АНАТОЛИЙ МИХАЙЛОВИЧ ИОРДАНСКИЙ,
ЕГО ЖИЗНЬ, ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ РАБОТА
И НАУЧНЫЕ ТРУДЫ
Анатолий Михайлович Иорданский (1907-1974)
Анатолий Михайлович Иорданский, видный русский языковед и педагог, доктор филологических наук, профессор, отличник народного просвещения, родился 25 июня 1907 года в селе Пеженга Кологривского уезда Костромской губернии.
Из генеалогического древа Иорданских, составленного старшей дочерью Анатолия Михайловича, Татьяной Анатольевной Дружковой (Иорданской), известно, что и прадед, и дед, и отец А.М. Иорданского были священнослужителями в приходах Костромской губернии [7:17-30].
Отец А.М. Иорданского, Михаил Сергеевич (1880-1945), как сказано в ведомости клира Успенской церкви села Пеженга, «держал экзамен на священника при испытательной комиссии и после удовлетворительной сдачи оного рукоположён во священники к церкви села Троицкого 1904 года октября 8-го дня и перемещён к Успенской церкви села Пеженга Кологривского уезда 1906 года августа 7-го дня» [7:30]. Михаил Сергеевич Иорданский «любил вести разговоры и споры на отвлечённые темы, часто философского характера. Он очень увлекался в споре, говорил горячо, убеждённо, быстро <...> По почте выписывалось много всякой литературы, например, курс лекций по психологии (о личном магнетизме, развитии характера и самообладания, гипнотизме, силе мысли, о памяти и воспоминаниях и др.), самоучитель игры в шахматы, журналы «Нива», «Трезвенник», «Новое слово», детский журнал «Светлячок», иностранные романы и др. [7:43]. Список литературы по вопросам религии, составленный А.М. Иорданским, содержал около 50 наименований. В семье много читали.
Мать Анатолия Михайловича, Елена Александровна Страхова, в замужестве Иорданская (1882-1959), была дочерью псаломщика Преображенской церкви села Говенова Галичского уезда Костромской губернии. «Нигде не училась, даже в начальной школе, читать потом <...> выучилась, а писать — нет <...> Была она очень красива, стройна, имела гордую осанку. У неё до конца жизни сохранились густые тёмные волосы» [7:24].
Всего в семье Иорданских родилось семеро детей, Анатолий Михайлович был вторым ребенком. Старший брат Анатолия Михайловича, Александр, умер во младенчестве; младший, Валентин, — в возрасте четырех лет. У Анатолия Михайловича остались четыре сестры: Ольга, Вера, Фаина, Мария.
Начальное образование Анатолий Михайлович получил в трёхклассной школе села Ново-Телякова Галичского уезда, куда в мае 1912 года переехала семья Иорданских. Ново-Теляково было по соседству с селом Сумароково и Сумароковским женским монастырём, в 12-ти километрах от села Молвитина — легендарной родины Ивана Сусанина (в 30-х гг. XX века Молвитино переименовано в Сусанино). Один из уголков Молвитина запечатлён художником А.К. Саврасовым на его знаменитой картине «Грачи прилетели» (1871). В 1917 году Анатолий Михайлович поступил в Галичскую гимназию, но успел проучиться в ней только один год: она была закрыта по распоряжению новой власти. Затем учился в Молвитинской школе второй ступени, которую окончил в 1923 году. Во время учёбы в Молвитине Анатолий Михайлович жил на квартире в семье Чичаговых, где впоследствии, обучаясь в школе, жили и его сёстры. Сын хозяина квартиры, Василий Константинович Чичагов (1906-1955), будущий известный языковед и педагог, специалист в области старославянского языка, исторической лексикологии и грамматики современного русского языка, доцент МИФЛИ и МГУ, был школьным товарищем и другом Анатолия Михайловича. В.К. Чичагов был на один год старше А.М. Иорданского; их сближали общие интересы, филологический склад ума, любовь к родным местам, горячее стремление к глубокому проникновению в тайны родного языка. Раннюю смерть своего друга Анатолий Михайлович всю свою жизнь переживал как большое личное горе.
Из автобиографии, написанной рукой А.М. Иорданского 1-ого сентября 1965 года, известно, что после окончания Молвитинской школы второй ступени он с февраля по сентябрь 1925 года работал избачом в Сумароковской избе-читальне, т.е. был культурно-просветительным работником, в обязанности которого, вероятно, входил и выпуск стенной газеты. Анатолий Михайлович сохранил в памяти частушку, сочинённую кем-то из его односельчан и распевавшуюся молодежью в его родном селе:
«Сумароковский Натоха,
Сын не дьякона, попа,
Не протаскивай в газете,
Пожалей, ради Христа!»
Понятно, что требования времени и «жанра» предполагали критическую направленность стенной печати.
Как раз в это время семья Иорданских подверглась репрессиям. Её выселили из церковного дома, построенного приходом в 1917 году для семьи священника Иорданского, в сторожку, в которой она прожила целых 13 лет, до 1938 года, пока не приобрела избу в соседней деревне Исаково. Здесь в 1945 году отец Анатолия Михайловича скончался, а на следующий год Елена Александровна с дочерью Верой покинули родные места и поселились в деревне Киселиха под Рыбинском, где самая младшая сестра А.М. Иорданского, Мария Михайловна, работала учительницей.
Т.А. Дружкова (Иорданская) вспоминает: «И сами мои дедушка с бабушкой, и дети их пережили многие ужасы, которым в 20-х и 30-х годах XX века подвергались священнослужители: их детей исключали из школ, техникумов, вузов; домашнее имущество конфисковывали; невзирая на возраст и болезни, заставляли священников работать на лесоповале; всячески издевались — насильственно брили наголо; в колхозы не принимали; некоторых ссылали или просто убивали как лишних для страны людей. Так, однажды пришла какая-то комиссия в дом, где жили в то время Иорданские, и просто так забрали швейную машинку и посудный шкаф, а потом шкаф этот продали в деревне же, а машинку просто изломали и выкинули <...> Лошадь и корову, конечно, отняли <...> Взрослых детей порицали за связь с отцом-священником, требовали <...> отрекаться от отцов своих» [7:46].
Трудно читать без содрогания текст «Указания», данного Председателю ВЧК Ф.Э. Дзержинскому 1 мая 1919 года за №13666/2 Председателем ВЦИК М.И. Калининым и Председателем Совнаркома В.И. Ульяновым (Лениным): «Попов надлежит арестовывать как контрреволюционеров и саботажников, расстреливать беспощадно и повсеместно. И как можно больше. Церкви подлежат закрытию. Помещения храмов опечатывать и превращать в склады». Это указание действовало на протяжении 20-ти лет, пока Политбюро ЦК ВКП(б) на заседании от 11 ноября 1939 года (протокол №88) не отменило его: «Признать нецелесообразным впредь практику органов НКВД СССР в части арестов служителей РПЦ, преследования верующих». Было бы наивно думать, что преследования и репрессии после этого прекратились. Но столь же наивно было бы полагать, что указание Ленина и Калинина беспрекословно исполнялось.
Как пишет Т.А. Дружкова (Иорданская), «церковь в Ново-Телякове была действующей до 1939 года, пока дедушку, отца Михаила, не разбил паралич <...> С его болезнью служба в церкви прекратилась, но до его смерти в октябре 1945 года церковь поддерживалась в порядке <...> Когда дедушка умер, впервые за последние 6 лет церковь открыли, отслужили <...> панихиду и похоронили отца Михаила Иорданского, как и положено, у алтаря церкви, в которой он прослужил верой и правдой почти 30 лет» [7:47].
С сентября 1925 года по сентябрь 1926 А.М. Иорданский работал лесником в Костомском лесничестве. Работая лесником, Анатолию Михайловичу приходилось зимой на лошади, запряжённой в сани, совершать длительные одиночные поездки по лесным дорогам. Чтобы скоротать время, он читал вслух стихи русских классиков и даже лекции на отвлечённые темы — себе и окружавшим его заснеженным лесным просторам. Он отлично знал классическую русскую литературу, чему я не раз бывал свидетелем. Стихи Ломоносова, Державина, Жуковского, Пушкина, Некрасова и других поэтов он постоянно цитировал. Советских поэтов знал меньше.
Однажды мы возвращались с ним с первомайской демонстрации пешком от площади Свободы (теперь Соборная площадь) до улицы 850-летия города Владимира, где Анатолий Михайлович жил; он стал читать мне стихи поэтов XIX века, а я прочитал ему несколько стихотворений В. Маяковского об Америке. Он был удивлён, что стихи Маяковского тоже заслуживают того, чтобы их знать наизусть. Последовало только одно замечание: «Можно было бы обойтись, наверное, и без употребления грубых слов». Анатолий Михайлович очень любил Ф.М. Достоевского, а мне в те годы ближе было творчество Л.H. Толстого. Он порекомендовал мне более внимательно перечитать Достоевского: «Вы обязательно его полюбите». Я внял этому его совету: теперь Достоевский — один из любимейших моих писателей.
Сокровенной мечтой Анатолия Михайловича с его юношеских лет была та, которой он был верен всю свою жизнь, — стать учителем русского языка и литературы. Он прекрасно понимал уже в те годы, что по социальному происхождению ему вряд ли удастся в будущем стать научным работником и преподавателем высшей школы. На юбилейном чествовании в связи с 60-летием со дня рождения в актовом зале главного корпуса Владимирского пединститута на проспекте Строителей 24 июня 1967 года Анатолий Михайлович сказал: «Я считаю себя счастливым оттого, что всю сознательную жизнь был верен своей мечте...»
Мечта эта прошла через многие испытания, но ни превратности судьбы, ни тяжёлые условия материальной жизни, ни утрата друзей и близких, ни подленькие доносы пытавшихся выслужиться перед начальством случайных и невежественных людей, по большому недоразумению попавших в высшие учебные заведения (откуда только заводится эта моль!), — ничто не могло сломить могучего духа этого незаурядного человека. Я помню, как в последние годы жизни Анатолия Михайловича на одном из общеинститутских собраний ему было предъявлено поразительное по своему невежеству «обвинение»: «Говорят, что на кафедре русского языка студенты по старославянскому языку изучают Священное Писание». Анатолий Михайлович попросил слова, вышел на трибуну и, со свойственным ему тактом, спокойно пояснил всем присутствующим, что для изучения этого языка используется «Хрестоматия», утверждённая Министерством просвещения СССР, а нерелигиозных текстов на старославянском языке не существует. Такого рода «уколы» подрывали здоровье Анатолия Михайловича. В 1973 году я навещал его в больнице в Загородном парке Владимира, куда он попал на обследование. На вопрос, как он себя чувствует, Анатолий Михайлович ответил: «Врачи всё выпытывают у меня якобы скрываемый мною инфаркт, но ведь у меня его не было». Я знал, что у него больное сердце, что он часто не спит ночами, а утром идёт на работу. Очевидно, врачи при обследовании обнаружили последствия микроинфарктов, которые он перенёс на ногах.
Мечта Анатолия Михайловича начала было успешно осуществляться. В 1926 году появляется возможность попробовать поступить в институт (волны репрессий временами затухали). А.М. Иорданский подаёт заявления сразу в несколько вузов Поволжья, а после успешной сдачи экзаменов останавливает свой выбор на Ярославском педагогическом институте и становится студентом факультета русского языка и литературы. В 1929 году, известном из истории как «год великого перелома», снова набирают силы репрессии: студент Иорданский исключается из института по социальному происхождению. Для Анатолия Михайловича наступили тяжёлые времена. В воспоминаниях ТА Дружковой (Иорданской) есть такой эпизод: «В эти ужасные времена однажды, пройдя в лаптях 80 км, наш папа не посмел днём войти в дом своих родителей, дабы не навлечь на них гнева местных властей, прятался, дожидаясь темноты» [7:46].
В марте 1930 года А.М. Иорданского направляют на «исправление», на строительство железнодорожного моста через Волгу (Кострома), где он вместе с другими лишенцами (так называли в СССР до принятия Конституции 1936 г. людей, лишённых избирательных и других гражданских прав в связи с принадлежностью к эксплуататорскому классу) работает каменщиком до апреля 1931 года.
Апрель 1931 года — важная веха в биографии А.М. Иорданского: ему разрешают работать учителем начальных классов в Мисковской школе Костромского района и области. С этого времени начинается его педагогическая деятельность. С сентября 1931 года по сентябрь 1934 он преподаёт русский язык и литературу в Наволокской школе ФЗУ и вечернем текстильном техникуме (г. Наволоки Ивановской области). С сентября 1934 года по сентябрь 1935 Анатолий Михайлович преподаёт русский язык и литературу в Долматовской неполной средней школе Кинешемского района Ивановской области. В «Автобиографии» А.М. Иорданского сказано: «Для получения законченного высшего образования одновременно с педагогической работой учился в Ярославском пединституте по заочному отделению и окончил его в 1936 году. В этом же году прошёл комиссию по аттестации учителей и получил аттестат на звание учителя средней школы». В это время Анатолий Михайлович работал с сентября 1935 по декабрь 1937 года в должности учителя русского языка и литературы Беляевской неполной средней школы Кинешемского района Ивановской области.
Из приложения к диплому об окончании факультета русского языка и литературы Ярославского пединститута видно, что студенту-заочнику Иорданскому, совмещавшему нелёгкий труд учителя с занятиями в институте, приходилось целенаправленно и выборочно относиться к изучаемым в те годы научным дисциплинам: одними предметами он занимался много и с большим желанием, другими — меньше. Отличные знания он обнаружил по общему языкознанию, истории русского языка, теории литературы, по истории русской и зарубежной литературы, по фольклору и педагогике. Хуже обстояло дело с усвоением теории советского хозяйства и экономики, истории классовой борьбы, истории ВКП(б), военных дисциплин, эволюционной теории, введения в педологию, введения в современную технику.
С получением высшего образования перед Анатолием Михайловичем открываются более широкие перспективы. В декабре 1937 года он поступает в аспирантуру Московского института философии, литературы и истории (знаменитого МИФЛИ), на кафедру славяно-русского языкознания, которую возглавлял член-корреспондент АН СССР профессор Дмитрий Николаевич Ушаков (1873-1942), редактор и один из составителей широко известного «Толкового словаря русского языка» (т. 1-4, 1935- 1940), ученик академика Ф.Ф. Фортунатова. Научным руководителем А.М. Иорданского стал европейски образованный славист, член- корреспондент АН СССР, член-корреспондент Болгарской АН, член многих зарубежных научных обществ, профессор Афанасий Матвеевич Селищев (1886-1942), 11 января 1937 года освободившийся из Карлага, где в течение трех лет отбывал наказание «за антисоветскую деятельность» по делу так называемой «Российской национальной партии» («Дело славистов»), сфабрикованному в недрах ОГПУ в конце 1933 — начале 1934 гг. А.М. Селищев вернулся из ссылки без права жительства в Москве и был прописан в Калинине (Твери). «...Селищеву помог его старший московский коллега и давний знакомый Дмитрий Николаевич Ушаков <...>. Учёный иного поколения и иной научной школы, но всегда высоко ценивший Селищева, а главное, всегда остававшийся настоящим русским интеллигентом, Д.Н. Ушаков решается помочь опальному коллеге, не думая о возможных для себя последствиях (мы помним, что имя Ушакова не раз фигурировало во время следствия по делу «Российской национальной партии» и попало в список лиц, материалы по которым выделили в отдельное производство). Благодаря поддержке Ушакова Селищеву не пришлось устраиваться в Калининский пединститут. С 1937/1938 года он стал профессором МИФЛИ, а в следующем году начал работать в Московском городском пединституте, где кафедрой русского языка заведовал <...> Р.И. Аванесов» [4:157].
А.М. Иорданский много и охотно рассказывал мне о Селищеве, всегда говорил о своём учителе с восхищением и благоговением, но написать о нём он, по-видимому, или не успел, или не решился: ведь А.М. Селищев по Постановлению Коллегии ОГПУ от 29 марта 1934 года, как и В.В. Виноградов, В.Н. Сидоров, А.И. Павлович, И.Г. Голанов и многие другие ученые, до Постановления Президиума Московского городского суда от 26 октября 1964 года, отменившего Постановление Коллегии ОГПУ за отсутствием в действиях этих лингвистов состава преступления, считался участником антисоветской организации, которая ставила своей целью «свержение существующего строя в СССР и установление фашистской диктатуры» [4:237]. Только через десять лет после реабилитации А.М. Селищева о нём написал Р.И. Аванесов, который, как и Анатолий Михайлович, называл Селищева и Ушакова своими учителями. Р.И. Аванесов писал: «А.М. Селищев был человеком одной всепоглощающей страсти — он был фанатиком науки. У него не было семейной жизни с её радостями и заботами <...> Весь его мощный, поистине богатырский темперамент был отдан науке, в которой он создал непреходящие ценности <...> Жил Селищев <...> в правом крыле здания Московского университета. Бывало, взбираешься по много видавшим на своём веку стёртым чугунным плитам лестницы старого здания университета к Селищеву на верхний этаж. Тёмный мрачный коридор. Говорят, что в этом же коридоре жил почти сотню лет назад другой неистовый человек — своекоштный студент Белинский. С замиранием сердца стучишься к нему. В тесной комнатке, уставленной книгами, за письменным столом, среди видимого хаоса (раскрытые книги, снимки с рукописей, стопки карточек с выписками, на стене строгий ампир родного ему Казанского университета) сидит Афанасий Матвеевич, зимою в своей неизменной ермолочке (университетское здание плохо прогревалось), огромный, костистый, чёрный, я бы сказал, чернозёмный: ни дать ни взять русский богатырь Илья Муромец, перерядившийся в учёного...» [1:10-12]. Р.И. Аванесов говорит о «тесной комнатке» № 11 в здании МГУ на Моховой, где А.М. Селищев жил до ареста в начале февраля 1934 года со своей старой няней, хранительницей его московской жилплощади, огромной библиотеки в 4 тысячи томов, рабочих материалов и картотеки.
Возвратившись из Карагандинских лагерей в январе 1937 года, А.М. Селищев подаёт одно за другим ходатайства о разрешении ему жить в Москве — Н.И. Ежову, в ЦИК СССР, в ЦК ВКП(б), но не получает ответа. В это время умирает няня, единственный спутник его поистине спартанской жизни. Из комнаты №11 в МГУ пришлось выселяться. Только 8 апреля 1939 года по распоряжению Л.П. Берии Селищеву выдали паспорт с московской пропиской и поселили в общежитии Московского городского пединститута им. В.П. Потёмкина в Хилковом переулке: после снятия с работы Н.И. Ежова новый нарком на первых порах начал своё кровавое дело с некоторой «либерализации». Радость была омрачена тем, что из МИФЛИ Селищеву пришлось уйти. В письме Д.Н. Ушакову от 11 августа 1939 года он писал: «ИФЛИ — это НИЯЗ с несколько утончёнными манерами. Когда, бывало, подходишь к этому Ростокинскому заведению, невольно задаёшь вопрос: не ждёт ли тебя там какая-нибудь записка на стене. Нет, я не могу больше быть там (скрытые махинации там производятся и по отношению к другим лицам). Я не понимаю Вашего беспокойства. Кафедра не несёт ответственности за безответственность руководителей института...» [4:160-161]. Даже в лучшем по уровню преподавания гуманитарном вузе Москвы администрация позволяла себе шельмование учёных с мировым именем, поражённых в гражданских правах.
