Н. Ф. Чалеев-Костромской и его «Воспоминания»

«Галичский уезд Костромской губернии –
моя родина...»

Н. Ф. Чалеев-Костромской

Автор книги «Воспоминаний», которую открыл читатель, – Николай Феодосьевич1 Чалеев (сценический псевдоним – Костромской; 1874–1938 гг.), известный русский актер, Народный артист РСФСР, два десятилетия игравший на прославленной сцене московского Малого театра. Хотя Н. Ф. Чалеев и родился в Петербурге, но всю свою жизнь был неразрывно связан с Костромским краем, который считал своей родиной, не зря и сценический псевдоним он взял себе именно «Костромской». Среди многочисленных произведений художественной и мемуарной литературы, посвященных Костромскому краю, чалеевские «Воспоминания» являются, пожалуй, наиболее «костромскими» и относятся к числу едва ли не самых лучших. Написанные в 30-е гг. XX в., они более 70 лет были известны лишь очень узкому кругу лиц и приходят к читателю только сейчас, в начале XXI в.

Феодосий Николаевич Чалеев
Фото конца ХIХ века РГАЛИ.

Н. Ф. Чалеев родился 23 июня 1874 г. в Петербурге. По своему происхождению он принадлежал к старинному дворянскому роду Чалеевых, представители которого с начала XVII в. владели в Костромском крае поместьями. Его родителями были Феодосий Николаевич Чалеев (1836 – после 1914 гг.), бывший военный моряк, отставной генерал-майор по Адмиралтейству, и Екатерина Дмитриевна, урожденная Всеволожская, дочь адмирала Д. А. Всеволожского.

Николай Феодосьевич был необычайно щедро одарен от природы, и эта одаренность – в виде неудержимой тяги к искусству и всему прекрасному – проявилась у него очень рано. С детских лет в жизнь будущего артиста вошел театр, уже тогда он «тонул в могучих впечатлениях, полученных от театра», волшебной магией которого он остался околдован навсегда. Правда, в детстве Николай Феодосьевич ставил храм Мельпомены и его служителей так высоко, что, как вспоминал позднее, тогда о театре он «даже не мечтал» и «не представлял <…> в нем какого-нибудь места для себя»2. Столь же рано его очень сильно «потянуло <...> к живописи»3. (Николай Феодосьевич замечательно писал маслом). Несомненно также, что в нем уже с детства вызревал яркий писательский талант.

Впрочем, все эти художественные наклонности одаренного мальчика вовсе не радовали его родителей, т.к. подобно большинству деятелей искусства он, мягко говоря, не блистал успехами в гимназии, в которой, если верен подсчет А. А. Григорова, Николай Феодосьевич оставался на второй год целых пять раз. Не зря в «Воспоминаниях», написанных несколько десятилетий спустя, самыми яркими красками изобразив (хотя, может быть, и не совсем объективно) бездушие и казенщину своей 5-й Петербургской классической гимназии, он писал: «Гимназия <...> одно это слово вызывает во мне злобу и такие воспоминания, что кровь стынет в жилах»4.

Одним из самых светлых впечатлений детства и юности Николая Феодосьевича были ежегодные летние поездки с родителями из Петербурга в Костромскую губернию. Еще ребенком его привозили или в родовую чалеевскую усадьбу Родионово в Солигаличском уезде5, или – в принадлежавшую его отцу усадьбу Готовцево (или – Спасское-Готовцево)6 в Галичском уезде. После каменного города здесь, на сельском приволье, среди полей и лесов, на берегах любимых рек Тёбзы и Кистеги, юный художник узнал и навсегда полюбил природу Костромского края. К тому же в Готовцеве не было ненавистной гимназии, и Коля Чалеев чувствовал себя здесь по-настоящему свободным человеком. Позднее, уже будучи студентом, он по-прежнему приезжал в Готовцево, проводя «дни лета среди берез, лугов, по межам ржаных и яровых полей, по берегам сонно бегущей глубокой реки»7. И не зря лучшие страницы «Воспоминаний» Николая Феодосьевича посвящены Галичскому уезду.

Н.Ф.Чалеев. Фото начала ХХ века.

С завершением «затянувшегося» школьного детства Николая Феодосьевича проблем у его родителей отнюдь не убавилось. В силу происхождения и традиций своего рода Николай Феодосьевич, казалось, был «обречен» стать морским офицером (ведь и крещен он был в Пантелеймоновской церкви у Соляного городка на Фонтанке, воздвигнутой в честь знаменитых побед молодого русского флота при Гангуте в 1714 г. и Гренгаме в 1720 г., одержанных в день святого великомученика Пантелеимона, 27 июля) или, в любом случае, заняться каким-то делом, «приличным» дворянину (разумеется, его родным и в кошмарном сне не могло присниться, что Николай Феодосьевич пойдет в «комедианты», покрыв свой старинный род «несмываемым» позором). Конечно, как истинный избранник муз, Николай Феодосьевич воистину не был рожден «для службы царской». Его сильная, щедро одаренная натура плохо укладывалась в прокрустово ложе семейных и сословных традиций, и он искал свой путь в жизни. В нем постепенно крепло желание посвятить себя сцене. Однако Николай Феодосьевич был еще очень молод, чтобы бесповоротно восстать против авторитета родителей и власти устоявшихся понятий. К тому же, вероятно, он и сам еще не окончательно уверовал в то, что театр – его истинное призвание.

Это кончилось тем, что Николай Феодосьевич в 1895 г. уехал из Петербурга в Дерпт8 и поступил там учиться в ветеринарный институт. Родители расценили этот шаг как очередное сумасбродство сына, и в чем-то они были правы, т.к. трудно представить себе что-нибудь более далекое от наклонностей Николая Феодосьевича, чем ветеринария. Но именно там, в овеянном поэзией рыцарской старины Дерпте, произошло то, что не могло не произойти: сын генерала Чалеева впервые вышел на сцену – чтобы не сходить с нее уже до конца своих дней. Произошло это при следующих обстоятельствах. В Дерпте существовал Русский драматический кружок «Родник», Николай Феодосьевич вступил в него, и в 1896 г. в спектакле этого кружка ему довелось сыграть свою первую роль в водевиле «Когда бы он знал». Этому же спектаклю Николай Феодосьевич обязан своим театральным псевдонимом, под которым ему и суждено было войти в историю русского театра – «Костромской». «Играл я в этой пьесе какого-то князя Галицкого, – вспоминал он позднее, – и так как Галичский уезд Костромской губернии – моя родина, то я и взял себе сценическую фамилию – Костромской»9. На этом спектакле молодой дебютант вкусил и первый успех у публики, не изменявший ему затем уже никогда. «Дебют мой оказался приличным, – писал он, – и меня взяли в кружок постоянным участником»10.

Итак, первый и самый трудный шаг был сделан, а дальше уже судьба подхватила Николая Феодосьевича и неудержимо понесла его. Вскоре студент-ветеринар Чалеев стал ведущим актером дерптского кружка и любимцем местной публики. Как-то один из спектаклей посетила артистка петербургского Александринского Императорского театра Глинская, которая высоко оценила игру Николая Феодосьевича и посоветовала ему всерьез подумать о переходе на профессиональную сцену.

В 1898 г. Чалеев окончательно решил связать свою жизнь с театром и без сожаления оставил ветеринарный институт. Однако тогда ему не удалось поступить на сцену: в соответствии с законом о воинской повинности, как лишенный права на отсрочку, он был призван на военную службу. Окончательный выбор Николаю Феодосьевичу пришлось делать уже после ее окончания. Он дался нелегко: родителям, особенно отцу, было слишком тяжело примириться с тем, что их сын хочет стать актером (еще раз напомним, что это ремесло считалось непристойным для дворянина и в XIX в. лишь считанные единицы представителей благородного сословия играли на сцене). Уважая и любя отца, Николай Феодосьевич впоследствии писал: «Я не виню его за то, что избираемый мною путь казался ему глупой затеей лодыря»11. И все-таки Николай Феодосьевич сделал самый главный шаг в своей жизни и ушел из дому с отцовским заветом, «что актеры частенько умирают под забором»12.

Летом 1901 г. из Питера он отправился в Москву на приемные экзамены в школу только недавно – в 1898 г. – созданного К. С. Станиславским и В. И. Немировичем-Данченко Московского Художественного театра (именно с этого и начинаются его «Воспоминания»). Преодолев огромный конкурс, молодой артист был принят в школу МХТ. С этого времени его судьба – неотъемлемая часть истории русского театра. Около года Николай Феодосьевич пробыл в школе лучшего тогдашнего театра России. МХТ в то время еще находился в бывшем театре «Эрмитаж» в Каретном ряду, но уже шла перестройка здания в Камергерском проезде, куда Художественный театр должен был переехать в 1902 г., чтобы в нем открыть новый сезон 1902-3 гг. Однако играть в этих знаменитых стенах, в которых МХАТ им. А. П. Чехова находится и сейчас, Николаю Феодосьевичу, к сожалению, не довелось. Незадолго до переезда в Камергерский в труппе МХТ произошел раскол. По ряду причин часть актеров, в основном молодежь, во главе с В. Э. Мейерхольдом ушла из театра и уехала из Москвы в провинцию. В числе тех, кто ушел с Мейерхольдом, оказался и Николай Феодосьевич. Наверняка этот выбор дался ему нелегко: выбирать Костромскому (эта его сценическая фамилия была окончательно узаконена в МХТ) пришлось между К. С. Станиславским и В. Э. Мейерхольдом. Почему Николай Феодосьевич встал на сторону Мейерхольда, а не Станиславского, которого он так высоко ценил и почитал? Скорее всего, сыграла свою роль его молодость: революционные поиски новых театральных форм, увлекавшие Мейерхольда, были ему ближе «умеренности» К. С. Станиславского. Вероятно, уход из Московского Художественного театра нельзя отнести к самым правильным решениям, но, в любом случае, последующие 15 лет, проведенные Чалеевым на сцене провинциальных театров, пошли на пользу Николаю Феодосьевичу – и как артисту, и как писателю, обогатив его огромным количеством впечатлений, бесценных для любого художника.

Три последующих после ухода из МХТ года творческая жизнь Костромского была тесно связана с В. Э. Мейерхольдом – яркой и противоречивой фигурой русского театра начала XX в. Хотя впоследствии их пути разошлись (здоровая артистическая натура Николая Феодосьевича не могла разделить склонности к символизму и эстетству, в которые все более впадал Мейерхольд), но он всегда чтил Мейерхольда, считая его своим главным учителем в театральной режиссуре.

Создав из группы бывших артистов МХТ «Товарищество новой драмы», Мейерхольд арендовал в Херсоне местный театр, где возглавляемая им труппа играла два сезона – 1902-03 гг. и 1903-04 гг. Из Херсона мейерхольдовцы переехали в Тифлис, где играли сезон 1904-05 гг. Годы, проведенные в Херсоне и Тифлисе, стали для Николая Феодосьевича большой школой актерского мастерства.

