Н. А. Лобкова
г. Кострома

«Служил отечеству верой и правдой...»
(о гражданской позиции П. А. Катенина)

Стих, обозначивший тему выступления, взят из эпитафии, написанной самим П. А. Катениным в мае 1853 года:

Павел сын Александров из роду Катениных
Честно отжил свой век, служил Отечеству верой и правдой,
В Кульме бился насмерть, но судьба его пощадила;
Зла не творил никому и мене добра, чем хотелось.

Служил Отечеству верой и правдой – эта строка определяет главный смысл всей жизни П. А. Катенина и на военном поприще и в творчестве. Однако отношения Катенина с властью складывались драматически; Отечество и власть – понятия для него несовпадающие. Его конфликты с властью начались в эпоху вольнолюбивых мечтаний и политических утопий, имя Катенина вошло в историю декабристского движения на раннем этапе, после завершения Отечественной войны 1812 года. Катенин почитал за высокую честь служить Отечеству, – «делу, а не лицам», говоря стихами А. С. Грибоедова. Гражданская позиция П. А. Катенина может быть выражена словами Чацкого из «Горя от ума»: «Служить бы рад, прислуживаться тошно».

В 1820-м году П. А. Катенин, офицер лейб-гвардии Преображенского полка, за резкий нрав и независимый характер был уволен в отставку, – точнее, он был вынужден подать в отставку. 7 ноября 1822 года Катенин был выслан из Петербурга по высочайшему повелению с запрещением въезда в обе столицы. Может удивить несоответствие вины и наказания: участник войны 1812 года и заграничного похода русской армии, прославивший себя в знаменитой «битве народов» под Лейпцигом и в кровопролитном сражении при Кульме, уже известный литератор, был удален из Петербурга за громкое, скандальное поведение в театре. Но случай в театре – только повод, причины такого решения более серьезны: Катенин, яркая фигура в общественной жизни Петербурга, влиятельный вольнодумец, стал неугодным, «неудобным» для властей человеком. Убедиться в этом помогает характеристика Катенина, данная III отделением «для сведения» начальника Главного штаба в 1826 году во время следствия над декабристами. Автор «Записки о полковнике Катенине» (предполагают, что это был Фаддей Булгарин) называет его вольтерьянцем, «оракулом Преображенского полка, регулятором полкового мнения и действий молодых офицеров». Записка сделана во враждебном, обвинительном тоне, но содержит любопытную информацию о личности Катенина, его политических взглядах: «...вышедший на 14-м году в свет, с умом быстрым и пылким характером, с страстью к литературе и чтению, он бросился на философический словарь Вольтеров и все творения енциклопедистов, а имея необыкновенную память, испестрил ум свой блестками и мишурою, которые казались драгоценными предметами молодым офицерам и даже пожилым безграмотникам. Оттого-то он почитался в полку гением и поддерживал свою славу охотою к спорам диалектическим и самонадеянностью. Некоторые успехи в литературе и на сцене еще более утвердили его в сем мнении о себе. Но гвардейские офицеры превозносили его, а литераторы не любили за крутой нрав, вспыльчивость и даже дерзость в обхождении. В это время он был вреден своим влиянием и распространением вольтерьянства» 1 .

