Император Николай II и его политический курс:
Проблемы, дискуссии и уроки российской трагедии

Илья Репин. Портрет императора Николая II. 1896

Не так давно в журнале «Нескучный сад» была опубликована беседа со священником Василием Секачевым об императоре Николае II —«Одиночество государя». Думается, что соображения отца Василия особенно интересны еще и потому, что он является кандидатом исторических наук и научным сотрудником Института Европы Российской Академии наук. Как и многие другие исследователи, отец Василий Секачев высоко оценивает человеческие качества государя Николая II, его христианские добродетели. Более того, по мнению отца Василия, к делу управления страной государь подходил как подлинно христианскому, жертвенному служению. Однако, подчеркивает священник-историк, император не имел своей «команды». По-настоящему близких ему по духу людей вокруг него были единицы. Так что из числа ближайших соратников государя всех надо было бы разогнать, кроме Победоносцева. Только вот заменить их было некем. И потому государь и его окружение жили, как бы, в одном мире, а большая часть страны — совершенно в другом. В первом, где находился государь, были любовь, радость, мир, упование на Бога. А в другом — разделение, гордыня, безверие[i].

Точка зрения иерея Василия Секачева во многом напоминает нам первую в постсоветской России научную монографию об эпохе императора Николая II известного историка А. Н. Боханова, «Сумерки монархии». В ней автор также подчеркивал миролюбие и внутреннее благородство государя Николая II, его нежелание применять силу против своих подданных[ii]. Вместе с тем уже в этой, вышедшей в свет полтора десятилетия назад, работе А. Н. Боханов выделял и другие, более глубокие причины крушения монархии в 1917 г.: «Николай II был таким, каким был и пытался сохранить то, что было обречено временем. Он боготворил идеалы теоретического «православного самодержавия», которого никогда не было в действительности. Та система власти, которая существовала под скипетром Романовых, так и не смогла выработать приемлемую для всех общественных слоев формулу сосуществования»[iii].

Как видим, здесь император Николай предстает в виде «рыцаря печального образа», носителя высоких идеалов и добродетелей, которым уже не находится места в этом «прекрасном и яростном мире». Но можно ли согласиться с подобными оценками об «одиночестве государя»?

Надо отметить, что в литературе о последнем монархе династии Романовых проводилась и совершенно иная мысль. Речь шла о том, что в России «не было почвы для революции, русский народ не бунтовал, а работал и сражался на фронте, но государство разлагалось благодаря разложению правящего класса. Императору Николаю II пришлось нести бремя правления в годы, когда верхние слои населения из творческих обратились в разрушительные элементы. Перед революцией Россия представляла трагическую картину: Царь и Народ — здоровые начала государства, разъединенные прогнившей общественной прослойкой — правящим классом»[iv]. Так считал автор известной в Русском Зарубежье книги о государе Николае II Иван Павлович Якобий.

Схожую точку зрения недавно высказывал и американский автор Л. Геретц: «Усилия Николая II и императрицы Александры войти в духовное общение с русским народом обходилось им очень дорого. Они вызывали отвращение у большинства русской аристократии и способствовали изоляции Императорской Семьи от мощного социального слоя, который, очевидно, являлся главной поддержкой трона, а также вступили в прямую конфронтацию с секулярным (позитивистским) либерализмом, который управлял общественным мнением в России. Падение Императора Николая II было, несомненно, результатом столкновения между монархией и русской элитой. Поскольку причиной этого конфликта явились глубокие различия в философском подходе, можно утверждать, что Император потерял свой трон и жизнь из-за своего религиозного мировоззрения и народной ориентации»[v].

Все приведенные нами подходы и точки зрения отчасти отражают весьма существенные аспекты противоречивой и очень сложной российской действительности начала ХХ. столетия. Однако мы сделали бы в данном случае и некоторые уточнения.

Прежде всего, не стоило бы преувеличивать степень народной поддержки как российского самодержавия, так и лично императора Николая II в первые полтора десятилетия ХХ века. Достаточно только вспомнить итоги выборов в Учредительное собрание конца 1917 г. Намного больше всех голосов на них собрали эсеры. Немалое число сторонников оказалось и у других  левых партий. А ведь все они были злейшими врагами и государя, и монархической власти в целом. В этой связи весьма  уместным нам представляется напоминание священника Василия Секачева о том, как встретили отречение государя Николая II в марте 1917 г. солдаты в действующей армии на германском и австрийском фронте: «Ликование на фронте было повсеместное, как на Пасху — это вы в любых воспоминаниях прочтете. Между тем шла Крестопоклонная неделя Великого поста. То есть люди искали земной радости без Креста»[vi].

