Губернский дом 1994 год. № 1 (94)

Историко- краеведческий культурно- просветительский научно- популярный журнал № 1. – Кострома: Б/и, - 1994.

Содержание

Время Общество Знание

Всеволод Аносов. Все это было на моих глазах. 3

Город Мастеров. 6

Елена Мячина. Книжник из Соцевина. 10

Шестидесятники. Ренессанс в костромской культуре. 12

Собиратель имен и судеб. 17

Свидетельства Архивы Документы

Лариса Ковалева. От удела до губернии. 19

Лариса Сизинцева. Из истории костромского земства. 24

Юрий Смирнов. Торговое дело купцов Третьяковых. 28

Александр Григоров. Павел Петрович Свиньин. 32

Андрей Анохин. Светописец Ефим Честняков. 35

Гербы исторических городов. 40

Владимир Сморчков. С автографом Гумилева. 42

Литература Искусство Культура

Елена Сапрыгина. Павел Корнилов. Статистик и поэт. 47

Ольга Куколевская. “Свет от света”. 53

Лариса Вавилова. Кострома в русской живописи. 57

Поэтический вектор. Стихи Татьяны Иноземцевой,

Виктора Лапшина, Евгения Разумова. 60

Александра Кобякова. Последняя казнь. Глава из романа. 66

Народное краснословие: загадки костромской земли. 78

Книжник из Соцевина

Елена Мячина.

“Между словесными рассуждениями и воз­душными грезами располагается вся та отрасль искусства, которая зовется художественной литературой. И хотя ее костяк составляет нечто третье, литература редко обходится без рассуж­дений и еще реже - без грез. ”По красоте своих грез ты займешь свое место"...

Эти строки из статьи о гоголевских повес­ тях, которые могли бы сделать честь писателю или литературоведу любого ранга, написаны Романом Андреевичем Семеновым, два года назад ушедшим на пенсию с должности лесника. И написаны они в старой, с переко­шенными полами избе, стоящей в маленькой, о шести домах деревне.

Если ехать на поезде к Галичу, то километ­ров за двадцать до него лес расступится на мгновенье - линия железной дороги пересекает здесь старый булыжный тракт, и промелькнут в полукилометре за полем серые избы, а если зима и поздний вечер - то дальний огонек. Я всегда стараюсь не пропустить его, рассмотреть сквозь вагонное окно. Для меня это не только свет настольной лампы над книгой, но, если не бояться громких слов, то и свет духовности, ко­торый теплится сквозь безлюдье...

Прежде Соцевино стояло на бойком месте, и его трактир, как утверждают старожилы, славился творожными сочнями. “Наверно, с поправкой на северное ’’цоканье" от них и произошло название деревни", - объяснил мне при первой встрече Роман Андреевич. Сегодня старинный булыжный тракт зарастает ивняком, пустыми выбитыми окнами смотрят брошенные школа, клуб и божий храм.

Детские голоса в деревне звучат только летом, когда на каникулы приезжают внуки. И к Семеновым тоже. Кстати, дочь Романа Андреевича я узнала недавно, никогда прежде с ней не видевшись. Ехала из Галича в малень­ ком переполненном автобусе, люди в тесноте, толкучке и тряске смотрели друг на друга сердито, и только у стоявшей радом со мной молодой женщ1 шы взгляд был тих и светел. Когда она попросила водителя остановиться у соцевинского проселка, я успела ее спросить: “Вы к Роману Андреевичу?” И не ошиблась...

Смолоду работал Р.А.Семенов в больших го­ родах Саратове и Волгограде на инженерных должностях. Но потом немилы стали, по его собственным словам, “грохот великих строек, груды ржавого железа, ошметки мазута на во­ лжском песке”. А тут еще начали будоражить его воображение только что появившиеся произведения деревенской, как ее потом назо­вут, прозы. К тому времени закончил Роман Андреевич заочный курс филологического факультета в Саратовском университете и совсей семей перебрался на север, в края, близкие по духу и природе, и занялся вместе с женой учительством в сельской школе. Но учитель из него вышел конфликтный. Детям-то, наверно, с Романом Андреевичем было интересно, а вот администрации - хлопотно. В те времена процветала в школе процентомания. До “Литературной газеты” доходил беспокой­ный сельский учитель, отстаивая свое право на собственную методику, на двойку, на приоритет нравственнообразующих гуманитар­ных и эстетических программ. Но - до очеред­ной оттепели было еще далеко, и в тогдащнюю школьную систему Роман Андреевич не вписался. Ушел в лесники. А свободное время посвящал книгам, литературоведению, печатал­ся в газетах, имел связи с Пушкинским домом - Институтом русской литературы. Писал вос­поминания о детстве. Вот такие.