Но и на этом не кончились злоключения Селищева. За полгода до смерти, в июле 1942 года Селищев снова обращается к Л.П. Берии: «Я снова решаюсь обратиться к Вам, глубокоуважаемый Лаврентий Павлович, с просьбой о помощи. 23 мая происходила регистрация паспортов у лиц, живущих по Хилкову переулку <...> Вот уже около двух месяцев прошло, а я не знаю, будет ли перерегистрирован паспорт <...> Эта длительная неопределенность в отношении паспорта меня угнетает. Я полагаю, что моя жизнь и работа настолько ясны, что, казалось бы, не мешает считать меня таким же советским работником, как других. Эта мысль тяжело отражается на моём настроении. Как ни утешаю себя, всё же эта неопределённость меня, совершенно одинокого, удручает. Невольно возникает тревога за книги, за бумаги с научными материалами» [4:163].
Могучий организм и гладиаторский дух этого русского богатыря, крестьянского сына из села Волово Орловской губернии, были сломлены: 6 декабря 1942 года А.М. Селищева не стало.
Трудно сказать, в какой мере отражалась обстановка в МИФЛИ на подготовке аспирантов. Во всяком случае, по воспоминаниям А.М. Иорданского, Д.Н. Ушаков привлёк к преподавательской работе со студентами и аспирантами лучших филологов Москвы. Аспирантов собирал не только на кафедре, но и у себя на квартире, жена Дмитрия Николаевича готовила для них угощение, а по возвращении в общежитие они обнаруживали в своих пальто полные карманы конфет.
Многие выдающиеся филологи, яркие, неповторимые личности способствовали формированию А.М. Иорданского как будущего профессора: Д.Н. Ушаков, С.И. Радциг, М.Н. Петерсон, P.O. Шор, Г.О. Винокур, Н.С. Чемоданов, С.А. Копорский, П.С. Кузнецов, Р.И. Аванесов, А.А. Реформатский и др., но влияние А.М. Селищева, несомненно, оказалось решающим и наложило отпечаток не только на научное творчество и преподавательскую работу Анатолия Михайловича, но и на его личностные качества.
В МИФЛИ окончательно сложились научные интересы Анатолия Михайловича, в центре которых оказалась история русского языка. Будучи аспирантом первого курса, А.М. Иорданский решил устроить и свою личную жизнь: в январе 1938 года, живя в студенческом общежитии на Усачёвке, он женился на учительнице математики Решемской средней школы Ивановской области Людмиле Николаевне Крыловой, с которой познакомился ещё во время работы в Долматовской неполной средней школе Кинешемского района в 1934/1935 учебном году на одной из учительских конференций. После оформления брака Анатолий Михайлович продолжал учёбу в аспирантуре, а Людмила Николаевна Иорданская возвратилась в Решму, где в семье Иорданских родилась дочь Татьяна. Семья воссоединилась только в конце 1940 года, когда А.М. Иорданский успешно закончил аспирантуру, защитив кандидатскую диссертацию.
На третьем курсе аспирантуры Анатолий Михайлович одновременно с работой над завершением диссертации преподаёт русский язык в Московском пединституте им. К. Либкнехта. Его преподавательская работа в вузах страны продолжалась с 1939 по 1974 год.
В самом конце 1940 года Наркомпрос РСФСР направляет А.М. Иорданского на работу в Уфу, в Башкирский государственный пединститут им. К.А. Тимирязева, где он работает до 1-го сентября 1952 года сначала в должности и.о. доцента, затем доцента, а с 1946 года — заведующим кафедрой русского языка. До этого А.М. Иорданский работал под руководством академика АН УССР Л.А. Булаховского, жившего в Уфе во время эвакуации и возглавлявшего кафедру русского языка в Башкирском гос. пединституте. С 1943 по 1948 год А.М. Иорданский по совместительству заведует кафедрой русского языка и литературы в Областной партийной школе при Башкирском обкоме КПСС. Сам Анатолий Михайлович был беспартийным, но, как написано его рукой в п. 15 «Личного листка по учёту кадров» (см. «Личное дело» А.М. Иорданского), «колебаний в линии партии не было, в оппозициях не участвовал». Жизнь научила Анатолия Михайловича быть острожным и осмотрительным в суждениях, не всегда и далеко не всем высказывать своё мнение, особенно по таким вопросам, которые связаны с идеологией и политикой. Помню, в одной из продолжительных бесед (мы были на отдыхе в институтском спортивно-оздоровительном лагере и располагали свободным временем) я сказал Анатолию Михайловичу, что как сыну «врага народа» мне с детства пришлось столкнуться с некоторыми мрачными сторонами нашей недавней действительности. Шёл 1972-ой год. Мне тогда казалось, что «к старому возврата больше нет», на что в ответ услышал слова много испытавшего в своей многотрудной жизни человека: «Откуда Вы знаете, Владимир Иванович, что всё это не повторится?» Я запомнил это на всю жизнь, но не всегда, к сожалению, следовал этому мудрому совету, о чём не раз мне пришлось пожалеть.
Под Новый, 1941, год семья А.М. Иорданского в составе четырёх человек (кроме жены Людмилы Николаевны, дочери Тани, которой шёл тогда третий год, была ещё самая младшая сестра Анатолия Михайловича, восемнадцатилетняя Мария Михайловна) приехала в Уфу и поселилась в двух комнатах общежития коридорного типа на улице Аксакова, но в июне 1941 года началась война, общежитие потребовалось для рабочих эвакуированного из Ленинграда номерного завода, а семью поселили в одну из проходных комнат в институтском доме по улице Сталина. Это был двухэтажный купеческий добротно построенный кирпичный особняк. Как вспоминает Т.А. Дружкова, «высота потолка — метра четыре, стены толщиной в полметра, подоконники из монолитного полированного камня типа гранита, а двери из комнат в коридор и из комнаты в комнату — как в Эрмитаже, резные, парадные, высоченные...» [7:73]. Но с началом войны отключили отопление, пришлось приобретать круглую печку-буржуйку, которая почти не давала тепла. С войной наступили голодные времена. «Кожуру от картофеля не выкидывали, а, вымыв, жарили на каком-то масле, по нынешним понятиям совершенно не съедобном...» [7:74]. В июне 1942 года из блокадного Ленинграда приехала в Уфу сестра Людмилы Николаевны, Клавдия Николаевна Ласунская, с больным ребёнком – грудной девочкой Леной. Они поселились вместе с Иорданскими в проходной комнате. В это время родился в семье Иорданских сын Миша. Понятно, что на доцентскую зарплату Анатолия Михайловича семья прожить не смогла бы, поэтому Людмила Николаевна, которая в Уфе не могла рассчитывать на место учительницы, так как в эвакуацию приехало очень много учителей с высшим образованием, вынуждена была заняться шитьём по заказу и сдавать кровь за паёк, чтобы как-то поддержать голодавшую семью. В это страшное время Анатолий Михайлович, уходя на лекции в институт, обматывался простиранными мокрыми пелёнками, чтобы высушить их на себе, потому что тепла от буржуйки не хватало. Семью выручала картошка, выращиваемая на выделенных за рекой Белой сотках. Только к концу войны семья из шести человек, а точнее — две семьи, получила вторую комнату: эвакуированные покидали Уфу.