Вновь Костромской вернулся в Москву летом навсегда вписанного в историю России 1905 г. В условиях общественного подъема и разворачивающейся революции передовые театральные деятели чувствовали, что театр должен говорить со зрителем как-то иначе, по-новому. Весной 1905 г. В. Э. Мейерхольд, приехав в Москву, встречается с К. С. Станиславским, и они, забыв былые разногласия, решают создать при МХТ студию для экспериментальных постановок. На какое-то время революционный пафос, по-видимому, захватил и Станиславского (нельзя забывать, что подавляющее большинство интеллигенции приветствовало начинающуюся революцию, видя в ней зарю освобождения России). Как вспоминал позднее К. С. Станиславский: «Кредо новой студии в коротких словах сводилось к тому, что реализм, быт отжили свой век. Настало время для ирреального на сцене»13. Для студии было снято большое театральное здание на ул. Поварской. В студийную труппу вошел почти весь состав «Товарищества новой драмы» Мейерхольда, в том числе и Н. Ф. Костромской. Станиславский вспоминал: «Мы набрали молодых актеров и учеников из театров и школ Москвы и Петербурга. В их числе были известные теперь артисты: Певцов, Костромской, В. Подгорный, В. Максимов, Мунт»14. Однако затея со студией на Поварской завершилась неудачей. В поисках новых, небывалых еще форм Мейерхольд, непосредственно руководивший студией, все более и более впадал в символизм и эстетство, что шло вразрез со взглядами Станиславского. Кончилось все это новым разрывом театральных мэтров и тем, что Станиславский закрыл студию на Поварской. Впрочем, в любом случае планы студии вряд ли бы осуществились – предполагалось, что спектакли на Поварской начнутся 15 октября, репетиции в октябре шли в разгар грандиозных событий первой всероссийской политической забастовки, когда под окнами студии на находящейся рядом Арбатской площади ежедневно проходили митинги, манифестации и столкновения манифестантов с полицией и казаками. После закрытия студии большинство бывших учеников Мейерхольда, в том числе и Костромской, осудили своего бывшего учителя (разрыв с Мейерхольдом, несомненно, вызвал у Николая Феодосьевича тяжелые переживания). После закрытия студии ее бывшие участники, как пишут историки театра, решили «почти в полном составе, но уже без Мейерхольда, вернуться в провинцию, с тем, чтобы там, минуя неудавшийся московский опыт, попытаться вновь возродить те самые принципы творческого общественно значимого театра, которых они придерживались в период существования «Товарищества новой драмы» в Херсоне и Тифлисе»15.

Обновленное «Товарищество», во главе которого встали Н. Ф. Костромской, И. Н. Певцов и А. Н. Канин, в начале 1906 г. сняло на два сезона театр в Костроме. Так судьба впервые в качестве артиста и режиссера привела Николая Феодосьевича в центр Костромской губернии, в которой он часто бывал с детских лет, проезжая через Кострому из Петербурга в Готовцево и обратно. И в его жизнь почти на десятилетие вошел старый костромской театр на Павловской улице (ныне – пр. Мира), в котором он играл в сезоны 1906-07 гг., 1908-09 гг., 1910 г., 1911 г., 1914-17 гг. Изначально все предприятие имело под собой солидную материальную базу, т.к. актер С. П. Неверин, выступивший в качестве антрепренера и снявший костромской театр, незадолго перед этим получил небольшое наследство. Большую роль в организации театра сыграла жена С. П. Неверина – Софья Феликсовна Волховская, ученица А. П. Ленского по школе Малого театра, дочь революционера-народника, осужденного по знаменитому в истории революционного движения «процессу 193-х», ставшая позднее женой Н. Ф. Костромского. Все это позволило поставить дело в Костроме так, как еще никогда не бывало в провинциальных театрах. «Под руководством специально приглашенного художника шла подготовка оформления. По планам организаторов театра каждый серьезный спектакль должен был иметь свои декорации и свои костюмы. Для этой цели заблаговременно производились закупки. На Сухаревском рынке в Москве приобретались ткани для костюмов, старинная утварь, реквизит. Несколько гарнитуров мебели купили в оптовых складах на Тверской-Ямской. После ликвидации театра-студии был получен по дешевой цене ее реквизит и бутафория. Волховская совместно с художником создала очень хорошую костюмерную. Последнее было подлинным новшеством для провинциального театра, где обычно актеры сами должны были заботиться о своих туалетах»16. Участники труппы поселились все вместе – коммуной (к сожалению, неизвестно, где именно в Костроме они проживали). «Здесь, в их общежитии, постоянно велись пылкие споры о путях развития русского театра. Девизом труппы стали слова: «В единении сила». Действительно, в этом коллективе было нечто особенное, чего не знали обычные провинциальные антрепризы. Все были самозабвенно увлечены общим делом, хотели помочь друг другу. Равнодушным здесь не было места. Репетиции проходили с огромным подъемом, никто не считался со временем. Утро, вечер, ночь – постоянно и напряженно искали, пробовали, придирались друг к другу, изгоняли из актерского исполнения штампы»17. Общее руководство и связь с местными властями осуществлял С. П. Неверин, художественное руководство театром легло на Н. Ф. Костромского18.

Костромская пресса приветствовала то, что театр «после долгих проволочек <…> сдан Костромской городской управой товариществу художественных артистов, во главе которых стоят гг. артисты Неверин и Костромской»19. Общее состояние театрального искусства в стране было охарактеризовано следующим образом: «... антрепренер большею частию заботился только о том, как бы взять артистов ценою подешевле, не думая вовсе, каков ансамбль, соответствует ли обстановка замыслу автора, правильно ли поняты главными артистами их ответственные роли, а о второстепенных артистах и говорить нечего, они уже заведомо ни ходить, ни стоять на сцене не умеют. И вот, собравши таких артистов, не только не соединенных между собой никакой общей идеей, но различных по образованию, по развитию, не имеющих общего плана, не заинтересованных в деле, которому служат, антрепренер заваливает их непосильной работой, платя им в то же время гроши. При таком порядке вещей, какой же может быть разговор о служении искусству, здесь только и остается зазывать публику широковещательными афишами и ставить пиэсы, расчитанные на низменные инстинкты толпы». Далее газета констатировала, что «театральное дело, как и всё в России, требует обновления, и начало этому обновлению положил Московский художественный театр, поставивший своей задачей давать зрителям целостность впечатлений, господство ансамбля над обработкою отдельных ролей, верность жизненной правде и исторической эпохе. <…> Товарищество, снявшее на два будущие сезона костромской театр, состоит из артистов, не только учеников, но и убежденных последователей идеалов художественного театра, поэтому можно надеяться, что костромской театр будет служить именно тем целям, которых от него вправе ожидать современное общество»20.

Свой первый сезон – сезон 1906 г. – «Товарищество новой драмы» открыло почти что театральной новинкой – пьесой «Три сестры» А. П. Чехова в постановке Н. Ф. Костромского. «Серьезные и значительные пьесы, тщательно и любовно поставленные и разыгранные труппой Костромского товарищества, вскоре принесли ей успех и признание людей, понимающих и любящих искусство. Вокруг театра образовался круг преданных друзей, поддерживавших творческий курс, взятый «Товариществом», горячо одобрявших деятельность его актеров и режиссеров»21. Основной упор «Товарищество» делало на постановки пьес классиков: Шекспира, Г. Ибсена, Г. Гауптмана, А. Н. Островского, А. П. Чехова, молодого А. М. Горького и др. Обладавший незаурядным даром комического артиста (его амплуа в это время значилось как «комик-резонер»22), Н. Ф. Костромской неизменно пользовался большим успехом у публики. Однако вскоре жизнь внесла свои коррективы в деятельность труппы, напомнив членам «Товарищества» о специфике существования театра в губернском городе. Уже к середине сезона сборы со спектаклей перестали покрывать расходы, и С. П. Неверин стал требовать постановок «кассовых» пьес, экономии средств на декорации и костюмы, сокращения сроков репетиций и т. д. «В творческом увлечении, разогретые успехом у передовой и близкой им части зрительного зала, актеры бурно протестовали, обвиняли Неверина в измене художественным принципам театра, в «хозяйских замашках» и пр. Конфликт рос и обострялся. Так хорошо начатое дело явно шло под откос»23.

Кончилось все тем, что «Товарищество» раскололось. Часть актеров осталась в Костроме, часть – во главе с С. П. Невериным и Н. Ф. Костромским – уехала в Томск. Объясняя причины того, почему «те самые принципы, которые принесли выдающийся успех Театральному товариществу в Херсоне и Тифлисе, теперь привели к краху Товарищества в Костроме», театральные историки справедливо указывают на то, что в Тифлисе «Товарищество работало в период, предшествовавший революции 1905 года, когда репертуар Горького, Чехова, Ибсена восторженно подхватывался зрительным залом»24. В условиях спада революционной волны общественно значимый (т. е. в какой-то степени политизированный) театр неизбежно должен был лишиться былого массового интереса.

Сезон 1907-08 гг. Н. Ф. Костромской провел в Томске – единственном тогда университетском центре Сибири. Там, в Томске, произошло важное событие в его жизни – он женился на С. Ф. Волховской. Там же он и возглавил «Товарищество», получившее название «Товарищество драмы и комедии».

Летом 1908 г. Николай Феодосьевич со своей труппой вновь вернулся в Кострому. В этот раз он впервые приехал сюда полновластным главой театра: и антрепренером, и режиссером, и руководителем «Товарищества», и одним из ведущих актеров труппы. Костромская пресса тепло приветствовала приезд «Товарищества» и лично Н. Ф. Костромского. Газета «Поволжский вестник», сообщив, что городской театр на 1908-09 гг. «снял известный всем костромичам Николай Феодосьевич Костромской», отмечала, что последнего любят «одинаково все; как и товарищи по профессии, так и вся публика, которая всегда встречала Николая Феодосьевича на сцене шумными аплодисментами»25. В преддверии нового сезона газета писала в конце августа: «Что-то нам даст новый антрепренер и его труппа? Во всяком случае все ожидают от г. Костромского, что он постарается поднять наш театр на должную высоту дорогого искусства. <…> Пожелаем Н. Ф. Костромскому полного успеха на ниве театрального искусства и будем надеяться, что он действительно порадует костромичей в предстоящем сезоне»26.