Высланный из Петербурга в ноябре 1822 года Катенин был вынужден поселиться в своем костромском имении Шаёво под Кологривом. Тридцатилетний поэт, известный своей ученостью, независимостью и остротой суждений, оказался в «медвежьем углу», «на том свете». Опять можно вспомнить стихи из «Горя от ума», обмен репликами Чацкого и Фамусова: «...Кто путешествует, в деревне кто живет...» – «Да он властей не признает!». Лишенный привычной литературной и театральной аудитории, обреченный на безмолвие, – с его-то темпераментом! – Катенин в письмах дает выход своей нерастраченной энергии. Самые интересные его письма – к Николаю Ивановичу Бахтину, ученику и литературному единомышленнику по «славянской дружине». Литературная жизнь Петербурга, литературная борьба последних лет, участником которой еще ощущает себя Катенин, составляла основную тему переписки. Прирожденный критик, Катенин любил споры и, хотя признавал, что «война всегда зло, а война на перьях и смех и грех», легко и охотно включался в них. Письма к Бахтину полны азарта и огня 2 . Катенин и вдали от Петербурга готов защищать поэзию от модных романтических безумств. Он обрушивается на П. А. Вяземского за статью о «Кавказском пленнике» и романтизме (28 января 1823), бранит Пушкина за «Бахчисарайский фонтан» – «смыслу вовсе нет... что за Мария? что за Зарема? Как они умирают? Никто ничего не знает, одним словом, это romantique» (13июля1824). Он возмущается «арзамасскими» рецензиями в «Сыне Отечества»: арзамасцы «...из поприща чистейшей человеческой славы сделали вертеп разбойничий»(6 декабря 1823). Он не прощает Рылееву искажения исторической правды в поэме «Войнаровский»: «...всего чуднее для меня мысль представить подлеца и плута Мазепу каким-то Катоном» (26 апреля 1825). В «Полярной звезде» Катенин читает отрывки из пушкинских «Цыган», «Разбойники» Языкова, «Наливайко» Рылеева, – «во всех трех все какие-то сорванцы, головорезы, забияки, словом преразвратный народ...а всему виноват Бейрон, суди его Бог»(26апреля 1825).

Зимой 1825 года самая любопытная новость – комедия «Горе от ума»: «У меня она вся есть; Грибоедов мне ее послал в рукописи ибо ни играть, ни печатать не позволено. Ума в ней точно палата, но план по-моему недостаточен и характер главный сбивчив и сбит» (26 января 1825). Сочинение своего недавнего литературного соратника Катенин судит сурово, исходя из своих представлений о законах драматургии: «...в Чацком все достоинства и нет порока, но по мнению моему, он говорит много, бранит всё и проповедует некстати. <...> Стихи вольные, легкие и разговорные, <...> жаль только, что эта фантасмагория не театральна: хорошие актеры этих ролей не возьмут, а дурные их испортят. Смелых выходок много и даже невероятно, чтобы Грибоедов, сочиняя свою комедию, мог в самом деле надеяться, что ее русская цензура позволит играть и печатать»(17 февраля 1825). Свои замечания Катенин тогда же изложил и автору «Горя от ума», письмо его не сохранилось, но по ответу Грибоедова мы знаем, как задела его «критика жестокая и вовсе несправедливая», как горячо Грибоедов защищал свое право на свободное творчество: «Я как живу, так и пишу свободно и свободно» 3 .

На положении полуссыльного поэта Катенин проживает в своем имении более двух лет. Осенью 1824 года государь Александр I проезжал по Костромской губернии и был в Кологриве, но этот шанс получить высочайшее прощение Катенин то ли нечаянно, то ли намеренно пропустил: «Ах! я и забыл Вам сказать важную для нашего края новость, – пишет поэт Бахтину в Париж из Ростова, где он гостит третий месяц у кн. Голицына, – государь в прошедшем месяце проехал через Кологрив и был ко всем чрезвычайно милостив: жаль, что хлопоты по моей покупке, несносные и необходимые, не позволили мне быть дома в это время, и я Царя не видал, а он ещё изволил обо мне спрашивать» (14 ноября 1824).