Жизнь в Башкирии начинает тяготить Анатолия Михайловича: учебные занятия со студентами национального вуза не могли в полной мере реализовать его возможности как слависта, отдалённость от научных центров и тяжёлые материальные условия не позволяли заниматься научной работой, кроме сбора диалектного материала в русских поселениях республики. Для учёного, прошедшего школу А.М.Селищева, который терпеть не мог людей, занимающихся наукой «между делом», такое положение становилось невыносимым. А.М.Иорданского приглашали на работу в вузы Центральной России, но власти Башкирии были против его отъезда: им не хотелось терять высококвалифицированного, исключительно добросовестного и трудолюбивого работника.
В октябре 1945 года скончался Михаил Сергеевич Иорданский, отец Анатолия Михайловича, горячо любившего своих родителей и остро переживавшего, что не всегда имел возможность им материально помочь. Из Уфы, несмотря на тяжёлые условия жизни, он ежемесячно направлял в Исаково денежные переводы, бандероли с вырезками из газет и журналов, чтобы отец, разбитый параличом, имел возможность следить за событиями в стране и за рубежом, но переводы и бандероли не всегда доходили до адресата. Даже телеграмма о смерти отца не дошла до Уфы. Узнав о непоправимом горе через месяц из письма сестры Марии Михайловны, Анатолий Михайлович, человек сильный, закалённый жизненными невзгодами, заплакал от обиды и отчаяния [7:47].
В конце 40-ых — начале 50-ых гг. в семье Иорданских произошли два знаменательных события: в марте 1948 года родилась дочь Ольга, а в первой половине 1951 года Анатолий Михайлович получил приглашение на работу в Ленинградский университет имени А.А.Жданова — по инициативе академика Виктора Владимировича Виноградова, всегда высоко ценившего А.М. Иорданского как учёного и педагога. Академики Л.А. Булаховский, В.И. Борковский и проф. Р.И. Аванесов дали Анатолию Михайловичу отличные характеристики, и его избрали на должность доцента. Вопрос казался решённым, в расписание филологического факультета ЛГУ на первый семестр 1951/1952 учебного года уже были включены лекционные курсы А.М. Иорданского, но из Москвы в Уфу возвратилось его «Личное дело» с грозной резолюцией: «Вернуть Иорданского в Уфу!» в «Личном деле» А.М. Иорданского сказано, что Минпрос РСФСР не отпустил Анатолия Михайловича из своей системы (ЛГУ относился к системе Минвуза), но дело, скорее всего, было не в этом. Секретарь Башкирского обкома ВКП(б) успокоил А.М. Иорданского: «Не расстраивайся, Анатолий Михайлович. Ты будешь нашим башкирским Виноградовым!»
Иорданские ещё не успели выехать в Ленинград, так что возвращать их в Уфу не было необходимости.
Мысль о возможности быть ближе к научным центрам, к родным местам, к «милому пределу» не оставляет Анатолия Михайловича. В 1952 году удобный случай представился: во Владимирском педагогическом институте открылась кафедра русского языка [18:3]. На этот раз формальных препятствий не было: как Башкирский, так и Владимирский пединституты входили в систему одного министерства — Минпроса РСФСР. Кроме того, нужно было поддержать новую кафедру. Минпрос РСФСР специальным приказом за № 1094 от 2 августа 1952 года разрешает А.М. Иорданскому выезд из Уфы в порядке перевода во Владимир на должность заведующего кафедрой русского языка. Начинается последний, самый плодотворный период деятельности Анатолия Михайловича, который продолжался до его кончины — 20 мая 1974 года.
Сам Анатолий Михайлович прибыл во Владимир ещё в августе, к началу учебного года, а семья — только в октябре. Имущества никакого не было, кроме сундука, по случаю приобретённого в своё время Людмилой Николаевной, но было много книг и высокий стеллаж, сделанный каким-то умельцем в Уфе. Первый учебный год во Владимире семья из шести человек жила в учебном корпусе у Золотых ворот в небольшой комнате около 20 квадратных метров (вторая аудитория налево при входе в здание). Никаких удобств, конечно, не было. Входя в эту аудиторию к студентам сегодняшнего филологического факультета, я всегда пытаюсь решить в уме непосильную для меня задачу: как можно было разместить здесь семью из шести человек? Правда, дети тогда ещё были маленькими: Тане было 14 лет, Мише — 10, а Оле — только 4 года. В этой аудитории жила вместе со всей семьёй Иорданских и мать Анатолия Михайловича, Елена Александровна, овдовевшая в 1945 году после смерти мужа.
Летом 1953 года Анатолий Михайлович получил первую в своей жизни квартиру из двух смежных комнат, общей площадью около 23 кв.метров, с печкой, отапливаемой дровами, кухней, ванной с колонкой, тоже отапливаемой дровами, с туалетом и большим коридором, в котором размещалась лингвистическая библиотека, переданная в дар институту Людмилой Николаевной Иорданской, замечательной русской женщиной, верной спутницей подвижнической жизни своего мужа, учительницей математики, матерью, воспитавшей троих детей, ставших научными работниками. Не без участия Людмилы Николаевны дочь Татьяна и сын Михаил увлеклись математикой, только Ольга выбрала профессию химика. Татьяна Анатольевна Дружкова (Иорданская), на воспоминания которой я так часто ссылаюсь, работает на кафедре дифференциальных уравнений и математического анализа Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского, кандидат физико-математических наук, доцент; Михаил Анатольевич Иорданский заведует кафедрой информатики и вычислительной техники Нижегородского гос. педуниверситета, доктор физико-математических наук, профессор; Ольга Анатольевна Иорданская после успешного окончания Владимирского политехнического института была научным сотрудником Владимирского НИИ синтетических смол до его реорганизации.
