Заметки однокурсника
«В 50-е и начале 60-х годов на факультете не было студентов, которые бы не слышали об Игоре Дедкове. Это был признанный лидер журфаковской весны 1956 года, когда необузданная жажда свободомыслия и веры в справедливость охватила юные сердца, и бурные комсомольские собрания с неслыханно-дерзкими для той поры требованиями студенчества буквально сотрясали аудитории на Моховой…»
Из передовицы специального выпуска многотиражки «Журналист», 1992 года, посвященного сорокалетию создания в МГУ факультета журналистики.
В студенческие годы между нами как-то очень быстро наладились приятельские, доверительные отношения. Несмотря на разницу в возрасте и жизненном опыте: Игорь пришел на факультет 17-летним юнцом прямо со школьной скамьи, мне же, хлебнувшему фронтового лиха в Великую Отечественную, было уже 25.
А сблизила нас… факультетская стенгазета. На протяжении всех лет учебы мы (очевидно, как самые безотказные и добросовестные исполнители) избирались в редколлегию и вынуждены были одно воскресенье каждого месяца посвящать заполнению заметками и рисунками десятиметровой «простыни». Во время этой «титанической работы» о чем мы только не говорили, какие вопросы не поднимали, какими мыслями (в том числе и крамольными) не обменивались… Меня поражала его начитанность, его умение коротко и ясно излагать суть волнующих нас проблем жизни и учебы, и эта редкая в те времена откровенность, свойственная людям с чистой совестью, светлой душой…
Доклад Хрущева на ХХ съезде КПСС о культе личности Сталина рванул не слабее атомной бомбы. Наиболее ощутимо его волна прокатилась по гуманитарным вузам страны. В эпицентре студенческих волнений оказался факультет журналистики МГУ, точнее — наш 4-й курс. Таких бурных, «протестантских» собраний ни до, ни после нашего в хронике комсомольской жизни учебных заведений столицы не зафиксировано.
Выплеснулось в горячих, искренних словах сдерживаемое на протяжении 4‑х студенческих лет свободомыслие ребят. И толчок этому очистительному потоку дал своим конструктивным докладом комсорг курса Игорь Дедков. Он резко выступил против догматизма в учебном процессе подготовки журналистских кадров. Его критика была направлена не только в адрес факультетских преподавателей кафедры общественных наук, но коснулась всей замшелой системы вузовского гуманитарного образования.
Мы, только что вернувшиеся с практики, которую проходили в редакциях печатных органов страны, на своей шкуре ощутили царивший разлад между словом в газетах и делом во всех областях жизни общества. Однако в своих материалах обязаны были восхвалять то, что заслуживает осуждение, но исходит от властных структур. И наоборот, всяческие проявления либерализма, не одобренной партией самодеятельности клеймить хлестким печатным словом…
И вот теперь на комсомольском собрании развязались языки. Единогласно принятая резолюция с требованием пересмотра консервативных учебных программ, свободного доступа к первоисточникам была составлена чуть ли не в духе письма запорожцев турецкому султану. А уже со следующего утра это «возмутительное собрание» стало предметом жестких разборок и проработок сначала в деканате, потом в университетском парткоме, райкоме и, наконец, в городском комитете партии.
Московские партийные власти были изрядно напуганы этой смутой в стенах главного вуза страны. Увещевать нас на внеочередное комсомольское собрание курса горком партии направил известных журналистов и писателей во главе с главным редактором журнала «Советский Союз» Николаем Грибачевым. Они не были освистаны, но и не добились поворота в наших умах. Не их фарисейские речи отрезвляюще подействовали на нас. Обложенные со всех сторон идеологическими флажками, мы вынуждены были погасить эмоции, ибо с горечью поняли: плетью обуха не перешибешь. А между тем наш «почин» подхватили учащиеся многих вузов столицы и университетских городов. В промывку студенческих мозгов включилось КГБ…
Впрочем, видимых репрессий не последовало: это было бы признанием существования в студенческой среде открытой оппозиции. Власти не были заинтересованы в огласке волнений в МГУ и потому постарались замолчать инцидент. Но земля слухом полнится.
Закончились годы учебы. Кто-то остался работать в столице, большинство выпускников двинуло на периферию. Игорь Дедков — в Костромскую «Северную правду», я — в курганскую областную газету, потом — собкором ТАСС в Читу, потом в Пермь.
Когда в 1972 году секретариатом ЦК КПСС было принято решение открыть в Костроме корреспондентский пункт ТАСС, руководство телеграфного агентства поручило это хлопотное дело мне. Я был не против перебраться из Перми поближе к столице, где в то время жили мои престарелые родители. Тем более, в Костроме работал Игорь Дедков. Я позвонил ему по телефону, сказал, что в ближайшие дни прибуду в костромские края «на смотрины», попросил заказать номер в гостинице.
— Зачем гостиница? Поживешь у меня какое-то время. Не понравится — перейдешь в гостиницу…
Мы не виделись 15 лет. Так что было о чем поговорить, что вспомнить. Вечерние чаепития за разговорами затягивались до полуночи. Игорь и его супруга Тамара рассказывали о первых годах работы в «Северной правде». Прижимали Игоря редакционные «правоверы», наслышанные о студенческом «бунте», застрельщиком которого был их новый сослуживец. С недобрым пристрастием относились к его публикациям, не давали ответственных заданий, поскольку в суждениях Игоря усматривали недозволенные «идеологические выверты», «отрыжку либерализма». У них, привыкших к газетным штампам, вызывал неприятие свежий образный язык дедковских заметок, репортажей, рецензий. Даже интеллигентность юноши ставилась ему… в вину.
Но Игорь не сдавался. Не подстраивался под вкусы невежественных злопыхателей и завистников, тем более что были в редакции люди, морально поддерживавшие молодого специалиста. И среди читателей газеты нашел он понимание и уважение, обрел друзей-единомышленников.
Хрущевская «оттепель», хоть и не долог был ее век, все же изменила лик отечественной прессы, со скрипом поворачивались мозги газетных ретроградов в строну демократических послаблений. Меньше стало казенщины, политической трескотни, и главное — открылась возможность мыслящим журналистам высказывать в публикациях свой взгляд на события, явления, лица (до определенных границ, конечно). Вот на гребне этой волны и взмыл Игорь Дедков. Раскрылся его талант незаурядного критика, публициста, литературоведа. Труды провинциального автора, свободные от клановой тенденциозности, отличавшиеся здравым смыслом и непредвзятостью суждений, заметили и оценили в столице. Костромича привлекли к сотрудничеству в толстых журналах, в издательствах, охотно печатали его обзоры, полемические статьи, предисловия к книгам. Многим молодым костромским авторам открывали дорогу в большую литературу рецензии, советы и напутствия Игоря Александровича.
А «начинался» Дедков с того самого собрания, которое в университете окрестили «журфаковской весной». И потому хочу закончить свои заметки фрагментом из стихотворения нашего однокурсника Игоря Саркисяна.
…На факультете с некоторых пор
Нас так и называли: курс Дедкова.
Потом и в жизни, ширя кругозор,
Мы курс его прокладывали снова…
И тут с политикой пошла прямая связь.
Мы возлюбили Игоря Дедкова.
Созрело в нем незрелое у нас —
Взрывное искреннее слово.
Сейчас, когда в стране валютный курс
Нам заслоняет все другие курсы,
Я вспоминаю наш дедковский курс
И нас — неопытных, мятежных и безусых.
Есть курсы по рекламе — и о’кей!
Есть курсы бизнесменов стопудовых.
Но я о курсе звездных кораблей
И верном курсе Игоря Дедкова.