно второй», са­мая загадочная фигура в этом тан­деме. Что мы о нем знаем? Мало.

Впервые он приезжает в Москву в 1657 году. Вместе с Симоном Ушаковым писал «на дорогах у внешних сторон цер­кви на Патриаршем дворе». (25) С начала 1660-х он регулярно участвует в артельных работах по вызовам в Москву. С 1666 по 1679 живет в Москве со всем семейством. Длительное пребывание в Оружейной палате не отмечено особыми успехами, до 1673 года он аттестуется по 2 статье. (26) Он отмечен только в артельном труде, нет у него склонности к лидерству, ему не поручают проведения работ. Но он был нужен Г.Никитину, при­влекавш ему его ко всем заказам. Не думаю, что их связывала лишь память детства. В чем-то Сила должен был превосходить великого мастера или дополнять в совместных трудах. В каком же мастере нуждался Г. Никитин? Его артель почти полностью укомплектовывалась из первостатейных мастеров, так что помощника знаменщика он среди них мог найти. Вглядимся в каждое и звестие о Силе Савине. Вот в 1657 году он пишет «на дорогах». Орнамен­ты?! В 1663 г. «писал травы и чинил иконы в Благовещенском соборе», это упоминание о нем как о мастере травщике очень важно. Похоже, именно этот дар ему удалось развить. Веро­ятно, это ценил Г. Никитин, и его отзыв мог сыграть решающую роль в аттестации С. Савина по 1 статье в 1673 году. То, что С. Савина так долго не аттестовали, служит косвенным подтверждением тому, что он травщик. Даже лучших орнаменталистов по традиции считали достойными только 2 ста­тьи. (27)

В артели Г. Никитина С. Савин был вторым. Если Г. Никитин на­чинал стенопись с замысла и «знаменил», то С. Савин заканчивал роспись орнаментальным де­кором, начиная с кустиков трав и цветов по позему, до узора на архитектуре палат, но тканям одежд. Во всех росписях, где они работали вместе, травы написа­ны с редкой свободой, легкостью им провизационного, махового письма. Орнамент одежд всегда подобран со вкусом и тактом, лежит по форме тела, а не трафаретно плоско. Линия живая, подвижная, передающая энергию чувства. В стенном письме вто­рой половины XVII века многое зависело от «дивного узорочья». Г. Никитин, безусловно, доверял вкусу С. Савина, был уверен, что тот не испортит общего избыточной орнаментикой.

Когда в 1691 году разгорелся конфликт двух монастырей: московского Новоспасского и Спасо-Евфимиева в Суздале - за первенство в исполнени и росписи соборов костромскими изографами, Гурий Никитин пошел на то, что артель разделилась, отправил в Москву для усиления группы изографов Силу Савина. Вот почему рос­писи суздальского собора лишены значительной части орна­ментальных чудес, той легкости, свободы травного письма, что так восхищают нас в Тро­ицком соборе И патьевского монастыря. Тогда как в Ново­спасском цветут на поземе пышные травы, одежды святых затканы дорогим узорочьем, но в фигурах святых нет той утон­ченности и динамизма, лиризма образов, свойственных творчес­кому почерку Г. Никитина. Оскудение и жесткость орнаментального письма отличают работы последователей Г. Никити­на. Следовательно, и Силе Савину не нашлось замены!

Где жил в Костроме С. Савин? Кто его родители? У кого он учился? В Писцовой книге 1628 года среди костромских Иконников нет Савы или Савелия. Впрочем, Савельевым Сила на­зван лишь в Дозорной книге 1664 года, вовсе остальных случаях, а что особенно важно, в надписях поименной росписи всех участников стенного письма, он везде именуется Савиным.

Итак, Савин. Буквально на первых страницах Писцовой книги «двор Андрея и Савы Федоровских в длину 13 сажен поперек 11 сажен. Дворники Васька Сапожник да Гришка иконник». (28) В Вознесенском переулке «двор иконописца Ондрющи Федорова з детьм и Онисимком и Федкою», худой человек». Во дворе Андрея Ступишина в дворниках живет Федка иконник. Кажется, они все связаны с Алешкой и Федкой Савиновыми детьми Хапугиными, что имели двор по улице, что шла от Сулы к Брагине улице. (29) По Писцовой книге этот двор принадлежал Алисафье Тимофеевской, жене иконника. Алешка и Федька - внуки Алисафьи. Оба они стали иконописцами, унаследовав родовое ремесло иконника Тимофея. Федор Савин и Сила вместе ездили в Москву к стенному письму в кремлевских соборах. В 1666 году Федор из Москвы после «Архангельского дела» отправился в Ярославль для работы в Никольской церкви и так остался жить в Никольской сотне. (30) В Москву его уже вызывали из Ярославля.

В Дозорной книге 1664 г.: «Двор бобыля на белой земле Силки Савельева. Силка ремеслом иконописец прожитком добре худ... а по Переписной кни­ге двор на черной земле безместного дьякона Кирилла Чудакова с сыном Ивашком». (31) Ки­рилл Чудаков с сыном перебра­лись в Москву в 1660 году. Не его ли дочь была женой Силы Савина? Иван ириллов стал штатным иконописцем Оружейной палаты, а отец вернулся в Кострому и в 1664 году принял постриг в Ипатьевском монасты­ре с именем Корнилий. (32) Если в выстроенной мной схеме родства все верно, то Силе было у кого учиться, даже если отец и не был иконником. Зато дядя, дед и даже дворник Гри­горий - иконописцы. А не были ли они также первыми учителя­ми Гурия Никитина: ведь вели­кий мастер не имел иконопис­цев в своем роду и должен был выбирать себе учителя сам. С Силой они жили рядом, могли дружить (Брат Гурия Лука - сапожный кропач (сапожник).

Запись в бобыли, дворники была обычной схемой ухода от тягот городского тягла. Когда земля двора Силы стала белой? У Кирилла Чудакова она числилась черной, и он платил тягло.

Вдовы иконописцев часто записывались в нищие. В Рождественском переулке двор «нищие вдовы Федорки Ермолинские жены иконника с сыном Фомкою».

Все эти примеры красноречиво свидетельствуют о насле­довании ремесла в семьях ико­нописцев. Изографы - это достаточно закрытая корпорация, которую, помимо профес­сиональных, цементируют родственные связи, что обеспечивает надежность все членов «дружины» в слаженном труде стенописцев. Раннее приобщение к ремеслу позволяло настолько отшлифовать приемы письма, принятый стиль, что работы костромичей отличает редкостная цельность, стилевое единство.

В этой среде Гурий Никитин - природный талант. Он учился у всех, рано освободился от авторитета одного учителя, был одержим желанием освоить всю премудрость «изографного вооб­ражения», был богословски об­разован, знал европейские кунштовые библии, использовал их в своих иконографических поис­ках, преодолевая каноны и шаб­лоны ремесла.

PDF-версия