С получением квартиры Анатолий Михайлович, впервые за многие годы после окончания аспирантуры, с переездом во Владимир получил возможность продолжить свои научные разыскания. Конечно, отдельной комнаты для научных занятий у него пока не было, но он смог приобрести письменный стол. И это в 46 лет! За пять лет до смерти, летом 1969 года, А.М. Иорданский получил трёхкомнатную квартиру, но его здоровье было уже подорвано. 20 мая 1974 года он умер после операции на желудке в Нижегородском онкологическом диспансере на Анкудиновском шоссе. Он похоронен на кладбище Байгуши за Клязьмой в Судогодском районе Владимирской области. На его могиле установлен памятник из чёрного гранита габбро. Рядом с ним похоронена и Людмила Николаевна Иорданская, скончавшаяся 27 января 1989 года. Татьяна Анатольевна вспоминает: «Нам удалось выполнить мамину просьбу – похоронить её рядом с папой. К лету наши мужчины привели могилу в порядок, обложили дёрном. А к маминым именинам, к 29 сентября, уже был готов памятник из белого мрамора <...> Летом 1999 года какие-то вандалы украли мамин памятник <...> Теперь стоят у наших родителей почти одинаковые чёрные памятники из натурального камня, на которых золотом светятся их имена, продолжая светить нам в жизни нашей...» [7:127]
A.M. Иорданский продолжал и развивал лучшие традиции отечественной науки о языке. Перу учёного принадлежит более сорока работ, 38 из них к настоящему времени опубликованы. В публикациях А.М. Иорданского решаются проблемы русской диалектологии, истории русского языка, фонетики, акцентологии, грамматики, лексикологии, стилистики, истории русского языкознания и вузовской методики преподавания лингвистических дисциплин.
При изучении списка печатных научных и научно-педагогических работ А.М. Иорданского можно обратить внимание на некоторые факты, тесно связанные с его жизнью и педагогической работой.
Первое, что бросается в глаза, – это хронологический разрыв в публикациях. В 1930 г. в академическом издании «Отчет о деятельности АН СССР за 1929 год» (Л., 1930: 64-65) напечатан «Отчет о диалектологических наблюдениях в Пеженгском сельсовете Кологривского района Костромского округа», написанный ещё в студенческие годы в двадцатидвухлетнем возрасте. Если не считать маленькой заметки «О культуре речи учащихся» в ивановском журнале «За коммунистическое просвещение ИПО» (1933, № 10), то следующая публикация «Говоры селений Полыновки и Поляковки Фёдоровского района Башкирской АССР» вышла только в 1954 году, почти через четверть века, когда её автору было уже 47 лет («Доклады и сообщения Института языкознания АН СССР», 1954, № 6, с. 96-110). Это, вероятно, можно объяснить тем, что для защиты кандидатских диссертаций публикаций тогда не требовалось, а пребывание А.М. Иорданского в Уфе было до предела заполнено преподавательской работой одновременно в двух учебных заведениях, где он заведовал кафедрами. Из фактов биографии учёного видно, что для занятий научной работой у него не было ни времени, ни сил. Была война, послевоенная разруха, полуголодная жизнь. Мне доводилось по этому поводу консультироваться с Людмилой Николаевной Иорданской, которая всегда относилась ко мне очень доброжелательно и внимательно, даже выговаривала Анатолию Михайловичу за то, что он чрезмерно, на её взгляд, загружает меня работой по рецензированию постоянно поступавших на кафедру материалов. Людмила Николаевна сказала, что у Анатолия Михайловича в Уфе была очень большая учебная нагрузка, много разных заседаний и совещаний, что он был в постоянном напряжении, да и условия жизни были очень тяжёлые: уж до науки ли тут?
Вторая особенность научного творчества А.М. Иорданского, которое, по существу, всё относится к последнему периоду его жизни, т.е. работы во Владимире, состоит в том, что некоторые его статьи по современным меркам представляют собой монографии. Такова, например, статья «В.И. Чернышёв – выдающийся педагог-методист и учёный языковед», объём которой – 116 страниц (Уч. зап. Владимирск. пед. ин-та. Серия «русский язык». Вып.2. – Владимир, 1969. – С. 3-119).
Третья особенность. Большинство своих работ А.М. Иорданский опубликовал в местных изданиях, но ведь до 70-ых гг. XX века ни значимость, ни качество научной продукции не измерялись местом опубликования, поэтому тогдашние академики-филологи считали своим непременным правилом перекапывать горы местных изданий типа «Учёных записок», чтобы получить представление о степени разработки того или иного вопроса. Прежде не делили публикации на центральные и периферийные. Качество рукописей гарантировалось строгим рецензированием. Современные критерии оценки научной продукции представляются более чем сомнительными. Труды А.А. Потебни, например, печатались в основном в Харькове и Воронеже. Сейчас они не пригодились бы для защиты докторской диссертации. Не пора ли снова ввести строгое научное рецензирование подлежащих публикации материалов? Ведь каждому ясно, что введение нового порядка публикаций для защиты кандидатской диссертации может нанести громадный вред науке, поскольку настоящие учёные обычно отличаются скромностью и отсутствием «пробивной силы», а главное – денег. Авантюристам и коррупционерам открываются самые широкие перспективы, но ведь от их «трудов» пользы для науки нет. И вот гарцующая халтура грязным потоком устремилась на страницы «рекомендуемых» изданий, появляются кандидаты и доктора наук, о которых с горечью говорят, что они «широко известны у себя на кафедре».
Четвёртая особенность. А.М. Иорданский не печатал тезисов своих выступлений на конференциях: он оформлял их в виде статей. Не любил писать рецензий. Вот почему, по современным меркам, работ у А.М. Иорданского немного.
В центре научных интересов учёного оказалось исследование одной из сложных и недостаточно изученных проблем исторической грамматики русского и других славянских языков – грамматической категории числа, в частности двойственного числа, что нашло отражение в ряде его работ: «Существительные pluralia tantum в русском языке» (1956), «Двойственное число в русском языке и процесс его утраты» (1958), «История употребления согласованных определений при сочетаниях числительных два, три, четыре с именами существительными в русском языке» (1958), «Сочетания типа сь обЂ сторонЂ, по обЂ сторонЂ в древнерусских памятниках» (1963) и др.
Капитальным трудом А.М. Иорданского в этой области, получившим высокую оценку отечественных и зарубежных специалистов, является оригинальная и изящная по исполнению монография «История двойственного числа в русском языке» (Владимир, 1960). Она была защищена в качестве докторской диссертации в Институте русского языка АН СССР четыре года спустя, в 1964 году.
