К истории рода В.В. Розанова

Сергиев Посад, Черниговский скит. На первом плане могила В. В. Розанова. Второй крест — над могилой К. Н. Леонтьева.

Василий Васильевич Розанов родился в городе Ветлуге Костромской губернии 20 апреля 1856 года. Философ, писатель, публицист — он сказал своё слово так мощно и необычно, что без него история русской культуры была бы не полной. В блестящей плеяде мыслителей Серебряного века он занимает одно из первых мест, а по оригинальности мысли и писательскому дару, пожалуй, не имеет равных. «Розанов сейчас первый русский стилист... — отзывался о нём Николай Александрович Бердяев — ... Он гениальный выразитель какой-то стороны русской природы, русской стихии. Он зародился в воображении Достоевского и даже превзошёл своим неправдоподобием всё, что представлялось этому гениальному воображению». Семья, пол, религия — основные вопросы философии Розанова. Анализируя проблемы пола, — предвосхитил теорию Фрейда, вглядываясь в «темные лики» христианства, — сравнялся в оценке и отрицании его с Ницше, в минуты же величайшего духовного откровения писал: «Всю жизнь посвятить на разрушение того, что одно в мире люблю: была ли у кого печальнее судьба...», «Боже! Боже! В душе моей вечно стоял монастырь».

По иронии или по милости судьбы последнее христоборческое произведение — «Апокалипсис нашего времени» — создал он в Сергиевом Посаде, осененный близостью Троице-Сергиевой лавры. Сергиев Посад, дом священника Беляева — последний адрес русского мыслителя. 5 февраля (23 января) 1919 года его не стало. Похоронен В. В. Розанов в Черниговском скиту рядом с философом К. Н. Леонтьевым.

Литературное наследие В. В. Розанова велико. Сам писатель, составляя в 1917 году план «полного собрания сочинений», свёл все, в том числе и незаконченные произведения, в 50 томов. Почти восемьдесят лет план лежал невостребованным в архиве писателя. Сегодня Розанова читают, сегодня его печатают, и есть надежда, что полное собрание сочинений всё-таки состоится.

В конце XVIII века прадед В. В. Розанова — Никита Иванов — служил вторым иереем Николаевской церкви села Ни-коло-Ширь Кологривского уезда (ныне Парфеньевский район). В 1797 году старший его сын — Климент Елизаров заканчивал Костромскую духовную семинарию, а младшие — Алексей и Фёдор — приехали поступать в первый класс. На прошении Климента Никитича о принятии братьев в семинарию консисторией определено: «... означенных поповых детей ... отослать в Костромское семинарское правление при Указе, где и быть им на коште показанного отца»*[1]

До 1814 года курс обучения был рассчитан на 12 лет и включал богословские, философские, математические науки; словесность, географию, историю; из языков — греческий, латынь, древнееврейский. Редкий семинарист мог овладеть знаниями в положенное время. Многие оставались в классе на 2-3 срока: одни «по непонятливости», другие «по лености», третьи — «по малолетству». В числе последних был дед В. В. Розанова — Фёдор Елизаров, поступивший в семинарию семилетним мальчиком. Долгих шестнадцать лет пробыл он на «семинарских хлебах», наконец, в 1813 году получил аттестат и был назначен «во диаконы Ильинской церкви села Ильинского Кологривского уезда»[2].

К тому времени старший брат его, Климент Никитич, уже четырнадцать лет исправлял должность надзирателя за благочинием 1-го округа Солигаличского духовного правления и служил священником в той же Ильинской церкви. Образованный, исполнительный, ответственный, он пользовался уважением прихожан и в правлении, а для младшего стал опорой и примером. Три года они служили вместе, а в 1816 году Фёдор Никитич был рукоположен в священника и определен к Богородицкой церкви села Матвеева, отдаленного от Ильинского 8-ю верстами. В этом селе Ф. Елизаров прожил большую часть жизни, здесь родился и провел детские годы отец В. В. Розанова — Василий Федорович Розанов.