Ожидания костромских любителей театра вполне оправдались. 14 сентября 1908 г. новый сезон был открыт спектаклем «Джентльмен» по пьесе А. И. Сумбатова-Южина в постановке Н. Ф. Костромского, прошедшим с большим успехом. Рецензент отмечал: «Художественные декорации <…>, богатая обстановка, кропотливая режиссерская работа, – все это дополняло друг друга. Чувствовалась опытная рука руководителя. Павильон сменялся другим, третьим. Нам казалось, что г. Костромской захотел показать сразу все, что есть лучшего, да оно и понятно: ведь первый спектакль – это смотр, с одной стороны, обстановки, режиссерской работы, с другой – это программный спектакль всего сезона»27. Сезон 1908-09 гг. нельзя не признать одним из лучших в столетней к тому времени истории костромского театра. В первую очередь, конечно, это являлось заслугой самого Николая Феодосьевича; нельзя не согласиться с В. Н. Бочковым, назвавшим Н. Ф. Костромского «лучшим из антрепренеров»28, снимавших театр на Павловской в дореволюционное время.

Для Костромского этот сезон стал одним из самых напряженных и плодотворных. В основном он ставил пьесы классиков – Шекспира, Г. Ибсена, Г. Гауптмана, О. Уайльда, А. С. Грибоедова, А. Н. Островского, А. П. Чехова, А. М. Горького и др. Наряду с выполнением обязанностей антрепренера и режиссера-постановщика Николай Феодосьевич очень много играл, неизменно пользуясь успехом у зрителей; среди его лучших ролей этого сезона – Фамусов («Горе от ума»), городничий («Ревизор») и др. 16 декабря 1908 г. состоялся бенефис Н. Ф. Костромского, для которого он выбрал комедию Шекспира «Укрощение строптивой», сыграв в ней роль Петруччио. Газета отмечала успех бенефицианта – «любимца костромской публики и действительно хорошего опытного провинциального артиста и антрепренера нашего театра Н. Ф. Костромского»29.

В сезон 1908-09 гг. Н. Ф. Костромской и его труппа наряду с театром на Павловской часто играли и на сцене Народного дома, где Николай Феодосьевич также постоянно пользовался успехом. Чалеев был готов работать в Костроме и в сезон 1909-10 гг., но городская управа признала его условия «совершенно неприемлимыми и убыточными для города»30 , и театр отдали другому антрепренеру. Из Костромы Николай Феодосьевич и его артисты уехали в Баку, где и играли сезон 1909-10 гг. В последующие годы Н. Ф. Костромской и возглавляемое им «Товарищество драматических артистов» несколько раз приезжали в Кострому на краткосрочные гастроли. После нескольких спектаклей, прошедших в апреле 1910 г., рецензент отмечал: «Как всегда, много смеха вызывал талантливый артист г. Костромской» 31. В марте 1911 г. «Товарищество русских драматических артистов» под управлением Н. Ф. Костромского приехало на недельные гастроли в Кострому. Как и всегда, газета отметила игру Николая Феодосьевича: «Об исполнении можем только сказать, что Костромской остался самим собой: талант всегда и останется талантом…»32

В 1910–1913 гг. Н. Ф. Костромской продолжал колесить по всей стране, играя в Баку, Рыбинске, Астрахани, Орле, Нижнем Новгороде, Севастополе, Николаеве33. В сентябре 1914 г. кочевая судьба актера вновь привела Николая Феодосьевича в Кострому. С июля 1914 г. Россия оказалась втянутой в 1-ю Мировую войну. На фронтах, в Галиции и Польше, грохотала канонада и реками лилась кровь, но в тылу, в Костроме, жизнь в начальный период войны еще мало отличалась от довоенной. На сезон 1914-15 гг. театр на Павловской сняла «Русская драматическая труппа» под управлением Д. С. Семченко, в составе которой Н. Ф. Костромской был режиссером и актером. 27 сентября 1914 г. в театре начался новый сезон. Как и раньше, Николай Феодосьевич являлся ведущей фигурой труппы и о его актерских работах много писала пресса. 28 октября 1914 г. в театре состоялся бенефис Н. Ф. Костромского, для которого артист выбрал пьесу «Сполохи» В. А. Тихонова. В день бенефиса газета «Костромская жизнь» писала: «Сегодня бенефис популярного артиста городского театра Н. Ф. Костромского, пользующегося неизменным успехом у публики в течение целого ряда лет»34. После бенефиса рецензент констатировал, что спектакль 28 октября «еще лишний раз показал, что имя г. Костромского, как незаурядного провинциального актера, с неизменным успехом ценится публикой и его бенефис прошел при полном зрительном зале. <…> Бенефициант был бесспорно центральной фигурой пьесы <…>»35.

Зал театра на Павловской стал свидетелем двух особых сценических триумфов Н. Ф. Костромского. Дело в том, что в начале 1915 г. «по семейным обстоятельствам», как указал он в своей автобиографии (вероятно, из-за кончины своего отца, генерала Ф. Н. Чалеева), он решил оставить сцену и, как писали газеты, заняться «сельскохозяйственной деятельностью». Видимо, после смерти отца по просьбе матери Николай Феодосьевич должен был заняться устройством дел и поселиться в Готовцеве. Во всяком случае, публике было сообщено, что Н. Ф. Костромской оставляет сцену навсегда. 27 января 1915 г. в театре состоялся его прощальный бенефис, в котором он, как всегда блестяще, сыграл роль Силы Ерофеевича Грознова в пьесе «Правда хорошо, а счастье лучше» А. Н. Островского. Бенефис любимого артиста прошел при переполненном зале и при общем сожалении, что он покидает сцену. В знак предстоящей ему новой деятельности после спектакля коллеги поднесли Николаю Феодосьевичу настоящий плуг, а театральные рабочие – кусок пола сцены, на который в течение нескольких лет ступала нога актера. Растроганный Н. Ф. Костромской выступил с ответным словом36.