Анатолий Михайлович скрупулёзно изучил работы своих предшественников на русском, украинском, сербском, чешском, польском, немецком, норвежском, французском и других языках (всегда сожалел, что не читает по-английски), собрал многообразный, огромный материал из древнерусских памятников письменности, сопоставил его с данными современного русского литературного языка, с показаниями территориальных диалектов и с соответствующими явлениями других славянских языков. Учёный пришёл к выводу, что исследования в этой области имеют два существенных недостатка: в них односторонний (морфологический) подход к проблеме и отсутствие материала, достаточного для надёжных обобщений и выводов. По мнению Анатолия Михайловича, на основе только количественных показателей случаев правильного и нарушенного употребления форм двойственного числа в определённых памятниках письменности возникают слишком прямолинейные и упрощённые представления о наличии или отсутствии двойственного числа как живой грамматической категории в языке того или иного памятника, а между тем процесс утраты двойственного числа протекал сложно и многообразно.
Наиболее перспективным А.М. Иорданскому представляется тот подход к проблеме, который был намечен сербским лингвистом Александром Ивановичем Беличем (1876-1960), учеником Ф.Ф. Фортунатова. А.И. Белич полагал, что процесс утраты двойственного числа в славянских языках выражался в определённых семантико-синтаксических изменениях, а затем уже и в утрате самих форм. А.И. Белич не располагал достаточным для обобщений языковым материалом применительно к русскому языку: «Концепция А. Белича нуждается в подкреплении её большим количеством фактов из памятников и народных говоров, чем те, которые он приводит в своей книге в главе, посвящённой русскому языку. Недостатком работы А. Белича является как раз то, что он оперирует очень малым количеством фактических данных, совершенно не привлекает новый материал из памятников и говоров, а довольствуется в основном тем материалом, который уже давно использован в «Лекциях по истории русского языка» А.И. Соболевского» (История двойственного числа в русском языке. – Владимир, 1960, с. 15).
Когда А.М. Иорданский работал над этой монографией, Александр Иванович Белич был ещё жив. Он умер в Белграде 26 февраля 1960 года, а книга Анатолия Михайловича вышла только в конце этого года. Интересно было бы знать мнение о ней этого выдающегося слависта.
Монография А.М. Иорданского, несомненно, является новым этапом в изучении категории двойственного числа. Вдумчивый анализ семантико-синтаксических условий утраты категории двойственного числа и прослеживание процессов утраты форм в сфере разных частей речи (личных и неличных местоимений, имён существительных, прилагательных, числительных и глаголов) позволили наиболее адекватно действительному положению вещей осмыслить и объяснить сущность и функции изучаемой категории в древнерусском языке и представить сложный и длительный процесс её разрушения, наглядно показать разветвлённый характер этого процесса, определить сложность и извилистость путей последующей утраты этой категории, неравномерность и неодновременность процесса разрушения в сфере разных частей речи и в разных синтаксических позициях, выявить наличие пережитков не категории, а только форм двойственного числа в грамматическом строе русского языка вплоть до наших дней.
Помимо исследований по исторической грамматике, А.М. Иорданскому принадлежат интересные разыскания в области топонимики, происхождения и истории слов: «Глаголы хозяйствовать – хозяйничать и производные от них существительные в русском языке» (1964), «Происхождение и история города Владимира» (1958), «Происхождение и история слова хозяин в русском языке» (1967), «Слово космос и его производные в русском языке» (1968) и др.
Заслуживают быть отмеченными и труды Анатолия Михайловича по исторической фонетике и акцентологии: «Фонетические отличия древнерусского языка от старославянского» (1959), «Характер ударения в общеславянском языке-основе и отражение его в современном русском языке и его говорах» (1958).
А.М. Иорданский проявлял живой интерес к истории отечественного языкознания, на лучших традициях которого он был воспитан. Он принадлежал к уникальному явлению духовной культуры – русской интеллигенции, святым воинством которой, по слову поэта, были совесть, благородство и достоинство. Анатолий Михайлович писал о близких ему по духу людях – носителях этих высоких качеств: о нашем земляке Василии Ильиче Чернышёве и Дмитрии Николаевиче Ушакове, которого, как и Афанасия Матвеевича Селищева, называл своим Учителем. К сожалению, не обо всех можно было писать.
В сотрудничестве с академиками В.Г. Костомаровым и И.Ф. Протченко А.М. Иорданский участвовал в составлении и подготовке к печати двухтомника избранных трудов члена-корреспондента АН СССР В.И. Чернышёва (В.И. Чернышёв. Избранные труды. Т. 1 и 2.– М.: Просвещение, 1970). Идея издания трудов В.И. Чернышёва и подбор её исполнителей принадлежали академику В.В. Виноградову. Он не дожил до выхода в свет этого двухтомника, но успел написать для него большую вступительную статью «О трудах В.И. Чернышёва по русскому языку», где труд В.И. Чернышёва оценивался как научный подвиг.
В ряде статей А.М. Иорданский обобщил свой многолетний опыт преподавания лингвистических дисциплин исторического цикла в вузах страны: старославянского языка, исторической грамматики русского языка и истории русского литературного языка. Одним из его излюбленных курсов был «Введение в языкознание»: «Курс Введение в языкознание на заочном отделении. Задачи курса и методика занятий» (1963), «Организация самостоятельной работы студентов при изучении курса Введение в языкознание» (1969).
В последние годы жизни Анатолий Михайлович обращается к изучению языка и стиля Ф.М. Достоевского. Уже после смерти учёного вышли из печати две его статьи: «Сочетание наречий с именами прилагательными и смежные с ними явления в произведениях Ф.М. Достоевского» (1975) и «Русский язык в произведениях Ф.М. Достоевского. Из наблюдений над языком и стилем писателя» (1986). В последней публикации речь идёт о семантико-стилистических возможностях некоторых синтаксических конструкций, среди которых особое место занимают такие построения, где наблюдаются сочинительные отношения между причастным оборотом и придаточным определительным с союзным словом который, например: «...Служились панихиды по его бабушке, умершей уже давно и которую он никогда не видал». По мысли автора статьи, такие синтаксические конструкции являются стилеобразующими, формируют «индивидуальный» синтаксис Ф.М. Достоевского.
А.М. Иорданский был приглашён в коллектив авторов словаря «Русский язык. Энциклопедия» (М., 1979). Для этого словаря он подготовил несколько статей, но издание книги затягивалось, Анатолия Михайловича уже не было в живых, поэтому редакторы опубликовали только две его статьи: «Реформы азбуки и правописания» и «Старославянский язык». Тексты остальных статей после редактирования не были согласованы с автором, поэтому остались в рукописи.