Ильинская церковь с. Ильинского.

Матвеево, крепкое большое село, расположено возле речки Вохтомы близ почтового тракта из Галича в Кологрив. На высоком месте «тщанием прихожан» была поставлена церковь, и купола её были видны издалека. В воскресные и праздничные дни к храму стекался народ. Особенно многолюдно было осенью, по окончании полевых работ, и зимой, когда с заработков возвращались отходники. Приход был большой — до тридцати деревень, а прихожан около трёх тысяч.

Река Вохтома. Фото А. С. Крылова, ок. 1960 г.

Преемники Фёдора Никитича, священники Николай Пти-цын и Василий Арсеньев, в отчётах епископу писали, что люди их прихода к богослужению относятся «благоговейно, с охотою слушая произносимые поучения». Не проявляя «особенных подвигов человеколюбия», имеют «друг к другу большое сочувствие»: в неурожай поддерживают бедных, погорельцам помогают отстроиться, для умерших приготовляют гроб — «безмездно», «не требуя за это никакого угощения». Нищих не обижают, особенно жалеют «калек перехожих и слепых, распсна ющих песни из разных Священных книг ...»

Село Матвеево. Фото А. С. Крылова, ок. 1960 г.

Вместе с тем, несмотря на увещевания духовных пастырей, женское население тайно бегало к колдунам и ворожеям, верило в мертвецов, что «по ночам встают из гробов», суеверно боялось ведьм, водяных, домовых ... Мужчины любили выпить и крепко сквернословили — за последнее на особенно отчаянных налагали епитимью: три земных поклона за каждое «гнилое слово». На исповеди «важные грехи утаивали», открываясь в них лишь «во время опасной болезни» и «при приближении смерти».

В целом, матвеевские крестьяне были «просты, кротки ... терпеливы и трудолюбивы»[3].

В 1819 году указом консистории отец Фёдор был назначен старшим священником церкви. «К должности рачителен, поведения отличного, нравов кротких», — рекомендовал его начальству благочинный округа Климент Елизаров[4]. Эта характеристика мало чем отличалась от других, ежегодно подаваемых в Солигаличское духовное правление: «кроток», «честен», «проповеди говорит хорошо», «катехизис знает изрядно». Справедливо выделяя добродетели брата, кое в чём благочинный всё же переусердствовал. С 1827 года Федор Никитич состоял «в консистории под следствием по жалобе ярославского купецкого сына Чарышникова», который, несправедливо обвинив Фёдора Никитича «в умышленном удержании, якобы, его, Чарышникова, колоколенной меди», в ответ был так уязвлён словами, что, несмотря на несостоятельность претензий, подал -таки в суд на злоязычного священника[5]. А уроженец села Матвеева, церковный историк Е. Е. Голубинский, пишет прямо: «Начальный наш иерей ... был человек очень смелый, не робевший и самого архиерея. Во всю мочь и нисколько не церемонясь, он обличал и расписывал побирошество и обирошество приказных ...»[6]

В 1824 году Фёдор Никитич по избранию Костромской духовной консистории был определён депутатом при одиннадцати церквях. Депутаты снимали показания с духовных лиц, уличённых в уголовных преступлениях, присутствовали на чинимых консисторией по случаю нарушений следствиях, участвовали в епархиальных съездах духовенства, заседаниях земских учреждений, способствовали распространению образования в подопечных приходах. Круг забот отца Фёдора ширился. Отказываясь от опеки над имением умершего священника, он уже просил поиметь в виду, что «при показанной Рождественской церкви я нахожусь начальником ... исполняю должность депутатскую ... по дальности прихода моего, часто отвлекаем бываю для исполнения треб мирских ... наконец, имею у себя четырех детей малолетних, за коими должен иметь неусыпное попечение в их воспитании, занимаясь при том и хлебопашеством ...»[7]

Сарай и житница. Фото А. С. Крылова, ок. 1960 г

Хлебопашеством священнослужители занимались из крайней необходимости. Постоянного оклада на содержание их не отпускалось, а с мирских треб, даже в большом приходе, прожить было невозможно. Пастырский труд совмещали с крестьянским, но это не всегда приносило достаток в дом. В ведомости о церкви Фёдор Никитич так и писал — земли усадебной «для пропитания церковнослужителей и постройки их домов недостаточно», а «сею землею владеют [они] сами, и возделывают оную сами же, от чего получают скудное для себя пропитание с семействами своими»[8].

В сентябре 1834 года в Троицком соборе Ипатьевского монастыря «за честное поведение и долговременное прохождение депутатской службы» [9] отец Фёдор был награждён набедренником. В том же году определил старшего сына Василия в духовную семинарию. Но в экзаменационных ведомостях мы уже не найдем фамилии «Елизаров». Среди духовенства было принято, отдавая детей в учёбу, менять их фамилию на новую, которая для многих становилась первой (что особенно характерно для конца XVIII — первой трети XIX вв). Родители выбирали для своих чад фамилии известных церковных деятелей, связывали с библейскими сюжетами, производили от имён храмов, названий селений: Воскресенский, Иорданский, Вознесенский, Голубинский, Флоренский, Сперанский, были и Костромские, Островские, Ширские...

Фёдор Никитич остановился на фамилии — Розанов. Не в память ли об одном из преподавателей — Василии Фёдоровиче Розанове (полного тёзки его сына), у которого некогда сам постигал премудрости семинарских наук? Конечно, он и предположить не мог, что столь удачная по его мнению замена станет источником переживаний для его знаменитого внука. Рыжеватый, неловкий — «непрезентабельный» — Розанов с горечью восклицал: «... Хоть бы “Руднев”, “Бугаев”, что-нибудь ...»[10]

Значительно раньше эта укоренившаяся традиция вызвала неудовольствие Священного синода, который в 1846 году вынужден был запретить Указом «усвоять фамилии произвольные, нередко весьма странные и несвойственные для лиц духовного звания, ибо таковой обычай, которому нигде нет примера, противен разуму, устраняет достаточное уважение к поколениям, а делам производит запутанность и даже совершенную невозможность разрешить вопросы по различию прав по происхождению...»[11]

Костромской Богоявленский монастырь.
И нем в 1814 — 1847 гг. размещалась духовная семинария.
Рисунок [Н. Г.] Чернецова. 1838 год

Однако Фёдор Никитич настоял на своем выборе и, отдавая в 1848 году в семинарию второго сына Николая, оставил за ним фамилию — «Розанов».

Последняя ведомость Рождества-Богородицкой церкви, в которой значится ещё здравствующий дед писателя, относится к началу 1839 года. Ему сорок восемь лет; старший священник, депутат, духовник, отец большого семейства. Жена — Павла Сергеевна, дети — Анна, Василий, Надежда, Катерина, Александра, Николай — все держались его иждивением [12].

Сохранился один из поздних послужных списков и его брата Климента Никитича. Почти вся жизнь уложилась в несколько строк. В них, среди прочего, сказано: «... за беспорочную жизнь и долговременное священнической и депутатской должности исправление» — награжден набедренником, по заданию консистории и духовного правления «чинил в разные времена на местах многие следствия», «благочинническую же должность исправлял сорок лет и два месяца — беспорочно». В этом списке отсутствует постоянная во всех предыдущих фраза — «к должности рачителен и способен ...». Отсутствует, вероятно, потому, что протоиерей Елизаров службу свою завершал, «от роду имея шестьдесят семь лет» [13].

О деде В. В. Розанова можно добавить, что сыновей он успел выучить, «содержа на своем коште», и ещё захватил то время, когда каждый из них зажил «своим домом», «своей семьей». Дочерей — Анну и Александру — выдал замуж: одну за причетника, другую за священника своего прихода (судьба Надежды по документам не прослеживается, а Екатерина так и осталась «в вековухах» — «девица»).

Знал, вероятно, что в 1856 году родился у него ещё один внук — Василий. Но вот к эпизоду, выведенному В. В. Розановым в книге «Люди лунного света», дед писателя (вопреки мнению краеведа N) не имеет никакого отношения. Никогда не состоял он «в приживальщиках» в разорённом гнезде Надежды Ивановны Розановой (вдовы его старшего сына, матери писателя), а, стало быть, и не смущал воображения малолетки-внука, рассуждая «на кухне в Костроме» о потаённой сути Евангелия. И не потому, что этот эпизод ему как бы несколько «тесен в плечах», а по той простой причине, что 20 января 1857 года Фёдор Никитич скончался — до последних дней находясь «на службе при Богородицкой церкви села Матвеева» [14].

Николаевская церковь с. Николо-Ширъ. Фото нач. XX в.

Сыновья его, утратив родовую фамилию, сохранили многие черты натуры Елизаровых. А Елизаровы были умны, добросовестны и трудолюбивы, упорны и сильны духом. Сложности и заботы жизни сельского священника вовсе не обходили их стороной, просто воспринималось это как нечто естественное и неизбежное и столь же естественно преодолевалось повседневным трудом и усердием. Органично вписываясь в церковную среду своего времени, они крепко держались на ногах и, по-родственному поддерживая друг друга, шли положенным им путем, не теряя достоинства.

И всё же новое поколение было поколением Розановых.

У Николая Федоровича обнаружились большие способности к учению. Отлично закончив Галичское духовное училище, в семинарии, по воспоминаниям сокурсника Е. Е. Голубинско-го, он был первым учеником и прямым кандидатом в Московскую духовную академию [15]. Однако в разрядных списках, составленных после публичных испытаний, Розанов поставлен вторым, на первое же место выведен Николай Соколов, близкий родственник протоиерея Костромского Успенского собора Василия Сергеевича Горского и преподавателя (с 1864-х г. — ректора) Московской духовной академии Александра Васильевича Горского [16].

Студентом академии стал Николай Кириллович Соколов. Николая же Фёдоровича, с одним из лучших семинарских аттестатов, направили в отдалённое от губернского центра село Тоншаево Ветлужского уезда, где он стал совмещать священническую службу с должностью наставника в местном крестьянском училище. В 1861 году его переводят в Ветлугу в Воскресенскую церковь, тогда же приглашают в приходское училище законоучителем и в том же году избирают помощником депутата от духовенства по ветлужским присутственным делам... Вдруг — в 1863 году — отстранён от всех мест, переведён в причетники и сослан «для раскаяния и исправления» в Костромской Ипатьевский монастырь. В документе глухо обозначено — «... за превышение данной власти и опущения по должности ...» [17] Сказалась, видимо, «елизаровская» независимость характера.

Больше Николаю Фёдоровичу подняться не удалось. После «раскаяния» — священник Троицкой церкви села Аминево Нерехтского уезда, затем снова Ветлужский уезд — село Хол-кино, Успенская церковь, где он служил более двадцати лет.

Карта центральной части Ветлужского уезда (с. Новоуспенское — Холкино). Конец XIX в.

В этот огромный, находящийся в ближайшем соседстве с раскольничьими сектами Тонкинского и Уренского приказов приход Николай Розанов приехал ещё рекомендованный консисторией, как «священник опытный, отличающийся примерною жизнью, в слове и в учении влиятельный на духовенство и прихожан» [18], а в конце 1880-х годов мы видим его больным, страдающим жестокими запоями человеком. Известно, что в 1879 году он давал подписку «об исправлении своего поведения», а в 1886 году вновь попал под следствие консистории «по делу о нетрезвой жизни и опущениях по должности» [19].