Все почитатели творчества Н. Ф. Костромского очень сожалели об его уходе со сцены, как писали тогда, «в полном расцвете яркого и сильного таланта»37. Но и в этот период он не оставил совсем театральной деятельности, переиграв, как вспоминал позднее, «не один десяток благотворительных спектаклей в пользу раненых»38. К счастью, ровно через год после своего блистательного ухода Николай Феодосьевич столь же блистательно возвратился. 12 февраля 1916 г. в костромском театре он вновь вышел на сцену: в газетных анонсах особо оговаривалось, что спектакль будет «с участием Н. Ф. Костромского». После представления «Поволжский вестник» писал: «Н. Ф. Костромской покинул сцену в прошлом сезоне. Покинул ее в полном расцвете яркого и сильного таланта… А покинуть сцену в такое время, когда в душе артиста еще полным светом горит искра Божьего дара, когда талант не изжит и неизмеримо далек от увядания – это безусловно красивый жест. Для него нужно большое мужество, и думается, что для Н. Ф. Костромского, артиста по призванию, артиста, сжившегося со сценой, этот жест стоил дорого. Но спектакль 12 февраля <…> подтвердил костромичам, что им было хорошо известно, – что Н. Ф. Костромской слишком рано бросил сцену, что этот жест, о котором сказано выше, мог быть им сделан еще после многих годов славной сценической работы»39.

Революция, круто изменившая жизнь всей страны, стала важнейшей вехой и в судьбе Н. Ф. Костромского. После 15-летней деятельности на провинциальной сцене он переезжает из Костромы в Москву и с осени 1917 г. играет в Русском драматическом театре Ф. А. Корша, крупнейшем частном театре России. С 1918 г. он переходит в Малый театр – знаменитый «дом Островского», – с которым отныне была связана вся его последующая жизнь. С 1919 г. одновременно со сценической начинается педагогическая деятельность Н. Ф. Костромского – он преподает в студии им. В. Ф. Комиссаржевской, затем – в студии им. М. Н. Ермоловой, а с 1932 г. – в театральном училище им. М. С. Щепкина.

В том же 1919 г. он сыграл кабатчика в одном из первых советских фильмов – 50-минутной драме «Поликушка» по повести Л. Н. Толстого (фильм получил мировое признание, но «обстоятельства гражданской войны помешали выпустить его на экран»40). Советский зритель увидел его в фильмах «Домовой-агитатор», 1920 г. и «Коллежский регистратор» («Станционный смотритель»), 1925 г. 41

В Малом театре, как и везде, Н. Ф. Костромскому сопутствовали успех, признание, любовь публики и товарищей по сцене. Вот что, например, писала о нем в своих воспоминаниях Народная артистка СССР Е. Д. Турчанинова: «Первое впечатление от человека редко остается неизменным, тем более если с этим человеком проводишь долгие годы в совместной работе в театре. Вот почему так приятно вспомнить Николая Федосеевича Костромского. Он был «без обмана» во всем – и в своем творчестве и в жизни. Простота в обращении, воспитанность, чувство собственного достоинства, присущие ему, были не выработанными, не привитыми, а родились с ним, были органичны для него, прошли с ним по жизни и не умерли с его последним днем, а оставили воспоминания, которые греют тех, кто его знал, любил и уважал, соприкасаясь с ним в жизни и в работе.

С первого момента знакомства, как только вы видели устремленный на вас взгляд его спокойных, пытливых и добрых глаз, вы с доверием протягивали ему руку, как бы чувствуя, что это первое впечатление вас не обманет. В его взгляде, в его спокойной манере держаться была серьезность человека пытливой мысли, мысли, направленной на понимание глубины вещей и явлений»42.

Н. Ф. Костромской, с его человеческим обаянием, большим комическим даром и тягой к исполнению остро характерных ролей, вызывал благоволение и у властей – в первую очередь, конечно, у самого И. В. Сталина, в 20-30 гг. регулярно посещавшего спектакли в Малом. В 1928 г. Н. Ф. Костромскому присвоили звание Заслуженного артиста республики, а 23 сентября 1937 г. постановлением Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета он был удостоен высокого звания Народного артиста РСФСР, в том же году его наградили одним из высших тогдашних орденов – орденом Трудового Красного Знамени.

Как и у любого творческого человека, в душе Николая Феодосьевича всегда происходила глубокая внутренняя работа. На склоне дней его все более и более тянуло вернуться к их началу. В памяти все чаще вставали дорогие образы навсегда ушедшей эпохи, детских и юношеских лет. Образы эти требовали воплощения. Творческая натура Чалеева уже не удовлетворялась только игрой на сцене. Его большой писательский дар «настаивал» на реализации, руки тянулись к перу, перо к бумаге…

В 1932 г. в предельно насыщенную (спектаклями, репетициями, гастролями, педагогической деятельностью) жизнь Николая Феодосьевича вошло новое дело, ставшее в последние годы главным в его творчестве – он начал писать воспоминания. Его исключительная одаренность ярко проявилась и здесь. Свои воспоминания он писал с редкой для мемуарного жанра художественной силой и мастерством, что сразу высоко поднимало их над обычными «средними» мемуарами, превращая их, по сути, в блестящий пример художественной литературы. Автор вспоминает гимназию, годы учебы в Дерпте, своих родителей, но главным в его книге становятся живые яркие картины жизни Галичского уезда, вырастающие в обобщенный образ предреволюционной России конца XIX в.