Вместе с тем, вероятно, не стоило бы настаивать на неизбежности крушения монархической государственности в России начала ХХ столетия. Скорее можно отметить настоятельную необходимость некоторых существенных изменений в ее рамках, которая назревала уже в течение нескольких десятилетий. Показательны в данном контексте соображения известного американского историка, автора книги «Николай и Александра», Роберта Мэсси: «Хотя Николай и являлся средоточием власти в системе, явно клонившейся к закату, было совсем не обязательно, чтобы она подверглась полному разрушению. Имелись возможности реформировать самодержавие в соответствии с реалиями современного мира. Судьба дала гемофилию и Распутина. Это было ударом, от которого ни Николай, ни имперская Россия уже не смогли оправиться»[vii]. Иначе говоря, в таком понимании лишь форс-мажорные обстоятельства в виде болезни наследника и «феномен Распутина» помешали монарху проводить более здравую и последовательную политику.

Во всяком случае, было бы неверным утверждать, как это не раз делалось многими политическими деятелями, а также историками, будто одиночество государя было его собственным выбором в том смысле, что он сам избрал себе удел лишь хорошего семьянина, но не активного государственного деятеля. Такое впечатление возникало из-за закрытости государя для внешних или чуждых по отношению к нему лиц, а также в силу его самообладания даже в самые критические моменты, например, при отречении от престола в марте 1917 г.

На самом деле император очень усердно трудился на своем поприще самодержавного монарха, лично просматривая все важнейшие документы, выслушивая все значимые мнения, а главное — всегда испрашивая в таинствах и молитвах благословения Божия.

Наиболее показательным поступком государя в этом отношении нам представляется принятие им на себя верховного главнокомандования в 1915 г. в ходе войны с Германией. С политической точки зрения это был крайне ответственный и рискованный шаг, совершенно не обязательный для монарха. От которого, кстати, императора отговаривали многие из его окружения. К тому же такое решение повлекло за собой  длительные отлучения государя от любимой семьи, что для императора Николая II было весьма тяжелой жертвой. Но такое решение было для самодержца необходимым и естественным, ибо оно стало его вкладом в обеспечение государственных интересов России.

Между прочим, именно деятельность государя в качестве Верховного главнокомандующего может быть одним из самых сильных аргументов против широко распространенной тенденции относить все достижения его царствования на счет министров или советников императора, а неудачи и катастрофы ставить ему в вину лично. Так что экономический рост записывают обычно в заслугу С. Ю. Витте, социальные и политические реформы — П. А. Столыпину, развитие системы образования и повышение уровня грамотности народа — К. П. Победоносцеву и т. д. Государю же при таком видении событий остается нести вину за поражение в войне с Японией, «Кровавое воскресенье», «Ленский расстрел» и даже чуть ли не за собственное свержение в марте 1917 г.

Кроме того, надо признать, что император взял на себя в 1915 г. всю ответственность за исход войны отнюдь не в благоприятных обстоятельствах. Первоначальный патриотический подъем в народе уже прошел, русские войска откатились далеко на восток, ясных перспектив победы над врагами не просматривалось. В таких условиях государь сделал очень многое для исправления неблагоприятного положения, работая с теми генералами и советниками, которые были налицо (многие из них участвовали чуть позднее в заговоре по его отстранению от власти). И усилия императора были высоко оценены беспристрастными наблюдателями. Например, Уинстоном Черчиллем, который считал, что в результате предпринятых усилий Россия уже стояла очень близко от победы в войне: «Несомненно, что ни к одной стране судьба не была столь жестока, как к России. Ее корабль пошел на дно, когда был виден порт»[viii].