Троицкий храм г. Ветлуги. Нач. XX века. Фото из архива Костромского фонда культуры

Друзья его, да, собственно, все служители, за исключением благочинного и его осведомителя пономоря Лебедева, сочувствовали ему и, несмотря на недуг, уважали за доброту и особую душевность. Благочинный округа — Михаил Соколов — был человек крутой и самовластный. Когда-то с трудом закончивший семинарию, ныне он держал в страхе не только причт, но и весь приход. Между ним и Розановым вряд ли могло возникнуть взаимопонимание. И вот, после долгих лет ожидания, Соколов решил-таки избавиться от неугодного ему о. Николая.

Сделать это было уже нетрудно.

Не вдаваясь в подробности дела, что велось консисторией с 1886 по 1888 год, предложу лишь один документ:

В воскресенье 16 ноября сего 1886 года, когда после обедни в церкви объявлено было, что священник ... о. Николай Розанов по доносу Благочинного запрещен в священнослу-жении, всем нам ... было прискорбно и жалко слышать и видеть это. То же сказалось и послышалось во всем приходе, как только кто узнавал об этом. Потому что к отцу Николаю Розанову не только все прихожане его части очень доброжелательно по душе расположены, но и частей других священников ... весьма многие прихожане ... высказывались с любовью и благодарностью о нем за его поучения, невзыскательность и мирное, ласковое со всеми обхождение. Поучения его, которые всегда говаривал он не по книгам, а прямо от себя, от своего ума и чувства, были близки к нашей жизни и часто до глубины души трогательны. При исполнении всех духовных треб наших ... никогда о. Николай не высказывал себя взыскательным и притязательным, а всяким даянием был доволен и одинаково ласково обходился с дающими и недающими. По всему этому мы жалеем его в постигшем его несчастьи ... и не желали бы для себя другого духовника. ... Осмеливаемся всепокорнейше просить, не благоволено ли будет ... и по наказании, если о. Николай

Розанов в нем провинился, оставить его в нашем приходе на [20] священническом месте»

Далее на десяти листах идут подписи просителей, прихожан Успенской церкви села Холкина.

Почти одновременно со следствием о священнике Розанове консистория вела ещё одно дело по прошению всё тех же прихожан. Волостное правление представило крестьянский приговор «о неправильных и недобропорядочных действиях благочинного Михаила Соколова» с покорнейшею просьбой «об удалении» его из прихода [21]. Восемь депутатов пытались разобраться с о. Благочинным, собирая показания в течение полутора лет. Попытка каждого оканчивалась рапортом «об увольнении от производства следствия», кой-где с припиской — «по расстроенному здоровью». Позже опрашиваемые сознавались — «Ревешь, да пишешь, как кричит о. Благочинный!» [22] Наконец, дело было передано в Синод, а следствие поручено ветлужскому протоиерею Якову Махровскому, в надежде на скорое его завершение. Яков Махровский дело завершил и отослал все материалы в консисторию, и факт этот был «внесен в докладной реестр от 8 числа октября 1888 года» лично начальником судного стола Александром Невским. Однако на требование Священного Синода о «незамедлительном сообщении результатов» следствия оказалось, что «сообщать», в общем-то, нечего, т. к. только запись-то «в реестре» и осталась, — «но никакои резолюции по этому рапорту ... не дадено, а самого дела не сказывается ... А у кого осталось — развели в консистории руками — у бывшего ли члена протоиерея Невского», или у сменившего его столоначальника Успенского — «за смертью первого, и за невменяемым ... состоянием последнего, определить не представляется возможным...» [23]

Стоит ли что за этой тёмной историей, неизвестно, но благочинным округа по-прежнему остался Михаил Соколов, а Николай Розанов, высланный для раскаяния и исправления и Макариево-Унженский монастырь, а затем в Николо-Наде-еву пустынь, после 1887 г. в ведомостях о церкви села Холкина больше не значился...[24]