Н. Ф. Чалеев показывает дворянские усадьбы, села, деревни, выводит яркую галерею типов жителей уезда. Почти каждая строка «Воспоминаний» свидетельствует о высоком литературном таланте их автора. Незабываемы его картины природы. Замечательное описание охоты (глава «Лето в деревне») можно поставить вровень со знаменитыми охотничьими сценами русской классики («Записки охотника» И. С. Тургенева и «Война и мир» Л. Н. Толстого). Особенностью чалеевской книги, заставляющей вспомнить «Мертвые души» Н. В. Гоголя, являются лирические отступления, представляющие собой настоящие стихотворения в прозе. Они посвящены одной теме – судьбе и истории России. Очерки о предках Н. Ф. Чалеева и рассказы столетнего Устина, этого «очевидца стародавней эпохи», придают повествованию историческую глубину, связывая конец XIX в. с его началом и даже концом ХVIII в., с екатерининским временем.

«Воспоминания» Н. Ф. Чалеева – широкое эпическое полотно, написанное с большим художественным блеском и философской глубиной. Впрочем, художественным произведением в полном смысле слова чалеевскую книгу назвать нельзя, ибо прежде всего это мемуары, в которых описываются реальные люди, реальные дворянские усадьбы (Готовцево, Нелидовское, Курилово, Рылеево, Китовраски и др.), села и деревни, существующие в южной части Галичского района и поныне (Готовцево, Бартеневщина, Углево, Троица-Чудцы, Кончино и др.). Отдельная главка («Готовцевская колокольня») посвящена до сих пор стоящему в Готовцеве руинированному храму в честь Спаса Нерукотворного, воздвигнутого в 1758 г. предком автора «Воспоминаний» – «богатым, властным и жестоким самодуром» (слова А. А. Григорова) К. Ф. Готовцевым. На страницах книги несколько раз мелькают уникальные памятники нашей старины, тогда еще «живые» и действующие – деревянная церковь Собора Богородицы в селе Холм, стоявшая в то время на высоком мысу над Тёбзой (перевезенная в 60-е гг. XX в. в Костромской музей-заповедник), и деревянная церковь во имя Михаила Архангела в Муромцеве (близ Бартеневщины), ныне уже давно исчезнувшая. Мельком дана прекрасная панорамная картина Галича, каким он был в конце XIX столетия. Все это дополняют яркие поэтичные картины старой Волги (глава «Путешествие по Волге») и Нижегородской ярмарки 1896 г. (глава «Нижегородская ярмарка»).

К сожалению, смерть Н. Ф. Костромского, последовавшая в Москве 3 ноября 1938 г. (он умер на 65-м году жизни и похоронен на Новодевичьем кладбище), не позволила ему завершить свои «Воспоминания». Разумеется, Николай Феодосьевич писал их без всякой надежды на опубликование, так как в то время не могло быть и речи о том, чтобы эта слишком свободная и талантливая книга увидела свет. Правда, в конце 40-х гг. вдова Н. Ф. Чалеева-Костромского, Наталья Сергеевна Стоянова43 – его вторая жена – предприняла попытку издать «Воспоминания». Рукопись получила высокую оценку специалистов. Известный искусствовед, доктор филологических наук С. Н. Дурылин в своем отзыве от 31 декабря 1948 г., в частности, писал: «Человек большой культуры, сложного жизненного и творческого опыта, Н. Ф. Костромской обладал несомненным литературным талантом. Он принадлежал к числу тех немногих мастеров театра, которые были вместе с тем несомненными мастерами литературного слова»44. В отзыве рецензента издательства «Искусство» говорилось, что автор воспоминаний «стремится дать широкую эпическую картину русской жизни рубежа ХIХ–ХХ веков. По своему характеру мемуары Костромского ближе всего примыкают к тому жанру семейной хроники и автобиографического повествования, который был открыт в русской литературе С. Т. Аксаковым. <…> В целом рукопись Костромского написана с подлинным литературным талантом, живым и образным языком, заставляющим порой даже вспоминать язык русской классической прозы»45. Несмотря на столь высокую оценку, издать книгу Н. Ф. Костромского в позднесталинское время, конечно, не удалось. В конце 70-х гг. от Н. С. Стояновой машинописная копия рукописи «Воспоминаний» на какое-то время попала к крупнейшему специалисту по истории русского дворянства – костромскому историку А. А. Григорову, который перепечатал ее на своей машинке (оригинал рукописи Н. С. Стоянова передала в Центральный государственный архив литературы и искусства (ЦГАЛИ, ныне – РГАЛИ, ф.1914, оп.1, ед.хр. 45,46). Очень высоко оценив «Воспоминания», А. А. Григоров вместе с тем подверг Н. Ф. Чалеева критике за «сочининительство», имея в виду главы «Усадьба Нелидовское и ее обитатели», «Помещики Галичского уезда» и «Предания о предках». Действительно, художественнный вымысел нередко довлеет здесь над исторической правдой. Но эти страницы так гармонично вплетаются в общую ткань повествования, что невольно хочется «простить» автору подобные «вольности».