Вечерами собирались мы, мальчишки, на рез­ном просторном крыльце у Маруси-председательницы, и подпасок, парень yжe на выросте, рассказывал нам разные истории о лесных раз­бойниках, о московских страишых промыслах, о том, как на той вон тропинке за круглым Кус­том, что через поле по заросшим березняком заложкам ведет на станцию, не раз по ночам запоз­ далые путники слышали чей-то плач. Плачет кто-то неутешно, горько. Зовет и плачет, а ничего не видать, только иногда вроде как белый платочек промелькнет. "Не верите - сходите сами туда ночью, обязательно услышите."*. Мы дрожим от страха и верим, только не идти бы на эту тропинку, не проверять.

Тянет, тянет мальчишку взором к кромке горизонта, где исчезают облака: а что там за чертой, какой там вид, есть ли деревеньки и ко­локольни?

Прошло время, распахнулся горизонт, предс­тали разные российские виды в ближних и дальних концах дорог. И когда поездил, посмот­рел, поудивлялся всякой всячине, оказалось, что тот первый вид, то село над озером, те коло­ кольни и деревеньки и есть самый живописный, самый удивительный, и, конечно же, самый доро­гой вид на жительство..."

Прожив двенадцать лет в глухом Соцевине, в неизбежных крестьянских хлопотах об огоро­де, сенокосе, дровах, Роман Андреевич не ощу­щает себя отшельником. На его взгляд, городс­кая жизнь искажает человеческую природу, отчуждает от пространств, данных богом, порождает снобизм по отношению к физичес­кому труду и, соответственно, отчуждает от на­рода. Ведь народ, по Семенову, это “осознание общности в заботах и трудах*'. Хотя, вы­ рвавшись на несколько дней в город, Роман Андреевич с наслаждением предается общению интеллектуальному - ездит на заседания фило­софского общества, беседует со знакомыми писателями, музыкантами, священнос­лужителями.

Круг его собственных интересов очень широк. Он серьезно исследует творчество таких сложных, разных, но объединенных особой ху­дожнической гениальностью писателей, как Го­голь, Аксаков, Булгаков, Платонов. Из пос­ледних увлечений - Павел Флоренский, русские философы начала века.

Журналисты из галичской районной газеты сделали недавно доброе дело - нашли спонсора и напечатали в местной типографии книжку Р.А.Семенова “Грезы и рассуждения”, где соб­раны его литературоведческие и философские статьи. Это хорошая книга, потому что речь там идет и о ценностях вечных, и об умении жить достойно сегодня. Кстати сказать, литературу, обслуживающую интересы власть имущих, Роман Андреевич Семенов от души презирает.

В самом бсшьшом разделе своей книги, где соб­раны статьи о писателях современных, в том числе и о костромичах, он с горечью пишет о том, что “иная критика все более размещается в сфере обслуживания, покидая сферу просве­щения”. Сарказма для таких литераторов Роман Андреевич не жалеет: “Десятки лет господствует закостенелая форма рецензии, в которой предс­тавляется рецензируемое произведение путем раздувания его значения, очень напоминающее кипячение воды в старинном самоваре с помощью валенка или собственных щек. И вот уже гудит на все лады самовар, и дребезжит от пара крьппка: чай готов, к вашим услугам!”. В последнюю нашу встречу Роман Андреевич воз­мущался тем, что ради политической конъюнкту­ры перечеркивается литературное значение мас­теров деревенской прозы - “народных заботников”, как он говорит...

“Крестьянский годовой оборот жизни”, многолетнее общение с лесом неизбежно во­влекли Романа Андреевича Семенова еще в один постоянный круг размышлений - об ущербе, содеянном человеком земле: “почва из-под ног уходит, и небо над головой грозит неисчислимыми бедами”. Страна наша напоминает ему “огромный океанский корабль, давший течи, а команда и пассажиры... кто бо­ рется за капитанский мостик, а кто дерется за оставшиеся на кухне продукты, и некому лезть в трюм заделывать многочисленные течи”. По поводу леса и общей сущности людей, вещей и природы у Романа Андреевича немало своих философских построений. В частности, что так называемый закон джунглей, естествен­ ного отбора, на наш русский лес распрост­ ранить нельзя. Мне он говорил так:

- Посмотрите: вырубается делянка, на ней вырастает осина, ольха, береза, а под их покро­ вом - еловый ковер. Что это - закон джунглей? А опушка леса - она всегда гуще, плотней, это естественная живая изгородь, защита. Мы оцениваем лес с точки зрения пользы, реже - красоты, а я бы добавил еще и его благородст­ во. Люди это не видят. Хотя я знаю одного свя­ щенника, который с молодыми елочками разго­ варивает ласково и уверяет, что они в ответ на ласку благодарно протягивают ему свои ветки, надо только быть внимательным и увидеть это...

...Рано выпавший нынче снег снова мок­ рыми сугробами отрезал деревушку в шесть домов от людей и от мира. Но горит свет в окне соцевинского книжника Романа Андре­евича Семенова. Философия и литература, Россия и Запад, политика и нравственность, экология и религия - грезы и рассуждения, рас­суждения и грезы...

Губернский дом