Старший брат его, Василий Фёдорович Розанов, показав н семинарии «при ревностном прилежании» «хорошие» и «очень хорошие» успехи в гуманитарных науках и при «малом прилежании» «малые» же успехи в математике, по духовному ведомству не пошёл, а определился чиновником в Костромскую палату государственных имуществ. Новичку, отличившемуся во время проведения рекрутского набора, в первый же год от общего присутствия палаты была объявлена «признательность со внесением в формулярный список». В последующие два года «постоянное усердие и отличное поведение» отмечены уже «особой признательностью», а некоторые дела хозяйственного отделения переданы в его «заведование» [25].

Однако первый свой чин — коллежского регистратора — Василий Фёдорович получил в Ветлужском окружном управлении, куда был направлен по постановлению палаты в 1844 году. Не исключено, что будущую супругу, Надежду Ивановну, встретил он после перемещения на новое место службы.

Ветлуга, ул. Костромская. Нач. XX века. Фото из архива Костромского фонда культуры

В трёх верстах от Ветлуги в усадьбе Отлузихе проживал её старший брат Фёдор, который имел дом и в самой Ветлуге, проданный в конце 1840 годов за долги. К нему-то и могла приезжать молодая женщина, желая отдохнуть от неспокойной жизни в отцовой усадьбе.

Отец ее, буйский помещик Иван Фёдорович Шишкин, после пяти лет военной службы, в 1823 году получил маленькое наследственное имение, начал было хозяйствовать, но, убедившись в тщетности попыток вырваться из положения бедного мелкопоместного дворянина, стал «частовременно предаваться пьянству» и, вообще, повел жизнь «весьма предосудительную». Через несколько лет тамошний суд мог бы рекомендовать его как человека, «склонного к разным буйствующим поступкам» [26], уездный предводитель дворянства — «как недостойного звания дворянина» [27], зато местная полиция как раз считала его достойным внимания и держала под надзором «как подозреваемого в причинении насильственного блудодеяния» [28].

Буйский базар. Фото нач. XX века

С семейством Розановых у Ивана Фёдоровича сложились холодные отношения. В год рождения их первенца занял он у дочери 300 рублей серебром, обязуясь вернуть в положенный срок. Обещания своего выполнить не смог, и Надежда Ивановна передала мужу заемное письмо, «с тем, чтобы г. Розанов означенные деньги ... взыскивал с родителя моего сам» [29]. Сумма равнялась двум годовым окладам главы молодого семейства, и тот обратился в Буйский уездный суд — «дабы повелено было о взыскании 300 рублей с указанными процентами с заемщика тестя моего ... учинить должное распоряжение ... в случае же несостоятельности, приступить ... к описи имения г. Шишкина ...и продаже оного на законном основании, а вырученными [30] деньгами — удовлетворить меня» .

Вряд ли Иван Фёдорович смог бы удовлетворить требование зятя, если бы не помощь жены, Авдотьи Андреевны, выплатившей из своих скудных сбережений большую часть долга. Деньги отдавались в рассрочку, и лишь к 1852 году счёт был закрыт. Отец не держал обиды на чету Розановых, но в духовном завещании старшую дочь не упомянул [31].

Между тем, Высочайшим приказом по Государственному ведомству от 23 июня 1848 года В. Ф. Розанов в числе других чиновников был произведён в губернские секретари со старшинством. Награждённые чином приводились к присяге по месту службы, присяжные листы были переданы в Палату государственных имуществ. По сей день в архиве хранится документ с автографом отца писателя:

«... Я, нижеимянованный, обязуюсь и клянусь Всемогущим Богом пред Святым Его Евангельем в том, что хочу и должен ... Великому Государю Императору Николаю Павловичу ... верно и неизменно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего, до последней капли крови ...» [32]