Катенин возвращается в Петербург в конце августа 1825 года, получив высочайшее разрешение. Его имя, конечно, всплывало в связи с расследованием декабристского заговора, но к следствию он привлечен не был. В уже упомянутой «Записке о полковнике Катенине» опальный поэт был объявлен безопасным: «... он весьма переменился, сделался скромнее в речах и поступках, и как он никогда не был в душе ни якобинцем, ни атеистом, а болтал только в молодости, чтобы казаться выше других умом, то и самые зародыши сих идей исчезли в нем. Он тем менее опасен ныне, что все прежние его поклонники и друзья литераторы его оставили, а старые офицеры переменились, и сам Катенин сделался другой человек». Автор «Записки» ссылается на мнение Грибоедова: «Суждение Грибоедова о нем прекрасное: “Катенин не поглупел, но мы поумнели, и оттого он кажется нам ничтожным”. Сколько прежний Катенин мог казаться опасным, столько нынешний безопасен» 4 . При всей враждебности тона «Записки» она содержит ценные для нас сведения: Петербург, переживший трагедию 14 декабря и смуту следственных месяцев 1826 года, оказался чужим для Катенина. Погасли или порвались прежние связи, новая атмосфера в обществе была неприемлема для поэта. Катенин пишет А. С. Пушкину 3 февраля 1826 года: «...в нынешнее смутное время грустна даже беседа с приятелем. Жандр сначала попался в беду, но его скоро выпустили; о других общих наших знакомых отложим разговор до свидания; и почему бы ему не быть вскоре» 5 . Пушкин в это время находился ещё в ссылке в Михайловском. Об отношении Катенина к декабрьским событиям можно судить и по нескольким репликам в более поздних письмах к Бахтину о «нещастном», «бедственном» 14 декабря.

Со второй половины 1827 года по июль 1833 Катенин опять в деревне, опять «на том свете»: жизнь в деревне стала необходимостью. Прерываются отношения Катенина с Грибоедовым: Катенин не одобряет возвышения Грибоедова по службе, видит в его успешной карьере отступничество от молодых вольнолюбивых убеждений. Не принимает опальный поэт и новой позиции Пушкина: его «Стансы» («В надежде славы и добра» 1826) резко отрицательно восприняты Катениным. Колкие намеки на прославление августейшей власти певцом прозвучали в стихотворении Катенина «Старая быль» (1828); в послании «А. С. Пушкину» Катенин предлагает знаменитому другу отведать «волшебное питье» «живительных Кастальских вод»: «Ты выпьешь, духом закипишь,/ И тихую беседу нашу / Бейронским пеньем огласишь» 6 . Реакция Пушкина была жесткой и ироничной; в своем «Ответе Катенину» поэт отказывается принять «чудный кубок»: «Товарищ милый, но лукавый, / Твой кубок полон не вином, / Но упоительной отравой: Он заманит меня потом / Тебе вослед опять за славой. <...> Останься ты в строях Парнаса; / Пред делом кубок наливай / И лавр Корнеля или Тасса / Один с похмелья пожинай» 7 . Пушкин, отвечая Катенину, воспользовался его же, катенинской стилистикой “семантической двупланности” текста, понятного только участникам диалога. «...лавр нищего Корнеля и сумасшедшего Тасса», – комментирует мнимый комплимент в конце стихотворения Ю. Н. Тынянов 8 .

Смягчение конфликта Катенина с властью и при новом государе не происходит, что нисколько не влияет на его патриотические чувства. Интереснейшие страницы переписки Катенина с Бахтиным связаны с событиями русско-турецкой войны. Н. И. Бахтин в это время состоял при главном начальнике морского штаба князе А.С. Меньшикове и принимал участие в турецкой кампании. В письмах Катенина мы находим живейший отклик на военные события, в одном из писем он с гордостью сообщает, что правильно предположил место главного столкновения с турками. И вместе с тем, батальные обстоятельства не вытесняют для Катенина важнейшего интереса – к античности. И друга своего Н. И. Бахтина он расспрашивает о впечатлениях от Георгиевского монастыря в Крыму, построенном, по преданию, «на том самом месте, где происходит действие Еврипидовой Ифигении в Тавриде» (29 мая 1828). Высказано в письмах и отношение к войне. Война с турками нарушила мирное течение жизни, – «худо, что по милости сих чалмоносных злодеев в один год два рекрутских набора» (30 апреля 1828). Он знает цену войны, – это «ад хуже вымышленного и слишком реальный» (20мая 1828). Катенин переводит в это время «Inferno» Данте, и аналогии возникают невольно. Он не пытается объяснить причины войны, – это «воля Божия», но, как и подобает дворянину и воину, готов исполнить свой гражданский долг, «явиться на ратное поле, если потребуется ополчение» (30 апреля 1828).