Разумеется, А. А. Григоров не смог опубликовать, как ни пытался, даже небольшого отрывка чалеевской книги. После кончины А. А. Григорова (он умер в 1989 г.) его машинописный экземпляр рукописи Н. Ф. Чалеева оказался в Государственном архиве Костромской области, в фонде А. А. Григорова (ГАКО, ф.Р-864, оп.I, д.416). Первый небольшой фрагмент «Воспоминаний» был опубликован научным сотрудником ГАКО Т. В. Войтюк в 1993 г.46. Одна из глав книги – «Лето в деревне» (в сокращении) – опубликована в 2002 г. в 5-м выпуске альманаха «Костромская земля»47.

В начале 80-х гг. автор этих строк, взяв у А. А. Григорова его экземпляр «Воспоминаний», перепечатал чалеевский текст, легший в основу настоящего издания. В конце данной книги помещено датированное 1980 г. «Послесловие» А. А. Григорова, комментирующее текст Н. Ф. Чалеева-Костромского. Его публикация вместе с публикацией текста самих «Воспоминаний» имеет особенный смысл.

Эта талантливая книга, безусловно, станет частью отечественной классики и займет одно из первых мест в ряду литературных и мемуарных произведений, связанных с Костромским краем.

1. В советской литературе утвердилось написание отчества Чалеева как «Федосеевич», но в дореволюционное время всегда писалось «Феодосьевич», которого мы и придерживаемся.
2. Российский государственный архив литературы и искусства (далее – РГАЛИ), ф.1914, оп.1, ед.хр.1, л.1.
3. Там же.
4. Данное издание, с. 39.
5. Усадьба Родионово находилась вблизи села Жилина в современном Солигаличском районе.
6. Село Готовцево на р. Тёбзе находится в современном Галичском районе.
7. Данное издание, с. 62.
8. Дерпт (или Юрьев) – ныне г. Тарту в Эстонии.
9. РГАЛИ, ф.1914, оп.1, ед. хр.1, л.1.
10. Там же.
11. Данное издание, с. 30–31.
12. Данное издание, с. 31.
13. Станиславский К. С. Моя жизнь в искусстве. М., 1972, с. 324.
14. Там же, с. 323.
15. Ходорковская Л., Клинчин А. Путь режиссера. А. И. Канин. 1877–1953. М., 1962, с. 35.
16. Ходорковская Л., Клинчин А. Путь режиссера. А. И. Канин. 1877–1953. М., 1962, с. 36.
17. Там же, с. 37.
18. Альтшуллер А. Провинциальный театр в период первой русской революции. // Первая русская революция и театр. Статьи и материалы. М., 1956, с. 255.
19. Городской театр. // Поволжский вестник. 23.03.1906.
20. Городской театр. // Поволжский вестник. 23.03.1906.
21. Ходорковская Л., Клинчин А. Указ. соч., с. 38.
22. Городской театр. // Поволжский вестник. 23.03.1906.
23. Ходорковская Л., Клинчин А. Указ. соч., с. 38–39.
24. Там же, с. 39–40.
25. К предстоящему театральному сезону. // Поволжский вестник. 20.07.1908 г.
25. К предстоящему театральному сезону. // Поволжский вестник. 20.07.1908 г.
26. Театр и музыка. // Поволжский вестник. 31.08.1908 г.
27. Театральный сезон открыт! // Поволжский вестник. 18.09.1908 г.
28. Бочков В. Н., Тороп К. Г. Кострома. Путеводитель. Ярославль, 1970, с. 138.
29. «Укрощение строптивой» (бенефис Н. Ф. Костромского). // Поволжский вестник. 19.12.1908 г.
30. Театральная комиссия. // Поволжский вестник. 21.02.1909 г.
31. Гастроли товарищества Н. Ф. Костромского. // Поволжский вестник. 8.04.1910 г.
32. Театр и музыка. // Поволжский вестник. 11.03.1911 г.
33. http://mediateka.km.ru/cinema_2001/Encyclop.asp?Topic=topic_segida_p2579
34. Бенефис Н. Ф. Костромского. // Костромская жизнь. 28.10.1914 г.
35. Бенефис Н. Ф. Костромского. // Костромская жизнь. 30.10.1914 г.
36. Бенефис Костромского. // Поволжский вестник. 30.01.1915 г.
37. Выступление Н. Ф. Костромского. // Поволжский вестник. 14.02.1916 г.
38. РГАЛИ, ф.1914, оп.1, ед.хр.1, л.2.
39. Выступление Н. Ф. Костромского. // Поволжский вестник. 14.02.1916 г.
40. http://mediateka.km.ru/cinema_2001/encyclop.asp?TopicNumber=19528&rubr=222
41. Там же.
42. Турчанинова Е. Д. Николай Федосеевич Костромской. // Турчанинова Е. Д. Сборник статей. М., 1959, с. 136.
43. Н. С. Стоянова (1894–1987) – актриса. Родилась в Симбирске. По материнской линии приходится прапраправнучкой А. П. Ганнибалу и дальней родственницей А. С. Пушкину. Окончила Московское театральное училище им. Щукина, играла на сцене Малого театра. С 70-х годов жила в московском Доме ветеранов сцены, где и скончалась.
44. РГАЛИ, ф.1914, оп.1, ед. хр.112, л.1.
45. РГАЛИ, ф.1914, оп.1, ед. хр.112, л.2.
46. Костромской (Чалеев) Н. Ф. Мемуары. // Губернский дом.
1993, № 3, с. 43–46.
47. Чалеев Н. Ф. Лето в деревне. (Публикация Н.А. Зонтикова). // Костромская земля. Краеведческий альманах Костромского общественного фонда культуры. Вып. 5. Кострома, 2002, с. 245–270.