Клятвенное обещание В. Ф. Розанов давал еще в Ветлуге, а в конце 1848 года был перемещён в той же должности в Галичское окружное управление, где служил почти пять лет. Затем два года в Костроме — столоначальником лесного отделения, а в 1856 году — снова в Ветлуге, теперь уже в должности помощника окружного начальника и в чине коллежского секретаря. «Елизаровское» упорство и трудолюбие помогали ему шаг за шагом подниматься по чиновничьей лестнице. Повышения по службе приносили прибавку к окладу, но доходы Василия Федоровича всё больше отставали от потребностей разраставшегося семейства. К 1855 году в семье Розановых подрастало пятеро детишек: Николай, Фёдор, Дмитрий, Вера и Павла [33]. 20 апреля 1856 года прибавилось ещё дитя. Мальчика назвали именем отца — Василий, Василий Васильевич Розанов: «Мы были очень бедны, ... и я не забуду рассказа матушки, что немудрящий доктор, помогший моему рождению, положил желтенькую бумажку, наш старый рубль, ей под подушку ...» [34] Младший — Сережа — родился в 1858 году, а когда Надежда Ивановна носила восьмого младенца, в семью пришла беда.

Воскресенский храм г. Ветлуги, в котором крестили В. В. Розанова. Нач. XX века. Фото из архива Костромского фонда культуры

С конца 1850-х годов помощник ветлужского окружного начальника Розанов исправлял должность директора Варнавинского попечительного о тюрьмах комитета и заведовал Варна-винским лесничеством [35]. 1861 — год смутный, год реформ, а ветлужские и варнавинские леса самые глухие и неоглядные в губернии... «Отец мой был добр, честен и простодушен, вместе с тем не был слабого характера... Он умер, получив простуду, когда гонялся в лесу за мошенниками», — запишет позднее в дневнике гимназист В. В. Розанов [36]. В шнуровой же книге Костромской палаты госимуществ событие отмечено так — «По выслушании донесения ветлужского окружного начальника ... о смерти помощника его Розанова г. управляющий Палатою изволил предложить: определить на место Розанова ... чиновника палаты сей [37] (имя рек. — И. Т. )...

Кострома. Здание присутственных мест. Фото Д. И. Пряничников. Нач. XX века

Много печальных, щемящих душу воспоминаний оставил В. В. Розанов о жизни своей в Костроме, куда семья его переехала после смерти отца. Ветлуга же, где он родился и провел первые пять лет, занимает в его творчестве скромное место. И всё же... Нет-нет, да и мелькнёт в калейдоскопе розановс-ких персонажей знакомое лицо «ветлужанина», а спустя полвека появятся в петербургских изданиях неизменно талантливые статьи некоего «Ветлугина» [38].

Кострома. Стена Богоявленского монастыря вдоль Ново-Троицкой улицы. Фото Д. И. Пряничников. Нач. XX века

Маленькая, затерянная в лесах Ветлуга была более милостива к ребенку — Розанову, нежели Кострома. В Ветлуге был жив отец, кормилец и опора, семьянин по духу и воспитанию; была жива любимая сестра Вера, а старшему брату Николаю ещё далеко до Казанского университета; блаженное дитя, Димитрий, ещё не ведает о нравах дома умалишенных, а мать — молода и добра. Надежда еще не покинула этот дом, все ещё имеете, согретые живительным млеком родства и любви *.

1. ГУ «Государственный архив Костромской области» (далее: ГАКО), ф.432, оп.1, д.4. (Многие дела во время моей работы с ними не были пронумерованы, и потому листы в них не указываются. И.Т.).

2. ГАКО, ф.130, оп.13, д.352. В одно время с дедом В. В. Розанова учились: профессор МДА — Фёдор Александрович Голубинский, историк-краевед — Михаил Яковлевич Диев, отец драматурга А. Н. Островского — Николай Федорович Островский.