И все-таки война несовместна с жизнью, о чем все чаще размышляет Катенин. Мощь государства, судьбы нации он поверяет состоянием русской деревни. Комментируя ход турецкой кампании, он пишет о желанном для России мире: «Варна сдалась точно кстати и дай Бог, чтобы Порта согласилась на независимость греков и на том кончилась война. Европейские державы помогают мало, а Россия одна вряд ли имеет довольно силы, чтобы забираться в даль. Денег ни у кого нет: внутреннее правительство, забыв обо всем остальном и дальнейшем, хлопочет единственно о сборе податей и недоимок и хлопочет напрасно, ибо ou il n’y a rien le roi perd son droit <где нет ничего, и король теряет свои права>.Я имею около 300 душ крестьян и в деревне едва-едва могу кое-как жить: судите по этому о прочих» (4ноября 1828); «со стороны можно подумать, что я богатый человек, а я просто бедняк в долгу, трудящийся, как собака, чтоб выпутаться»(7сентября 1828).

Высокая поэзия, вечные ценности, по глубокому убеждению Катенина, обеспечены деревенским трудом: «...теперь я в хлопотах, завтра отправляюсь за двести верст из Кологривской усадьбы в Чухломскую. Какие пустяки! подумаете Вы, есть о чем хлопотать! – В самом деле, больше поэзии плыть от покоренной Анапы к устьям Дуная мимо Ахилловых берегов; но при всем том часто сухая деревенская проза более требует внимания, попечения и забот, нежели все громкое и блестящее. Чем долее живу в отдаленной нашей стороне, тем сильнее удостоверяюсь, что здесь-то именно труд и есть, которого уже плоды красуются на ветвях и забывают о бедных корнях, роющих землю в темноте. Сельская тишина, мир полей, – пустые бессмысленные слова столичных богатых жителей, не имеющих никакого понятия о том, как трудно хлеб сеять, платить подати, ставить рекрут и как-нибудь жить» (17 июля 1828).

Труд на земле сближает крестьянина и помещика, сочувствие к крестьянину не раз звучит в письмах Катенина: «Лето стоит ужасное; каждый день гроза, молния, гром, дождь и град; кое-где хлеб, поспевающий, выбило, а в Чухломской округе одна деревня моя вся от молнии сгорела»(27 июля 1829); «я на днях сделал, что называют добрым делом: отпустил на волю двух мужчин и трех женщин: дай Бог в святой час; а поспешить заставила меня болезнь нынешнего года и Скуратова нечаянная смерть: эдак могу и я повалиться, не исполнив обещанного. Сосед мой Жуков, также служивший в полку в 1812-м и в следующих годах, вдруг захворал точно тем же, чем я в феврале, руки и ноги отнялись, старые биваки о себе напоминают; много мы с ним выслужили»(9 сентября 1829). Павлу Петровичу Скуратову, сослуживцу-преображенцу и близкому другу, Катенин посвятил свою трагедию «Андромаха», опубликованную в 1827году, подчеркнув в посвящении, что за три года войны они «как братья делили труд и опасность, деньгу и нужду, радость и горе».

Все жизненные впечатления 1828–29годов – и скорбные, и добрые – удивительным образом переплавились в одной из основных творческих работ этих лет, в переводе «Божественной комедии» Данте. Многие страницы писем к Бахтину заполнены интереснейшими филологическими комментариями к тексту Данте. И сам Катенин, «путь жизненный пройдя до половины», чувствует приближение рубежа, возрастного и творческого, испытывает потребность «остановиться, оглянуться, одуматься, вслушаться в речи посторонних, сообразить все на досуге»(27 мая 1829).