Совсем другие оценки преобладали к концу войны в общественном мнении самой России, в том числе и в правящих кругах. Они совпадали в том смысле, что ни сам государь, ни его политика не встречали должного понимания, не говоря уже о поддержке. Причины такого предвзятого и даже откровенно враждебного отношения и монарху и его политическому курсу не представляют никакой загадки. Характерное объяснение негативного восприятия деятельности императора мы обнаруживаем в дневнике Е. А. Святополк-Мирской - супруги князя П. Д. Святополк-Мирского, одно время занимавшего высокий пост министра внутренних дел: «Но что же можно с таким человеком сделать? (С государем — С. У.), — Всех своих министров в дураках оставил, потихоньку от них меняет то, что сообща решили»[ix].

Замечание Е. А. Святополк-Мирской затрагивает на самом деле значимую проблему, ставшую для Российского самодержавия в начале ХХ в. одной из самых тяжелых и неразрешимых. Речь шла об отсутствии де-факто последовательного политического курса высшей государственной власти. Такое положение порождало множество противоречий, нерешенных вопросов, политических интриг и неожиданных поворотов в движении Российского государственного корабля. Отсюда же и частая смена министров, других высокопоставленных лиц, рост недоверия к личности государя, а то и откровенное неприятие всего, что было связано с правящим императором и всей династией Романовых.

Причины такого положения достаточно многочисленны. И они, несмотря на сложившиеся в среде «общественности» негативные стереотипы по отношению к государю, лишь частично были связаны с его личностью. На наш взгляд, император Николай II во многом был заложником сложившегося задолго до него порядка вещей, жертвой неэффективности прочно утвердившейся системы власти.

Очевидно, что такая система все в большей степени оказывалась неспособной давать свои ответы на вызовы и проблемы, появлявшиеся по мере стремительно развивавшихся трансформаций в тогдашней России и всем окружением ее мире. Между тем и сам государь, и практически вся династия Романовых, находились внутри определенной системы координат, которая считалась тогда незыблемой. Отметим только некоторые существенные черты данного круга ценностей, которые все больше входили в противоречия с реальной жизнью. Это, в частности, особое, исключительное положение личности монарха над всеми государственными институтами и даже церковными установлениями. Это также корпоративная замкнутость и неприкосновенность всего «дома Романовых». Затем, особая включенность династии Романовых в семью европейских монархов (британских, германских, австрийских, голландских, датских, шведских и т. д.).

Кроме того, характерной чертой для правившей в России династии стало отсутствие у нее общественной и политической силы, которая была бы ее опорой, поскольку считалось, что государь есть отец для всех подданных. По сути, вокруг самодержавия не было и настоящей «руководящей группы», если использовать известный термин Антонио Грамши. В этом смысле обычное для советской исторической науки определение Российской монархии или «буржуазно-помещичьей» является скорее удобным политическим ярлыком, нежели сущностной характеристикой.

Наконец, Российское самодержавие не имело и последовательной стратегии консервативной модернизации, которая была ей объективно столь необходима. То, что делали государь и его самые верные и талантливые сотрудники, либо ограничивалось простым охранительством (К. П. Победоносцев, В. К. Плеве и др.), либо представляло собой более или менее эмпирические либеральные преобразования (П. Д. Святополк-Мирский, С. Ю. Витте, П. А. Столыпин и прочие).

Несомненно, государь Николай II был благородной и светлой личностью, много потрудившейся для своего Отечества. Но ни он, ни его ближайшие предшественники, не имели основательно разработанной, реалистичной стратегии развития страны на длительную перспективу. И это была не только трагедия государя, но и трагедия всей России.

Примечания

[i] Одиночество государя // Нескучный сад. 2007. № 1—2. С. 39—45.

[ii] См.: Боханов А. . Сумерки монархии. М., 1993. С. 260—261.

[iii] Боханов А. Н. Сумерки монархии. М.,1993. С. 279.

[iv] Якобий И. П. Император Николай II и революция // Император Николай II и революция. М., 2005. С. 62.

[v] Геретц Л. Прославление Царя-мученика Николая II. Исторические аспекты // Протоиерей Александр Шаргунов. Православная монархия и новый мировой порядок. Приложение. М., 1999. С. 173.

[vi] Одиночество государя // Нескучный сад. 2007. № 1—2. С. 46.

[vii] Мэсси Р. Николай и Александра. М., 1990. С. 10.

[viii] Цит. по: Пушкарев С. Николай и Александра // Новый журнал. Нью-Йорк. 1986. № 93. С. 308

[ix] Дневник Е. А. Святополк-Мирской // Исторические записки. Т. 77. М., 1965. С. 226.