Научные идеи А.М. Иорданского выдержали проверку временем: они были выношены ещё в годы вынужденного молчания, когда не было никакой возможности для их оформления и публикации. С появлением условий для научной работы Анатолий Михайлович не спешил печатать всё то, что выходило из-под его пера. Он тщательно обрабатывал тексты своих сочинений, делился своими идеями с коллегами, апробировал их на занятиях со студентами. Рукописи его работ по синтаксической проблематике мне доводилось читать ещё до их опубликования. Моё мнение он выслушивал внимательно, просил аргументировать, а потом говорил: «Спасибо, но я уже отправил эту статью в редакцию».
Известно, что филолог созревает не сразу: нужно время для чтения громадного количества специальных научных трудов и другой литературы, особенно художественной. Я был в те годы начинающим филологом, мне не было ещё и сорока лет.
Публикации А.М. Иорданского были хорошо известны не только специалистам в Советском Союзе, но и славистам Европы. Приятно было узнать, что лингвистическими идеями Анатолия Михайловича заинтересовались сегодня в далёкой Японии, о чём свидетельствуют материалы нашей конференции «Грамматические категории и единицы: синтагматический аспект», посвящённой 100-летию со дня рождения профессора А.М. Иорданского.
Педагогическая деятельность Анатолия Михайловича в вузах страны продолжалась 35 лет. За эти годы он подготовил не одну тысячу учителей русского языка, в том числе для национальной школы. Одно время он вёл занятия со стажёрами из университетов Венгрии.
Профессор Иорданский готовил кадры и для высшей школы. Среди его бывших аспирантов есть кандидаты наук, доценты (К.Г. Семёнкин, В.М. Савина, Т.И. Шуришина, В.А. Карючина) и один доктор филологических наук (это профессор А.Б. Копелиович – инициатор нашей научной конференции «Грамматические категории и единицы», которая в этом году проходит уже в седьмой раз).
Анатолий Михайлович с большим уважением относился к студентам: терпеливо и настойчиво прививал им любовь к профессии учителя, интерес к великому русскому языку, его истории и современному состоянию, к его богатейшим выразительным возможностям. Со словом учил обращаться бережно и осторожно: «Слово лечит, но словом можно и убить». На экзамен к профессору студенты заходили строго по алфавиту. Опоздавшие сдавали последними – после дисциплинированных. Среди студентов отмечались отличники успеваемости и отличники посещаемости: ведь в те годы студенты дневного отделения только учились, учёбу с работой совмещали единицы, а сейчас это массовое явление, поэтому посещение учебных занятий студентами в наши дни оставляет желать лучшего.
Профессор Иорданский был не только учёным-лингвистом, но и отличным методистом, всегда находил время для посещения занятий своих коллег, переживал, если занятие было недостаточно подготовлено, методически не до конца продумано. Однажды после занятия по фонетике, где основное внимание было уделено фонетической транскрипции, я получил замечание: «У Вас какая-то бумажная фонетика. Надо больше заниматься произношением». Студент-первокурсник должен был овладеть фундаментальными понятиями и основными терминами лингвистики. Анатолий Михайлович тщательно отбирал из массы научной и учебной литературы самое главное, критически осмысливал всякое научное положение, поэтому требовал от студентов знания лекций, считая, что некоторые формулировки студент должен знать наизусть. Мне казалось, что, знакомясь с разными учебными пособиями, сопоставляя разные точки зрения, студент сможет лучше развивать своё мышление, но Анатолий Михайлович говорил, что курс Введение в языкознание – пропедевтический, элементарный: сначала надо заложить фундамент, а затем уже возводить здание.
Особенно внимательно профессор относился к заочникам, которые, как и сам он в годы молодости, совмещали обучение в институте с многотрудными обязанностями школьного учителя. Он не только читал им лекции по введению в языкознание и исторической грамматике русского языка, но сам проводил даже практические занятия, чему я был очень удивлён, когда приехал из Москвы на работу во Владимир (обычно такие занятия ведут ассистенты или аспиранты). Каждый учебный год Анатолий Михайлович терял половину летнего отпуска: занятия с заочниками заканчивались к концу июля, а в конце августа он уже выходил на работу. Оставшуюся часть отпуска он использовал в зимние каникулы для занятий в библиотеках Москвы и Ленинграда. Проверив контрольную работу заочника, преподаватели писали на неё рецензию, ставили оценку. Профессор находил время, чтобы лично написать заочнику о результатах проверки его работы. Однажды я сдавал на кафедру проверенные мною и отрецензированные контрольные работы заочников. Анатолий Михайлович спросил, всем ли я послал письма с копиями рецензий. Я ответил, что пока не всем. – «Как же так, Владимир Иванович? Ведь они ждут».
А.М. Иорданский в течение 22 лет заведовал кафедрой русского языка Владимирского пединститута, руководил методологическим семинаром по философским проблемам языкознания, организовывал различные конференции, был членом ряда учёных советов и комиссий, выступал с публичными лекциями и беседами о культуре речи перед учителями, школьниками, рабочими, советскими и партийными работниками.
Всё, что делал Анатолий Михайлович, выполнялось им своевременно, тщательно, качественно: будь то статья, монография, отчёт о работе кафедры, который иногда достигал 50 страниц убористого текста, выступление на совете института или факультета, на собрании преподавателей или студентов, беседа с рабочими или школьниками. Он или писал полный текст выступления, или составлял подробный план. Никогда не выступал экспромтом: всегда высоко ценил время других. В «Дневнике» профессора есть такая запись:
Мы знаем: время растяжимо.
Оно зависит от того,
Какого рода содержимым
Вы наполняете его.
Это строки Самуила Маршака.
Рукописи А.М. Иорданского написаны старательно, чётким, разборчивым почерком. Нерадивому студенту, писавшему кое-как, Анатолий Михайлович говорил, что он так тоже умеет, но нужно уважать читателя, писать разборчиво и грамотно, надо ценить его время.
Поражала скромность этого незаурядного человека. Моногра
Образчик почерка профессора A.M. Иорданского.
О профессиональной подготовке преподавателей заботился по
Как учёный и педагог профессор А.М. Иорданский пользовался
большим уважением и авторитетом среди специалистов, а для близко
знавших его людей он во многом был эталоном настоящего человека
и гражданина своей страны. Многолетний безупречный труд учёного
и педагога был отмечен наградами: орденом Ленина, медалями, на
В конце доклада В.И. Фурашов приводит СПИСОК цитирован
Полный текст доклада В.И.Фурашова можно посмотреть по адресу /site/live/history/iopdanski-6235