3. ГАКО, ф.132, оп.1, д.1397. Один из составителей отчёта, священник Василий Фёдорович Арсеньев, приходился зятем Ф. Н. Елизарову. Женат на его дочери Александре Фёдоровне.

4. ГАКО, ф.130, оп.11, д.2404.

5. ГАКО, ф.130, оп.13, д.362; оп.11, д.2404.

6. Голубинский Е. Е. Воспоминания. Труды КНОИМК. Третий исторический сборник. Кострома, 1923. С. 2. Отец Е. Е. Голубинского, священник Евсигний Фёдорович Песков, служил вместе с дедом В. В. Розанова в церкви Рождества Богородицы с. Матвеева.

7. ГАКО, ф.26, оп.1, д.262.

8. ГАКО, ф.130, оп.13, д.362.

9. ГАКО. Там же.

10. Розанов В. В. Уединенное. М., 1990. С. 33.

11. ГАКО, ф.432, оп.1, д.1189.

12. ГАКО, ф.130, оп.13, д.362. В документе: «...в семействе у него жена Павла Сергеева, умеет читать, 42 лет от роду; дети: Анна — умеет читать, 21 года от роду; Василий Розанов — находится в высшем отделении семинарии на содержании отца, 19 лет от роду; Надежда — умеет читать, 16 лет от роду; Екатерина — умеет читать, И лет от роду; Александра — 9 лет от роду; Николай — 5 лет от роду».

13. ГАКО, ф.26, оп.1, д.368.

14. ГАКО, ф.130, оп.9, д.1792.

15. Голубинский Е. Е. Воспоминания... С. 21.

16. ГАКО, ф.432, оп.1, д.1736.

17. ГАКО, ф.130, оп.9, д.1101.

18. ГАКО, ф.130, оп.4 доп, д.11, л.82 об-83

19. ГАКО, ф.130, оп.9, д.1120.

20. ГАКО, ф.130, оп.5, д.525.

21. ГАКО, ф.130, оп.5, д.1750.

22. ГАКО, ф.130, оп.5, д.525.

23. ГАКО, ф.130, оп.5, д.1750.

24. ГАКО, ф.130, оп.9, д.1183. В 1891 году о. Михаил Соколов был-таки с должности благочинного снят «за грубое обращение с причтом и прихожанами», «за оскорбление следственной комиссии» и т. д.

25. ГАКО, Ф.203, ОП.2, д.582.

26. ГАКО, ф.122, оп.1, д.2636.

27. ГАКО, ф.122, оп.1, д.1960.

28. ГАКО, ф.122, оп.1, д.2636.

29. ГАКО, ф.84, оп.1, д.880.

30. Там же.

31. После смерти Ивана Фёдоровича (1856 г.) и Авдотьи Андреевны Шишкиных (1857 г.) в наследство младшим, еще бессемейным детям — Арда-льону, Александру и Александре — досталось по 50 рублей ассигнациями. Фёдор и Надежда, живущие своими семьями, в завещаниях не упомянуты.

32. ГАКО, ф.203, оп.2, д.582.

33. ГАКО, ф.203, оп.2, д.1095. В деле — «сыновья: Николай, рожденный 1847 года декабря 1, Фёдор, рождённый 22 января 1850 года, и Дмитрий, рождённый 14 апреля 1852 года; и дочери: Вера, рождённая 1848 года 14 апреля, Павла, рождённая 7 февраля 1851 года...»

34. Цит. по: Сукач В. Г. Жизнь Василия Васильевича Розанова «как она есть». Москва. № 10, 1991. С. 140.

35. Там же. С. 138-139.

36. Цит. по: Николюкин А. Н. Живописец русской души // Розанов В. В. Собр. сочинений. М.: Республика, 1994. С. 5.

37. ГАКО, Ф.203, оп.1, Д.1625.

38. Один из псевдонимов В. В. Розанова.