К концу 1820-х годов Катенин закончил свой трактат по эстетике «Размышления и разборы» на материале древней и средневековой поэзии. Катенин свободно владел и древними и новыми европейскими языками, во всем блеске сказалась в работе его колоссальная эрудиция. В сочинении Катенина была изложена «оригинальная эстетическая система, которая не укладывалась в рамки ни классицизма, ни романтизма» 9 . «Размышления и разборы» печатаются в «Литературной газете» А.Дельвига в 1830 году, – по инициативе Пушкина, который высоко ценил искусство Катенина-критика. Откликнулся Пушкин и на изданные в 1833 году «Сочинения и переводы в стихах» Павла Катенина в двух томах: в пушкинской рецензии на издание отмечены произведения, полные “огня и движения”, самостоятельность, гордая независимость в творчестве, “отвращение поэта от мелочных способов добывать успехи”; «Никогда не старался он угождать господствующему вкусу в публике, напротив, шел всегда своим путем» 10 . «Своим путем» Катенин продолжал идти и в 1830-е годы, он обращается к крестьянскому быту («Инвалид Горев»), к сказке («Княжна Милуша»).

С 1833 по 1838 год Катенин вновь на военной службе, сначала в Царском Селе, затем на Кавказе, и снова уволен уже в чине генерал-майора за свой «жаркий нрав» и любовь к правде. С 1840 года поэт опять живет в своем костромском имении до кончины в 1853 году.

Облик Катенина в последний период жизни воссоздан в автобиографическом романе А. Ф. Писемского «Люди сороковых годов». Учитывая художественную манеру Писемского, его натуралистичность, стремление к точности, мы можем доверять ему почти как мемуаристу. Писемский, сосед Катенина по имению, познакомился с ним в годы студенчества. В романе Катенин выведен под именем Александра Ивановича Коптина. В изображении Писемского КоптинКатенин – аристократ, взбалмошный чудак, вольнодумец и насмешник, учености громадной, знаток искусства и точных наук; по его вычислениям выстроена в его приходе церковь. Писемский точно передал темперамент Катенина, его неуемную страстность в спорах 11 .

В 1852 году по просьбе П. В. Анненкова Катенин написал «Воспоминания о Пушкине», отметив особенности личности поэта и “драгоценнейшее наследство” его творений 12 .

До конца дней П. А. Катенин сохранил верность своим радикальным убеждениям, принципу гордой независимости в жизни и в творчестве, мужественно принимая все драматические повороты судьбы.

Примечания

1 Воспоминания П. А. Катенина о Пушкине / вст. статья и прим. Ю. Оксмана // Литературное наследство. М., 1934. Т. 16–18. С. 628.

2 Письма П. А. Катенина к Н. И. Бахтину / Вст. статья и прим. А. А. Чебышева. СПб., 1911. Цитаты из писем Катенина даны по этому изданию с указанием в тексте статьи даты письма по старому стилю.

3 Грибоедов А. С. Письмо к П. А. Катенину // «Век нынешний и век минувший...» Комедия А. С. Грибоедова «Горе от ума» в русской критике и литературоведении. СПб., 2002. С. 45–46.

4 Литературное наследство. М., 1934. Т. 16–18. С. 628–629.

5 Катенин П. А. Размышления и разборы. М., 1981. С. 267.

6 Катенин П. А. Избранные произведения. М.-Л., 1965. С. 183–185.

7 Пушкин А. С. Полное собрание сочинений в 10 томах. Л., 1977. Т. 3. С. 82.

8 Тынянов Ю. Н. Архаисты и Пушкин // Тынянов Ю. Н. Пушкин и его современники. М., 1968. С. 84. (В данной статье (с. 75–84) подробно прокомментирован весь диалог Катенина и Пушкина 1828 года).

9 Фризман Л. Г. Парадокс Катенина // Катенин П. А. Размышления и разборы. М., 1981. С. 11.

10 Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: в 10 т. Л., 1978. – Т. 7. С. 183–184.

11 Писемский А. Ф. Собрание сочинений: в 9 т. М., 1959. Т. 4. С. 208, 215; Т. 5. С. 123–125.

12 Катенин П. А. Размышления и разборы. М., 1981. С. 206–219.

Романовские чтения 2010