Тени погибших
третий слева – К. Данилов
Данилов Константин Александрович, 1922 года рождения, русский. Призван в ряды Красной Армии в 1941 году Костромским горвоенкоматом. Старший сержант. Погиб 16 ноября 1943 года. Захоронен в с. Б. Ижоры Ленинградской области.
Эти несколько строк взял из первого тома Книги памяти. Они о моем друге, который прожил всего 21 год!
С Костей я познакомился в 1940 году. В дом его родителей на ул. Овражной меня определили на квартиру от Костромского лесомеханического техникума. Там квартировали еще три наших студента. Тогда я учился на втором курсе. Была осень, сентябрь. Эти ребята уже закончили аэроклуб, но еще не подлежали призыву в армию и продолжали учиться. С ними вместе закончил аэроклуб и Костя. Для меня они были уже летчики – моя мечта с самого детства.
В октябре 1940 года к нам в техникум пришли из аэроклуба набирать ребят в новый поток. Я без всякой надежды написал заявление. К великому удивлению, строгая медицинская комиссия признала меня годным. Параллельно с учебой в техникуме наша группа из 25 человек с ноября стала посещать теоретические занятия. Учебные классы аэроклуба располагались в торговых рядах, недалеко от кинотеатра «Орлёнок».
Теорию авиации, устройство мотора и самолета У-2 мы усваивали с юношеским задором. Все было ново, интересно и увлекательно. Зима проскочила быстро.
В мае 1941 года, когда подсох аэродром, мы приступили к ознакомительным полетам. Первые мои впечатления от полета на У-2 в качестве пассажира – это сказочный восторг!
Кострома с высоты тысячи метров, поля, луга, перелески, деревушки – все казалось волшебным цветным сном.
Заканчивал аэроклуб, начальником которого был капитан Огурцов, в начале войны. Нас перевели на казарменное положение. Жили мы на аэродроме в срочно оборудованных помещениях. Находился он за Ребровкой (сейчас там базируются вертолетчики). Прилетевшая группа бомбардировщиков нас потеснила. Переселились за Волгу. С помощью горожан мы выровняли взлетную площадку. В данное время там размещается птицефабрика. Здесь я и закончил обучение на самолете У-2. После государственных экзаменов по полетной практике нас отпустили до особого распоряжения, я уехал в свою родную деревню в Ивановскую область. Был август 1941 года.
В сентябре меня вызвали в Кострому телеграммой горвоенкомата. Получил направление в Балашовскую военную авиашколу пилотов. Перед отправкой зашел к Косте. Его застал дома. Костя с завистью посмотрел на мои документы.
– Как бы я хотел с тобой поехать, – сказал он с грустью.
– Сходи в военкомат, – посоветовал ему, – попросись в Балашовскую авиашколу. Вдруг направят, ведь идет война, летчики нужны. Тогда и поедем вместе.
Ему эта мысль понравилась. Мы пошли в военкомат. К великой радости Кости, ему выписали все документы. Он быстро собрался, и мы, радостные и счастливые, 12 сентября 1941 года, простившись с Костромой и родителями Кости, сели на поезд Кострома–Москва.
Шел к концу 1941 год. Курсанты испытывали большие трудности. Нас стали все хуже кормить и одевать: полупустая похлебка, ложка чечевицы или картошки, помятой прямо с кожурой, и кусок хлеба. Хроническое недоедание, скверные бытовые условия, постоянные стрессы – все угнетало и давило.
Появились вши. Да и как им не быть, если казарма, рассчитанная на 300 человек, вмещала 700! Мы спали скученно, по двое на матраце. Пока половину состава сводят в баню, остальные со вшами. И... начинай сначала. Да еще каждую ночь, ровно в два часа, нас бомбили немецкие стервятники. Навешав осветительных бомб, они старались разрушить железнодорожный мост через Хопёр, бросали бомбы на нас, где размещался полк ночных бомбардировщиков под командой Гризодубовой, известной всей стране героини, совершившей групповые сверхдальние перелеты.
Мы, курсанты, обслуживали этот полк: подвешивали на самолеты боевые бомбы, несли охрану аэродрома, выравнивали летное поле после бомбежек, чистили от снежных заносов взлетную полосу на ветру и морозе. А мы в тонких портяночках и кирзовых сапогах. Всегда голодные. Одна неотступная мысль в голове – поесть, хоть чего-нибудь. Но что удивительно – простудных заболеваний не было.
Костя, городской интеллигентный и красивый парень, страшно изменился, осунулся, сгорбился, из носа у него постоянно текло. В рваной одежде, похудевший, он выглядел жалко.
Нас группами несколько раз бросали на подавление немецких десантов. Фронт был не так далеко от Балашова. Стоя на посту, мы видели всполохи и слышали глухие взрывы в стороне важного железнодорожного узла Поворино. Его бомбили регулярно.
В одну из ночей февраля 1942 года нас подняли по тревоге. Выстроили в шеренгу и дали команду рассчитаться на первый и второй. Мы стояли с Костей рядом – я оказался первым, он – вторым. Так решилась наша судьба, так нас развели по разные стороны жизни и смерти...
Вторым номерам была дана команда сомкнуться, их повернули налево и... шагом марш на выход! Больше мы их не видели. Они ушли на перевалочную базу, там их неделю поучили пехотному делу и отправили на фронт. Триста пятьдесят отборных ребят, авиаторов, ровно половина нашего курсантского коллектива, как мотыльки сгорели в огне войны. Их, необученных, бросили на какой-то прорыв. Если верить статистике, то ее данные устрашающи: из парней, рождения 1923 года, ушедших на войну, вернулся только один из ста! Такой ценой нам досталась победа над фашизмом.
О гибели Кости я узнал уже после войны. Возвратившись в Кострому в 1947 году, я зашел к родителям Кости. Его мать, увидев меня, забилась в истерике, я понял – Кости нет.
Потом она рассказала о гибели сына. Тяжело раненный, умер в госпитале.
Мне было тоже тяжело. Получилось, что я заманил его в авиашколу. Если бы он не поехал тогда со мной, возможно, судьба его сложилась бы по-другому. Но кто знает? В 1995 году я попытался узнать еще что-либо о Косте. Дом на Овражной был цел, но родители Кости давно умерли. В квартире жил его племянник. О своем дяде ничего не мог сказать, не осталось ни фотографии, ни писем, ни каких-либо документов. Только запись в Книге памяти.
До сих пор стоит у меня перед глазами образ этого интеллигентного, красивого и доброго костромского паренька. Любимыми его словами были: «пожалуйста», «будь добр» и им подобные. Среди таких погибших мальчишек и мой старший брат, и мои двоюродные братья, и многие, многие, имя которым легион.
Прости меня, друг мой Костя, что не я, а ты лежишь в холодной и сырой ленинградской земле. Но не завидуй нам, оставшимся в живых. Такой оскорбительной жизни на старости лет мы не ожидали. Мы доживаем, а не живем, оплеванные и много раз ограбленные, униженные и оскорбленные.
Северная правда. 1998. – 10 января. – С. 5.
Опубликовано: